— Леонид Дмитриевич, на самом деле я давно задумывалась, но не хватало смелости так круто изменить род деятельности. Этот ритм не для меня больше, я хочу видеть жизнь, а я вижу все, кроме нее.
— В чем же дело? Возьми отпуск, выдохни, посмотри свою эту жизнь и возвращайся.
Я усмехнулась. Этот властный директор сейчас серьезно думает, что такие слова могут уговорить меня остаться? Он точно не помогает мне уволиться без сожалений?
— Слушай, не может же это быть из-за того случая с переговорами СтройАльянса и ИнвестКапитала? — озвучил он свою догадку как какую-то нелепую версию он. Леониду Дмитриевичу было бы проще считать эту ситуацию трагедией, если бы он на ней потерял несколько миллионов, ну а так, это была просто нестоящая внимания чья-та паранойя. — Или может?
— Нет, этот случай не стал решающим, но он помог мне понять некоторые вещи, например, тот факт, что я жертвую всем своим настоящим непонятно для чего.
— Катерина, ошибки случаются. Но в твоем случае это ошибка чужая, а наказываешь меня ты. Зореслав мне все доходчиво объяснил. Дословно: он сказал, что ты первоклассный профессионал, который никогда не совершит такой банальной ошибки. Он уверил меня в том, что виновник произошедшего его подчиненный, и теперь ситуация разрешилась. Более того, Радич даже компенсацию мне предложил. Разве Влад тебе ничего не сказал?
А Влад мне и правда ничего не сказал… Он хотел, чтобы я чувствовала себя так, как чувствовала. Мы с ним играли, оказывается, в одну игру, где наивная и несчастная дурочка считала, что она умнее всех, и благодаря ее слабости возлюбленный быстрее станет любовником, а возлюбленный только и ждал от нее слабости, чтобы рыбка сама заплыла в его сети.
— Это сейчас уже совершенно не важно, Леонид Дмитриевич. На мое решение теперь уже ничего не повлияет, потому что не это стало ему первопричиной.
— Мое слово такое. Подпишешь у Велесова, я тебя отпущу. Только вот я уверен, что не подпишешь.
Я забрала заявление с собой и с позволения покинула его кабинет. Это мы еще посмотрим, подпишу или нет.
* * *
Так началось мое дальнейшее самоуничтожение. Или как еще назвать то состояние, когда ты продолжаешь мучать себя чувствами к мужчине, привязанность которого не стоит даже… да ничего вообще его привязанность не стоит в этом мире!
Я не переставала подыгрывать Владу, отвечая на его поцелуи, будто и не было того разговора между ним и Зореславом, свидетелем которого я стала. Только Небо знает, каких усилий мне стоила эта двухнедельная пытка. Смешило лишь одно: то, о чем прежде я не смела и мечтать, отныне стало невыносимо противным — внимание Велесова и его с каждым днем все больше наглеющие чувства. Получая даже незначительное поощрение, Влад продвигался дальше с большим напором.
Леонид Дмитриевич, как и обещал, ни словом не обмолвился и даже не намекнул Владу о моем уходе, потому что был убежден, что я сейчас всего лишь капризничаю, а как откапризничаю, так обязательно останусь, и Велесов будет гарантом сего события. Его теорию сгубило две вещи: во-первых, он был слишком самоуверенным боссом, считая, что с такой работы никто в здравом уме не уходит, а, во-вторых, генеральный не знал о том, что Велесов не козырь в данной ситуации вовсе — он ее главная неудача. Но я не собиралась заигрывать с какими бы то ни было выгодами для себя, в мои намерения не входило остаться здесь ни при каких обстоятельствах. А потому мне было выгодно любое заблуждение генерального, лишь бы он помалкивал лениво ползущие две недели моей отработки.
Во всей этой истории с увольнением было только одно, что не давало покоя моей совести. Радич видел мои заискивания перед Владом, и его реакция на это, пожалуй, единственное, что напоминало мне о моем отвращении к самой себе. Не способствовало моему самоуважению и его заметно изменившееся ко мне отношение. Прежде, до случая в кабинете Влада, мы вполне неплохо ладили. Я обрела отличного учителя, он — на редкость исполнительного помощника. И несмотря на некоторые странные обстоятельства, которые содержала летопись наших взаимоотношений, мы с Зореславом нашли общий язык, и общаться на нем было просто и комфортно.
Сначала совместная поездка в Екатеринбург, где нас сблизили не только рабочая обстановка и общие цели, но особенно та ночь, о которой, хвала Небу, Радич так ничего и не вспомнил. После нашему взаимопониманию способствовали другие проекты СтройАльянса, которые по указанию Зореслава поручались именно мне. Одно то, что Радич взял меня на встречу с высокомерной родней для решения личных вопросов с помощью убыточного вложения, говорило о некоем его ко мне доверии. Наверное, именно это поспособствовало нашему откровенному разговору, инициатором которого сам же Зореслав и стал.
— Катя, что ты делаешь? — недовольным тоном произнес он, когда мы остались одни после еженедельного собрания по проектам его компании.
Я обернулась и удивленно взглянула на Радича.
— Свожу для тебя данные по прибыли ИнвестКапитала за первое полугодие, — помахала бумагами я. — Разве не ты просил меня поскорее с этим разобраться?
Его взгляд был непривычно холоден. Так я поняла: речь будет не о работе, что, собственно, он и подтвердил мгновением позже:
— Я говорил не об этом.
— А о чем же ты тогда говорил? — со встающим в оборонительную позицию раздражением спросила я, хотя уже и так догадалась, что за тема у этой беседы.
Зореслав не стал ходить вокруг да около и правильно сделал. Расстояние между нами давно сократилось настолько, что уже не осталось места для учтивых словесных книксенов и речевых поклонов, только разводящих двусмысленность с целью самым воспитанным образом сунуть нос в чужие дела.
Это не про нас.
Это, как минимум, странно для двух людей, побывавших в одной постели.
— В тот день, ты ведь все слышала. Зачем же тогда продолжаешь эти отношения?
— А тебе не приходило в голову, что я, может быть, его так сильно люблю? Возможно, моя гордость ничего для меня не стоит, когда я нахожусь в одном шаге от получения того, что так давно желала? — выплюнула эту вопросительную тираду я в качестве защитного механизма и отвернулась к ноутбуку.
Нет, я не показывала характер, и это не было частью моего гневного фи. Истинная причина крылась в том, что я просто струсила, струсила смотреть в эти зеленые глаза, под проницательным взглядом которых всегда чувствовала себя голой.
Что не требовалось доказывать: Зореслав слишком легко меня читал. Он медленно поднялся, обошел стол и встал напротив.
— А тебе не приходило в голову, что ты заслуживаешь лучшего?
— И это мне заявляет человек, который однажды сам наплевал на мою гордость для удовлетворения своих желаний. Напомнить, о чем я говорю?
Он проигнорировал мою эмоциональную реплику, будто не считал сказанное даже малость разумным доводом, и продолжил:
— Так тебя устроит роль любовницы?
— Вполне, — грубо ответила я, прижатая к стенке его нравоучениями. Мне требовалось действовать агрессивнее, чтобы поскорее закончить этот разговор, а потому следующие свои слова я отчаянно сдобрила злостью: — Если уж на то пошло, то ложиться в постель с Владом кажется мне более оправданным действием, потому что к нему я хотя бы чувства питаю, для этого мне не нужно выпить литр текилы.
Не думала, что так быстро смогу одержать победу в этих дебатах, но после моего выпада Радич моментально остыл. Наверное, понял, что дальнейшее упорство с его стороны будет выглядеть глупо или даже жалко. Пожав плечами, как знак принятия поражения, он просто отступил от меня на то расстояние, которое теперь позволяло исполнять учтивые словесные книксены и речевые поклоны.
Его голос отныне звучал наплевательски отстраненно:
— Что ж, действительно серьезный аргумент. Правда, он имеет смысл только в том случае, если ты честна с собой.
— Не понимаю, о чем ты.
— А теперь ты пытаешься солгать и мне, — с самым безучастным видом, словно уже списал меня в утиль как неисправимо безнадежную, бросил он напоследок, а затем вышел из кабинета.
С тех пор Радич свел к минимуму наше взаимодействие. Только крайняя необходимость вынуждала его обращаться непосредственно ко мне, чаще же он решал все с Владом или Леонидом Дмитриевичем, а они уже спускали все пожелания клиента в виде распоряжений.
Смотри, Зореслав, умиляйся или же вороти нос от этого неумелого спектакля, но я не отступлюсь, я не оставлю так просто, без отмщения то, что разрушало меня два долбаных года. А ты вполне себе имеешь право думать обо мне все, что пожелает твой ущемленный эгоизм. У меня только один к самой себе вопрос: почему меня вдруг это волнует? Почему вдруг я оглядываюсь на его мысли в том деле, которое, как я вполне справедливо заметила, его совершенно не касается? До чего я докатилась, в конце концов, если чувствую свою вину перед случайно оказавшемся в моей постели мужчиной…
В любом случае, о чем бы я там ни сожалела и чем не занимала свои мысли, это никак не могло бы противостоять поставленной цели. А Радич… А что Радич? Разве мне сейчас мало одних нездоровых отношений, чтобы влезать в другие?..
Безумно долго тянулись эти две недели, которые только еще больше погружали меня в отчаяние, а мою самооценку во что-то более глубокое, вязкое и с запашком. Я едва не плакала, наблюдая за жадностью и самоуверенностью Влада, которые вступили в соревнование «как развести Уварову, не потратив ни копейки». Это ж каким надо быть ублюдком, чтобы настолько низко оценивать мою покупательскую способность? Это ж насколько в его глазах я выгляжу влюбленной дурой, что он даже минимального набора ухаживаний не вложил в отношения, чтобы показать мне хотя бы притворную искренность?
Как и любой другой бабник, Влад не намеревался долго терпеть, поэтому уже после нескольких дней ленивых ухаживаний, он предложил мне провести ночь в отеле. Конечно, я согласилась. Мужчина, которого я боготворила последние два года, наконец-то может стать моим. Какое еще событие способно так потешить мое почти похороненное под грудой комплексов самолюбие?
К этой встрече я подошла со всей ответственностью, с какой исполняла желания Влада в течение прошедших двух лет. Я надела самый сексуальный комплект белья под красное мини-платье шлюхастой любовницы, достала из бара старую-добрую подругу текилу и отправилась на приватную встречу с почти уже бывшим боссом. От моего перевоплощения у него даже скулы свело. Огонь его похоти был разведен прямо на месте моего умершего сердца, но теперь мне было не до сожалений. Хочу завершить начатое, пока есть на то смелость и алкоголь в крови.
Влад с порога стал безумцем. Его поцелуи теперь больше походили на укусы бешеной собаки, окончательно развеивая романтический образ акварельного принца, который я так старательно выводила кистью в своей инфантильной фантазии все это время. Мое платье упало на коврик в прихожей, оставляя перед его взором женское тело, украшенное прозрачным испанским кружевом.
Под омерзительное чавканье мокрых губ мы ворвались в комнату. Влад сбросил пиджак и уже собирался стянуть галстук, как я толкнула его в кресло позади. Уже знакомая сальная улыбка отвратительно расползлась по его лицу, когда я села на него сверху. Босс кинулся на меня, бесстыдно щупая все мое тело, но я остановила его прыть твердой рукой. Вот и наступил тот самый момент, когда ликовать должна была я.
Пока Велесов пытался понять, в чем же причина моего поведения, я выставила ему перед носом заявление о моем увольнении двухнедельной давности. Влад непонимающе уставился на бумагу, потом на меня и обратно. Воспользовавшись его ступором, я сбросила с себя его влажные объятия, за которые прежде родину бы продала.
— Что это такое, Катрин? — дебильно посмеиваясь, спросил он.
Судя по всему, Велесов действительно считал происходящее мало понятной, но то-о-очно безобидной шуткой. Серьезно? Я думала, ниже мне уже не опуститься. Ан нет, в его глазах я, видимо, полнейшая идиотка, раз он и вообразить не может, что заявление перед ним самое что ни на есть настоящее.
— Это заявление, Влад. На увольнение, — терпеливо ответила я и протянула ему ручку. — Будь добр, поставь на нем свою подпись.
Велесов был сбит с толку потоком мыслей, что дружно хлынули в его разум, напрочь вытаптывая те ромашки, которыми он заселил часть мозга, отвечающую за представление обо мне. Тем лучше, потому что он сразу стал таким послушным. Почти не отрывая взгляда от незнакомой женщины, сидящей на нем, он подписал в верхнем левом углу заветное для меня «не возражаю» и неуверенно вывел автограф.
Я получила все, что мне было нужно, а потому тотчас же слезла с этого разжалованного героя-любовника. Не обращая никакого внимания на пребывающего в ступоре Влада, я взяла с журнального столика отпитую на треть бутылку текилы и снова приложилась к ее прозрачному горлышку.
— Катрин… — только и промямлил он, вытаращив на меня глаза.
Как же хорошо, что алкоголь уже подействовал, а сейчас подействует еще лучше. Неверной поступью я вернулась в прихожую и сгребла платье с пола. Не претендуя на грациозность движений, я кое-как оделась, но застегнуть молнию на спине так и не смогла. Наср… Пофиг. Под конец этого театрального действия я схватила, как родную, бутылку и, перекинув туфли через плечо, неуверенной пошатывающейся походкой вышла в коридор. Так, и Влад, и моя прежняя жизнь навсегда остались в том занюханном номере. И самым страшным было то, что я, так старательно убегая от старого, совершенно не подумала о грядущем. Да наср…! Насрать! Об этом я подумаю, когда отболит мое сердце, когда оплачет оно искреннюю любовь, ставшую жалкой обидой в том гребаном кабинете.
Не успела я сделать нескольких шагов, как теперь меня ждало непреодолимое удивление. Небрежно подпирая стену, в коридоре стоял Зореслав. В его глазах только что погасли сомнение, испуг, злость. Когда он увидел меня растрепанную и пьяную, с размазанной по всему лицу помадой и в таком виде покидающую номер в отеле, он уже окончательно уверился в своих обо мне представлениях.
Злоба за то, что он снова стал свидетелем моего непотребного поведения, душила до слез. Однако я не могла позволить себе разрыдаться в такой сентиментальный момент. Это бы значило, что происходящее мне абсолютно не безразлично, верно? К чему эти глупые эмоции перед человеком, которого я так старательно от себя отваживала? Следуя этой логике, я снова запихала гордость подальше и выкрикнула со всей ненавистью к нему, к себе:
— Чего смотришь, будто впервые узрел меня настоящую?!
Мой истеричный смех собрал вокруг много свидетелей, но оставил равнодушным только его. В глазах окружающих читались разные эмоции: отвращение, изумление, насмешка и даже страх. В его глазах не было ничего. Зореслав бросил свой пустой взгляд на собравшихся из-за моих психов постояльцев и, взяв меня за руку, спокойно произнес:
— Прошу нас извинить.
Дальше он просто молча повел меня к лифтам и потом так же молча вез меня домой, а я все время пила в его машине. Мне не было нужды прикидываться святой, у меня не было желания оставаться сильной. Сегодня я окончательно потеряла веру в любовь и ее ко мне благосклонность.
— Так почему бы за это не выпить?! — истерично орала я, смеясь во все горло, им же глотая горечь слез. — Давай! Выпусти меня из этой чертовой тачки! Сегодня я не хочу быть одна!
— В чем же дело? Возьми отпуск, выдохни, посмотри свою эту жизнь и возвращайся.
Я усмехнулась. Этот властный директор сейчас серьезно думает, что такие слова могут уговорить меня остаться? Он точно не помогает мне уволиться без сожалений?
— Слушай, не может же это быть из-за того случая с переговорами СтройАльянса и ИнвестКапитала? — озвучил он свою догадку как какую-то нелепую версию он. Леониду Дмитриевичу было бы проще считать эту ситуацию трагедией, если бы он на ней потерял несколько миллионов, ну а так, это была просто нестоящая внимания чья-та паранойя. — Или может?
— Нет, этот случай не стал решающим, но он помог мне понять некоторые вещи, например, тот факт, что я жертвую всем своим настоящим непонятно для чего.
— Катерина, ошибки случаются. Но в твоем случае это ошибка чужая, а наказываешь меня ты. Зореслав мне все доходчиво объяснил. Дословно: он сказал, что ты первоклассный профессионал, который никогда не совершит такой банальной ошибки. Он уверил меня в том, что виновник произошедшего его подчиненный, и теперь ситуация разрешилась. Более того, Радич даже компенсацию мне предложил. Разве Влад тебе ничего не сказал?
А Влад мне и правда ничего не сказал… Он хотел, чтобы я чувствовала себя так, как чувствовала. Мы с ним играли, оказывается, в одну игру, где наивная и несчастная дурочка считала, что она умнее всех, и благодаря ее слабости возлюбленный быстрее станет любовником, а возлюбленный только и ждал от нее слабости, чтобы рыбка сама заплыла в его сети.
— Это сейчас уже совершенно не важно, Леонид Дмитриевич. На мое решение теперь уже ничего не повлияет, потому что не это стало ему первопричиной.
— Мое слово такое. Подпишешь у Велесова, я тебя отпущу. Только вот я уверен, что не подпишешь.
Я забрала заявление с собой и с позволения покинула его кабинет. Это мы еще посмотрим, подпишу или нет.
* * *
Так началось мое дальнейшее самоуничтожение. Или как еще назвать то состояние, когда ты продолжаешь мучать себя чувствами к мужчине, привязанность которого не стоит даже… да ничего вообще его привязанность не стоит в этом мире!
Я не переставала подыгрывать Владу, отвечая на его поцелуи, будто и не было того разговора между ним и Зореславом, свидетелем которого я стала. Только Небо знает, каких усилий мне стоила эта двухнедельная пытка. Смешило лишь одно: то, о чем прежде я не смела и мечтать, отныне стало невыносимо противным — внимание Велесова и его с каждым днем все больше наглеющие чувства. Получая даже незначительное поощрение, Влад продвигался дальше с большим напором.
Леонид Дмитриевич, как и обещал, ни словом не обмолвился и даже не намекнул Владу о моем уходе, потому что был убежден, что я сейчас всего лишь капризничаю, а как откапризничаю, так обязательно останусь, и Велесов будет гарантом сего события. Его теорию сгубило две вещи: во-первых, он был слишком самоуверенным боссом, считая, что с такой работы никто в здравом уме не уходит, а, во-вторых, генеральный не знал о том, что Велесов не козырь в данной ситуации вовсе — он ее главная неудача. Но я не собиралась заигрывать с какими бы то ни было выгодами для себя, в мои намерения не входило остаться здесь ни при каких обстоятельствах. А потому мне было выгодно любое заблуждение генерального, лишь бы он помалкивал лениво ползущие две недели моей отработки.
Во всей этой истории с увольнением было только одно, что не давало покоя моей совести. Радич видел мои заискивания перед Владом, и его реакция на это, пожалуй, единственное, что напоминало мне о моем отвращении к самой себе. Не способствовало моему самоуважению и его заметно изменившееся ко мне отношение. Прежде, до случая в кабинете Влада, мы вполне неплохо ладили. Я обрела отличного учителя, он — на редкость исполнительного помощника. И несмотря на некоторые странные обстоятельства, которые содержала летопись наших взаимоотношений, мы с Зореславом нашли общий язык, и общаться на нем было просто и комфортно.
Сначала совместная поездка в Екатеринбург, где нас сблизили не только рабочая обстановка и общие цели, но особенно та ночь, о которой, хвала Небу, Радич так ничего и не вспомнил. После нашему взаимопониманию способствовали другие проекты СтройАльянса, которые по указанию Зореслава поручались именно мне. Одно то, что Радич взял меня на встречу с высокомерной родней для решения личных вопросов с помощью убыточного вложения, говорило о некоем его ко мне доверии. Наверное, именно это поспособствовало нашему откровенному разговору, инициатором которого сам же Зореслав и стал.
— Катя, что ты делаешь? — недовольным тоном произнес он, когда мы остались одни после еженедельного собрания по проектам его компании.
Я обернулась и удивленно взглянула на Радича.
— Свожу для тебя данные по прибыли ИнвестКапитала за первое полугодие, — помахала бумагами я. — Разве не ты просил меня поскорее с этим разобраться?
Его взгляд был непривычно холоден. Так я поняла: речь будет не о работе, что, собственно, он и подтвердил мгновением позже:
— Я говорил не об этом.
— А о чем же ты тогда говорил? — со встающим в оборонительную позицию раздражением спросила я, хотя уже и так догадалась, что за тема у этой беседы.
Зореслав не стал ходить вокруг да около и правильно сделал. Расстояние между нами давно сократилось настолько, что уже не осталось места для учтивых словесных книксенов и речевых поклонов, только разводящих двусмысленность с целью самым воспитанным образом сунуть нос в чужие дела.
Это не про нас.
Это, как минимум, странно для двух людей, побывавших в одной постели.
— В тот день, ты ведь все слышала. Зачем же тогда продолжаешь эти отношения?
— А тебе не приходило в голову, что я, может быть, его так сильно люблю? Возможно, моя гордость ничего для меня не стоит, когда я нахожусь в одном шаге от получения того, что так давно желала? — выплюнула эту вопросительную тираду я в качестве защитного механизма и отвернулась к ноутбуку.
Нет, я не показывала характер, и это не было частью моего гневного фи. Истинная причина крылась в том, что я просто струсила, струсила смотреть в эти зеленые глаза, под проницательным взглядом которых всегда чувствовала себя голой.
Что не требовалось доказывать: Зореслав слишком легко меня читал. Он медленно поднялся, обошел стол и встал напротив.
— А тебе не приходило в голову, что ты заслуживаешь лучшего?
— И это мне заявляет человек, который однажды сам наплевал на мою гордость для удовлетворения своих желаний. Напомнить, о чем я говорю?
Он проигнорировал мою эмоциональную реплику, будто не считал сказанное даже малость разумным доводом, и продолжил:
— Так тебя устроит роль любовницы?
— Вполне, — грубо ответила я, прижатая к стенке его нравоучениями. Мне требовалось действовать агрессивнее, чтобы поскорее закончить этот разговор, а потому следующие свои слова я отчаянно сдобрила злостью: — Если уж на то пошло, то ложиться в постель с Владом кажется мне более оправданным действием, потому что к нему я хотя бы чувства питаю, для этого мне не нужно выпить литр текилы.
Не думала, что так быстро смогу одержать победу в этих дебатах, но после моего выпада Радич моментально остыл. Наверное, понял, что дальнейшее упорство с его стороны будет выглядеть глупо или даже жалко. Пожав плечами, как знак принятия поражения, он просто отступил от меня на то расстояние, которое теперь позволяло исполнять учтивые словесные книксены и речевые поклоны.
Его голос отныне звучал наплевательски отстраненно:
— Что ж, действительно серьезный аргумент. Правда, он имеет смысл только в том случае, если ты честна с собой.
— Не понимаю, о чем ты.
— А теперь ты пытаешься солгать и мне, — с самым безучастным видом, словно уже списал меня в утиль как неисправимо безнадежную, бросил он напоследок, а затем вышел из кабинета.
С тех пор Радич свел к минимуму наше взаимодействие. Только крайняя необходимость вынуждала его обращаться непосредственно ко мне, чаще же он решал все с Владом или Леонидом Дмитриевичем, а они уже спускали все пожелания клиента в виде распоряжений.
Смотри, Зореслав, умиляйся или же вороти нос от этого неумелого спектакля, но я не отступлюсь, я не оставлю так просто, без отмщения то, что разрушало меня два долбаных года. А ты вполне себе имеешь право думать обо мне все, что пожелает твой ущемленный эгоизм. У меня только один к самой себе вопрос: почему меня вдруг это волнует? Почему вдруг я оглядываюсь на его мысли в том деле, которое, как я вполне справедливо заметила, его совершенно не касается? До чего я докатилась, в конце концов, если чувствую свою вину перед случайно оказавшемся в моей постели мужчиной…
В любом случае, о чем бы я там ни сожалела и чем не занимала свои мысли, это никак не могло бы противостоять поставленной цели. А Радич… А что Радич? Разве мне сейчас мало одних нездоровых отношений, чтобы влезать в другие?..
Безумно долго тянулись эти две недели, которые только еще больше погружали меня в отчаяние, а мою самооценку во что-то более глубокое, вязкое и с запашком. Я едва не плакала, наблюдая за жадностью и самоуверенностью Влада, которые вступили в соревнование «как развести Уварову, не потратив ни копейки». Это ж каким надо быть ублюдком, чтобы настолько низко оценивать мою покупательскую способность? Это ж насколько в его глазах я выгляжу влюбленной дурой, что он даже минимального набора ухаживаний не вложил в отношения, чтобы показать мне хотя бы притворную искренность?
Как и любой другой бабник, Влад не намеревался долго терпеть, поэтому уже после нескольких дней ленивых ухаживаний, он предложил мне провести ночь в отеле. Конечно, я согласилась. Мужчина, которого я боготворила последние два года, наконец-то может стать моим. Какое еще событие способно так потешить мое почти похороненное под грудой комплексов самолюбие?
К этой встрече я подошла со всей ответственностью, с какой исполняла желания Влада в течение прошедших двух лет. Я надела самый сексуальный комплект белья под красное мини-платье шлюхастой любовницы, достала из бара старую-добрую подругу текилу и отправилась на приватную встречу с почти уже бывшим боссом. От моего перевоплощения у него даже скулы свело. Огонь его похоти был разведен прямо на месте моего умершего сердца, но теперь мне было не до сожалений. Хочу завершить начатое, пока есть на то смелость и алкоголь в крови.
Влад с порога стал безумцем. Его поцелуи теперь больше походили на укусы бешеной собаки, окончательно развеивая романтический образ акварельного принца, который я так старательно выводила кистью в своей инфантильной фантазии все это время. Мое платье упало на коврик в прихожей, оставляя перед его взором женское тело, украшенное прозрачным испанским кружевом.
Под омерзительное чавканье мокрых губ мы ворвались в комнату. Влад сбросил пиджак и уже собирался стянуть галстук, как я толкнула его в кресло позади. Уже знакомая сальная улыбка отвратительно расползлась по его лицу, когда я села на него сверху. Босс кинулся на меня, бесстыдно щупая все мое тело, но я остановила его прыть твердой рукой. Вот и наступил тот самый момент, когда ликовать должна была я.
Пока Велесов пытался понять, в чем же причина моего поведения, я выставила ему перед носом заявление о моем увольнении двухнедельной давности. Влад непонимающе уставился на бумагу, потом на меня и обратно. Воспользовавшись его ступором, я сбросила с себя его влажные объятия, за которые прежде родину бы продала.
— Что это такое, Катрин? — дебильно посмеиваясь, спросил он.
Судя по всему, Велесов действительно считал происходящее мало понятной, но то-о-очно безобидной шуткой. Серьезно? Я думала, ниже мне уже не опуститься. Ан нет, в его глазах я, видимо, полнейшая идиотка, раз он и вообразить не может, что заявление перед ним самое что ни на есть настоящее.
— Это заявление, Влад. На увольнение, — терпеливо ответила я и протянула ему ручку. — Будь добр, поставь на нем свою подпись.
Велесов был сбит с толку потоком мыслей, что дружно хлынули в его разум, напрочь вытаптывая те ромашки, которыми он заселил часть мозга, отвечающую за представление обо мне. Тем лучше, потому что он сразу стал таким послушным. Почти не отрывая взгляда от незнакомой женщины, сидящей на нем, он подписал в верхнем левом углу заветное для меня «не возражаю» и неуверенно вывел автограф.
Я получила все, что мне было нужно, а потому тотчас же слезла с этого разжалованного героя-любовника. Не обращая никакого внимания на пребывающего в ступоре Влада, я взяла с журнального столика отпитую на треть бутылку текилы и снова приложилась к ее прозрачному горлышку.
— Катрин… — только и промямлил он, вытаращив на меня глаза.
Как же хорошо, что алкоголь уже подействовал, а сейчас подействует еще лучше. Неверной поступью я вернулась в прихожую и сгребла платье с пола. Не претендуя на грациозность движений, я кое-как оделась, но застегнуть молнию на спине так и не смогла. Наср… Пофиг. Под конец этого театрального действия я схватила, как родную, бутылку и, перекинув туфли через плечо, неуверенной пошатывающейся походкой вышла в коридор. Так, и Влад, и моя прежняя жизнь навсегда остались в том занюханном номере. И самым страшным было то, что я, так старательно убегая от старого, совершенно не подумала о грядущем. Да наср…! Насрать! Об этом я подумаю, когда отболит мое сердце, когда оплачет оно искреннюю любовь, ставшую жалкой обидой в том гребаном кабинете.
Не успела я сделать нескольких шагов, как теперь меня ждало непреодолимое удивление. Небрежно подпирая стену, в коридоре стоял Зореслав. В его глазах только что погасли сомнение, испуг, злость. Когда он увидел меня растрепанную и пьяную, с размазанной по всему лицу помадой и в таком виде покидающую номер в отеле, он уже окончательно уверился в своих обо мне представлениях.
Злоба за то, что он снова стал свидетелем моего непотребного поведения, душила до слез. Однако я не могла позволить себе разрыдаться в такой сентиментальный момент. Это бы значило, что происходящее мне абсолютно не безразлично, верно? К чему эти глупые эмоции перед человеком, которого я так старательно от себя отваживала? Следуя этой логике, я снова запихала гордость подальше и выкрикнула со всей ненавистью к нему, к себе:
— Чего смотришь, будто впервые узрел меня настоящую?!
Мой истеричный смех собрал вокруг много свидетелей, но оставил равнодушным только его. В глазах окружающих читались разные эмоции: отвращение, изумление, насмешка и даже страх. В его глазах не было ничего. Зореслав бросил свой пустой взгляд на собравшихся из-за моих психов постояльцев и, взяв меня за руку, спокойно произнес:
— Прошу нас извинить.
Дальше он просто молча повел меня к лифтам и потом так же молча вез меня домой, а я все время пила в его машине. Мне не было нужды прикидываться святой, у меня не было желания оставаться сильной. Сегодня я окончательно потеряла веру в любовь и ее ко мне благосклонность.
— Так почему бы за это не выпить?! — истерично орала я, смеясь во все горло, им же глотая горечь слез. — Давай! Выпусти меня из этой чертовой тачки! Сегодня я не хочу быть одна!
