Вначале всё было спокойно, но потом Энейра, до того тихо рассказывающая Дари какую то сказку неожиданно осеклась, а потом и вовсе встала со своего места, сказав, что ей надо немедля покинуть святилище. Антар, памятуя наказ Остена, перегородил ей дорогу, но не тут-то было. Силы хрупкой и невысокой женщины словно бы удвоились – она оттолкнула от себя старого чующего так, точно он был семилетним мальчишкой, а когда Антар, пытаясь удержать Энейру, схватил её за руку, она ударила себя ножом.
- Я даже и не понял, как он у неё оказался, глава. Старый травнический нож - такой обычно служительницы Малики при себе держат. Я грешным делом подумал, что она меня им пырнёт, попытался его перехватить, а она у себя на руке кровь отворила, да и призвала слуг Седобородого. Где только она заговор такой слышала, я даже представить не могу. Вот, мол, Ловчие, в ваши пиршественные чаши горячая кровь, а вы за это угощение остановите ту руду, что вот-вот прольётся!
Как сказала то, так и повалилась без сознания. Я её едва подхватить успел! К алтарю ближе перенёс, кровь остановил да руку перевязал, но дозваться не могу. Видать, слишком далеко по запретным тропам ушла. А, может, я просто не тот человек, которого она услышать готова.
Олдер на это признание ничего не ответил. Его взгляд был прикован к Энейре: на перетянувшем руку полотне уже вновь проступила кровь, и её капли сейчас напоминали колдуну ягоды рябины. Может быть потому что, едва взглянув на них, тысячник ощутил на языке вязкую горечь грядущего поражения. Он сделал всё, что мог - выжал себя и дар досуха, а сейчас ему надо повторить это ещё раз, если он хочет вернуть Энри. И не важно, что сил больше нет. Ему просто надо это сделать… И он сделает – не впервой.
А вот то, что нить жизни лесовички уже истончилась до состояния едва ощутимой паутинки, было действительно скверно. Если видения той стороны окончательно запутают и уведут за собой душу Энейры, её будет уже не дозваться. Она навсегда останется там – призраком среди миражей, оставив в этот мире лишь свою оболочку. При должном уходе она, конечно, протянет некоторое время, но потом нить всё одно оборвётся и наступит смерть. Но это будет лишь в том случае, если он, Остен, опустит руки. А такого ещё не бывало.
Самое главное же сейчас – хоть немного стабилизировать состояние Энри – чтобы связь её души и тела внезапно не оборвалась.
Отогнав все сомнения, тысячник продолжил осмотр – более всего его интересовал сейчас ограничивающий колдовские силы Энейры ошейник, некогда светлый металл которого теперь потемнел, а на ощупь и вовсе оказался горячим. Плетение не только не смогло погасить вспышку дара, но и само оказалось искажено – похоже, в этом деле не обошлось без сил Седобородого, но сейчас Остену было не до хитросплетений магии Ловчих. Сила отката вполне могла причинить Энейре вред, да и сами руны больше не работали так, как это было задумано изначально. А, значит, ошейник необходимо снять…
Ну, а если быть честным самому перед собой, то от колдовской побрякушки лесовичку следовало освободить уже давно, но тысячник медлил, выгадывая лучшее время... Вот и выгадал, на свою голову - ошейник привлёк внимание Ловчего, и хотя предусмотреть это было невозможно, Остен полагал, что в случившемся виноват он, и только он. Что ж, видимо, пришло время сполна платить по накопившимся счетам – подумав так, он, упрямо мотнув головой, положил ладонь на ошейник и тихо прочёл заклятие отмены.
Как только с губ Олдера сорвался последний слог, металлическое кольцо с тихим звоном разломилось на две половины – тысячник немедля отбросил в сторону оказавшийся бесполезным артефакт и осторожно забрал у Антара всё ещё находящуюся без сознания женщину. Скользнул пальцами по её шее и ключицам, уже готовясь к самому худшему, но в этот раз, похоже, всё обошлось – об ошейнике напоминала лишь полоска слегка покрасневшей кожи.
- Папа? – Дари, всё это время внимательно следящий за каждым движением отца, теперь смотрел на Остена с настоящей мольбой, но тому пока нечем было его утешить. Нет, после снятия ошейника состояние лесовички сразу стало заметно улучшаться – искажённое плетение более не мешало нормальному току сил в её теле, да только для возвращения души этого было недостаточно.
- Антар прав - душа Энри сейчас слишком далеко. Чтобы её вернуть, надо не просто найти её на грани, а убедить вернуться, напомнить ей о том, что действительно дорого. Я попытаюсь её дозваться, но ничего обещать не могу.
Признаться в собственном бессилии родному сыну было нелегко, но ложь во спасение была бы сейчас хуже во сто крат. Да и Дари наверняка бы её учуял – в способностях своего сына Олдер не сомневался.
Дари же некоторое время молчал, словно обдумывая отцовский ответ, а потом согласно кивнул головой и спросил:
- Я могу помочь, папа. Как надо правильно позвать Энри?
- Если действительно хочешь помочь, Дари, то помолись лучше Мечнику – пусть его огонь в нужный час осветит мне и Энри тропу назад. – В этот раз ответ Остена прозвучал резковато. Может быть потому, что на миг у него в голове таки мелькнула таки подлая мыслишка о том, что ребёнка Энейра услышала бы быстрее и восприняла бы много лучше, чем его - уже попортившего ей немало крови. Вот только не Дари был повинен в случившемся, не ему следовало за это и отвечать.
- Я помолюсь, папа, и за тебя, и за неё, - если резкость отца и зацепила мальчика, он этого не показал. Лишь коснулся неподвижной ладони лесовички, а потом встал и направился к статуе Мечника. Опустился на колени и, склонив голову, начал тихо шептать молитву. Всего через несколько вздохов горящее перед статуей пламя затрещало и потянулось вверх, словно отзываясь на слова Дари, а Остен, украдкой взглянув на сына, обратился к Антару.
- Перевяжи мне и Энри руки. На семь узлов, как полагается.
Антар согласно кивнул, но, обернув алой нитью запястья тысячника и лесовички, не стал тут же вязать первый узел, а тихо произнёс:
- Это рискованно, глава. Сил у тебя сейчас почти нет, а двоих сразу мне уже не вытянуть.
- А ты и не тяни, просто держи тропу открытой. А со всем остальным я справлюсь.- Глядя на обеспокоенное лицо Антара, Олдер недовольно дёрнул плечом, а Чующий вздохнул, но больше не проронил ни слова. Видимо понял, что спорить с тысячником бесполезно. Олдер же, дождавшись, когда будет завязан последний, седьмой узел, ещё раз взглянул на осунувшееся лицо Энейры и закрыл глаза.
С этого мгновения для тысячника перестало существовать и святилище, и собственная усталость, и вздыхающий рядом Антар – теперь в мире существовала лишь Энейра. Он вслушивался в её дыхание, ощущал под пальцами биение её сердца чувствовал тонкую нить жизни, что протянулась куда-то в бесконечные сумерки той стороны… Постепенно дыхание самого тысячника выровнялось, и даже сердце, казалось, стало биться в такт сердцу лесовички - казалось ещё немного, и он сможет увидеть её глазами, но этого не произошло. Зато тысячник смог разглядеть среди сумерек ярко блеснувшую точку и устремился к ней.
В первые мгновения всё смешалось – жуткий холод Троп и видение унылых, укрытых белой дымкой тумана, равнин; бездонная чаша неба с поменявшимися местами созвездиями и чёрный зев бездонных лабиринтов Аркоса, но потом, в одно мгновение, жуткая карусель остановилась, точно по волшебству, и Олдер обнаружил себя стоящим посреди невзрачного, окутанного вечными сумерками переулка. Его дома и брусчатка, казалось, были созданы из грязного, серого тумана – то и дело они колебались, постоянно меняя очертания, но одно в этом месте оставалось неизменным – всепроникающий, удушливый запах гари.
Остен замер, пытаясь понять, куда его занесло – смутная догадка брезжила на самом краешке сознания, но постоянно плывущее очертания города сбивали его с толку. А потом он, повинуясь внезапно осенившему его наитию, резко обернулся назад, и увидел лавку с игрушками. И хотя слепленные из дыма и тумана личики кукол казались серыми, улыбка на их губах была именно той горькой усмешкой, что навсегда врезалась ему в память. Изменчивая Грань воссоздала для лесовички (а теперь и для него) сожжённый дотла Реймет!
Во рту внезапно стало не только горько, но и мерзко – и от осознания того, что сейчас видит и ощущает Энри, и от собственных воспоминаний, но колдовской силой миражи было не разогнать, и потому тысячник, выдохнув сквозь зубы, направился вперёд. На окружающие его дома он больше не смотрел, руководствуясь лишь слабым ощущением тепла на руке – здесь и сейчас до странности бледной, но всё ещё перевязанной алой даже в этом зыбком мире нитью.
Ощущение тепла то усиливалось, то ослабевало, и тогда Олдер понимал, что забрёл не туда, а Реймет вокруг него менялся с каждым следующим шагом. Целые дома внезапно обращались в руины, чтоб уже со следующим биением сердца восстать из пепла в прежнем виде. Времена года смешивались – лето соседствовало с зимой, а осень и вовсе сливалась с весной, а большинство появляющихся на улицах призрачного Реймета людских силуэтов и вовсе проходили мимо Олдера так, словно он был пустым местом.
Бесконечное блуждание по улицам и переулкам утомляло тысячника всё больше и больше – Грань потихоньку, исподволь тянула из него все жизненные соки, но отступить назад он не мог, да и нить на его руке постепенно налилась жаром, а это был верный признак того, что душа Энейры рядом. Ну, а когда перед тысячником появился дом, на входных дверях которого застыли искусно вырезанные тонконогие олени, Олдер понял, что добрался-таки до места, в котором находится душа лесовички.
Отогнав ненужные воспоминания, Олдер толкнул створки и вошёл внутрь – он был готов к самым душераздирающим картинам, но реальность оказалась намного страшнее воображения. Нет, в доме не было ни трупов, ни гари, ни ползущего по стенам огня, ни творящего бесчинства Лемейра с дружками, но от чинно сидевшей в зале семьи призраков веяло таким мертвящим холодом, что тысячнику действительно стало не по себе.
На свое счастье, Остен видел их несколько размыто, а вот то, что чувствовала, глядя на них, Энейра, было сложно представить. Она сидела у окна – между молодой, привлекательной женщиной и совсем ещё юной девицей и задумчиво смотрела на пяльцы с уже размеченной канвой вышивки. В руках Энри поблёскивала игла, и Остен каким то шестым чувством понял, что как только лесовичка сделает первый стежок, её будет уже не вернуть – она сольётся с окружающими её тенями, навсегда став одним из населяющих грань призраков.
- Энри, нам пора. - Олдер сделал всё, чтобы его голос прозвучал как можно мягче, но все его старания пропали в пустую. Лесовичка, похоже, даже не услышала его, но при этом сразу откликнулась на замечание молодой женщины, что уже заканчивала натянутую перед ней на большие пяльцы вышивку.
- Энейра, дитя моё, где твоё старание?
- Мне не нравится канва, - лесовичка нахмурилась, но взгляд от разметочных линий она не оторвала. – Зачем пускать на розы столько золотой нити? Почему мы не можем вышить настоящие садовые цветы?
- Потому что это – подарок нашим будущим родственницам, дочка. А они, в отличие от нас, проводят в столице много времени. Рябина или мелкие садовые розы вряд ли будут оценены семейством Бражовец по достоинству – при княжеском дворе любят пышность и богатство.
- Если ты не хочешь вышивать цветы, то можешь заняться беркутом. Но это, по-моему, ещё скучнее, да и работа монотонней. - Молодая девица повернула к Энейре свои пяльцы, и лесовичка снова застыла, напряжённо всматриваясь в узор. Морщинка меж её бровей обозначилась ещё резче – похоже, она ощущала неправильность творящегося вокруг неё действа, но всё ещё не могла порвать плотно окутавшую её паутину мороков и иллюзий.
- Хватит вам, болтушки. Мне страшно даже представить, что Ведена, вышивая платок для вашего брата, ведёт себя так же скверно! - Старшая женщина сердито стукнула ладонью по колену, а Олдер, решив, что услышал и увидел уже достаточно, шагнул вперёд и крепко перехватил запястье Энейры. Та вздрогнула, точно просыпаясь, и удивлённо взглянула на тысячника.
- Амэнец? Откуда ты здесь взялся?
- Неужто мне опять не рады? – он позволил себе привычную кривоватую улыбку, после чего ещё крепче ухватился за запястье лесовички. - Пойдём, Энейра. Твоё общение с призраками и так уже зашло слишком далеко.
- Призраками? - На какой-то миг лицо лесовички стало совсем детским, и она потерянно посмотрела в сторону стола, за которым сидели тени незнакомого Олдеру юноши и Мартиара Ирташа.
- Они - миражи, Энри, И ты сама это прекрасно знаешь. – Остен, повернувшись так, чтобы закрыть спиною от взгляда Энейры, призрака Мартиара, аккуратно притянул лесовичку к себе. – Они просто прошлое…
- Стой! – голос молодой женщины, ещё несколько мгновений назад такой напевный и тягучий, теперь больше всего напоминал хриплое вороне карканье. – Твоё место здесь, Энейра! Ты должна остаться с семьёй!
Пол под ногами тысячника неожиданно выгнулся горбом, а лесовичка, углядев что-то за его спиной, испуганно вскрикнула. Остен не стал оглядываться, лишь крепче сжал в объятиях Энейру. И вовремя. Вокруг взметнулось пламя, от которого шёл не призрачный, а вполне настоящий жар.
Олдер, почуяв укусы сыплющихся на него со всех сторон искр, без лишних слов подхватил лесовичку на руки:
- Закрой глаза и держись за меня. Сейчас будет жарко.
Но Энейра в ответ лишь протестующе мотнула головой и попыталась высвободиться.
- Тебе нельзя здесь оставаться. Дари...
- Ждёт нас двоих. И мы не станем его разочаровывать, правда? – не став выслушивать дальнейшие возражения, Олдер искоса глянул на жуткие, объятые огнём тени, в которые превратились обитатели призрачной комнаты, и покрепче ухватил свой бесценный груз. Лесовичка больше не сопротивлялась. Всхлипнув, она всё же прижалась к Остену, обхватив руками его шею, и на миг тысячнику показалось, что он слышит, как бьётся её сердце - слишком часто, неровно, точно захлёбываясь в невидимой глазу гонке - вот только времени на успокоение больше не было.
Алая нить жгла запястье Олдера огнём, недвусмысленно намекая на то, что отпущенное тысячнику время уже на исходе, да и сам он ощущал, как деревенеют суставы и слабнут колени. Грань не хотела отпускать свою добычу просто так, но спасительный проход всё ещё был открыт. Тысячник видел его особенным внутренними взором, и потому уверенно шагнул вперёд – прямо сквозь дым и пламя. Но и миражи в тот же миг обрели ещё большую реальность. В нос Остену немедля ударил запах паленой плоти, под ногами угрожающе заскрипели обугленные ступени лестницы на первый этаж, а в полу куртки вцепились чьи-то обожжённые пальцы.
- Куда же ты, амэнец? Всё равно не успеешь – оставайся с нами!!!
Клекочущий хриплый голос вряд ли мог принадлежать человеку, но Остен не собирался ни вступать в пустопорожние беседы, ни тратить на них остатки времени и сил, а потому сделал ещё один шаг вперёд. Пальцы невидимого преследователя разжались, но зато начали тлеть подошвы сапог, а перемотанное алой нитью запястье неожиданно пронзила острая боль – Грань изо всех сил пыталась разорвать невидимую связь и оставить себе хотя бы часть слишком сильно сопротивляющейся добычи.
- Я даже и не понял, как он у неё оказался, глава. Старый травнический нож - такой обычно служительницы Малики при себе держат. Я грешным делом подумал, что она меня им пырнёт, попытался его перехватить, а она у себя на руке кровь отворила, да и призвала слуг Седобородого. Где только она заговор такой слышала, я даже представить не могу. Вот, мол, Ловчие, в ваши пиршественные чаши горячая кровь, а вы за это угощение остановите ту руду, что вот-вот прольётся!
Как сказала то, так и повалилась без сознания. Я её едва подхватить успел! К алтарю ближе перенёс, кровь остановил да руку перевязал, но дозваться не могу. Видать, слишком далеко по запретным тропам ушла. А, может, я просто не тот человек, которого она услышать готова.
Прода от 03.01.2022, 21:02
Олдер на это признание ничего не ответил. Его взгляд был прикован к Энейре: на перетянувшем руку полотне уже вновь проступила кровь, и её капли сейчас напоминали колдуну ягоды рябины. Может быть потому что, едва взглянув на них, тысячник ощутил на языке вязкую горечь грядущего поражения. Он сделал всё, что мог - выжал себя и дар досуха, а сейчас ему надо повторить это ещё раз, если он хочет вернуть Энри. И не важно, что сил больше нет. Ему просто надо это сделать… И он сделает – не впервой.
А вот то, что нить жизни лесовички уже истончилась до состояния едва ощутимой паутинки, было действительно скверно. Если видения той стороны окончательно запутают и уведут за собой душу Энейры, её будет уже не дозваться. Она навсегда останется там – призраком среди миражей, оставив в этот мире лишь свою оболочку. При должном уходе она, конечно, протянет некоторое время, но потом нить всё одно оборвётся и наступит смерть. Но это будет лишь в том случае, если он, Остен, опустит руки. А такого ещё не бывало.
Самое главное же сейчас – хоть немного стабилизировать состояние Энри – чтобы связь её души и тела внезапно не оборвалась.
Отогнав все сомнения, тысячник продолжил осмотр – более всего его интересовал сейчас ограничивающий колдовские силы Энейры ошейник, некогда светлый металл которого теперь потемнел, а на ощупь и вовсе оказался горячим. Плетение не только не смогло погасить вспышку дара, но и само оказалось искажено – похоже, в этом деле не обошлось без сил Седобородого, но сейчас Остену было не до хитросплетений магии Ловчих. Сила отката вполне могла причинить Энейре вред, да и сами руны больше не работали так, как это было задумано изначально. А, значит, ошейник необходимо снять…
Ну, а если быть честным самому перед собой, то от колдовской побрякушки лесовичку следовало освободить уже давно, но тысячник медлил, выгадывая лучшее время... Вот и выгадал, на свою голову - ошейник привлёк внимание Ловчего, и хотя предусмотреть это было невозможно, Остен полагал, что в случившемся виноват он, и только он. Что ж, видимо, пришло время сполна платить по накопившимся счетам – подумав так, он, упрямо мотнув головой, положил ладонь на ошейник и тихо прочёл заклятие отмены.
Как только с губ Олдера сорвался последний слог, металлическое кольцо с тихим звоном разломилось на две половины – тысячник немедля отбросил в сторону оказавшийся бесполезным артефакт и осторожно забрал у Антара всё ещё находящуюся без сознания женщину. Скользнул пальцами по её шее и ключицам, уже готовясь к самому худшему, но в этот раз, похоже, всё обошлось – об ошейнике напоминала лишь полоска слегка покрасневшей кожи.
- Папа? – Дари, всё это время внимательно следящий за каждым движением отца, теперь смотрел на Остена с настоящей мольбой, но тому пока нечем было его утешить. Нет, после снятия ошейника состояние лесовички сразу стало заметно улучшаться – искажённое плетение более не мешало нормальному току сил в её теле, да только для возвращения души этого было недостаточно.
- Антар прав - душа Энри сейчас слишком далеко. Чтобы её вернуть, надо не просто найти её на грани, а убедить вернуться, напомнить ей о том, что действительно дорого. Я попытаюсь её дозваться, но ничего обещать не могу.
Признаться в собственном бессилии родному сыну было нелегко, но ложь во спасение была бы сейчас хуже во сто крат. Да и Дари наверняка бы её учуял – в способностях своего сына Олдер не сомневался.
Дари же некоторое время молчал, словно обдумывая отцовский ответ, а потом согласно кивнул головой и спросил:
- Я могу помочь, папа. Как надо правильно позвать Энри?
- Если действительно хочешь помочь, Дари, то помолись лучше Мечнику – пусть его огонь в нужный час осветит мне и Энри тропу назад. – В этот раз ответ Остена прозвучал резковато. Может быть потому, что на миг у него в голове таки мелькнула таки подлая мыслишка о том, что ребёнка Энейра услышала бы быстрее и восприняла бы много лучше, чем его - уже попортившего ей немало крови. Вот только не Дари был повинен в случившемся, не ему следовало за это и отвечать.
- Я помолюсь, папа, и за тебя, и за неё, - если резкость отца и зацепила мальчика, он этого не показал. Лишь коснулся неподвижной ладони лесовички, а потом встал и направился к статуе Мечника. Опустился на колени и, склонив голову, начал тихо шептать молитву. Всего через несколько вздохов горящее перед статуей пламя затрещало и потянулось вверх, словно отзываясь на слова Дари, а Остен, украдкой взглянув на сына, обратился к Антару.
- Перевяжи мне и Энри руки. На семь узлов, как полагается.
Антар согласно кивнул, но, обернув алой нитью запястья тысячника и лесовички, не стал тут же вязать первый узел, а тихо произнёс:
- Это рискованно, глава. Сил у тебя сейчас почти нет, а двоих сразу мне уже не вытянуть.
- А ты и не тяни, просто держи тропу открытой. А со всем остальным я справлюсь.- Глядя на обеспокоенное лицо Антара, Олдер недовольно дёрнул плечом, а Чующий вздохнул, но больше не проронил ни слова. Видимо понял, что спорить с тысячником бесполезно. Олдер же, дождавшись, когда будет завязан последний, седьмой узел, ещё раз взглянул на осунувшееся лицо Энейры и закрыл глаза.
С этого мгновения для тысячника перестало существовать и святилище, и собственная усталость, и вздыхающий рядом Антар – теперь в мире существовала лишь Энейра. Он вслушивался в её дыхание, ощущал под пальцами биение её сердца чувствовал тонкую нить жизни, что протянулась куда-то в бесконечные сумерки той стороны… Постепенно дыхание самого тысячника выровнялось, и даже сердце, казалось, стало биться в такт сердцу лесовички - казалось ещё немного, и он сможет увидеть её глазами, но этого не произошло. Зато тысячник смог разглядеть среди сумерек ярко блеснувшую точку и устремился к ней.
В первые мгновения всё смешалось – жуткий холод Троп и видение унылых, укрытых белой дымкой тумана, равнин; бездонная чаша неба с поменявшимися местами созвездиями и чёрный зев бездонных лабиринтов Аркоса, но потом, в одно мгновение, жуткая карусель остановилась, точно по волшебству, и Олдер обнаружил себя стоящим посреди невзрачного, окутанного вечными сумерками переулка. Его дома и брусчатка, казалось, были созданы из грязного, серого тумана – то и дело они колебались, постоянно меняя очертания, но одно в этом месте оставалось неизменным – всепроникающий, удушливый запах гари.
Остен замер, пытаясь понять, куда его занесло – смутная догадка брезжила на самом краешке сознания, но постоянно плывущее очертания города сбивали его с толку. А потом он, повинуясь внезапно осенившему его наитию, резко обернулся назад, и увидел лавку с игрушками. И хотя слепленные из дыма и тумана личики кукол казались серыми, улыбка на их губах была именно той горькой усмешкой, что навсегда врезалась ему в память. Изменчивая Грань воссоздала для лесовички (а теперь и для него) сожжённый дотла Реймет!
Во рту внезапно стало не только горько, но и мерзко – и от осознания того, что сейчас видит и ощущает Энри, и от собственных воспоминаний, но колдовской силой миражи было не разогнать, и потому тысячник, выдохнув сквозь зубы, направился вперёд. На окружающие его дома он больше не смотрел, руководствуясь лишь слабым ощущением тепла на руке – здесь и сейчас до странности бледной, но всё ещё перевязанной алой даже в этом зыбком мире нитью.
Ощущение тепла то усиливалось, то ослабевало, и тогда Олдер понимал, что забрёл не туда, а Реймет вокруг него менялся с каждым следующим шагом. Целые дома внезапно обращались в руины, чтоб уже со следующим биением сердца восстать из пепла в прежнем виде. Времена года смешивались – лето соседствовало с зимой, а осень и вовсе сливалась с весной, а большинство появляющихся на улицах призрачного Реймета людских силуэтов и вовсе проходили мимо Олдера так, словно он был пустым местом.
Бесконечное блуждание по улицам и переулкам утомляло тысячника всё больше и больше – Грань потихоньку, исподволь тянула из него все жизненные соки, но отступить назад он не мог, да и нить на его руке постепенно налилась жаром, а это был верный признак того, что душа Энейры рядом. Ну, а когда перед тысячником появился дом, на входных дверях которого застыли искусно вырезанные тонконогие олени, Олдер понял, что добрался-таки до места, в котором находится душа лесовички.
Отогнав ненужные воспоминания, Олдер толкнул створки и вошёл внутрь – он был готов к самым душераздирающим картинам, но реальность оказалась намного страшнее воображения. Нет, в доме не было ни трупов, ни гари, ни ползущего по стенам огня, ни творящего бесчинства Лемейра с дружками, но от чинно сидевшей в зале семьи призраков веяло таким мертвящим холодом, что тысячнику действительно стало не по себе.
На свое счастье, Остен видел их несколько размыто, а вот то, что чувствовала, глядя на них, Энейра, было сложно представить. Она сидела у окна – между молодой, привлекательной женщиной и совсем ещё юной девицей и задумчиво смотрела на пяльцы с уже размеченной канвой вышивки. В руках Энри поблёскивала игла, и Остен каким то шестым чувством понял, что как только лесовичка сделает первый стежок, её будет уже не вернуть – она сольётся с окружающими её тенями, навсегда став одним из населяющих грань призраков.
- Энри, нам пора. - Олдер сделал всё, чтобы его голос прозвучал как можно мягче, но все его старания пропали в пустую. Лесовичка, похоже, даже не услышала его, но при этом сразу откликнулась на замечание молодой женщины, что уже заканчивала натянутую перед ней на большие пяльцы вышивку.
- Энейра, дитя моё, где твоё старание?
- Мне не нравится канва, - лесовичка нахмурилась, но взгляд от разметочных линий она не оторвала. – Зачем пускать на розы столько золотой нити? Почему мы не можем вышить настоящие садовые цветы?
- Потому что это – подарок нашим будущим родственницам, дочка. А они, в отличие от нас, проводят в столице много времени. Рябина или мелкие садовые розы вряд ли будут оценены семейством Бражовец по достоинству – при княжеском дворе любят пышность и богатство.
- Если ты не хочешь вышивать цветы, то можешь заняться беркутом. Но это, по-моему, ещё скучнее, да и работа монотонней. - Молодая девица повернула к Энейре свои пяльцы, и лесовичка снова застыла, напряжённо всматриваясь в узор. Морщинка меж её бровей обозначилась ещё резче – похоже, она ощущала неправильность творящегося вокруг неё действа, но всё ещё не могла порвать плотно окутавшую её паутину мороков и иллюзий.
- Хватит вам, болтушки. Мне страшно даже представить, что Ведена, вышивая платок для вашего брата, ведёт себя так же скверно! - Старшая женщина сердито стукнула ладонью по колену, а Олдер, решив, что услышал и увидел уже достаточно, шагнул вперёд и крепко перехватил запястье Энейры. Та вздрогнула, точно просыпаясь, и удивлённо взглянула на тысячника.
- Амэнец? Откуда ты здесь взялся?
- Неужто мне опять не рады? – он позволил себе привычную кривоватую улыбку, после чего ещё крепче ухватился за запястье лесовички. - Пойдём, Энейра. Твоё общение с призраками и так уже зашло слишком далеко.
- Призраками? - На какой-то миг лицо лесовички стало совсем детским, и она потерянно посмотрела в сторону стола, за которым сидели тени незнакомого Олдеру юноши и Мартиара Ирташа.
- Они - миражи, Энри, И ты сама это прекрасно знаешь. – Остен, повернувшись так, чтобы закрыть спиною от взгляда Энейры, призрака Мартиара, аккуратно притянул лесовичку к себе. – Они просто прошлое…
- Стой! – голос молодой женщины, ещё несколько мгновений назад такой напевный и тягучий, теперь больше всего напоминал хриплое вороне карканье. – Твоё место здесь, Энейра! Ты должна остаться с семьёй!
Пол под ногами тысячника неожиданно выгнулся горбом, а лесовичка, углядев что-то за его спиной, испуганно вскрикнула. Остен не стал оглядываться, лишь крепче сжал в объятиях Энейру. И вовремя. Вокруг взметнулось пламя, от которого шёл не призрачный, а вполне настоящий жар.
Прода от 18.01.2022, 20:09
Олдер, почуяв укусы сыплющихся на него со всех сторон искр, без лишних слов подхватил лесовичку на руки:
- Закрой глаза и держись за меня. Сейчас будет жарко.
Но Энейра в ответ лишь протестующе мотнула головой и попыталась высвободиться.
- Тебе нельзя здесь оставаться. Дари...
- Ждёт нас двоих. И мы не станем его разочаровывать, правда? – не став выслушивать дальнейшие возражения, Олдер искоса глянул на жуткие, объятые огнём тени, в которые превратились обитатели призрачной комнаты, и покрепче ухватил свой бесценный груз. Лесовичка больше не сопротивлялась. Всхлипнув, она всё же прижалась к Остену, обхватив руками его шею, и на миг тысячнику показалось, что он слышит, как бьётся её сердце - слишком часто, неровно, точно захлёбываясь в невидимой глазу гонке - вот только времени на успокоение больше не было.
Алая нить жгла запястье Олдера огнём, недвусмысленно намекая на то, что отпущенное тысячнику время уже на исходе, да и сам он ощущал, как деревенеют суставы и слабнут колени. Грань не хотела отпускать свою добычу просто так, но спасительный проход всё ещё был открыт. Тысячник видел его особенным внутренними взором, и потому уверенно шагнул вперёд – прямо сквозь дым и пламя. Но и миражи в тот же миг обрели ещё большую реальность. В нос Остену немедля ударил запах паленой плоти, под ногами угрожающе заскрипели обугленные ступени лестницы на первый этаж, а в полу куртки вцепились чьи-то обожжённые пальцы.
- Куда же ты, амэнец? Всё равно не успеешь – оставайся с нами!!!
Клекочущий хриплый голос вряд ли мог принадлежать человеку, но Остен не собирался ни вступать в пустопорожние беседы, ни тратить на них остатки времени и сил, а потому сделал ещё один шаг вперёд. Пальцы невидимого преследователя разжались, но зато начали тлеть подошвы сапог, а перемотанное алой нитью запястье неожиданно пронзила острая боль – Грань изо всех сил пыталась разорвать невидимую связь и оставить себе хотя бы часть слишком сильно сопротивляющейся добычи.
