Кселус лежал на небольшой каменной койке, укутанный каким-то целебным покрывалом, как я поняла. В лекарне кроме него было еще несколько травмированных. Всем где-то досталось, все на чем-то подорвались. Возле них суетились два лекаря, один из которых меня заметил. Мы прохладно поприветствовали друг друга взглядами, и я подошла к моему недотепе.
— Ну, как ты тут? — я оглядела его.
Он медленно открыл глаза и увидел меня:
— А, это ты… — спокойно произнес он.
— Живой, дышишь, шевелишься… значит все на мази, — определила я его состояние.
— Ну, да, — согласился Кселус, видимо не став лишний раз спорить.
На самом деле при близком рассмотрении он до сих пор был значительно помят, местами ушибы темнели даже на нашем и без того черном окрасе. Ему, конечно, досталось тогда от меня. Мы немного помолчали, периодически непринужденно посматривая друг на друга. Но не дожидаясь того момента, когда бы молчание стало неловким, я решила продолжить:
— Послушай, — начала я снисходительно, и он сразу посмотрел на меня. — Я тогда… немного погорячилась. Возможно, и не стоило так тебя… Ты уж извини. Но и ты должен понять, что нарушать приказы нельзя никому, нигде и никогда. Нарушение прямого приказа старшего оборотня — это тягчайшее преступление и за это наказывают по всей строгости закона. Ты это уже усвоил. Так что тебе это будет хорошим уроком на будущее — приказы нарушать нельзя, — закончила я строго.
Он смотрел на меня пристально и без каких-либо эмоций. Он все знал, что я права, поэтому ответ его был предсказуем:
— Я понимаю… — прохрипел он, но после решил немного сгустить краски: — Если я поправлюсь, больше приказ не нарушу.
— А куда ты денешься! — иронично упрекнула я его в ответ. — Еще ни один рейд с тобой вместе пройдем, — на что он лишь слабо улыбнулся и слегка закашлялся.
— Спасибо на добром слове.
— Да не за что, — легко бросила я в ответ, а сама снова вспомнила, что мне перепало только что из-за проваленной миссии, и не став раскисать прямо на глазах у этого бедолаге, я, со скрипом в душе от нахлынувших чувств, сухо попрощалась: — Ладно. Ты, это, давай выздоравливай! — легонько двинула его по копыту и повернулась на выход.
В ответ он лишь прохрипел, но взгляд его на себе я затылком чуяла до самого выхода. На выходе я подловила лекаря:
— Поправится?
— Скорее да, чем нет, — стал отвечать лекарь. — Он в стабильном состоянии и медленно идет на поправку. У него были переломаны грудная клетка, ребра, плечо, имелись многочисленные ушибы и вывихи по всему телу. Но благодаря нашей методике… — на этом я резко повернулась и вышла прочь недослушав.
Балабол. Не может сказать прямо, как есть. Столько ненужной информации надо выдавать. Пусть такие доклады он готовит для Королевы. Мне эти подробности… Впрочем, о чем это я?.. Ах, да.
Как она могла так поступить? Да еще со мной? Я же лучшая и она это прекрасно знает! Она не может этого не знать. Как же так…
Подавленность и жуткая безысходность вновь охватили меня. Мне стало очень трудно дышать, меня как будто охватил озноб, и я даже покрылась испариной, хотя для нас, оборотней, это практически невозможно по физиологии. Мы не пони. Мне захотелось быстро выбежать на воздух, наружу Улья, но я отказалась от этого порыва. Мне вдруг показалось, что если я так поступлю, то… вход в Улей закроется, закроется навсегда, навсегда и безвозвратно. Как будто меня в него больше никогда не впустят… Чушь! Бред, без сомнений! И я это также понимала, но ничего не могла с этим поделать. Это чувство было выше меня, и я ему сейчас безоговорочно подчинялась.
В абсолютной и невыносимой подавленности и фрустрации я угнетенно отправилась к себе в комнату, несмотря на то, что до времени отхода ко сну было еще много часов.
Я лежала на спине, все время думая о приказе Королевы, о самой Королеве, о проваленном задании, о Кселусе, о Гордаксе, снова о Королеве, почему-то о Даркстаре и еще о многих других оборотнях, а также… о себе. Я почему-то была уверена, что это конец, окончательный провал в моей жизни и больше мне уже не о чем надеяться.
И хоть я лежала уже очень долго, спать я не могла. В ту ночь я так и не заснула. Я просто не смогла заснуть, так и пролежав всю невыносимо длинную ночь на спине, в бесконечных, мучительных раздумьях, уставившись ровно на потолок надо мной и не сводя с него косого взгляда…
Все как в тумане. Где я? Что я?.. Ничего неясно. Какое-то странное ощущение сдавленности внутри и необычной безмятежности. Как будто все прошло, все проблемы пройдены и впереди остался лишь заслуженный отпуск — свобода. Свобода от обязательств, от необходимости что-то делать, кому-то служить, перед кем-то отчитываться — от всего. Это странное состояние было как во сне, но я определенно начинала чувствовать свое тело и что я лежу, лежу и не сплю. Я определенно точно не сплю, но тогда где я и… кто я?..
Туманное состояние постепенно стало пропадать и первым, что бросилось в голову, оказалось страшное ощущение того, что я ничего не слышу! Я вдруг осознала, что ни единого звука я не смогла прочувствовать с момента, как… как я проснулась? Если я, правда, спала. Даже стук своего сердцебиения, который при желании мы слышим очень хорошо как будто отсутствовал напрочь. Что со мной? Я оглохла? Или…
На миг промелькнула мысль: я умерла?.. Что случилось? Что произошло? В памяти сплошная пустота. Наверно, так и происходит, когда умираешь или уже умер. Хотя, откуда мне знать. Никто и никогда нам в Улье ничего не преподавал о таком состоянии. Но если это конец, то где же Рой Предков, Великая Проматерь Оборотней и Великий Король — Отец-создатель всего рода оборотней?..
Мой неясный бред что-то прервало. Я вдруг что-то почувствовала. Что-то очень склизкое, липкое и отвратное. Что-то настолько неприятное, что даже мой беспристрастный ум оборотня отказывался анализировать, что же это такое?
Томное и неприятное непонимание продолжалось достаточно долго. Чувство времени, казалось, растворилось в пустоте моего пребывания. Но самое странное, что я совершенно четко ощущала, что я не сплю. Не понимаю — кто я, не чувствую времени, пространства, своего тела, ничего не слышу, не вижу и единственное, что ощущаю — это нечто до отвратного омерзительно-склизкое, а также то, что я точно не сплю. Как странно…
Прошло еще немного времени, но на сей раз совсем мало и я что-то услышала. Я что-то услышала! Определенно точно услышала! Значит, я все еще могу слышать! Звук показался мне очень странным и незнакомым, напоминавший некий гул. Но после этого я вдруг обрела чувство пространства и наконец-то почувствовала свое тело, вернее, хотя бы какую-то его часть.
И вдруг до меня дошло, кто я и что здесь забыла, но, главное, что я все еще лежу в той пещере. Я попробовала пошевелиться, и это удалось с большим трудом, едва лишь приподняв голову и одно копыто. Но зато я сразу поняла, что лежу в какой-то луже. Луже склизкой, едкой, гадкой и зловонной жиже непонятно чего. Жидкость была холодной, очень холодной, буквально ледяной. Я осознала это лишь после того, как впервые зашевелилась в ней. Вся моя морда и большая часть туловища лежало в этой дряни. Более того, зашевелившись, я вдруг почувствовала ее вкус во рту, медленно перебирая онемевшим от холода языком. На вкус она оказалась приторной и соленой и совсем мне не понравилась.
Я собрала все силы в копыта и попыталась подняться. Это не вышло, но я сумела привстать, скорее даже просто оттолкнуть голову от лужи и повернуться. На сильно дрожащих, подкашивающихся передних копытах я, едва не падая обратно в грязь, попыталась прийти в себя и приоткрыть глаза. Даже это не получилось. Левый глаз весь заиндевел, покрывшись какой-то необычной коркой, а правый и вовсе отказывался слушаться.
Вдруг появилась резкая головная боль, с каждым мгновением все нарастая и усиливаясь. Голова, до этого момента и вовсе не ощущавшаяся, заныла так, как будто в ней устроили шумный, дикий праздник все пони Эквестрии одновременно. От сильной острой боли я непроизвольно раскрыла рот и снова склонилась в склизкую грязь.
Минут десять я кое-как приходила в себя, пытаясь подняться, но это никак не давалось. Все, чего я сумела добиться, так это более-менее приоткрыть свой взор левого глаза и попытаться разглядеть ту темную до черноты жидкость, в которой я все это время лежала. Она была черная, вернее, казалась в полумраке таковой. Стараясь всматриваться, я выделила темновато-багровые оттенки, и до меня с ужасом дошло, что это ничто иное… как кровь! И эта кровь, конечно, моя. От удивления я издала сдавленный короткий возглас изнутри, скорее скрежет. На большее у меня не хватило сил. После чего все еще лежа в своей же крови и копытами и телом, попыталась всмотреться в жидкость, как будто это что-то даст.
Вдруг я отчетливо услышала чей-то громкий и протяжный рев, после чего тут же вспомнила вновь, где нахожусь. Я повернулась на звук куда-то вперед и вбок и попыталась разглядеть хоть что-нибудь. Все, что я смогла увидеть, это бескрайние сероватые стены пещеры, сливающиеся с мглистой, но одновременно неясной из-за искаженного тумана в глазах тьмой, уходящей в такую же неясную даль. Рев повторился, но на этот раз где-то совсем близко. Ничего так и не увидев, я снова уставилась в лужу крови.
В который раз попытавшись встать, я вдруг приостановилась и замерла. Я смотрела на лужу темной крови перед собой, и на душе становилось и жутко и мерзко. Не может быть, чтобы вся эта лужа наполнилась из одной меня, мелькнуло в голове. Стараясь не шевелиться, я интуитивно всматривалась в гладь, и спустя время ожидания смогла различить в ней свое смутное отражение. Вот нос, побитый, потертый, но вполне целый. Приоткрыв рот, в отражении слегка блеснули грязные в крови зубы. Целы и ладно. Но бросив быстрый взгляд выше, я сперва ничего не смогла разглядеть. Но… что с глазами?..
Я замерла настолько, что просто застыла в полу-лежачем состоянии. Но глаз все не было видно, даже того, через который я смотрела. Что с глазами? Что с моими глазами? Где мои глаза?! Временную окаменелость в теле стала сменять очередная легкая дрожь, но уже не столько от истощения, сколько от безудержной тревоги. Дрожь начинала отдавать слабой рябью на поверхности лужи, что свело на нет все попытки рассмотреть получше отражение. Приказав своему телу снова окаменеть, я пристально всматривалась в лужу крови перед собой, с каждой секундой все ближе и ближе прислоняя к ней морду. Наконец, стал различен зрачок левого глаза, а после и сам глаз. Он был в ужасном состоянии, почти весь окровавлен и вблизи с переносицей все еще медленно сочилась бордовая кровь. Правого же глаза я так и не смогла разглядеть… Место, где должен был находиться правый глаз, совершенно не поддавалось описанию. Оно все разбухло и походило на сплошной черный синяк. Кровь из него уже не текла, лишь в нескольких местах ярко выделялись содранные аж до мяса кровоподтеки, но самое жуткое, что на общем фоне весь правый глаз вообще никак не выделялся и его контур полностью отсутствовал.
Я смотрела на себя все с большим ужасом, и совершенно не веря, что в отражении действительно я. Мне почему-то казалось, что уж кто-кто, а я ну никак не могла попасть в такую ужасную переделку. Как завороженная своим истерзанным видом я в итоге прямо носом уткнулась в лужу, но заметила это лишь когда втянула носом из нее почерневшую затхлую жидкость. Это резко отрезвило и я, слабо поперхнувшись и до сих пор не оправившись от поразившего меня ужаса своего вида, резко выпрямилась и, наконец, встала на ноги.
Тихо прозвучал глухой хруст от занемевших и промерзших конечностей. Казалось, жуткий вид из лужи придал сил, хотя туман в глазах и адская боль в голове все еще сильно мешали сосредоточиться.
Я огляделась. На стене рядом зловеще красовался кроваво-багровый оттиск моего удара. Лужа крови казалась до невероятного большой, и я в очередной раз поразилась, как еще осталась жива после такой потере крови. Сколько ж во мне осталось крови, что я еще встала на ноги? Ведь вряд ли в луже была и чья-то чужая кровь. Позади светлел выход из пещеры, но никого не было видно — ни наших, ни врагов. Сколько я пролежала определить не представлялось возможным. Наспех я принялась изучать место, приблизилась к багровому следу на стене, наступив случайно копытом в лужу, потрогала его — след был давно высохшим и напоминал жуткую до несуразности кривую картину, какими украшали свои стены от безделья пони.
Вдруг снова донесся рык. Я поторопилась. Что еще нужно сделать? Первым делом, ну же? Окинула взором всю пещеру. Да, лужа, опять… Ничего не поделать, нужно снова это сделать. Я еще раз уже специально вступила в нее, пошевелила копытом, поднесла копыто к носу, ко рту, лизнула. Затем на шатающихся ногах еще раз склонилась вниз и, едва помешкав, скривившись, и с отвращением провела языком по самому центру багровой лужи. Появился все такой же до мерзости приторно-соленый вкус. Поцедив языком, я неприятно сплюнула… Нет, чужой крови тут точно нет, только своя. Возможно, магия еще какая, от этих, каменных, но не больше.
Удивительно то, что вокруг ледяной холод, а лужа не замерзла. Окружающий мороз совершенно точно должен был превратить всю лужу в лед, но на луже не было даже тоненькой корочки льда. Кровь смешалась с грязью, но не перешла в неясную густую смесь болотного состава. Да даже в этом случае она должна была бы замерзнуть. Но кровь оставалась жидкой. И это было странно вдвойне. В конце концов, не могла же я своим теплом тела согревать кровь до нужной температуры — нет, конечно. Тем более что температура тела снаружи была не сильно выше, чем температура окружающего воздуха. Вряд ли это могла сделать магия… хотя, кто знает.
Мои быстрые рассуждения прервали стонберы, невесть откуда выскочившие из-за угла. Их было двое и, завидев меня, оба яростно зарычали. До них было метров пятнадцать, не меньше, но я была уж точно не в форме сражаться.
Я вздрогнула, отшатнулась и уже начала извинительно пятиться назад, давая всем видом понять, что не представляю никакой угрозы для здешних обитателей, но это не успокоило мишек. Один из них, что был ближе, вдруг ринулся с места. Мне ничего не оставалось делать, как броситься наутек.
Я повернулась и с ужасом подметила, что до выхода расстояние куда большее, чем было до медведя, когда он еще не бросился бежать. Делать нечего, или ты или тебя! Это закон природы. Я бросилась к выходу и чуть сразу же не споткнулась на ровном месте. Разглядывать причины задержки было некогда, да и не нужно, ибо вскоре я все поняла. Ноги просто отказывались двигаться! От копыт и до самых лодыжек почти ничего не чувствовалось. Все четыре ноги были ватными настолько, что, казалось, вместо ног мне приделали четыре кривые палки, неспособные толком согнуться.
Стараясь изо всех сил, постоянно спотыкаясь и чуть не падая, я скакала к выходу, видя перед собой лишь слабый просвет в кровавом тумане. Очередной раз обернувшись я увидела стонбера уже совсем близко, готового прыгнуть на меня в любой момент. Испустив сдавленный возглас, я попробовала зажужжать крыльями — ничего! Как будто и крылья вовсе оторвали, в первое мгновение действительно пронеслась в голове такая дурная мысля. А что, ведь и вправду я же их не проверила и совершенно не ощущала. Все могло быть.
— Ну, как ты тут? — я оглядела его.
Он медленно открыл глаза и увидел меня:
— А, это ты… — спокойно произнес он.
— Живой, дышишь, шевелишься… значит все на мази, — определила я его состояние.
— Ну, да, — согласился Кселус, видимо не став лишний раз спорить.
На самом деле при близком рассмотрении он до сих пор был значительно помят, местами ушибы темнели даже на нашем и без того черном окрасе. Ему, конечно, досталось тогда от меня. Мы немного помолчали, периодически непринужденно посматривая друг на друга. Но не дожидаясь того момента, когда бы молчание стало неловким, я решила продолжить:
— Послушай, — начала я снисходительно, и он сразу посмотрел на меня. — Я тогда… немного погорячилась. Возможно, и не стоило так тебя… Ты уж извини. Но и ты должен понять, что нарушать приказы нельзя никому, нигде и никогда. Нарушение прямого приказа старшего оборотня — это тягчайшее преступление и за это наказывают по всей строгости закона. Ты это уже усвоил. Так что тебе это будет хорошим уроком на будущее — приказы нарушать нельзя, — закончила я строго.
Он смотрел на меня пристально и без каких-либо эмоций. Он все знал, что я права, поэтому ответ его был предсказуем:
— Я понимаю… — прохрипел он, но после решил немного сгустить краски: — Если я поправлюсь, больше приказ не нарушу.
— А куда ты денешься! — иронично упрекнула я его в ответ. — Еще ни один рейд с тобой вместе пройдем, — на что он лишь слабо улыбнулся и слегка закашлялся.
— Спасибо на добром слове.
— Да не за что, — легко бросила я в ответ, а сама снова вспомнила, что мне перепало только что из-за проваленной миссии, и не став раскисать прямо на глазах у этого бедолаге, я, со скрипом в душе от нахлынувших чувств, сухо попрощалась: — Ладно. Ты, это, давай выздоравливай! — легонько двинула его по копыту и повернулась на выход.
В ответ он лишь прохрипел, но взгляд его на себе я затылком чуяла до самого выхода. На выходе я подловила лекаря:
— Поправится?
— Скорее да, чем нет, — стал отвечать лекарь. — Он в стабильном состоянии и медленно идет на поправку. У него были переломаны грудная клетка, ребра, плечо, имелись многочисленные ушибы и вывихи по всему телу. Но благодаря нашей методике… — на этом я резко повернулась и вышла прочь недослушав.
Балабол. Не может сказать прямо, как есть. Столько ненужной информации надо выдавать. Пусть такие доклады он готовит для Королевы. Мне эти подробности… Впрочем, о чем это я?.. Ах, да.
Как она могла так поступить? Да еще со мной? Я же лучшая и она это прекрасно знает! Она не может этого не знать. Как же так…
Подавленность и жуткая безысходность вновь охватили меня. Мне стало очень трудно дышать, меня как будто охватил озноб, и я даже покрылась испариной, хотя для нас, оборотней, это практически невозможно по физиологии. Мы не пони. Мне захотелось быстро выбежать на воздух, наружу Улья, но я отказалась от этого порыва. Мне вдруг показалось, что если я так поступлю, то… вход в Улей закроется, закроется навсегда, навсегда и безвозвратно. Как будто меня в него больше никогда не впустят… Чушь! Бред, без сомнений! И я это также понимала, но ничего не могла с этим поделать. Это чувство было выше меня, и я ему сейчас безоговорочно подчинялась.
В абсолютной и невыносимой подавленности и фрустрации я угнетенно отправилась к себе в комнату, несмотря на то, что до времени отхода ко сну было еще много часов.
Я лежала на спине, все время думая о приказе Королевы, о самой Королеве, о проваленном задании, о Кселусе, о Гордаксе, снова о Королеве, почему-то о Даркстаре и еще о многих других оборотнях, а также… о себе. Я почему-то была уверена, что это конец, окончательный провал в моей жизни и больше мне уже не о чем надеяться.
И хоть я лежала уже очень долго, спать я не могла. В ту ночь я так и не заснула. Я просто не смогла заснуть, так и пролежав всю невыносимо длинную ночь на спине, в бесконечных, мучительных раздумьях, уставившись ровно на потолок надо мной и не сводя с него косого взгляда…
Часть II. Глава 4. Дорога домой
Все как в тумане. Где я? Что я?.. Ничего неясно. Какое-то странное ощущение сдавленности внутри и необычной безмятежности. Как будто все прошло, все проблемы пройдены и впереди остался лишь заслуженный отпуск — свобода. Свобода от обязательств, от необходимости что-то делать, кому-то служить, перед кем-то отчитываться — от всего. Это странное состояние было как во сне, но я определенно начинала чувствовать свое тело и что я лежу, лежу и не сплю. Я определенно точно не сплю, но тогда где я и… кто я?..
Туманное состояние постепенно стало пропадать и первым, что бросилось в голову, оказалось страшное ощущение того, что я ничего не слышу! Я вдруг осознала, что ни единого звука я не смогла прочувствовать с момента, как… как я проснулась? Если я, правда, спала. Даже стук своего сердцебиения, который при желании мы слышим очень хорошо как будто отсутствовал напрочь. Что со мной? Я оглохла? Или…
На миг промелькнула мысль: я умерла?.. Что случилось? Что произошло? В памяти сплошная пустота. Наверно, так и происходит, когда умираешь или уже умер. Хотя, откуда мне знать. Никто и никогда нам в Улье ничего не преподавал о таком состоянии. Но если это конец, то где же Рой Предков, Великая Проматерь Оборотней и Великий Король — Отец-создатель всего рода оборотней?..
Мой неясный бред что-то прервало. Я вдруг что-то почувствовала. Что-то очень склизкое, липкое и отвратное. Что-то настолько неприятное, что даже мой беспристрастный ум оборотня отказывался анализировать, что же это такое?
Томное и неприятное непонимание продолжалось достаточно долго. Чувство времени, казалось, растворилось в пустоте моего пребывания. Но самое странное, что я совершенно четко ощущала, что я не сплю. Не понимаю — кто я, не чувствую времени, пространства, своего тела, ничего не слышу, не вижу и единственное, что ощущаю — это нечто до отвратного омерзительно-склизкое, а также то, что я точно не сплю. Как странно…
Прошло еще немного времени, но на сей раз совсем мало и я что-то услышала. Я что-то услышала! Определенно точно услышала! Значит, я все еще могу слышать! Звук показался мне очень странным и незнакомым, напоминавший некий гул. Но после этого я вдруг обрела чувство пространства и наконец-то почувствовала свое тело, вернее, хотя бы какую-то его часть.
И вдруг до меня дошло, кто я и что здесь забыла, но, главное, что я все еще лежу в той пещере. Я попробовала пошевелиться, и это удалось с большим трудом, едва лишь приподняв голову и одно копыто. Но зато я сразу поняла, что лежу в какой-то луже. Луже склизкой, едкой, гадкой и зловонной жиже непонятно чего. Жидкость была холодной, очень холодной, буквально ледяной. Я осознала это лишь после того, как впервые зашевелилась в ней. Вся моя морда и большая часть туловища лежало в этой дряни. Более того, зашевелившись, я вдруг почувствовала ее вкус во рту, медленно перебирая онемевшим от холода языком. На вкус она оказалась приторной и соленой и совсем мне не понравилась.
Я собрала все силы в копыта и попыталась подняться. Это не вышло, но я сумела привстать, скорее даже просто оттолкнуть голову от лужи и повернуться. На сильно дрожащих, подкашивающихся передних копытах я, едва не падая обратно в грязь, попыталась прийти в себя и приоткрыть глаза. Даже это не получилось. Левый глаз весь заиндевел, покрывшись какой-то необычной коркой, а правый и вовсе отказывался слушаться.
Вдруг появилась резкая головная боль, с каждым мгновением все нарастая и усиливаясь. Голова, до этого момента и вовсе не ощущавшаяся, заныла так, как будто в ней устроили шумный, дикий праздник все пони Эквестрии одновременно. От сильной острой боли я непроизвольно раскрыла рот и снова склонилась в склизкую грязь.
Минут десять я кое-как приходила в себя, пытаясь подняться, но это никак не давалось. Все, чего я сумела добиться, так это более-менее приоткрыть свой взор левого глаза и попытаться разглядеть ту темную до черноты жидкость, в которой я все это время лежала. Она была черная, вернее, казалась в полумраке таковой. Стараясь всматриваться, я выделила темновато-багровые оттенки, и до меня с ужасом дошло, что это ничто иное… как кровь! И эта кровь, конечно, моя. От удивления я издала сдавленный короткий возглас изнутри, скорее скрежет. На большее у меня не хватило сил. После чего все еще лежа в своей же крови и копытами и телом, попыталась всмотреться в жидкость, как будто это что-то даст.
Вдруг я отчетливо услышала чей-то громкий и протяжный рев, после чего тут же вспомнила вновь, где нахожусь. Я повернулась на звук куда-то вперед и вбок и попыталась разглядеть хоть что-нибудь. Все, что я смогла увидеть, это бескрайние сероватые стены пещеры, сливающиеся с мглистой, но одновременно неясной из-за искаженного тумана в глазах тьмой, уходящей в такую же неясную даль. Рев повторился, но на этот раз где-то совсем близко. Ничего так и не увидев, я снова уставилась в лужу крови.
В который раз попытавшись встать, я вдруг приостановилась и замерла. Я смотрела на лужу темной крови перед собой, и на душе становилось и жутко и мерзко. Не может быть, чтобы вся эта лужа наполнилась из одной меня, мелькнуло в голове. Стараясь не шевелиться, я интуитивно всматривалась в гладь, и спустя время ожидания смогла различить в ней свое смутное отражение. Вот нос, побитый, потертый, но вполне целый. Приоткрыв рот, в отражении слегка блеснули грязные в крови зубы. Целы и ладно. Но бросив быстрый взгляд выше, я сперва ничего не смогла разглядеть. Но… что с глазами?..
Я замерла настолько, что просто застыла в полу-лежачем состоянии. Но глаз все не было видно, даже того, через который я смотрела. Что с глазами? Что с моими глазами? Где мои глаза?! Временную окаменелость в теле стала сменять очередная легкая дрожь, но уже не столько от истощения, сколько от безудержной тревоги. Дрожь начинала отдавать слабой рябью на поверхности лужи, что свело на нет все попытки рассмотреть получше отражение. Приказав своему телу снова окаменеть, я пристально всматривалась в лужу крови перед собой, с каждой секундой все ближе и ближе прислоняя к ней морду. Наконец, стал различен зрачок левого глаза, а после и сам глаз. Он был в ужасном состоянии, почти весь окровавлен и вблизи с переносицей все еще медленно сочилась бордовая кровь. Правого же глаза я так и не смогла разглядеть… Место, где должен был находиться правый глаз, совершенно не поддавалось описанию. Оно все разбухло и походило на сплошной черный синяк. Кровь из него уже не текла, лишь в нескольких местах ярко выделялись содранные аж до мяса кровоподтеки, но самое жуткое, что на общем фоне весь правый глаз вообще никак не выделялся и его контур полностью отсутствовал.
Я смотрела на себя все с большим ужасом, и совершенно не веря, что в отражении действительно я. Мне почему-то казалось, что уж кто-кто, а я ну никак не могла попасть в такую ужасную переделку. Как завороженная своим истерзанным видом я в итоге прямо носом уткнулась в лужу, но заметила это лишь когда втянула носом из нее почерневшую затхлую жидкость. Это резко отрезвило и я, слабо поперхнувшись и до сих пор не оправившись от поразившего меня ужаса своего вида, резко выпрямилась и, наконец, встала на ноги.
Тихо прозвучал глухой хруст от занемевших и промерзших конечностей. Казалось, жуткий вид из лужи придал сил, хотя туман в глазах и адская боль в голове все еще сильно мешали сосредоточиться.
Я огляделась. На стене рядом зловеще красовался кроваво-багровый оттиск моего удара. Лужа крови казалась до невероятного большой, и я в очередной раз поразилась, как еще осталась жива после такой потере крови. Сколько ж во мне осталось крови, что я еще встала на ноги? Ведь вряд ли в луже была и чья-то чужая кровь. Позади светлел выход из пещеры, но никого не было видно — ни наших, ни врагов. Сколько я пролежала определить не представлялось возможным. Наспех я принялась изучать место, приблизилась к багровому следу на стене, наступив случайно копытом в лужу, потрогала его — след был давно высохшим и напоминал жуткую до несуразности кривую картину, какими украшали свои стены от безделья пони.
Вдруг снова донесся рык. Я поторопилась. Что еще нужно сделать? Первым делом, ну же? Окинула взором всю пещеру. Да, лужа, опять… Ничего не поделать, нужно снова это сделать. Я еще раз уже специально вступила в нее, пошевелила копытом, поднесла копыто к носу, ко рту, лизнула. Затем на шатающихся ногах еще раз склонилась вниз и, едва помешкав, скривившись, и с отвращением провела языком по самому центру багровой лужи. Появился все такой же до мерзости приторно-соленый вкус. Поцедив языком, я неприятно сплюнула… Нет, чужой крови тут точно нет, только своя. Возможно, магия еще какая, от этих, каменных, но не больше.
Удивительно то, что вокруг ледяной холод, а лужа не замерзла. Окружающий мороз совершенно точно должен был превратить всю лужу в лед, но на луже не было даже тоненькой корочки льда. Кровь смешалась с грязью, но не перешла в неясную густую смесь болотного состава. Да даже в этом случае она должна была бы замерзнуть. Но кровь оставалась жидкой. И это было странно вдвойне. В конце концов, не могла же я своим теплом тела согревать кровь до нужной температуры — нет, конечно. Тем более что температура тела снаружи была не сильно выше, чем температура окружающего воздуха. Вряд ли это могла сделать магия… хотя, кто знает.
Мои быстрые рассуждения прервали стонберы, невесть откуда выскочившие из-за угла. Их было двое и, завидев меня, оба яростно зарычали. До них было метров пятнадцать, не меньше, но я была уж точно не в форме сражаться.
Я вздрогнула, отшатнулась и уже начала извинительно пятиться назад, давая всем видом понять, что не представляю никакой угрозы для здешних обитателей, но это не успокоило мишек. Один из них, что был ближе, вдруг ринулся с места. Мне ничего не оставалось делать, как броситься наутек.
Я повернулась и с ужасом подметила, что до выхода расстояние куда большее, чем было до медведя, когда он еще не бросился бежать. Делать нечего, или ты или тебя! Это закон природы. Я бросилась к выходу и чуть сразу же не споткнулась на ровном месте. Разглядывать причины задержки было некогда, да и не нужно, ибо вскоре я все поняла. Ноги просто отказывались двигаться! От копыт и до самых лодыжек почти ничего не чувствовалось. Все четыре ноги были ватными настолько, что, казалось, вместо ног мне приделали четыре кривые палки, неспособные толком согнуться.
Стараясь изо всех сил, постоянно спотыкаясь и чуть не падая, я скакала к выходу, видя перед собой лишь слабый просвет в кровавом тумане. Очередной раз обернувшись я увидела стонбера уже совсем близко, готового прыгнуть на меня в любой момент. Испустив сдавленный возглас, я попробовала зажужжать крыльями — ничего! Как будто и крылья вовсе оторвали, в первое мгновение действительно пронеслась в голове такая дурная мысля. А что, ведь и вправду я же их не проверила и совершенно не ощущала. Все могло быть.
