Как обычно, у Семёна Константиновича всё получилось. Эффект даже превзошёл самые смелые ожидания. Чувствуя, что Ирина Викторовна в таком состоянии не сможет вести автомобиль, Слежанков отвёз её к месту службы сам. На ступенях районной администрации спросил:
– До вечера?
Вместо ответа она покраснела. Семён Константинович засмеялся:
– Ирина Викторовна, вы что? Увидят же….
– Позвоните мне после трёх.
И, пряча улыбку в букете цветов, она оставила его в одиночестве.
Про себя Семён Константинович давно называл Ирину Викторовну на «ты». Вот и теперь он подумал в ответ: «После трёх – тебе, после шести – Худайбергенову. И у каждого есть возможность меня расстроить. Но если при этом талантливого узбека я могу просто арестовать, что я смогу сделать с тобой?»
Как водится, утром на вечерние эмоции остаётся только намёк. Самому становится странно, отчего у меня вчера перехватывало дыхание? Получится ли, смогу ли? Тимур завтракал, стараясь не стучать вилкой. Ещё не рассвело. Автобус через сорок минут. В мусорном ведре он увидел упаковку от котлет, которые уже съел. Состав: говядина и свинина. О какой национальной идее я собираюсь говорить? Марина ещё вчера заметила ему: «Ты же атеист, ты же русский интеллигент!» Вчера он пропустил эти слова мимо ушей, а сегодня до самого вечера они будут стучать у него в голове. И бессмысленно делать вид, что ты кто-то другой.
Аштонянц, коллега Тимура по стройке, переселенец из Степанакерта, был большим любителем поболтать на религиозную тему. Так он сразу определил Тимура в разряд неверующих, давно, ещё после первой же попытки поговорить с ним о Боге.
– С тобой легко говорить об этом, я не боюсь тебя обидеть, тебе всё равно. Отабек или вон Рустам порвали бы меня! Я с ними очень вежливо, очень внимательно говорю, не спорю. Жаль, по-русски плохо могут! Половину понимаю, половину не понимаю, но всё равно очень интересно, а с тобой не интересно.
С тех пор Тимур избегал Аштонянца. И мыслей о вере предков избегал. Только Марина и сын, только они. И что теперь делать? Отказаться? Нет, нет. Просто не возглавлять, войти в штаб разработчиков, взять на себя историческую часть и обеспечивать литературное оформление. Зарплата будет меньше. Кафедру не дадут. Ну и пусть, отцовской премии нам с головой хватит на всю жизнь.
В таком смятении Тимур выходил из служебного автобуса на объекте. Соотечественники сразу передали ему, что его срочно ищет инженер Сергеев.
– Пиши заявление на отпуск на две недели. Вчерашнюю дату поставь.
Проблемы. Пришла беда, откуда не ждали. Аштонянц подхватил коронавирус, самый опасный, новый кишечный штамм. Хорошо хоть успел позвонить. Сейчас понаедут медики-педики, силовики-передовики. Мало не покажется. У нас шесть человек без разрешения на работу, пятнадцать без прививок, а ты вообще без регистрации. Пиши быстрей и уматывай подобру-поздорову. Карантин, сказали, поголовный будет, и в нём не только здоровье проверят.
Не задавая вопросов, Тимур взял авторучку.
– Не волнуйся, место за тобой железно! Зарплату на карточку скинем. Телефон мой у тебя есть, позвони через недели две, раньше не выпустят. Теперь давай, давай… Только без кипиша! Ни слова никому!
Удалившись от стройки метров на триста, Тимур видел, как на её территорию въехал большой эпидемобиль, ноу-хау московских чиновников, и как два автобуса ОМОНа остановились рядом, и как их пассажиры стали быстро рассредотачиваться по периметру. Опять повезло. Ай, Рудик-джан, какой молодец! А Сергеев!
Больше часа, глядя только под ноги, он пешком добирался до дома Марины. Продрог, но шёл не торопясь. Было о чём подумать. Случившееся воспринял как знак, как указание свыше. Понятно, что двумя неделями не обойдётся. Что без толку сидеть дома, проедать детское пособие. Без законного вида на жительство перспектив здесь нет. Надо ехать, там состояние. Оставаться или нет, определюсь на месте.
О своём окончательном решении с Мариной заговорил только вечером, после звонка Семёна Константиновича. Странно, что в течение дня она сама молчала об этом. Весь день играли с малышом. После обеда выглядывало солнце, и им даже удалось погулять часа полтора. Вечер приближался неотвратимо. Тимур не нервничал, но телефон вытаскивал поминутно. И вот, как и договаривались, в начале седьмого Тимур поднёс трубку к уху. Слежанков ничего другого, кроме положительного ответа, и не ожидал услышать. Договорились встретиться в среду утром для уточнения деталей. Ближе к концу разговора Тимур спросил:
– Как вы думаете, в какую сумму мне обойдётся путешествие на родину? Не хочу тратить лишнего.
– Что вы, Тимур Каримович, с момента устного согласия вы на полной дотации правительства Узбекистана, не беспокойтесь! Фирма платит.
* * *
– Политика – это когда с одной стороны красные, а с другой стороны белые, а то, чем вы занимаетесь, – это уголовные разборки. А я, говорю я ему, с уголовниками не хочу иметь ничего общего. И моей аудитории нет никакого дела, посадите ли вы своих оппонентов или они посадят вас.
Глазунов был на взводе. Две недели уже его преследовали всякие неприятности. Самая большая – взломали сайт. Изгадили или тупо заблокировали кучу материалов, переформатировали все заготовки. Рекламы не видно, новые публикации не проходят. Фёдор Ильич грешил на одного оппозиционного депутата Мосгордумы, который ровно две недели назад выходил с ним на связь и которому он в сотрудничестве отказал.
– Семэн, ну кто ещё? Я со всеми – само обаяние, только с ним так вот резко поговорил и назвал вещи своими именами. Ну да, погорячился. Но ты бы его слышал! Куда? Нет, давай ко мне, я на старой даче. Конечно, один!
Дача действительно была старая, Фёдор Ильич помнил эти стены с детства. Хотя последний владелец изрядно её обновил: голландская печь с дореволюционными изразцами чистосердечно свидетельствовала об её преклонном возрасте. Когда-то для деда и бабушки это был дом, для родителей ФИГа он стал дачей. В смутные времена они её продали знакомым знакомых, чей бизнес четверть века оставался успешным, но с появлением невиданной заразы стал чахнуть. После третьей волны у них совсем опустились руки. Фёдору Ильичу, конечно, повезло, что они о своём желании продать дачу его оповестили одним из первых. И, не задумываясь ни на минуту, ФИГ взял кредит в «РосРезервБанке» (своих не хватало) и выкупил своё детство.
Слежанкову пару раз тоже пришлось встречать здесь рассвет, первый был после школьного выпускного вечера. Но он и представить себе не мог, как изменились окрестности. Даже с навигатором еле нашёл. Эстакады, тоннели, развязки.
– Да, я всего год назад здесь проезжал, этого тоннеля не было.
– Через год ещё два будет. А почему ты автопилот не включил? Зачем тебе такая дорогая машина?
Семэн и правда освоил только половину функций бортового компьютера, чего стеснялся, однако, лишь когда ему напоминали об этом. Ирина лучше, чем он, разбиралась в чудесных возможностях его автомобиля. Ведь находила же время разобраться! Со дня их свадьбы прошло чуть больше года. Семён Константинович в качестве частного детектива по щекотливым делам не перетруждался. Брался далеко не за каждое. Дорожил своим свободным временем. Не отказывал только бывшему начальству. По сравнению с ним Ирина Викторовна была ответственной и прилежной труженицей. Вернув себе статус замужней женщины и утвердившись в должности мера, она поняла, что значит счастье. После условного медового месяца с головой окунулась в работу и проводить целый день с мужем могла только по воскресеньям. Семён Константинович и гордился её успехами, и клял их. Его надежды на то, что карьера скоро наскучит супруге, не оправдывались.
– Я смогу у тебя заночевать?
Вопрос Семэна вызвал удивление у Глазунова и улыбку.
– Всё? Конец семейному счастью?
– Сплюнь! Ирина на форуме «Малые города России».
– Ах, да! Видел в новостях. Ладно, найду местечко.
– Тогда вот!
– Вах! Любимый виски Станкевича! Как у него дела, кстати?
Семён Константинович погрустнел и вместо ответа хотел отделаться странным жестом, смысл которого Глазунов перевёл как «могло бы быть и хуже».
– Пока всё так же: домашний арест, электронный браслет. Скоро будет второй суд, его признают частично виновным, условный срок и принудительное лечение. Сам виноват. Если бы его дружки не подняли в сетях такой шум в его защиту, спустили бы на тормозах. Ирина забрала бы заявление, я её почти уговорил.
– Домашний арест? – переспросил Фёдор Ильич. – Так у него и дома-то нет.
– Местом жительства определено место прописки. У сестры будет жить, вернее, уже живёт, в Злак-Загорске.
Ещё раз изобразив в воздухе странный жест, Семэн добавил:
– Ладно. Давай лучше о твоих проблемах. И давай стаканы.
Конструктивный разговор сначала не задавался. Семэн мыслил слишком процессуально. Уличить депутата совершенно нереально, опять же неприкосновенность. Опубликовать в сторонних СМИ содержание беседы ФИГа и депутата? Опорочить честь и достоинство? Ещё неизвестно, чьей репутации это повредит больше. Да и к чему это всё? Сайт восстанавливать в любом случае придётся своими силами.
– В рамках кодекса, естественно, нереально. Но если у меня будут признания хакеров, я бы мог изложить картину случившегося со своей колокольни. Хотел бы я, чтобы все узнали, что с ФИГом шутки плохи. Я его так охарактеризую, благо материала вагон…
Фёдор Ильич задыхался от злости, а Слежанков думал, наблюдая за ним: «Или ему так в голову виски ударил, или мания величия». Но вида не подавал, просто слушал, прищурившись. И Глазунова несло. Он вспомнил много об этом депутате и много интересного вообще.
– А сам по себе – пустое место. В пропрезидентской партии не состоялся, опоздал и всплыл как оппозиционер.
– Такие не скоро тонут.
Посмеявшись, говорили дальше.
Семэн настаивал не кипятиться. Он подумает на трезвую голову. Вагон материала, конечно, пригодится, ты только его упорядочи! И, пожалуйста, не ставь перед собой цель отомстить. Это нерационально, бессмысленно и некрасиво.
– Каких конкретных результатов от моего вмешательства ты ждёшь?
Фёдор Ильич призадумался. Возмещения убытков, извинений или просто гарантий, что посягательств на его информационно-аналитическую империю больше не будет?
Последнее Семэну показалось самым разумным и потому самым реальным. Программа минимум определена.
– Начать бы надо с хакеров. Есть мысли?
– Так я почти уверен, кто это. Таких умельцев немного.
– Отлично! Если это действительно так, считай, что дело в шляпе. А чем напугать его дальше, я придумаю.
– Ловлю на слове! – повеселевшим голосом сказал Фёдор Ильич.
– Но наперёд сделай выводы! Не связывайся больше с этой публикой, не объясняй им, что такое политика. Чин – чин!
ФИГ тоже приподнял стакан, потом пригубил и как-то очень резко сменил тему беседы, заговорил о кино. Сожалел, что времени не хватает на все новинки. Стал хвалить ремейки старых исторических фильмов, особенно новое прочтение «Земли обетованной», где изменили сюжетную линию, исправили неточные детали. Восхищался новыми звёздами. Кому-то прочил большое будущее. И всё пытал Семэна: это видел, это смотрел? Тот ничего, конечно же, не видел и признавался, что не особо хочет. Когда через пару лет покажут по центральному телевидению, тогда и оценит. Ибо если фильм не добирается до телевизора, значит, грош ему цена, значит, и время на него не стоит тратить.
– Телевидение, – подхватил Глазунов, – важнейшее из искусств. Не согнул его интернет. Есть талантливые исполнители, клипами которых завалена вся паутина, а рейтинг чуть выше нуля. В это же время по телевизору пару раз покажут какого-нибудь дурака, и он уже в топ-листе. Это я к тому, что и с кино так же. Смотрят то, что показывают, а не то, что надо выискивать.
Семэн пожал плечами.
– Я вообще люблю в сети порыться, – продолжал Фёдор Ильич, – поискать новинки, и вот недавно я смотрел новый узбекский сериал, недублированный ещё, с субтитрами. Просто шедевр! Краски, костюмы, натура - супер! Актёры, как у раннего Курасавы!
– На тему?
– Девятнадцатый век. Первые годы Бухарского ханства под властью Российской империи.
– Русские козлы?
– Не угадал, русские почти спасители. Честные, добродетельные, без камня за пазухой, только глуповаты и наивны слегка.
Семён Константинович засмеялся.
– Догадываешься, кто сценарист и режиссёр?
– Ну, слава Богу! Значит, пришёл в себя. Я, если честно, когда ты мне позвонил, думал, что ты о нём хотел поговорить. Наследил он у тебя в душе? Оставил память?
– А у тебя?
Семэн не стал отвечать. Погрузился в воспоминания. Он знал-то Худайбергенова всего несколько дней перед отъездом. Не то, что ФИГ, тем более Станкевич.
– Точно он режиссёр?
– Однозначно. Я сначала в титрах увидел «ssenariy muallifi Temur Hudaybergen», потом описание сам перевёл, он.
– Пойдём на воздухе покурим?
– Я бросил, но с тобой постою, подышу, – ответил ФИГ, добавил виски и себе, и Семэну и со стаканами поднялся со старого дивана.
Не дожидаясь наводящих вопросов, Слежанков стал говорить:
– В высшей школе КГБ со мной учились двое ташкентцев. После беловежских соглашений один сразу домой уехал, а второй остался доучиваться. Мама у него, как у Тимура, русская была. Потом принял присягу, получил гражданство РФ, служил в Екатеринбурге, сейчас живёт в Москве. Я через него вышел на того, что сразу вернулся в Узбекистан. Он там где-то в ташкентской администрации, рулит кадрами. От него кое-какие сведения о Тимуре и получил. Думаю, достоверные. Встретили его хорошо, чуть не с оркестром. Я несколько фотографий видел. Тимур на станции метро имени своего отца, Тимур возле старой девятиэтажки, в которой провёл детство, которую киевские строители построили после землетрясения, мемориальная доска об его отце на том доме. Тимур с родственниками в когда-то отобранной у него квартире. Тимур со студентами ташкентского филиала МГУ и так далее. Фоторепортажа о встрече с первым вице-премьером не видел, но встреча была. И, оказывается, он не просто однофамилец, он дальний родственник. Понимаешь?
Фёдор Ильич сначала кивнул головой, а потом сказал «нет».
– Азиаты. Какая на фиг… Извини. Какая национальная идея? Бабки – их национальная идея. Этот вероятный наследник трона подзаработать так хотел. Добился премии давно почившему троюродному деду и хотел её прикарманить. Но не учёл один момент. По их же законам (стыдно не знать своих законов) такого рода государственные бонусы передаются только ближайшим родственникам по нисходящей линии. Даже родители не смогли бы получить, только дети. Вот тогда ему Тимур и понадобился.
– Кинули?
– Естественно, но не на самое дно. Тимур, конечно, угорел от восточного гостеприимства, и, когда ему подсунули допсоглашение на реализацию национальной премии, постеснялся вникнуть, подписал. Вице-премьер все деньги перевёл в свой банк, расплатился с нами, наверное, ещё с кем-то, и платит ему теперь по триста долларов в национальной валюте в месяц. На восемьдесят лет выплату растянул. Поселили Тимура в загородном особняке с охраной, с поваром, с домработницей, но без кондиционера. Сделали Тимура невыездным. Работу дали, но не ту, которой соблазняли. В университет и обратно возят на лимузине. Уважают. Он сначала брыкался, голодовку объявлял, хотел к сыну, к Марине. Всё тщетно. Говорят, хочешь, мы их в Ташкент привезём?
– До вечера?
Вместо ответа она покраснела. Семён Константинович засмеялся:
– Ирина Викторовна, вы что? Увидят же….
– Позвоните мне после трёх.
И, пряча улыбку в букете цветов, она оставила его в одиночестве.
Про себя Семён Константинович давно называл Ирину Викторовну на «ты». Вот и теперь он подумал в ответ: «После трёх – тебе, после шести – Худайбергенову. И у каждого есть возможность меня расстроить. Но если при этом талантливого узбека я могу просто арестовать, что я смогу сделать с тобой?»
Как водится, утром на вечерние эмоции остаётся только намёк. Самому становится странно, отчего у меня вчера перехватывало дыхание? Получится ли, смогу ли? Тимур завтракал, стараясь не стучать вилкой. Ещё не рассвело. Автобус через сорок минут. В мусорном ведре он увидел упаковку от котлет, которые уже съел. Состав: говядина и свинина. О какой национальной идее я собираюсь говорить? Марина ещё вчера заметила ему: «Ты же атеист, ты же русский интеллигент!» Вчера он пропустил эти слова мимо ушей, а сегодня до самого вечера они будут стучать у него в голове. И бессмысленно делать вид, что ты кто-то другой.
Аштонянц, коллега Тимура по стройке, переселенец из Степанакерта, был большим любителем поболтать на религиозную тему. Так он сразу определил Тимура в разряд неверующих, давно, ещё после первой же попытки поговорить с ним о Боге.
– С тобой легко говорить об этом, я не боюсь тебя обидеть, тебе всё равно. Отабек или вон Рустам порвали бы меня! Я с ними очень вежливо, очень внимательно говорю, не спорю. Жаль, по-русски плохо могут! Половину понимаю, половину не понимаю, но всё равно очень интересно, а с тобой не интересно.
С тех пор Тимур избегал Аштонянца. И мыслей о вере предков избегал. Только Марина и сын, только они. И что теперь делать? Отказаться? Нет, нет. Просто не возглавлять, войти в штаб разработчиков, взять на себя историческую часть и обеспечивать литературное оформление. Зарплата будет меньше. Кафедру не дадут. Ну и пусть, отцовской премии нам с головой хватит на всю жизнь.
В таком смятении Тимур выходил из служебного автобуса на объекте. Соотечественники сразу передали ему, что его срочно ищет инженер Сергеев.
– Пиши заявление на отпуск на две недели. Вчерашнюю дату поставь.
Проблемы. Пришла беда, откуда не ждали. Аштонянц подхватил коронавирус, самый опасный, новый кишечный штамм. Хорошо хоть успел позвонить. Сейчас понаедут медики-педики, силовики-передовики. Мало не покажется. У нас шесть человек без разрешения на работу, пятнадцать без прививок, а ты вообще без регистрации. Пиши быстрей и уматывай подобру-поздорову. Карантин, сказали, поголовный будет, и в нём не только здоровье проверят.
Не задавая вопросов, Тимур взял авторучку.
– Не волнуйся, место за тобой железно! Зарплату на карточку скинем. Телефон мой у тебя есть, позвони через недели две, раньше не выпустят. Теперь давай, давай… Только без кипиша! Ни слова никому!
Удалившись от стройки метров на триста, Тимур видел, как на её территорию въехал большой эпидемобиль, ноу-хау московских чиновников, и как два автобуса ОМОНа остановились рядом, и как их пассажиры стали быстро рассредотачиваться по периметру. Опять повезло. Ай, Рудик-джан, какой молодец! А Сергеев!
Больше часа, глядя только под ноги, он пешком добирался до дома Марины. Продрог, но шёл не торопясь. Было о чём подумать. Случившееся воспринял как знак, как указание свыше. Понятно, что двумя неделями не обойдётся. Что без толку сидеть дома, проедать детское пособие. Без законного вида на жительство перспектив здесь нет. Надо ехать, там состояние. Оставаться или нет, определюсь на месте.
О своём окончательном решении с Мариной заговорил только вечером, после звонка Семёна Константиновича. Странно, что в течение дня она сама молчала об этом. Весь день играли с малышом. После обеда выглядывало солнце, и им даже удалось погулять часа полтора. Вечер приближался неотвратимо. Тимур не нервничал, но телефон вытаскивал поминутно. И вот, как и договаривались, в начале седьмого Тимур поднёс трубку к уху. Слежанков ничего другого, кроме положительного ответа, и не ожидал услышать. Договорились встретиться в среду утром для уточнения деталей. Ближе к концу разговора Тимур спросил:
– Как вы думаете, в какую сумму мне обойдётся путешествие на родину? Не хочу тратить лишнего.
– Что вы, Тимур Каримович, с момента устного согласия вы на полной дотации правительства Узбекистана, не беспокойтесь! Фирма платит.
* * *
– Политика – это когда с одной стороны красные, а с другой стороны белые, а то, чем вы занимаетесь, – это уголовные разборки. А я, говорю я ему, с уголовниками не хочу иметь ничего общего. И моей аудитории нет никакого дела, посадите ли вы своих оппонентов или они посадят вас.
Глазунов был на взводе. Две недели уже его преследовали всякие неприятности. Самая большая – взломали сайт. Изгадили или тупо заблокировали кучу материалов, переформатировали все заготовки. Рекламы не видно, новые публикации не проходят. Фёдор Ильич грешил на одного оппозиционного депутата Мосгордумы, который ровно две недели назад выходил с ним на связь и которому он в сотрудничестве отказал.
– Семэн, ну кто ещё? Я со всеми – само обаяние, только с ним так вот резко поговорил и назвал вещи своими именами. Ну да, погорячился. Но ты бы его слышал! Куда? Нет, давай ко мне, я на старой даче. Конечно, один!
Дача действительно была старая, Фёдор Ильич помнил эти стены с детства. Хотя последний владелец изрядно её обновил: голландская печь с дореволюционными изразцами чистосердечно свидетельствовала об её преклонном возрасте. Когда-то для деда и бабушки это был дом, для родителей ФИГа он стал дачей. В смутные времена они её продали знакомым знакомых, чей бизнес четверть века оставался успешным, но с появлением невиданной заразы стал чахнуть. После третьей волны у них совсем опустились руки. Фёдору Ильичу, конечно, повезло, что они о своём желании продать дачу его оповестили одним из первых. И, не задумываясь ни на минуту, ФИГ взял кредит в «РосРезервБанке» (своих не хватало) и выкупил своё детство.
Слежанкову пару раз тоже пришлось встречать здесь рассвет, первый был после школьного выпускного вечера. Но он и представить себе не мог, как изменились окрестности. Даже с навигатором еле нашёл. Эстакады, тоннели, развязки.
– Да, я всего год назад здесь проезжал, этого тоннеля не было.
– Через год ещё два будет. А почему ты автопилот не включил? Зачем тебе такая дорогая машина?
Семэн и правда освоил только половину функций бортового компьютера, чего стеснялся, однако, лишь когда ему напоминали об этом. Ирина лучше, чем он, разбиралась в чудесных возможностях его автомобиля. Ведь находила же время разобраться! Со дня их свадьбы прошло чуть больше года. Семён Константинович в качестве частного детектива по щекотливым делам не перетруждался. Брался далеко не за каждое. Дорожил своим свободным временем. Не отказывал только бывшему начальству. По сравнению с ним Ирина Викторовна была ответственной и прилежной труженицей. Вернув себе статус замужней женщины и утвердившись в должности мера, она поняла, что значит счастье. После условного медового месяца с головой окунулась в работу и проводить целый день с мужем могла только по воскресеньям. Семён Константинович и гордился её успехами, и клял их. Его надежды на то, что карьера скоро наскучит супруге, не оправдывались.
– Я смогу у тебя заночевать?
Вопрос Семэна вызвал удивление у Глазунова и улыбку.
– Всё? Конец семейному счастью?
– Сплюнь! Ирина на форуме «Малые города России».
– Ах, да! Видел в новостях. Ладно, найду местечко.
– Тогда вот!
– Вах! Любимый виски Станкевича! Как у него дела, кстати?
Семён Константинович погрустнел и вместо ответа хотел отделаться странным жестом, смысл которого Глазунов перевёл как «могло бы быть и хуже».
– Пока всё так же: домашний арест, электронный браслет. Скоро будет второй суд, его признают частично виновным, условный срок и принудительное лечение. Сам виноват. Если бы его дружки не подняли в сетях такой шум в его защиту, спустили бы на тормозах. Ирина забрала бы заявление, я её почти уговорил.
– Домашний арест? – переспросил Фёдор Ильич. – Так у него и дома-то нет.
– Местом жительства определено место прописки. У сестры будет жить, вернее, уже живёт, в Злак-Загорске.
Ещё раз изобразив в воздухе странный жест, Семэн добавил:
– Ладно. Давай лучше о твоих проблемах. И давай стаканы.
Конструктивный разговор сначала не задавался. Семэн мыслил слишком процессуально. Уличить депутата совершенно нереально, опять же неприкосновенность. Опубликовать в сторонних СМИ содержание беседы ФИГа и депутата? Опорочить честь и достоинство? Ещё неизвестно, чьей репутации это повредит больше. Да и к чему это всё? Сайт восстанавливать в любом случае придётся своими силами.
– В рамках кодекса, естественно, нереально. Но если у меня будут признания хакеров, я бы мог изложить картину случившегося со своей колокольни. Хотел бы я, чтобы все узнали, что с ФИГом шутки плохи. Я его так охарактеризую, благо материала вагон…
Фёдор Ильич задыхался от злости, а Слежанков думал, наблюдая за ним: «Или ему так в голову виски ударил, или мания величия». Но вида не подавал, просто слушал, прищурившись. И Глазунова несло. Он вспомнил много об этом депутате и много интересного вообще.
– А сам по себе – пустое место. В пропрезидентской партии не состоялся, опоздал и всплыл как оппозиционер.
– Такие не скоро тонут.
Посмеявшись, говорили дальше.
Семэн настаивал не кипятиться. Он подумает на трезвую голову. Вагон материала, конечно, пригодится, ты только его упорядочи! И, пожалуйста, не ставь перед собой цель отомстить. Это нерационально, бессмысленно и некрасиво.
– Каких конкретных результатов от моего вмешательства ты ждёшь?
Фёдор Ильич призадумался. Возмещения убытков, извинений или просто гарантий, что посягательств на его информационно-аналитическую империю больше не будет?
Последнее Семэну показалось самым разумным и потому самым реальным. Программа минимум определена.
– Начать бы надо с хакеров. Есть мысли?
– Так я почти уверен, кто это. Таких умельцев немного.
– Отлично! Если это действительно так, считай, что дело в шляпе. А чем напугать его дальше, я придумаю.
– Ловлю на слове! – повеселевшим голосом сказал Фёдор Ильич.
– Но наперёд сделай выводы! Не связывайся больше с этой публикой, не объясняй им, что такое политика. Чин – чин!
ФИГ тоже приподнял стакан, потом пригубил и как-то очень резко сменил тему беседы, заговорил о кино. Сожалел, что времени не хватает на все новинки. Стал хвалить ремейки старых исторических фильмов, особенно новое прочтение «Земли обетованной», где изменили сюжетную линию, исправили неточные детали. Восхищался новыми звёздами. Кому-то прочил большое будущее. И всё пытал Семэна: это видел, это смотрел? Тот ничего, конечно же, не видел и признавался, что не особо хочет. Когда через пару лет покажут по центральному телевидению, тогда и оценит. Ибо если фильм не добирается до телевизора, значит, грош ему цена, значит, и время на него не стоит тратить.
– Телевидение, – подхватил Глазунов, – важнейшее из искусств. Не согнул его интернет. Есть талантливые исполнители, клипами которых завалена вся паутина, а рейтинг чуть выше нуля. В это же время по телевизору пару раз покажут какого-нибудь дурака, и он уже в топ-листе. Это я к тому, что и с кино так же. Смотрят то, что показывают, а не то, что надо выискивать.
Семэн пожал плечами.
– Я вообще люблю в сети порыться, – продолжал Фёдор Ильич, – поискать новинки, и вот недавно я смотрел новый узбекский сериал, недублированный ещё, с субтитрами. Просто шедевр! Краски, костюмы, натура - супер! Актёры, как у раннего Курасавы!
– На тему?
– Девятнадцатый век. Первые годы Бухарского ханства под властью Российской империи.
– Русские козлы?
– Не угадал, русские почти спасители. Честные, добродетельные, без камня за пазухой, только глуповаты и наивны слегка.
Семён Константинович засмеялся.
– Догадываешься, кто сценарист и режиссёр?
– Ну, слава Богу! Значит, пришёл в себя. Я, если честно, когда ты мне позвонил, думал, что ты о нём хотел поговорить. Наследил он у тебя в душе? Оставил память?
– А у тебя?
Семэн не стал отвечать. Погрузился в воспоминания. Он знал-то Худайбергенова всего несколько дней перед отъездом. Не то, что ФИГ, тем более Станкевич.
– Точно он режиссёр?
– Однозначно. Я сначала в титрах увидел «ssenariy muallifi Temur Hudaybergen», потом описание сам перевёл, он.
– Пойдём на воздухе покурим?
– Я бросил, но с тобой постою, подышу, – ответил ФИГ, добавил виски и себе, и Семэну и со стаканами поднялся со старого дивана.
Не дожидаясь наводящих вопросов, Слежанков стал говорить:
– В высшей школе КГБ со мной учились двое ташкентцев. После беловежских соглашений один сразу домой уехал, а второй остался доучиваться. Мама у него, как у Тимура, русская была. Потом принял присягу, получил гражданство РФ, служил в Екатеринбурге, сейчас живёт в Москве. Я через него вышел на того, что сразу вернулся в Узбекистан. Он там где-то в ташкентской администрации, рулит кадрами. От него кое-какие сведения о Тимуре и получил. Думаю, достоверные. Встретили его хорошо, чуть не с оркестром. Я несколько фотографий видел. Тимур на станции метро имени своего отца, Тимур возле старой девятиэтажки, в которой провёл детство, которую киевские строители построили после землетрясения, мемориальная доска об его отце на том доме. Тимур с родственниками в когда-то отобранной у него квартире. Тимур со студентами ташкентского филиала МГУ и так далее. Фоторепортажа о встрече с первым вице-премьером не видел, но встреча была. И, оказывается, он не просто однофамилец, он дальний родственник. Понимаешь?
Фёдор Ильич сначала кивнул головой, а потом сказал «нет».
– Азиаты. Какая на фиг… Извини. Какая национальная идея? Бабки – их национальная идея. Этот вероятный наследник трона подзаработать так хотел. Добился премии давно почившему троюродному деду и хотел её прикарманить. Но не учёл один момент. По их же законам (стыдно не знать своих законов) такого рода государственные бонусы передаются только ближайшим родственникам по нисходящей линии. Даже родители не смогли бы получить, только дети. Вот тогда ему Тимур и понадобился.
– Кинули?
– Естественно, но не на самое дно. Тимур, конечно, угорел от восточного гостеприимства, и, когда ему подсунули допсоглашение на реализацию национальной премии, постеснялся вникнуть, подписал. Вице-премьер все деньги перевёл в свой банк, расплатился с нами, наверное, ещё с кем-то, и платит ему теперь по триста долларов в национальной валюте в месяц. На восемьдесят лет выплату растянул. Поселили Тимура в загородном особняке с охраной, с поваром, с домработницей, но без кондиционера. Сделали Тимура невыездным. Работу дали, но не ту, которой соблазняли. В университет и обратно возят на лимузине. Уважают. Он сначала брыкался, голодовку объявлял, хотел к сыну, к Марине. Всё тщетно. Говорят, хочешь, мы их в Ташкент привезём?
