— Подь, Агейка, глянь, чего там приключилось.
Парень кивнул, бросил на меня прощальный взгляд и, легко соскочив с повозки, в два прыжка скрылся в лесу. Сказать, что я удивилась, — значит, ничего не сказать!
— И как ему не страшно! — вырвалось у меня. Бабка покосилась на меня с передка и хмыкнула:
— А чего бояться-то? Свои ж.
Я ничего не сказала, хотя вопросы так и роились в голове. Поискав среди них, я выбрала один поважнее и озвучила его:
— А вы, правда, моя бабушка? Или так, для антуража, в больнице ляпнули?
Яга повернулась ко мне, царапнула пронзительным взглядом:
— А ты нас слышала?!
Я кивнула и отчего-то смутилась, словно меня поймали за подслушиванием под дверью. Яга ухмыльнулась беззубым ртом:
— Правда. И бабушка! Ты же меня вспомнила вроде?
— Я из детства ничего не помню. Родителей — и тех только на фотке...
Мысль о свадебной фотографии папы и мамы болью стукнулась в голове. Чёрт! Все мои вещи остались в общаге! А сумка? А мобильник? И Марусю надо предупредить! А как же колледж? Что у нас сейчас, июнь? Экзамены в самом разгаре… А я… И день рождения!
Я чуть не расплакалась. Пропустила свои восемнадцать лет! Всё из-за дурацкой аварии, из-за Алима и Машкиного клуба! Наверное, сдавленный всхлип всё-таки долетел до чуткого уха бабки, потому что она неожиданно мягко ответила:
— Да ничего! Всё вспомнишь, со всеми познакомишься, сила появится...
— Какая ещё сила? — я выпростала руку из-под покрывала и вытерла увлажнившиеся глаза. Нет, плакать не буду, не маленькая. А бабку надо разговорить. Всё выведать.
— Так наша фамильная сила, — просто ответила Яга. — Ты же ведьма, в девяносто… погодь, каком там бишь? Втором колене!
Чего-о-о? Ведьма?! Мне стало смешно. Комизм ситуации дошёл до меня во всей красе. Я — потомственная ведьма, упасть — не встать! А бабка — настоящая Баба Яга, летает в ступе и живёт в избушке на курьих ножках!
— Так и есть, — кивнула старуха. — Ступа только сломалась тем летом, а Роська-балбес всё никак не починит. Приходится всюду Косматку запрягать.
Лошадь всхрапнула, словно согласилась с бабкой, что такое поведение совершенно неприемлемо. Яга пробурчала:
— Молчи уж, старая клюшка, и так живёшь, как сыр в масле катаешься! Жалуется она мне тут! Не совестно перед девочкой-то выпендриваться?
Я загребла руками по соломе, садясь. В голове не укладывалось, что всё происходящее со мной — реальность. Может, я ещё валяюсь в коме, а бабка, лошадь, тёмная дорога с туманом и волчий вой вдалеке — лишь плод моего воображения?
Кстати, вой не прекращался. Казалось, он даже усилился с того момента, как я услышала его, и к нему прибавились рычание и громкая возня, словно стая собак дралась за обладание течной сукой. Видела я однажды такую потасовку. Шерсть летела клочьями, у каждого кобеля была по меньшей мере сотня острых зубов, но крови почти не оказалось. Бр-р-р, неприятная сценка, скажу я вам! А Агей «пошёл глянуть»… И да, кстати!
— А Агей тоже мне родственник?
— Агей-то? Нет, — усмехнулась Яга. — Какая-то очень дальняя ветвь, всё может быть… Но сомневаюсь.
— А какой тут город? Куда мы едем?
— Так в Обитель. Надо тебя знахарю показать. А потом уж и домой. Погодь маленько, ещё три версты осталось на глазок...
Мне отчего-то поплохело. Обитель, знахарь, силы, ведьмы, Бабка Ёжка — всё это в куче было слишком для меня. Захотелось домой. Ну, как домой… Домом для меня всегда были интернат и общежитие, то бишь комнаты на пять-десять девчонок, коллективные душ и туалет, одна на сорок человек «мама» — сначала воспитательница, а потом классная. Но это была привычная жизнь, в которой я плавала, как рыба в воде, знала о ней все тонкости и нюансы и могла даже предугадать события.
Здесь же, за белёсым густым туманом, меня ждали сплошные сюрпризы. Словно камни, потревоженные обвалом, они падали на мою бедную головушку, грозя раздавить её своей тяжестью. Я по привычке схватилась за амулет, ощущая его тепло в кончиках пальцев, и, как ребёнок, капризно подумала: «Хочу домой!»
Яга, не оборачиваясь, бросила:
— Даже не мечтай! На меня эти штучки не действуют!
— Какие штучки? — всё ещё обиженно удивилась я.
— Ну, внушения твои! Научила тебя чему-то мамка, вижу, но со мной даже не пытайся. Я ж те бабка! Откуда у тебя сила-то? От меня!
Узловатый скрюченный палец наставительно поднялся в воздух, и Яга кивнула сама себе. Лошадь заржала язвительно, как мне показалось, и старуха несильно хлестнула её длинной ивовой лозой, которую держала в руке:
— Ладно тебе! Научится, узнает всё! Тяни лучше, а то к утрему в Обитель поспеем, вон, туман нас нагоняет!
Мне это всё снится. Это сон. Бабка разговаривает с лошадью. И та понимает, вон как вздохнула и прибавила шагу. Я тоже вздохнула и ущипнула себя за руку. Стало больно. Значит, не сон. Значит, всё взаправду.
Туман, и правда, нагонял колымагу. Клубился, словно дым от пожара, только белый, лизал задок повозки, солому и мои ноги в кроссовках. Такое впечатление, что это игривый котёнок охотился за фантиком на веревочке. Яга не хотела попасть в туман, и я поняла почему, когда почувствовала крепкий захват на щиколотке.
Завизжала от неожиданности! Костлявая рука держала меня! Чёрная, с отвратительной облезлой кожей! Я подёргала ногой, чтобы освободиться, уцепилась за борт повозки, заорала:
— Что это?!
Бабка обернулась и ловко стеганула по жуткой руке лозиной. И по мне попала, а потом ещё раз хлестанула, поприцельнее по монстру! Хлясь! Хлясь! Но создание не ослабило хватки, потянуло меня прочь с повозки! Орала я, как резаная, на весь лес!
Меня услышали. Огромный бурый пёс вцепился зубами в жуткую кисть, рыча и мотая головой, и я почувствовала свободу. Оба противника остались позади, ибо Косматка припустила рысью, чуя страшную вонь, исходящую от создания. Меня трясло от пережитого кошмара, и я забилась в самый угол повозки, стуча зубами и судорожно сжимая край покрывала. Бабка оглядывалась на туман, вполголоса ругаясь сквозь зубы, потом бросила мне с досадой:
— Ну же! Мне одной не справиться! Отведи нечисть!
— Как?!
— Пожелай ей исчезнуть!
Я схватилась за амулет, с силой сжала его между пальцами, повторяя про себя: «Исчезни! Исчезни!» И, видно, помогло, потому что через минуту бурый пёс, тяжело дыша, вспрыгнул на повозку и свалился в солому. Яга облегчённо выдохнула и потрепала меня по волосам:
— Молодец, девочка!
— Что это было? — жалобно всхлипнула я. Сердце стучало, как сумасшедшее, пытаясь выпрыгнуть из груди, и я прижала руку к рёбрам, словно заталкивая его обратно. Собака выглядела потрёпанной, язык её вывалился из пасти, а на плече был кровавый след. Бабка оглянулась на удаляющийся туман и просто ответила:
— Нежить. Много её что-то развелось в последнее время...
Нежить! Покойник, что ли? Зомби? Только этого мне и не хватало для полного счастья! Прям вот всю жизнь прожила, мечтая встретиться разочек с нежитью! А тут такая оказия!
Собака потянулась носом к моей руке и легонько лизнула. Я осторожно коснулась лобастой головы, запустила пальцы в густую маслянистую шерсть между ушей и почесала благодарно. Пёс зажмурился, с удовольствием принимая ласку, а Яга усмехнулась ехидно:
— Вот и заслужил прощение!
Пёс рыкнул, ощерив зубы, и вскочил на лапы. Бабка дёрнула плечом:
— Ох, какие мы обидчивые!
Он глянул на неё исподлобья и спрыгнул с повозки, исчезнув в ночи. Я тоже решила обидеться:
— Ну вот, убежал! Какой красивый, жалко...
— Погуляет и вернётся! — отрезала Яга. — Волки, они такие, их не привяжешь!
Волк?! Мама дорогая! Это я волка за ушком чесала?! Моё измученное тело снова задрожало, постфактум, от стресса, страха, бог знает, от чего ещё. Волк против зомби, один-ноль. Что ждёт меня дальше? Чёрная магия? Человеческие жертвоприношения? Говорящие статуи? Бог-отец во плоти?!
— Не бойся, — услышала я. — Ты дома, ты не одна. Ты теперь никогда не будешь одна.
— Хорошо вам говорить, — жалобно ответила Яге. — А мне страшно!
— Что? — удивилась бабка. — Я ничего не говорила...
— А кто же тогда… Кого я всё время слышу?
Достало бояться! Достали все эти чудеса и непонятки! Достали хорроры и мистика! Хочу чётких и ясных ответов!
Ответ я получила чёткий, только совсем не ясный:
— Ах, это… Наверное, Дала балуется. Соскучилась! Ничего, скоро пообщаетесь.
Ещё и Дала какая-то приблудилась! Я закрыла глаза, решив больше ничего не спрашивать, ничему не удивляться и вообще поспать немного. Хотя бы сделать вид, что сплю.
Наверное, я и в самом деле задремала, потому что мне приснился сон, в котором я бежала по зелёному лугу наперегонки с бурым волком. И там, на лугу, были красивейшие цветы, светило солнце, а в траве резвились самые разные маленькие существа… И мне было хорошо.
А потом мы приехали. Косматка встала, от толчка повозки я проснулась и обалдела. Разлепив сонные глаза, увидела самый настоящий терем-теремок, как в сказке, но огромный, почти с нашу трёхэтажную общагу. Это было похоже на вопль души непонятого архитектора в жестокой депрессии: здание, очевидно, не возводилось в один присест, а дополнялось по мере надобности, поэтому я насчитала сходу восемь башенок, венчавших короба пристроек. Оргия окошек, узеньких и широких, балкончиков и террасок, крылечек с перилами и без, крашеных в разные цвета ставен и резных наличников — в глазах у меня зарябило от всего этого великолепия народного зодчества.
Не менее великолепным оказался и вышедший навстречу человек. Если Яга, едва сползшая с передка повозки, вырядилась цыганкой, то он носил чисто русский или белорусский, в общем, славянский костюм. Белая полотняная рубаха свободно обнимала большой торс, схваченный на поясе вышитой широкой тесьмой с кистями. Я видела такую в краеведческом музее, куда нас насильно таскала классуха для ознакомления с национальной одеждой. Серые портки были замотаны на голенях портянками, а на ногах сидели самые настоящие лапти! Широченные и длинные, ибо размер ступни у мужика был ого-го! Переведя взгляд с лаптей на голову, я даже дыхание затаила. Заросший по самые брови косматой шерстью медведь — вот что я подумала в первый момент. Потом различила место слияния волос и бороды, рот под усами и яркие чёрные глазищи под кустистыми бровями почище брежневских. Значит, всё-таки человек. И то радость.
— Гаврило, дружочек, — ласково обратилась к нему Яга, и на этот раз голос её был слаще мёда, — отнеси-ка Ладу к знахарю в лечебные покои!
А мне сказала негромко:
— Вот тебе ещё семья: Гаврила Потапович, твоей родной тётки сынок, а тебе, значит, двоюродный братец.
Я усвоила без лишних вопросов. Гаврила подошёл, по-медвежьи выворачивая лапы внутрь, бесцеремонно поднял меня и перевалил животом через плечо. Я только сдавленно охнула, уткнувшись лицом в его спину. Именно так мне всегда представлялись завоеватели, уносящие наложниц в свои владения. Яга безнадёжно вздохнула:
— Гаврилушка, ну разве так обращаются с гостями?! На руках, будь добр!
Медведь буркнул что-то неразборчивое и переложил меня удобнее, как ребёнка, на руки. Я решила не сопротивляться, хотя и хотелось. Не привыкла я к такому обращению. Гаврила шумно вдохнул мой запах в ямочке шеи, и мне стало не по себе. Но он пробурчал:
— Двоюродная. Семья.
Так. Волк в моей жизни уже был. Теперь медведь. Меня несли куда-то, забыв спросить позволения, и я подчинилась. На руках было удобно. Я словно снова почувствовала себя ребёнком, маленькой девочкой, которую уносят в кровать после шумного вечера. Это дежа-вю оказалось сильнее предыдущего, и я нежилась в нём, как в пенной тёплой ванне. Гаврила был необыкновенно сильным, и пахло от него чем-то сладким, домашним, словно он только что вышел из кухни, где готовился вкусный семейный обед. Яга шаркала подошвами где-то позади, неразборчиво бурча под нос по привычке. Куда меня несут, кстати? Что за знахарь? Аж интересно!
Вздумай я вернуться во двор Обители сама — точно бы потерялась. Внутри терем-теремок оказался просто огромным, поделённым на чёртову тучу комнат, комнатушек, клетушек и сеней. Гаврила ориентировался в этом лабиринте просто превосходно, шёл уверенно и быстро, я только и успевала вертеть головой, чтобы всё рассмотреть. Старинные сундуки и лавки, некрашеные столы со стопками книг, ворохами одежды, колбами, щипцами, пустыми мисками и плошками… Всё вместе или по отдельности, такое впечатление, что уборщица объявила забастовку. Анфилады комнат освещались целыми ротами свечей или одинокими пузатыми светильниками. Атмосферная обстановочка, ничего не скажешь!
Знахарь нашёлся в одной из тупиковых комнат. Седой старикашка с жиденькой, но длинной бородой возился со склянками, наполненными прозрачной жидкостью. Гаврила сгрузил меня на стол, покрытый бумажным полотенцем, и я удивлённо отметила, что сижу на вполне современной каталке из тех, что используют в больницах. Старик впился в меня сперва испытующим взглядом, а потом и цепкими холодными пальцами. Я инстинктивно стянула майку на груди, но прозрачно-голубые глаза смотрели так завораживающе, что всё моё тело расслабилось, налилось свинцом, потянулось вниз.
Яга проскрипела от входа:
— Лазарь, батюшка, глянь внучечку мою, может, ей надобно каких травок попить?
— Баюновна, не буянь, — тихо ответил старик, устраивая руки над моим телом. Меня тут же потянуло в сон, но я захлопала глазами, стараясь не поддаться наваждению. Лазарь медленно провёл костлявыми кистями в воздухе над моей грудью, над головой, спустился к животу, глядя всё так же испытующе мне в глаза. Неприятный взгляд, можно даже сказать, противный, но я его выдержала. Лазарь буркнул:
— Вот неугомонная порода.
— Батюшка, ведь Лёленькина дочка! — с некоторой гордостью ответила Яга. — Так что с внученькой?
— Всё с ней хорошо, травки подавай по своему вкусу, общеукрепляющие.
Старик отошёл от меня, и сразу стало легче дышать и двигаться. Бабка закивала головой:
— Как скажешь, Лазарь, как скажешь! А с Далой как быть?
— Сама появится, — загадочно ответил знахарь, гремя склянками. — Вечно ты, Яга, торопишься!
— Так ведь появляется уже, батюшка! Видать, томится в одиночку, неприкаянная!
— Белбог с ней, Баюновна, всё придёт в своё время.
Лазарь кивнул Гавриле, и тот всё так же бесцеремонно сгрёб меня в охапку. Ну уж нет! Хватит! Я решительно вывернулась из его лап и твёрдо встала перед Ягой:
— Доктор сказал, всё в порядке, нефиг меня таскать, как младенца!
Бабка ничего не ответила, только скривилась, как будто лимон съела. Знахарь поцокал языком, но мне послышалось одобрение в этом звуке.
— Неуёмные. Все одинаковые, — буркнул он и отвернулся. — Идите уже, у меня полно работы.
Гаврила послушно двинулся к выходу, я за ним, Яга замыкала шествие, шаркая обувкой.
Долго ли, коротко ли… Тьфу, совсем уже с ума сошла! В общем, после обратного шествия по бесконечным коридорам мы снова оказались во дворе. Косматка стояла у ограды и лениво пощипывала травку. Яга потрепала лошадь по шее:
— Ну что, домой?
Косматка кивнула, совсем как человек, и потрясла гривой, мол, давай уже по-быстрому. Я ухватилась за край колымаги и тут же почувствовала, как кто-то подсаживает меня. Обернулась — Гаврила. И смотрит такими глазами… Даже неудобно стало. Честное слово, как будто он меня всю жизнь ждал.
Парень кивнул, бросил на меня прощальный взгляд и, легко соскочив с повозки, в два прыжка скрылся в лесу. Сказать, что я удивилась, — значит, ничего не сказать!
— И как ему не страшно! — вырвалось у меня. Бабка покосилась на меня с передка и хмыкнула:
— А чего бояться-то? Свои ж.
Я ничего не сказала, хотя вопросы так и роились в голове. Поискав среди них, я выбрала один поважнее и озвучила его:
— А вы, правда, моя бабушка? Или так, для антуража, в больнице ляпнули?
Яга повернулась ко мне, царапнула пронзительным взглядом:
— А ты нас слышала?!
Я кивнула и отчего-то смутилась, словно меня поймали за подслушиванием под дверью. Яга ухмыльнулась беззубым ртом:
— Правда. И бабушка! Ты же меня вспомнила вроде?
— Я из детства ничего не помню. Родителей — и тех только на фотке...
Мысль о свадебной фотографии папы и мамы болью стукнулась в голове. Чёрт! Все мои вещи остались в общаге! А сумка? А мобильник? И Марусю надо предупредить! А как же колледж? Что у нас сейчас, июнь? Экзамены в самом разгаре… А я… И день рождения!
Я чуть не расплакалась. Пропустила свои восемнадцать лет! Всё из-за дурацкой аварии, из-за Алима и Машкиного клуба! Наверное, сдавленный всхлип всё-таки долетел до чуткого уха бабки, потому что она неожиданно мягко ответила:
— Да ничего! Всё вспомнишь, со всеми познакомишься, сила появится...
— Какая ещё сила? — я выпростала руку из-под покрывала и вытерла увлажнившиеся глаза. Нет, плакать не буду, не маленькая. А бабку надо разговорить. Всё выведать.
— Так наша фамильная сила, — просто ответила Яга. — Ты же ведьма, в девяносто… погодь, каком там бишь? Втором колене!
Чего-о-о? Ведьма?! Мне стало смешно. Комизм ситуации дошёл до меня во всей красе. Я — потомственная ведьма, упасть — не встать! А бабка — настоящая Баба Яга, летает в ступе и живёт в избушке на курьих ножках!
— Так и есть, — кивнула старуха. — Ступа только сломалась тем летом, а Роська-балбес всё никак не починит. Приходится всюду Косматку запрягать.
Лошадь всхрапнула, словно согласилась с бабкой, что такое поведение совершенно неприемлемо. Яга пробурчала:
— Молчи уж, старая клюшка, и так живёшь, как сыр в масле катаешься! Жалуется она мне тут! Не совестно перед девочкой-то выпендриваться?
Я загребла руками по соломе, садясь. В голове не укладывалось, что всё происходящее со мной — реальность. Может, я ещё валяюсь в коме, а бабка, лошадь, тёмная дорога с туманом и волчий вой вдалеке — лишь плод моего воображения?
Кстати, вой не прекращался. Казалось, он даже усилился с того момента, как я услышала его, и к нему прибавились рычание и громкая возня, словно стая собак дралась за обладание течной сукой. Видела я однажды такую потасовку. Шерсть летела клочьями, у каждого кобеля была по меньшей мере сотня острых зубов, но крови почти не оказалось. Бр-р-р, неприятная сценка, скажу я вам! А Агей «пошёл глянуть»… И да, кстати!
— А Агей тоже мне родственник?
— Агей-то? Нет, — усмехнулась Яга. — Какая-то очень дальняя ветвь, всё может быть… Но сомневаюсь.
— А какой тут город? Куда мы едем?
— Так в Обитель. Надо тебя знахарю показать. А потом уж и домой. Погодь маленько, ещё три версты осталось на глазок...
Мне отчего-то поплохело. Обитель, знахарь, силы, ведьмы, Бабка Ёжка — всё это в куче было слишком для меня. Захотелось домой. Ну, как домой… Домом для меня всегда были интернат и общежитие, то бишь комнаты на пять-десять девчонок, коллективные душ и туалет, одна на сорок человек «мама» — сначала воспитательница, а потом классная. Но это была привычная жизнь, в которой я плавала, как рыба в воде, знала о ней все тонкости и нюансы и могла даже предугадать события.
Здесь же, за белёсым густым туманом, меня ждали сплошные сюрпризы. Словно камни, потревоженные обвалом, они падали на мою бедную головушку, грозя раздавить её своей тяжестью. Я по привычке схватилась за амулет, ощущая его тепло в кончиках пальцев, и, как ребёнок, капризно подумала: «Хочу домой!»
Яга, не оборачиваясь, бросила:
— Даже не мечтай! На меня эти штучки не действуют!
— Какие штучки? — всё ещё обиженно удивилась я.
— Ну, внушения твои! Научила тебя чему-то мамка, вижу, но со мной даже не пытайся. Я ж те бабка! Откуда у тебя сила-то? От меня!
Узловатый скрюченный палец наставительно поднялся в воздух, и Яга кивнула сама себе. Лошадь заржала язвительно, как мне показалось, и старуха несильно хлестнула её длинной ивовой лозой, которую держала в руке:
— Ладно тебе! Научится, узнает всё! Тяни лучше, а то к утрему в Обитель поспеем, вон, туман нас нагоняет!
Мне это всё снится. Это сон. Бабка разговаривает с лошадью. И та понимает, вон как вздохнула и прибавила шагу. Я тоже вздохнула и ущипнула себя за руку. Стало больно. Значит, не сон. Значит, всё взаправду.
Туман, и правда, нагонял колымагу. Клубился, словно дым от пожара, только белый, лизал задок повозки, солому и мои ноги в кроссовках. Такое впечатление, что это игривый котёнок охотился за фантиком на веревочке. Яга не хотела попасть в туман, и я поняла почему, когда почувствовала крепкий захват на щиколотке.
Завизжала от неожиданности! Костлявая рука держала меня! Чёрная, с отвратительной облезлой кожей! Я подёргала ногой, чтобы освободиться, уцепилась за борт повозки, заорала:
— Что это?!
Бабка обернулась и ловко стеганула по жуткой руке лозиной. И по мне попала, а потом ещё раз хлестанула, поприцельнее по монстру! Хлясь! Хлясь! Но создание не ослабило хватки, потянуло меня прочь с повозки! Орала я, как резаная, на весь лес!
Меня услышали. Огромный бурый пёс вцепился зубами в жуткую кисть, рыча и мотая головой, и я почувствовала свободу. Оба противника остались позади, ибо Косматка припустила рысью, чуя страшную вонь, исходящую от создания. Меня трясло от пережитого кошмара, и я забилась в самый угол повозки, стуча зубами и судорожно сжимая край покрывала. Бабка оглядывалась на туман, вполголоса ругаясь сквозь зубы, потом бросила мне с досадой:
— Ну же! Мне одной не справиться! Отведи нечисть!
— Как?!
— Пожелай ей исчезнуть!
Я схватилась за амулет, с силой сжала его между пальцами, повторяя про себя: «Исчезни! Исчезни!» И, видно, помогло, потому что через минуту бурый пёс, тяжело дыша, вспрыгнул на повозку и свалился в солому. Яга облегчённо выдохнула и потрепала меня по волосам:
— Молодец, девочка!
— Что это было? — жалобно всхлипнула я. Сердце стучало, как сумасшедшее, пытаясь выпрыгнуть из груди, и я прижала руку к рёбрам, словно заталкивая его обратно. Собака выглядела потрёпанной, язык её вывалился из пасти, а на плече был кровавый след. Бабка оглянулась на удаляющийся туман и просто ответила:
— Нежить. Много её что-то развелось в последнее время...
Нежить! Покойник, что ли? Зомби? Только этого мне и не хватало для полного счастья! Прям вот всю жизнь прожила, мечтая встретиться разочек с нежитью! А тут такая оказия!
Собака потянулась носом к моей руке и легонько лизнула. Я осторожно коснулась лобастой головы, запустила пальцы в густую маслянистую шерсть между ушей и почесала благодарно. Пёс зажмурился, с удовольствием принимая ласку, а Яга усмехнулась ехидно:
— Вот и заслужил прощение!
Пёс рыкнул, ощерив зубы, и вскочил на лапы. Бабка дёрнула плечом:
— Ох, какие мы обидчивые!
Он глянул на неё исподлобья и спрыгнул с повозки, исчезнув в ночи. Я тоже решила обидеться:
— Ну вот, убежал! Какой красивый, жалко...
— Погуляет и вернётся! — отрезала Яга. — Волки, они такие, их не привяжешь!
Волк?! Мама дорогая! Это я волка за ушком чесала?! Моё измученное тело снова задрожало, постфактум, от стресса, страха, бог знает, от чего ещё. Волк против зомби, один-ноль. Что ждёт меня дальше? Чёрная магия? Человеческие жертвоприношения? Говорящие статуи? Бог-отец во плоти?!
— Не бойся, — услышала я. — Ты дома, ты не одна. Ты теперь никогда не будешь одна.
— Хорошо вам говорить, — жалобно ответила Яге. — А мне страшно!
— Что? — удивилась бабка. — Я ничего не говорила...
— А кто же тогда… Кого я всё время слышу?
Достало бояться! Достали все эти чудеса и непонятки! Достали хорроры и мистика! Хочу чётких и ясных ответов!
Ответ я получила чёткий, только совсем не ясный:
— Ах, это… Наверное, Дала балуется. Соскучилась! Ничего, скоро пообщаетесь.
Ещё и Дала какая-то приблудилась! Я закрыла глаза, решив больше ничего не спрашивать, ничему не удивляться и вообще поспать немного. Хотя бы сделать вид, что сплю.
Наверное, я и в самом деле задремала, потому что мне приснился сон, в котором я бежала по зелёному лугу наперегонки с бурым волком. И там, на лугу, были красивейшие цветы, светило солнце, а в траве резвились самые разные маленькие существа… И мне было хорошо.
А потом мы приехали. Косматка встала, от толчка повозки я проснулась и обалдела. Разлепив сонные глаза, увидела самый настоящий терем-теремок, как в сказке, но огромный, почти с нашу трёхэтажную общагу. Это было похоже на вопль души непонятого архитектора в жестокой депрессии: здание, очевидно, не возводилось в один присест, а дополнялось по мере надобности, поэтому я насчитала сходу восемь башенок, венчавших короба пристроек. Оргия окошек, узеньких и широких, балкончиков и террасок, крылечек с перилами и без, крашеных в разные цвета ставен и резных наличников — в глазах у меня зарябило от всего этого великолепия народного зодчества.
Не менее великолепным оказался и вышедший навстречу человек. Если Яга, едва сползшая с передка повозки, вырядилась цыганкой, то он носил чисто русский или белорусский, в общем, славянский костюм. Белая полотняная рубаха свободно обнимала большой торс, схваченный на поясе вышитой широкой тесьмой с кистями. Я видела такую в краеведческом музее, куда нас насильно таскала классуха для ознакомления с национальной одеждой. Серые портки были замотаны на голенях портянками, а на ногах сидели самые настоящие лапти! Широченные и длинные, ибо размер ступни у мужика был ого-го! Переведя взгляд с лаптей на голову, я даже дыхание затаила. Заросший по самые брови косматой шерстью медведь — вот что я подумала в первый момент. Потом различила место слияния волос и бороды, рот под усами и яркие чёрные глазищи под кустистыми бровями почище брежневских. Значит, всё-таки человек. И то радость.
— Гаврило, дружочек, — ласково обратилась к нему Яга, и на этот раз голос её был слаще мёда, — отнеси-ка Ладу к знахарю в лечебные покои!
А мне сказала негромко:
— Вот тебе ещё семья: Гаврила Потапович, твоей родной тётки сынок, а тебе, значит, двоюродный братец.
Я усвоила без лишних вопросов. Гаврила подошёл, по-медвежьи выворачивая лапы внутрь, бесцеремонно поднял меня и перевалил животом через плечо. Я только сдавленно охнула, уткнувшись лицом в его спину. Именно так мне всегда представлялись завоеватели, уносящие наложниц в свои владения. Яга безнадёжно вздохнула:
— Гаврилушка, ну разве так обращаются с гостями?! На руках, будь добр!
Медведь буркнул что-то неразборчивое и переложил меня удобнее, как ребёнка, на руки. Я решила не сопротивляться, хотя и хотелось. Не привыкла я к такому обращению. Гаврила шумно вдохнул мой запах в ямочке шеи, и мне стало не по себе. Но он пробурчал:
— Двоюродная. Семья.
Так. Волк в моей жизни уже был. Теперь медведь. Меня несли куда-то, забыв спросить позволения, и я подчинилась. На руках было удобно. Я словно снова почувствовала себя ребёнком, маленькой девочкой, которую уносят в кровать после шумного вечера. Это дежа-вю оказалось сильнее предыдущего, и я нежилась в нём, как в пенной тёплой ванне. Гаврила был необыкновенно сильным, и пахло от него чем-то сладким, домашним, словно он только что вышел из кухни, где готовился вкусный семейный обед. Яга шаркала подошвами где-то позади, неразборчиво бурча под нос по привычке. Куда меня несут, кстати? Что за знахарь? Аж интересно!
Глава 3. Моя внутренняя ведьма
Вздумай я вернуться во двор Обители сама — точно бы потерялась. Внутри терем-теремок оказался просто огромным, поделённым на чёртову тучу комнат, комнатушек, клетушек и сеней. Гаврила ориентировался в этом лабиринте просто превосходно, шёл уверенно и быстро, я только и успевала вертеть головой, чтобы всё рассмотреть. Старинные сундуки и лавки, некрашеные столы со стопками книг, ворохами одежды, колбами, щипцами, пустыми мисками и плошками… Всё вместе или по отдельности, такое впечатление, что уборщица объявила забастовку. Анфилады комнат освещались целыми ротами свечей или одинокими пузатыми светильниками. Атмосферная обстановочка, ничего не скажешь!
Знахарь нашёлся в одной из тупиковых комнат. Седой старикашка с жиденькой, но длинной бородой возился со склянками, наполненными прозрачной жидкостью. Гаврила сгрузил меня на стол, покрытый бумажным полотенцем, и я удивлённо отметила, что сижу на вполне современной каталке из тех, что используют в больницах. Старик впился в меня сперва испытующим взглядом, а потом и цепкими холодными пальцами. Я инстинктивно стянула майку на груди, но прозрачно-голубые глаза смотрели так завораживающе, что всё моё тело расслабилось, налилось свинцом, потянулось вниз.
Яга проскрипела от входа:
— Лазарь, батюшка, глянь внучечку мою, может, ей надобно каких травок попить?
— Баюновна, не буянь, — тихо ответил старик, устраивая руки над моим телом. Меня тут же потянуло в сон, но я захлопала глазами, стараясь не поддаться наваждению. Лазарь медленно провёл костлявыми кистями в воздухе над моей грудью, над головой, спустился к животу, глядя всё так же испытующе мне в глаза. Неприятный взгляд, можно даже сказать, противный, но я его выдержала. Лазарь буркнул:
— Вот неугомонная порода.
— Батюшка, ведь Лёленькина дочка! — с некоторой гордостью ответила Яга. — Так что с внученькой?
— Всё с ней хорошо, травки подавай по своему вкусу, общеукрепляющие.
Старик отошёл от меня, и сразу стало легче дышать и двигаться. Бабка закивала головой:
— Как скажешь, Лазарь, как скажешь! А с Далой как быть?
— Сама появится, — загадочно ответил знахарь, гремя склянками. — Вечно ты, Яга, торопишься!
— Так ведь появляется уже, батюшка! Видать, томится в одиночку, неприкаянная!
— Белбог с ней, Баюновна, всё придёт в своё время.
Лазарь кивнул Гавриле, и тот всё так же бесцеремонно сгрёб меня в охапку. Ну уж нет! Хватит! Я решительно вывернулась из его лап и твёрдо встала перед Ягой:
— Доктор сказал, всё в порядке, нефиг меня таскать, как младенца!
Бабка ничего не ответила, только скривилась, как будто лимон съела. Знахарь поцокал языком, но мне послышалось одобрение в этом звуке.
— Неуёмные. Все одинаковые, — буркнул он и отвернулся. — Идите уже, у меня полно работы.
Гаврила послушно двинулся к выходу, я за ним, Яга замыкала шествие, шаркая обувкой.
Долго ли, коротко ли… Тьфу, совсем уже с ума сошла! В общем, после обратного шествия по бесконечным коридорам мы снова оказались во дворе. Косматка стояла у ограды и лениво пощипывала травку. Яга потрепала лошадь по шее:
— Ну что, домой?
Косматка кивнула, совсем как человек, и потрясла гривой, мол, давай уже по-быстрому. Я ухватилась за край колымаги и тут же почувствовала, как кто-то подсаживает меня. Обернулась — Гаврила. И смотрит такими глазами… Даже неудобно стало. Честное слово, как будто он меня всю жизнь ждал.
