На ужин все собрались в большом зале — и слуги, и господа. Жена смотрителя не поленилась и сама приготовила что поесть уставшим и промокшим путникам, сама же и на стол накрыла. Когда к ним присоединилась Лукреция, все ахнули. Какая же она была красавица! Она умылась, нанесла на лицо немного краски, причесалась, уложив длинные темные волосы, заплетенные в косу вокруг головы, а в сарафане дочки смотрителя, который оказался ей впору и придавал крестьянское очарование великосветской барышне, смотрелась просто великолепно. Одним словом, барышня-крестьянка. Петр Николаевич так тот просто не отходил от нее ни на минутку, и за столом уселся рядом, и все ухаживал за ней, что подать, что поднести…
Все уже разошлись по своим комнатам, а он все разговоры с Лукрецией разговаривал и спать идти совершенно не собирался. Даже Кузьмич покашливать и постанывать начал, недозволенно ему раньше графа на отдых уходить, а тот все никак наговориться с дамой не мог.
К утру разыскался граф Керт, который, как и предполагалось, решил срезать путь и заплутал немножко. А в итоге намотал пехом лишний десяток верст. И карету с осью сломанной на кузницу доставили, в общем, началась обыденная суета. Петр Николаевич так и уехал, даже не успев попрощаться с Лукрецией.
По всей Польше тоже шли моросящие дождики, и уже ни у кого из путешественников не было надежды на хорошую погоду в Вене. Разговоры в карете прекратились и все молча сиднем сидели от одного места отдыха до другого. И только Петр Николаевич все даму, случайно встретившуюся им на пути, нет-нет, да и вспомнит ласковым словом и что-нибудь о ней доброе скажет.
Австрия их встретила солнцем и жарой, как будто-то не было вчера мерзкого дождя и пронизывающего ветра, который задувал даже в едва заметные щели кареты.
А дальше у Саньки был сплошной восторг, и все слилось в непрерывное мелькание лиц, в непрерывную череду визитов, посещений, прослушиваний. Слушали его, слушали они…
— Я тоже так петь хочу, — прижавшись к Петру Николаевичу, шептал Санька, когда в одной из арий певец выдавал такие рулады, что замирало сердце и биться начинало спустя несколько мгновений.
— Будешь, Санюшка, будешь. Я уже итальянца учителя тебе подобрал. Он как тебя услышал, кроме слова «magnifico» больше ничего не мог сказать. Его все мне расхваливали, он оперных певцов обучает, я его за хорошие деньги к нам переманил. К новому году в усадьбу должен приехать, тебя учить. А потом поедем в Италию, я покажу тебе настоящую оперу, покажу тебе «Ла Скала», и тебя покажу Италии, — отвечал ему счастливый граф, радуясь, как мальчишка, что все, что он запланировал и как запланировал, осуществляется. А завтра они отбудут в Зальцбург. Он покажет Санюшке родину Моцарта, там они послушают его оперу «Волшебная флейта», он все-все расскажет ему о Моцарте, что сам знал…
Но не суждено было осуществиться этим благочестивым замыслам Петра Николаевича. Во время прогулки в Мирабельгартен с Санькой и учителем фон Швартом, он услышал знакомый звонкий голосок. Граф обернулся и увидел ее в окружении молодых людей.
— Лукреция! — только и ахнул Петр Николаевич, поспешив к женщине и беря ее за руку.
— Господа! Позвольте вам представить графа Татищева, моего спасителя на смоленской дороге, у меня был шанс сгинуть там, как наполеоновское войско. А этот русский граф не дал этому случиться, — и она, смеясь, подставила свою щеку под поцелуй.
Граф позабыл и о Саньке, и о фон Шварте, стоявших рядом — все его внимание было отдано этой молодой красавице.
— Батюшка, — осторожно позвал Санька.
— А, — как зачарованный граф обернулся к ним. — Вы идите, погуляйте без меня. Встретимся вечером за ужином…
Но к ужину он не пришел, не явился Петр Николаевич и ночевать в гостиницу, где они сняли номера, не было его и за завтраком. Промаявшись полдня от безделья, Санька с учителем все же отправились самостоятельно обозревать окрестности Зальцбурга. Они поднялись в крепость Хоэнзальцбург, стоящий на вершине горы Фестунгберг, полюбовались оттуда самим городом, его зданиями, соборами, монастырями. Затем посетили церковь святого Себастьяна, где послушали орган на вечерней мессе. Прогулявшись еще немного по городу, они вернулись назад в гостиницу. Как доложился Кузьмич, Петр Николаевич все еще не объявлялся.
Он пришел только утром следующего дня и сразу же заглянул к Саньке.
— Батюшка, — тот радостно кинулся ему навстречу.
— Не называй меня, Санюшка, батюшкой, особенно при Лукреции, очень прошу тебя.
Санька замер, остановившись на месте. Как теперь называть ему Петра Николаевича? Снова барин? Или просто Петр Николаевич?
— Хорошо, барин, — согласился он.
— И еще, Санюшка, — граф старался не смотреть Саньке в глаза, — так повернулось, Санюшка, жениться я хочу на Лукреции, а она не хочет тебя видеть рядом со мной. Вот и отсылаю я тебя назад. Пока поедешь в усадьбу, не один поедешь, в компаньоны фон Шварта тебе дам и денег на дорожку. А там по возвращении решим, где ты проживать будешь — в усадьбе или в особняке в Петербурге.
Санька глазами полными слез взглянул на барина и тут же опустил взгляд. Недолгим было его сыновне счастье. Но было! Что сетовать на судьбу?..
Спустя несколько дней им с фон Швартом была нанята карета, которая должна была их доставить до границы Российской империи, а дальше на перекладных они должны были доехать до усадьбы и там ждать решения графа о судьбе Саньки…
Не подрассчитал немного фон Шварт, денег, выданных на обратную дорогу, хватило только до Смоленска, а до дома еще ехать и ехать. Вот и решился Санька продать перстенек с бриллиантом, батюшкин подарок, станционному смотрителю за лошадку с повозкой и еды немножко. Сутки они уже как с учителем были не евши.
— Не бери перстенек этот у барина, — сын смотрителя ткнул пальцем в сторону украшения, лежащего на ладони своего отца, — Не бери. Я костюмчик его хочу, он мне подойдет, мы с ним одного роста, и я не толще его. Гы-ы-ы. Костюм хочу, и брюки, и рубашку, и сюртук с жилетом. Барином хочу перед гостями гарцевать.
И парень снова гыкнул.
— Отдашь свой костюмчик моему сыночку? — поинтересовался смотритель, возвращая перстенек своему постояльцу.
— Отдам, почто не отдать. Дайте мне только взамен какую-никакую рубашонку и порты, чтоб телеса прикрыть, — согласился Санька, забирая перстенек и снова надевая его на палец.
— Мои возьмешь, не побрезгуешь? Гы-ы-ы, — снова гыкнул парень.
— Возьму, — кивнул Санька ему в ответ.
— Тогда пошли ко мне, поможешь мне надеть всю твою одежду. Теперь я… барином буду.
Когда Санька вернулся назад к смотрителю в простой деревенской одежде и снова обратился к нему насчет еды для фон Шварта и для себя самого, то тот ласково приобнял его за плечи и тихо сказал: — Ты, барин, не серчай на моего сыночка, он хоть и великовозрастный, а убогонький. А вот за то, что не обидел его, и к слуге своему с почтением относишься, дам я тебе и повозку с кучером, и харчей в дорогу сгоношу, и записочку черкану. Доставим тебя до дома в лучшем виде. А костюмчик не жалей, мой Ванечка бережно с ним обращаться будет.
Санька мотнул головой, соглашаясь — одежда есть одежда, что ее жалеть, когда кушать хочется, аж внутри все сводит.
— Батюшка, смотри я какой красавец, — и сын смотрителя кинулся к своему отцу, чтобы тот его обнял и похвалил барскую одежонку.
— И, правда, Ванечка, ты у меня совсем, как барин, красивый молодой, теперь к гостям только так и выходи всегда, — и он ласково сгреб в охапку сына, а тот радостно загыкал, а потом, выпроставшись из объятий отца, побежал матушке похвастать.
— А перстенек не продавай, — продолжил смотритель, — сколько бы ни давали, не продавай. На нем по ободку меленько мастер выгравировал «Сыночку Санюшке от батюшки».
— Где? — удивился Санька, никакой надписи на перстеньке он никогда не замечал.
— Левша, видимо, надписывал, вот ты и не заметил.
— А вы ж как узрели? Перстенек ведь у вас всего минуточку на ладони и побыл, — улыбнулся Санька такой зоркости смотрителя.
— Глаз у меня так пристрелявши, я ведь потомственный левша, блоху тоже способен подковать. Но жизнь так повернула, что станционным смотрителем на жизнь себе зарабатываю, но я не жалуюсь. Вот только Господа ежечасно молю, чтобы сыночку разум вернул, он ведь не всегда такой был.
— Актриса Санька вернулся! — закричала девчонка Анютка, как только завидела, как из незнакомой повозки, остановившейся возле конюшни, вышли фон Шварт с парнем, и понеслась к дому, перепрыгивая через лужи и задирая высоко юбки, представляя всем для обозрения новые лапотки с онучами.
— Бабуля Наталья, Санька вернулся! И учитель с ним, — заговорщицки сообщила она кухарке, влетев на кухню и замерев на пороге под строгим бабкиным взглядом.
— Ну, егоза, получишь у меня как-нибудь на орехи, — незлобно погрозилась Наталья, — Кто, говоришь, вернулся?
— Санька, Санька вернулся, а с ним учитель фон Шварт, а привез их дядька какой-то с бородой. Не из наших. И повозка не наша, не барская. Пойдем, посмотрим, — трещала девчонка без умолку, махая рукой предлагая пойти, а еще лучше побежать, за ней.
— Ну, что же, пойдем, посмотрим, — согласилась Наталья, отряхивая руки от муки и вытирая разгоряченное лицо полотенцем.
Ее весьма заинтересовало, почему вернулись Санька с учителем, но больше всего разбирало любопытство, почему они вернулись так быстро, ведь барин хотел после поездки за границу в столицу ехать. И где сам барин? Что произошло? Одни вопросы.
— Санька! — кухарка всплеснула руками, завидев паренька. Что же это такое? Уезжал из дома барин барином, а вернулся в поношенной крестьянской одежонке. И повозка была самая обычная, на таких от одной почтовой станции до другой на перекладных люд попроще добирается. Да и дядька, о котором трещала Анютка, уж больно на ямщика походил.
— Тетка Наталья, здравствуй, — Санька подошел к женщине и позволил себя обнять.
— В дом, пойдемте в дом. Я вас с дороги чайком горяченьким напою, а потом уже и ужином кормить буду. А вы мне все обскажете. Сейчас велю Анютке найти управляющего, подскажу ему, чтобы баньку для вас велел сгоношить. Устали, небось, по дорогам-то трястись?
Но Анютка, не дожидаясь бабкиного веления, сама умчалась разыскивать управляющего Кирилла Ивановича.
Наталья повернулась к бородачу: — Распрягай, мил человек, лошаденку, да тоже проходи в дом. Извини, могу пригласить только в людскую. Но чаем с пирогами угощу, а попозже, ежели ночевать удумаете, буду и ужином потчевать. Я Анютку, внучку, подошлю, чтоб дорогу указала.
— Если не прогоните, можно и заночевать. Утром всегда сподручнее в путь отправляться, а там, может, и попутчиков найду, — кивнув, пробасил мужик, ловко выпрягая лошадку из повозки и беря ее под уздцы.
— Ну, пойдемте, что мерзнуть на улице, чай не лето, — и она легонько подтолкнула в сторону дома Саньку с учителем, которые все еще не ушли, а продолжали топтаться рядом с конюшней.
— Скажешь, тоже, не лето. Совсем еще тепло, — проворчал учитель.
Хоть и не лето, но денек выдался на редкость теплым, не зря говорили, «бабье лето».
— Ты-то вон одет, а Санька совсем голый, — продолжала настаивать Наталья, подталкивая их в сторону дома. — Куда одежду-то барскую дел? Не пропил ведь? Нет?
— Нет, — Санька с учителем рассмеялись вместе над Натальиным предположением.
— Выменял я ее, одежду мою, на повозку с лошадкой и ямщиком, да еды немножко, — улыбался парнишка, глядя в удивленные кухаркины глаза.
— Так вы совсем голодные? Да? — спросила Наталья, хотя могла и не спрашивать, и так все ясно.
— Есть немного, — важно, стараясь не уронить достоинство, проговорил учитель.
— А ты ж, божечко, а у меня, как на грех, ничего-то и нет, кроме нескольких пирогов, что от обеда остались, — запричитала женщина и замахала руками. — Барин в отъезде, вот и кашеварю только для управляющего с мадам, паре вольников-актеров, чтоб не уехали, а барина остались дожидаться, да дворовым. А им, что? Все, что ни приготовь, все смечут.
— А мы и от пирожков, хоть по одному на нос, не откажемся, — продолжал веселиться Санька, зная, что у кухарки явно припасено больше, чем пара-тройка пирогов…
Хорошо жили дворовые у графа Петра Николаевича, сытно, не то, что у других господ, где кормили их только что не помоями. Многие из барской челяди были актерами и актерками в театре. Вот и баловал их барин. И готовила им тоже кухарка Наталья, помощники у нее были, там принести, тут подать, но на кухню она их близко не допускала. На особом положении была она в доме. Вроде бы как и крепостная, но руководила всеми, даже управляющим. Правильная была тетка, справедливая, а за руки ее умелые, за стряпню вкусную любил ее барин и во всем ей потакал.
Подавали дворовым еду хоть и попроще, чем барам, но вполне съедобную, и разносолами не обделяли. А раз в неделю зимой, когда кабанчика забивали, супчик мясной на столах появлялся и в людской. А пироги и хлеб всегда в изобилии были, от пуза. Сдоба, правда, подавалась только по праздникам, но это ничего, не баре все же. Нет, не морил голодом свою челядь барин. Да и одевал прилично. Все же приятно ему было, когда в его театр съезжались гости, и нахвалили его хорошо одетых, обутых и обученных дворовых, что не только спектакли играли, но и обслуживали гостей.
Любил барин Петр Николаевич похвалу. Хоть и тщеславен был, но без бахвальства, любил соседям не только пыль в глаза пустить, а по-настоящему, и чтобы похвалили потом от души. Стремился он к этому всеми силами. Отсюда и театр, да не просто театр, а лучший в округе, всем на зависть. Владимира воспитывал, чтобы не просто не стыдно было за сына, а чтобы с гордостью мог сказать, что тот у самого цесаревича служит и успехов по службе добивается. Санькой он тоже гордился…
— Гордился, — вздохнул Санька, когда рассказал Наталье и всем остальным все, что произошло с ними, как покинули усадьбу, — Вот только любил ли?
— Любил, Санька, любил он тебя, не сомневайся, — в голос замахали на него руками и мадам, и учитель, и даже управляющий.
— Мне ли не знать, сам документы ездил в уезд оформлять, — старался утешить паренька Кирилл Иванович, — Это все Лукреция. Чем ты ей не угодил? Не понимаю?
— Вот женится на ней батюшка… — Санька запнулся, помолчал, а потом продолжил: — Вот женится барин, тогда и узнаем, чем я ей не приглянулся.
— Не грусти, — Наталья провела рукой по голове паренька, по отросшим золотистым кудряшкам. — Кирилл Иванович, а приказ отбыть в Петербург барин ведь не отменял? Нет? — обратилась она к управляющему. А потом и к учителю: — И про Саньку распоряжения смутные даны были. Правда?
— Не отменял. И про Саньку распоряжений никаких не поступало, — согласились с ней мужчины.
— Тогда к Рождеству, если не придет никаких других команд, я в столицу с девушками и Санькой поеду, особняк к приезду барина в порядок приводить. Там он сможет с барином встретиться и все в домашней обстановке обсудить, может, тот свое мнение уже и насчет Лукреции этой изменит.
— А если с женой молодой приедет барин? — поинтересовался управляющий.
— Ну, а если с молодой женой приедет, — Наталья развела руками, — в усадьбу отправим его, и все. О чем спрос?
— Я тоже с вами поеду, — поднялась с места мадам. — Давно в столице не была, да и пока барин мне не дал отставку, буду по-прежнему с Санькой заниматься, обучать буду и грамоте, и языкам, и манерам светским…
Все уже разошлись по своим комнатам, а он все разговоры с Лукрецией разговаривал и спать идти совершенно не собирался. Даже Кузьмич покашливать и постанывать начал, недозволенно ему раньше графа на отдых уходить, а тот все никак наговориться с дамой не мог.
К утру разыскался граф Керт, который, как и предполагалось, решил срезать путь и заплутал немножко. А в итоге намотал пехом лишний десяток верст. И карету с осью сломанной на кузницу доставили, в общем, началась обыденная суета. Петр Николаевич так и уехал, даже не успев попрощаться с Лукрецией.
По всей Польше тоже шли моросящие дождики, и уже ни у кого из путешественников не было надежды на хорошую погоду в Вене. Разговоры в карете прекратились и все молча сиднем сидели от одного места отдыха до другого. И только Петр Николаевич все даму, случайно встретившуюся им на пути, нет-нет, да и вспомнит ласковым словом и что-нибудь о ней доброе скажет.
Австрия их встретила солнцем и жарой, как будто-то не было вчера мерзкого дождя и пронизывающего ветра, который задувал даже в едва заметные щели кареты.
А дальше у Саньки был сплошной восторг, и все слилось в непрерывное мелькание лиц, в непрерывную череду визитов, посещений, прослушиваний. Слушали его, слушали они…
— Я тоже так петь хочу, — прижавшись к Петру Николаевичу, шептал Санька, когда в одной из арий певец выдавал такие рулады, что замирало сердце и биться начинало спустя несколько мгновений.
— Будешь, Санюшка, будешь. Я уже итальянца учителя тебе подобрал. Он как тебя услышал, кроме слова «magnifico» больше ничего не мог сказать. Его все мне расхваливали, он оперных певцов обучает, я его за хорошие деньги к нам переманил. К новому году в усадьбу должен приехать, тебя учить. А потом поедем в Италию, я покажу тебе настоящую оперу, покажу тебе «Ла Скала», и тебя покажу Италии, — отвечал ему счастливый граф, радуясь, как мальчишка, что все, что он запланировал и как запланировал, осуществляется. А завтра они отбудут в Зальцбург. Он покажет Санюшке родину Моцарта, там они послушают его оперу «Волшебная флейта», он все-все расскажет ему о Моцарте, что сам знал…
Но не суждено было осуществиться этим благочестивым замыслам Петра Николаевича. Во время прогулки в Мирабельгартен с Санькой и учителем фон Швартом, он услышал знакомый звонкий голосок. Граф обернулся и увидел ее в окружении молодых людей.
— Лукреция! — только и ахнул Петр Николаевич, поспешив к женщине и беря ее за руку.
— Господа! Позвольте вам представить графа Татищева, моего спасителя на смоленской дороге, у меня был шанс сгинуть там, как наполеоновское войско. А этот русский граф не дал этому случиться, — и она, смеясь, подставила свою щеку под поцелуй.
Граф позабыл и о Саньке, и о фон Шварте, стоявших рядом — все его внимание было отдано этой молодой красавице.
— Батюшка, — осторожно позвал Санька.
— А, — как зачарованный граф обернулся к ним. — Вы идите, погуляйте без меня. Встретимся вечером за ужином…
Но к ужину он не пришел, не явился Петр Николаевич и ночевать в гостиницу, где они сняли номера, не было его и за завтраком. Промаявшись полдня от безделья, Санька с учителем все же отправились самостоятельно обозревать окрестности Зальцбурга. Они поднялись в крепость Хоэнзальцбург, стоящий на вершине горы Фестунгберг, полюбовались оттуда самим городом, его зданиями, соборами, монастырями. Затем посетили церковь святого Себастьяна, где послушали орган на вечерней мессе. Прогулявшись еще немного по городу, они вернулись назад в гостиницу. Как доложился Кузьмич, Петр Николаевич все еще не объявлялся.
Он пришел только утром следующего дня и сразу же заглянул к Саньке.
— Батюшка, — тот радостно кинулся ему навстречу.
— Не называй меня, Санюшка, батюшкой, особенно при Лукреции, очень прошу тебя.
Санька замер, остановившись на месте. Как теперь называть ему Петра Николаевича? Снова барин? Или просто Петр Николаевич?
— Хорошо, барин, — согласился он.
— И еще, Санюшка, — граф старался не смотреть Саньке в глаза, — так повернулось, Санюшка, жениться я хочу на Лукреции, а она не хочет тебя видеть рядом со мной. Вот и отсылаю я тебя назад. Пока поедешь в усадьбу, не один поедешь, в компаньоны фон Шварта тебе дам и денег на дорожку. А там по возвращении решим, где ты проживать будешь — в усадьбе или в особняке в Петербурге.
Санька глазами полными слез взглянул на барина и тут же опустил взгляд. Недолгим было его сыновне счастье. Но было! Что сетовать на судьбу?..
Спустя несколько дней им с фон Швартом была нанята карета, которая должна была их доставить до границы Российской империи, а дальше на перекладных они должны были доехать до усадьбы и там ждать решения графа о судьбе Саньки…
Не подрассчитал немного фон Шварт, денег, выданных на обратную дорогу, хватило только до Смоленска, а до дома еще ехать и ехать. Вот и решился Санька продать перстенек с бриллиантом, батюшкин подарок, станционному смотрителю за лошадку с повозкой и еды немножко. Сутки они уже как с учителем были не евши.
— Не бери перстенек этот у барина, — сын смотрителя ткнул пальцем в сторону украшения, лежащего на ладони своего отца, — Не бери. Я костюмчик его хочу, он мне подойдет, мы с ним одного роста, и я не толще его. Гы-ы-ы. Костюм хочу, и брюки, и рубашку, и сюртук с жилетом. Барином хочу перед гостями гарцевать.
И парень снова гыкнул.
— Отдашь свой костюмчик моему сыночку? — поинтересовался смотритель, возвращая перстенек своему постояльцу.
— Отдам, почто не отдать. Дайте мне только взамен какую-никакую рубашонку и порты, чтоб телеса прикрыть, — согласился Санька, забирая перстенек и снова надевая его на палец.
— Мои возьмешь, не побрезгуешь? Гы-ы-ы, — снова гыкнул парень.
— Возьму, — кивнул Санька ему в ответ.
— Тогда пошли ко мне, поможешь мне надеть всю твою одежду. Теперь я… барином буду.
Когда Санька вернулся назад к смотрителю в простой деревенской одежде и снова обратился к нему насчет еды для фон Шварта и для себя самого, то тот ласково приобнял его за плечи и тихо сказал: — Ты, барин, не серчай на моего сыночка, он хоть и великовозрастный, а убогонький. А вот за то, что не обидел его, и к слуге своему с почтением относишься, дам я тебе и повозку с кучером, и харчей в дорогу сгоношу, и записочку черкану. Доставим тебя до дома в лучшем виде. А костюмчик не жалей, мой Ванечка бережно с ним обращаться будет.
Санька мотнул головой, соглашаясь — одежда есть одежда, что ее жалеть, когда кушать хочется, аж внутри все сводит.
— Батюшка, смотри я какой красавец, — и сын смотрителя кинулся к своему отцу, чтобы тот его обнял и похвалил барскую одежонку.
— И, правда, Ванечка, ты у меня совсем, как барин, красивый молодой, теперь к гостям только так и выходи всегда, — и он ласково сгреб в охапку сына, а тот радостно загыкал, а потом, выпроставшись из объятий отца, побежал матушке похвастать.
— А перстенек не продавай, — продолжил смотритель, — сколько бы ни давали, не продавай. На нем по ободку меленько мастер выгравировал «Сыночку Санюшке от батюшки».
— Где? — удивился Санька, никакой надписи на перстеньке он никогда не замечал.
— Левша, видимо, надписывал, вот ты и не заметил.
— А вы ж как узрели? Перстенек ведь у вас всего минуточку на ладони и побыл, — улыбнулся Санька такой зоркости смотрителя.
— Глаз у меня так пристрелявши, я ведь потомственный левша, блоху тоже способен подковать. Но жизнь так повернула, что станционным смотрителем на жизнь себе зарабатываю, но я не жалуюсь. Вот только Господа ежечасно молю, чтобы сыночку разум вернул, он ведь не всегда такой был.
Глава 8
— Актриса Санька вернулся! — закричала девчонка Анютка, как только завидела, как из незнакомой повозки, остановившейся возле конюшни, вышли фон Шварт с парнем, и понеслась к дому, перепрыгивая через лужи и задирая высоко юбки, представляя всем для обозрения новые лапотки с онучами.
— Бабуля Наталья, Санька вернулся! И учитель с ним, — заговорщицки сообщила она кухарке, влетев на кухню и замерев на пороге под строгим бабкиным взглядом.
— Ну, егоза, получишь у меня как-нибудь на орехи, — незлобно погрозилась Наталья, — Кто, говоришь, вернулся?
— Санька, Санька вернулся, а с ним учитель фон Шварт, а привез их дядька какой-то с бородой. Не из наших. И повозка не наша, не барская. Пойдем, посмотрим, — трещала девчонка без умолку, махая рукой предлагая пойти, а еще лучше побежать, за ней.
— Ну, что же, пойдем, посмотрим, — согласилась Наталья, отряхивая руки от муки и вытирая разгоряченное лицо полотенцем.
Ее весьма заинтересовало, почему вернулись Санька с учителем, но больше всего разбирало любопытство, почему они вернулись так быстро, ведь барин хотел после поездки за границу в столицу ехать. И где сам барин? Что произошло? Одни вопросы.
— Санька! — кухарка всплеснула руками, завидев паренька. Что же это такое? Уезжал из дома барин барином, а вернулся в поношенной крестьянской одежонке. И повозка была самая обычная, на таких от одной почтовой станции до другой на перекладных люд попроще добирается. Да и дядька, о котором трещала Анютка, уж больно на ямщика походил.
— Тетка Наталья, здравствуй, — Санька подошел к женщине и позволил себя обнять.
— В дом, пойдемте в дом. Я вас с дороги чайком горяченьким напою, а потом уже и ужином кормить буду. А вы мне все обскажете. Сейчас велю Анютке найти управляющего, подскажу ему, чтобы баньку для вас велел сгоношить. Устали, небось, по дорогам-то трястись?
Но Анютка, не дожидаясь бабкиного веления, сама умчалась разыскивать управляющего Кирилла Ивановича.
Наталья повернулась к бородачу: — Распрягай, мил человек, лошаденку, да тоже проходи в дом. Извини, могу пригласить только в людскую. Но чаем с пирогами угощу, а попозже, ежели ночевать удумаете, буду и ужином потчевать. Я Анютку, внучку, подошлю, чтоб дорогу указала.
— Если не прогоните, можно и заночевать. Утром всегда сподручнее в путь отправляться, а там, может, и попутчиков найду, — кивнув, пробасил мужик, ловко выпрягая лошадку из повозки и беря ее под уздцы.
— Ну, пойдемте, что мерзнуть на улице, чай не лето, — и она легонько подтолкнула в сторону дома Саньку с учителем, которые все еще не ушли, а продолжали топтаться рядом с конюшней.
— Скажешь, тоже, не лето. Совсем еще тепло, — проворчал учитель.
Хоть и не лето, но денек выдался на редкость теплым, не зря говорили, «бабье лето».
— Ты-то вон одет, а Санька совсем голый, — продолжала настаивать Наталья, подталкивая их в сторону дома. — Куда одежду-то барскую дел? Не пропил ведь? Нет?
— Нет, — Санька с учителем рассмеялись вместе над Натальиным предположением.
— Выменял я ее, одежду мою, на повозку с лошадкой и ямщиком, да еды немножко, — улыбался парнишка, глядя в удивленные кухаркины глаза.
— Так вы совсем голодные? Да? — спросила Наталья, хотя могла и не спрашивать, и так все ясно.
— Есть немного, — важно, стараясь не уронить достоинство, проговорил учитель.
— А ты ж, божечко, а у меня, как на грех, ничего-то и нет, кроме нескольких пирогов, что от обеда остались, — запричитала женщина и замахала руками. — Барин в отъезде, вот и кашеварю только для управляющего с мадам, паре вольников-актеров, чтоб не уехали, а барина остались дожидаться, да дворовым. А им, что? Все, что ни приготовь, все смечут.
— А мы и от пирожков, хоть по одному на нос, не откажемся, — продолжал веселиться Санька, зная, что у кухарки явно припасено больше, чем пара-тройка пирогов…
Хорошо жили дворовые у графа Петра Николаевича, сытно, не то, что у других господ, где кормили их только что не помоями. Многие из барской челяди были актерами и актерками в театре. Вот и баловал их барин. И готовила им тоже кухарка Наталья, помощники у нее были, там принести, тут подать, но на кухню она их близко не допускала. На особом положении была она в доме. Вроде бы как и крепостная, но руководила всеми, даже управляющим. Правильная была тетка, справедливая, а за руки ее умелые, за стряпню вкусную любил ее барин и во всем ей потакал.
Подавали дворовым еду хоть и попроще, чем барам, но вполне съедобную, и разносолами не обделяли. А раз в неделю зимой, когда кабанчика забивали, супчик мясной на столах появлялся и в людской. А пироги и хлеб всегда в изобилии были, от пуза. Сдоба, правда, подавалась только по праздникам, но это ничего, не баре все же. Нет, не морил голодом свою челядь барин. Да и одевал прилично. Все же приятно ему было, когда в его театр съезжались гости, и нахвалили его хорошо одетых, обутых и обученных дворовых, что не только спектакли играли, но и обслуживали гостей.
Любил барин Петр Николаевич похвалу. Хоть и тщеславен был, но без бахвальства, любил соседям не только пыль в глаза пустить, а по-настоящему, и чтобы похвалили потом от души. Стремился он к этому всеми силами. Отсюда и театр, да не просто театр, а лучший в округе, всем на зависть. Владимира воспитывал, чтобы не просто не стыдно было за сына, а чтобы с гордостью мог сказать, что тот у самого цесаревича служит и успехов по службе добивается. Санькой он тоже гордился…
— Гордился, — вздохнул Санька, когда рассказал Наталье и всем остальным все, что произошло с ними, как покинули усадьбу, — Вот только любил ли?
— Любил, Санька, любил он тебя, не сомневайся, — в голос замахали на него руками и мадам, и учитель, и даже управляющий.
— Мне ли не знать, сам документы ездил в уезд оформлять, — старался утешить паренька Кирилл Иванович, — Это все Лукреция. Чем ты ей не угодил? Не понимаю?
— Вот женится на ней батюшка… — Санька запнулся, помолчал, а потом продолжил: — Вот женится барин, тогда и узнаем, чем я ей не приглянулся.
— Не грусти, — Наталья провела рукой по голове паренька, по отросшим золотистым кудряшкам. — Кирилл Иванович, а приказ отбыть в Петербург барин ведь не отменял? Нет? — обратилась она к управляющему. А потом и к учителю: — И про Саньку распоряжения смутные даны были. Правда?
— Не отменял. И про Саньку распоряжений никаких не поступало, — согласились с ней мужчины.
— Тогда к Рождеству, если не придет никаких других команд, я в столицу с девушками и Санькой поеду, особняк к приезду барина в порядок приводить. Там он сможет с барином встретиться и все в домашней обстановке обсудить, может, тот свое мнение уже и насчет Лукреции этой изменит.
— А если с женой молодой приедет барин? — поинтересовался управляющий.
— Ну, а если с молодой женой приедет, — Наталья развела руками, — в усадьбу отправим его, и все. О чем спрос?
— Я тоже с вами поеду, — поднялась с места мадам. — Давно в столице не была, да и пока барин мне не дал отставку, буду по-прежнему с Санькой заниматься, обучать буду и грамоте, и языкам, и манерам светским…
