"Шейх"

Вдоль вагонов ходят полицейские и проверяют, как соблюдаются правила. А ему совершенно не нужны лишние стычки с представителями закона. Можно, конечно, дойти до вагона ресторана, уединиться с директрисой и пожаловаться ей за сигареткой, что его вчера пытались отравить ужином. Но почему-то совершенно не хотелось покидать гостеприимную компанию, у которой на десерт оказались самодельные эклеры с настоящим масляным кремом, именно такие, как он обожал. Нет, сигарета подождёт…
       — И откуда вы возвращаетесь? — поинтересовалась Виолетта.
       Она считала себя физиономистом, которая никогда не ошибается в людях. И сейчас была абсолютно уверена, что их попутчик ехал домой к родителям из какой-нибудь заграничной поездки. И сейчас была почти права.
       Никита, в недавнем прошлом Виталий Николаевич Хвостов, почти полтора года провёл за границей. Правда, признать в нём прежнего Виталия можно было с большим трудом — мать родная и та не узнала бы. Вот что прогрессивная пластическая хирургия делала с человеком. Ему пришлось даже на основании документов, выданных в клинике, менять фотографию в паспорте. Под шумок задержался в Германии, оттуда зачем-то поехал в Италию, а потом и во Францию. Опасался, что возникнут проблемы с пересечением границы Евросоюза, но, похоже, поляку, проверявшему его документы на границе, было не до того. Он только равнодушно спросил, что господин Пухов так долго делал на Лазурном берегу.
       Никита, стараясь оставаться равнодушным, лишь пожал плечами и ответил:
       — Отдыхал.
       Таможенник хмыкнул с завистью посмотрел на головку плесневелого сыра, лежавшую на столике в купе, шумно выдохнул и вернул Никите документы.
       — Счастливого пути, — сказал он почти без акцента и, козырнув, вышел из купе.
       Никита облегчённо вздохнул. Дальше можно не опасаться — белорусские таможенники в Бресте российские поезда не проверяли, полностью доверяясь европейским коллегам. А зря.
       Вот он, например, пересёк границу с одним лицом, а возвращался совсем с другим, это раз. А два — почему ни у кого не возникло вопросов, на какие средства он так долго лечился и отдыхал за границей? С одной стороны, приятно, что никому не было до него дела почти полтора года, но с другой, так можно и былую хватку потерять.
       — Из Франции, — ответил Никита.
       — А куда едете? — не унималась Виолетта.
       Куда? На этот вопрос ответить гораздо сложнее, чем на первый.
       Никита неопределённо хмыкнул, потёр подбородок и многозначительно произнёс:
       — Домой.
       Вот только где его дом, сказать невозможно. Где осядет, там и станет жить. Но до этого ему надо навестить в первую очередь город, из которого он бежал. Не позорно, нет, как раз наоборот, с полной сумкой денег. Сумку схоронил в лесу, взяв себе только пачку пятитысячных купюр на первое время. Перед тем как исчезнуть в неизвестном направлении, оставив женщину, приютившую его и так много для него сделавшую, навестил свой схрон, проверил качество непромокаемой упаковки. Пришло время забрать остальное. Да и в городе в депозитных ячейках разных банков он некогда хранил крупную сумму, но накануне покерного турнира на яхте местного олигарха, все забрал и спрятал на могиле своих предков. Теперь те охраняли его наследство. За теми деньгами можно было не спешить, главное, забрать сумку от греха подальше. Уж больно место ненадёжное.
       — К родителям? — игриво поинтересовалась Виолетта.
       — К ним самым. — Кивнул Никита.
       Можно и родителей навестить. Но не сейчас — он предполагал и опасался, что его «стариков» могли пасти «заинтересованные» лица.
       Как заберёт сумку, рассчитается по долгам, а их накопилось немало. И сделать это надо весьма осторожно, чтобы не привлечь ничьего внимания ни к своей персоне, ни к тем, кому он должен.
       — В городе живут родители? — вскинула брови Виолетта, подавая Никите рюмку, чтобы тот её наполнил. — Или в деревне?
       Как физиономист, она не верила, что у такого приятного молодого мужчины могли быть деревенские, не дай бог, пьющие родители.
       Никита задумался на мгновение: его настоящие родители были исключительно городскими, но Никита Пухов — простым деревенским парнем. И что предпочтительнее сказать?
       — У меня сейчас жива только мать, и в настоящее время проживает в деревне.
       — Отстань от парня, Вита, — жалобно попросил Петр.
       Виолетта недовольно поморщилась.
       — Петя, я просила не называть меня Витой, — проговорила она, раздражённо поведя плечами. — Если бы меня завали Виталиной, то да. А я, смею тебе напомнить, Виолетта, — добавила женщина по слогам.
       — Не сердись. — Петр попытался погладить жену по руке, но та нервно подскочила и пересела на полку, где сидел Никита рядом с её сыном. Мальчик оставил курицу и теперь один за одним поглощал эклеры.
       — Давайте ещё по маленькой, — предложил Никита, стараясь хоть как-то примирить супругов. — Скоро станция, пойдём подышать и отравиться немного в отведённом для этого месте. — Улыбнулся он.
       Честно говоря, Никита планировал смыться из поезда на этой станции, но теперь придётся ехать до следующей, а потом возвращаться назад, чтобы не вызывать ненужных вопросов со стороны своих попутчиков. А, может, оно и к лучшему. Билет надо забрать опять же, не забыть. Нехорошо получилось в прошлый раз, когда он отрывался с выигрышем. Не до того было. Потом огрёб проблем в виде любопытной Оленьки и её компании на свою голову по полной. Виолетта, похоже, из такой же породы…
       Никита, как и планировал, покинул вагон, только не на большой станции, а на совершенно крошечной. После остановки к вящему неудовольствию своей попутчицы Никита подхватил свой рюкзак, бутылку с недопитым Хеннесси, рюмки и, даже не извинившись, что бросает её, перебрался в купе проводников.
       
       Никто не заметил, как он сошёл с поезда.
       

       ГЛАВА 2

       Никита спрыгнул с последней ступеньки вагона на пустынном полустанке. В нос ударил характерный запах железной дороги: смесь, в которой присутствовал дым от угля, сильный запах креозота, вонь от тормозных колодок. Он огляделся по сторонам — один, никого больше. Здесь даже перрона не было, а поезда, казалось, не стояли, а лишь притормаживали, чтобы остановиться на мгновение, если вдруг найдётся сумасшедший пассажир вроде него, желающий покинуть вагон.
       Откидывая обесцвеченную чёлку назад, Никита провёл руками по растрёпанным волосам, пытаясь придать им видимость причёски, затем забросил на спину рюкзак и бодро зашагал по едва заметной тропе. Та вела от железнодорожного полотна через поле в сторону леса, видневшемуся на горизонте. За тем лесом находилась та самая заброшенная деревня, ставшая ему домом на целых полгода. Никита перезимовал в добротном доме, окружённый любовью и вниманием, чтобы весной исчезнуть и отправиться за границу подправлять лицо. Эти места он изучил хорошо в своё время, делать-то всё равно особо было нечего.
       Никита все ещё опасался приезжать сюда, за тридевять земель, но и не мог отправить вместо себя кого-нибудь другого, совершенно случайного человека, чтобы тот решил за него все дела, которые оставались у него в этом медвежьем углу. Во-первых, письмо, пришедшее на его абонентский ящик в одном из почтовых отделений Москвы и принёсшее сообщение о смерти приютившей его два года назад женщины, не электронное, как обычно, в последнее время, а самое настоящее, с маркой и штемпелем, его сильно взволновало. Он этот адрес никому не давал — ему могла написать только сама «мама Маша», лишь она знала, куда слать просьбы о помощи.
       А во-вторых, в том письме неизвестный сообщил о смерти мамы Маши, а также о небольшом наследстве в виде дома в заброшенной деревне и шкатулки с дневником, хранящихся в нём. Никита поначалу даже не поверил, решил, это люди Алла Фа придумали каверзу, чтобы заманить его в ловушку. Но потом любопытство все же взяло верх над доводами разума, к тому же времени прошло довольно много. Не сидят же они два года на болотах, поджидая его?
       И Никита, наплевав на осторожность, решился на эту поездку.
       Опять же надо было навестить могилку мамы Маши. Она невероятно много для него сделала, как никакая другая женщина в его жизни, да и забрать «наследство», оставшееся от неё. Жалко, что дом придётся заколотить досками, ничего другого в голову не приходило. Покупателя на дом всё равно не найти. Кто согласиться поселиться в деревне, где нет ни одного жилого дома? Если только какой-нибудь сумасшедший отшельник. Без мамы Маши дом быстро придёт в упадок.
       По-другому Никита никогда не называл ту женщину, которая на полгода стала ему настоящей матерью. А он на это же время заменил ей давно умершего сына. Мама Маша продолжала считать своего мальчика по-прежнему живым — парень утонул, тело не нашли, вот и решила для себя женщина, что сын просто куда-то уехал, надолго и далеко, откуда письма не приходят. Да и какие письма? Почта в деревне давно не работала.
       Ради вдруг объявившегося живым сына в лице Никиты мама Маша вскрыла даже заколоченное досками крест-накрест правление, где в лихие девяностые работала и паспортистом, и председателем, и техничкой — одна во всех лицах, и выписала Никите задним числом новый паспорт. Она берегла для своего мальчика незаполненный бланк — остальные сдала, когда в деревне, кроме неё да двух стариков, никого не осталось. Кому менять паспорта-то?..
       Конечно, можно было приплыть до деревни по реке в лодке, например. Тогда пробираться до места по лесу пришлось бы километров шесть-семь. Может, меньше, может, больше, Никита не засекал, пока брёл по трясине, стараясь запутать следы.
       Они попытались поначалу идти с Оленькой. Но не получилось — та была босая, потеряла туфли в реке, во-первых, а, во-вторых, у неё сильно кружилась голова после падения с яхты и удара о воду. Впрочем, вряд ли в туфлях на каблуках, даже если бы они не слетели с её ног, смогла бы далеко уйти по болотам. А нести её Никита не мог, у него сумка с деньгами весила лишь немного меньше Оленьки.
       После недолгих мытарств по болоту они с ней вернулись снова к реке. Никита посадил в лодку девушку и вывез на фарватер, чтобы её нашли в этом глухом месте как можно скорее.
       Тогда Никита нисколько не опасался, что Оленька расскажет о нём кому-то. Наоборот, пусть знают, что он жив-здоров — не страшно. Наоборот, пусть его боятся. Девушка не смогла бы указать точное место, где они расстались. А если и запомнила, то всё равно не имела никакого представления, куда он подался. Он и сам этого не знал тогда.
       На ту заброшенную деревню Никита набрел случайно — никакой навигатор не показывал ни её, ни дороги, ведущие к ней. Постучался в один из трёх, как выяснилось позже, жилых домов. Его и приютили на долгие полгода. Так надо было. Его должны были искать, следить и за железкой, и за аэропортами. А с огромной суммой в сумке добираться автостопом до Москвы, куда отправил на свой а/я документы, а том числе и заграничный паспорт на имя Хвостова Виталия, теперь уже абсолютно бесполезный, сам побоялся. А теперь вот возвращался сюда…
       Пришлось, в конце концов, отказаться от автомобиля и остановить свой выбор все же на железной дороге и поезде, который останавливался на минуту на полустанке, не имеющем даже официального названия, а всего лишь ОП такой-то километр.
       Никита сменил свой стильный костюм бизнесмена на джинсы с футболкой и безрукавкой с множеством карманов, в которые рассовал деньги, кредитные карты, телефон и документы, сунул в рюкзак к привычной бутылке коньяка пару сменного белья, решив, что он собрался для путешествия в глубинку России. Потом подумал и добавил к неизменному коньяку банку сгущёнки и банку говяжьей тушёнки на тот случай, если в деревне придётся задержаться дольше, чем на один день — вряд ли там теперь кто-нибудь жил, мама Маша оставалась последней.
       С рюкзаком за спиной Никита отшагал уже не менее трёх километров, как услышал сзади себя рёв мотоцикла. Он даже посторонился, сойдя с тропинки, освобождая проезд. Но мотоциклист, одетый во все чёрное, начиная со шлема и заканчивая сапогами, остановился рядом с ним и кивнул головой позади себя, предлагая подвезти.
       Не раздумывая, Никита согласился, усаживаясь сзади и обхватывая руками байкера за талию. «А здесь в город только одна дорога», — можно было не интересоваться, по пути им или нет.
       Мотоцикл остановился возле добротного двухэтажного особняка старинной постройки, из которого он уехал полтора года назад. Казалось, ничего не изменилось за прошедшие полтора года. Поднялся по скрипучим ступенькам резного крыльца и остановился перед крашеной охрой дверью. Никакого замка, даже дырки под ключ или ручки не наблюдалось, как тогда. Что брать в деревне, где никто не живёт? Никита смело толкнул дверь рукой. Она, протяжно скрипнув, отворилась, впуская гостя в полутемные сени с маленьким пыльным оконцем, дававшим совершенно не много света. Потянув на себя другую дверь тоже без замка, но уже хотя бы с ручкой он вошёл в прихожую и остановился на пороге, стараясь рассмотреть помещение, понять могло измениться в нём за время его отсутствия.
       Прихожая как прихожая, ничего особенного, только пыль лежала ровным слоем на всём — на полу, на подоконнике, на огромном сундуке, стоявшем в углу. Раньше его не было. Совершенно точно. Что в том сундуке, Никита решил, посмотрит позднее. А пока, осторожно ступая, оставляя следы на пыльном полу, он прошёл в следующую комнату. И в этой комнате, которая по своей сути когда-то была кухней, мебели практически не было, кроме большого круглого стола, стоявшего посередине, и пары стульев рядом. Да ещё изразцовая печь притягивала к себе взгляд, и все. Нет, не все — на столе стояла большая резная шкатулка, видимо, оставленная специально для него.
       Подойдя к столу, Никита залюбовался лаковой миниатюрой на крышке шкатулки. Никогда такой вещи не видел у мамы Маши. На ядовито-чёрном фоне с кислотно-жёлтыми розами по краям была изображена сцена битвы средневекового рыцаря с треглавым огнедышащим змеем: рыцарь в блестящих шлеме и латах, восседавший на рыжем жеребце, снёс уже две головы дракона — по ним бил копытами его конь — и, приподнявшись на стременах, замахнулся, чтобы отрубить и третью. Но он в пылу битвы не заметил, что на конце хвоста дракона находился острый шип в виде копья, которым тот собрался проткнуть рыцаря насквозь. Никите в первый миг, когда он разглядел миниатюру, захотелось крикнуть: «Не голова тебе угрожает опасностью», — настолько была реалистичной картинка.
       «Хорошая вещица, только абсолютно бесполезная для меня», — покачал он головой.
       Никита вытащил майку из рюкзака, бережно завернул в неё шкатулку, не раздумывая, запихнул её в рюкзак и бодро зашагал к распахнутой настежь двери.
       Здесь у него нет больше дел. Оставалось до кладбища пройтись и можно уезжать.
       Мотоциклист дожидался его у крыльца.
       Никита махнул ему рукой, мол, подожди ещё — он вернулся, чтобы заглянуть ещё в сундук. Ничего, абсолютно пустой. Бесполезно кого-либо искать и выспрашивать, что в нём находилось, когда кто-то забирал вещи из дома — деревня, как и сундук теперь, стояли абсолютно пустые. Кроме него и невесть откуда взявшегося мотоциклиста, не одной живой души…
       
       — Отчего умерла мама Маша? — поинтересовался Никита у мотоциклиста, вёзшего его на станцию. — Вроде бы крепкая была. В жизни, правда, всякое бывает.
       Путь неблизкий — можно и поболтать о чем-нибудь.