С этого самого дня холодная красавица перестала для него существовать, а я, оставшись первым и единственным, так и не решился воспользоваться плодами незаслуженной победы. В итоге, всего через пару месяцев, Либена стала женой пожилого Квестара...
Я рассказал тебе всё это, Энейра, вовсе не для того, чтобы потешить твоё любопытство. Я просто хочу, чтобы ты поняла — если Ставгар совершил подобное сумасбродство, будучи уже разочарованным, то ради тебя он решится и на откровенное безумие. В твоей власти не допустить этого, Энейра. Пойми.
Теперь уже пришёл мой черёд опускать глаза.
— Я ничего не могу обещать тебе, Славрад...
Владетель же, поняв, что никакого утвердительного ответа ему от меня не добиться, с трудом встал из-за стола и сухо заметил.
— Я не прошу у тебя обещаний, дочь Мартиара Ирташа! Лишь сочувствия... Жрицы Малики должны быть милосердны, разве не так?
Сказав это, он ушёл, оставив меня наедине со своими мыслями, а всего через несколько часов меня вызвала к себе Матерь Вериника — наш разговор со Славрадом не прошёл мимо внимания жриц.
В этот раз Старшая не стала ходить вокруг да около, а сразу осведомилась, зачем Владетелю понадобилось со мною говорить. Понимая, что она, если и не знает, то догадывается о сути нашей беседы со Славрадом, я рассказала Матери Веринике, лишь о его обеспокоенности создавшимся положением, не вдаваясь в особые подробности той действительно нелёгкой беседы.
Старшая выслушала меня, молча, но по её хмурому лицу было ясно, что произошедшее ей совсем не нравится. Когда же я закончила свой рассказ, она, задав ещё пару вопросов, покачала головой.
— Вот уж чего я действительно не ожидала, так это таких вот посещений. Славрад действительно с трудом стоит на ногах, но за то немногое время, что ему выпало у нас провести, не только смутил твой покой, но и успел вскружить головы двум младшим жрицам. И, боюсь, это только начало!
Я на миг опустила глаза, но, приняв решение, вскинула голову и посмотрела прямо в глаза Матери Веринике.
— Вы очень помогли мне, Матушка, но если моё пребывание здесь не идёт Дельконе на пользу, я немедля покину эти стены.
Я произнесла это совсем негромко, но Старшая, тут же, подняла свою маленькую, сухую ладонь в предостерегающем жесте.
— Тише, Энейра… Никто не гонит тебя и Делькона всегда будет тебе защитой и опорой, но в связи с последними событиями я должна кое-что предпринять, и мои действия будут напрямую зависеть от твоего решения. — Матерь на миг замолчала, подчёркивая важность только что произнесённых ею слов, и, убедившись, что я восприняла их, как должно, спросила. — Скажи, ты уже задумывалась о своём будущем?.. Вернее, что тебя сейчас привлекает больше — повторное замужество или служение Малике?
В этот раз я непозволительно долго медлила с ответом — именно потому, что его не было. Мне было трудно представить кого-либо на месте Ирко. Что же до Бжестрова, то после разговора с Владетелем во мне начало укрепляться нехорошее подозрение, что сближение между мною и Ставгаром может оказаться для него роковым. С участью жрицы всё обстояло не лучше — характером я, видно, удалась в прабабку, и потому слишком хорошо понимала, что толстые стены Дельконы не только защищают, но и отгораживают меня от мира. К тому же, я в своей жизни привыкла выражать своё мнение больше действием, чем словами, и потому в Дельконе для меня был открыт лишь один путь — лекарки и травницы, но никак не Старшей или Наставницы.
Последние соображения я и высказала, добавив, что обучение с удовольствием бы продолжила, но, ни жрицей, ни женой я себя не вижу — по крайней мере, сейчас. Матерь же, выслушав такой, казалось бы, неутешительный для неё ответ, не высказала даже тени недовольства, и лишь задумчиво покачала головой.
— Я живу намного дольше, а потому вижу всё немного по-иному, Энейра, смерть мужа глубоко ранила тебя, но даже такая рана со временем зарубцуется — вполне возможно, что ты, встретив достойного тебя человека, ещё захочешь создать свой семейный очаг и родить детей. Скажу сразу — я не вижу в этом ничего предосудительного, ибо участь жены и матери, терпеливое взращивание новой жизни, и есть наше постоянное женское служение Малике.
Что же до Храма… Открывшийся в тебе дар очень глубок, и ты ещё сама не осознала всех его граней. В Дельконе с давних пор, краеугольным камнем была медицина, но, думаю, тебе будет полезно ознакомиться и с другой стороной накопленных нашими сёстрами знаний. Я хочу отправить тебя в Мэлдин… Так амэнцы переименовали не так давно принадлежащий Крейгу Доржек…
При упоминании об амэнцах, моя спина невольно распрямилась, а кулаки сжались…
— Вы хотите отправить меня в Амэн, Матушка? — я изо всех сил старалась говорить спокойно, но слова выдали меня сами собой. — Зачем?
Матерь Вериника ответила мне тихой улыбкой.
— Хотя Доржек изменил своё название, его, большей частью, по-прежнему населяют наши бывшие соотечественники, а тамошние жрицы сохранили старые связи. Кроме того, их знания касаются в первую очередь не медицины, а ментальной магии. И насколько я могу судить, это не только защита! Думаю, тебе будет небезынтересно перенять их опыт, особенно, с учетом того, что ты испытала на себе.
К концу её монолога мне окончательно удалось совладать с собой.
— Вы правы, Матушка… Я никогда не забуду своего столкновения с колдуном, но дело ведь не только в моём обучении?
На этот вопрос Старшая лишь устало прикрыла глаза.
— Когда ты будешь лучше осознавать свои способности, Энейра, то и будущность твоя уже не будет скрыта таким мраком и тебе легче станет найти свою дорогу. Кроме того, твоё отсутствие охладит головы как Бжестрову, так и его другу — надеюсь, они перестанут нарушать покой Дельконы.
Что же, примерно это я и ожидала услышать!.. Поднявшись из кресла, я склонилась перед Матерью.
— Я могу идти, Матушка?
Старшая вновь слабо улыбнулась.
— Ступай. И начинай готовиться к отъезду. Уже сегодня я займусь письмами к Матери Ольжане!
Олдер
Навестив свои южные имения и едва не доведя тамошних управляющих до заикания повальной проверкой всего и вся, Олдер, решив, что соглядатаи Владыки уже получили достаточно пищи для донесений, наконец-то направился туда, куда поехал бы с самого начала, если бы был свободен в своих поступках и чувствах. "Серебряные Тополя" — его крейговское имение, его дом, выстроенный исключительно для себя и под себя, его маленькая личная крепость, в которой среди доверенных, уже не раз испытанных людей живет его сын...
Этим летом Дари так и не удалось вывести к морю, которое ему так нравится, но ничего — в следующем году они с малышом все наверстают... Подумав об этом, Олдер тут же сердито тряхнул головой, невовремя вспомнив, что тоже самое он уже обещал сам себе в прошлом году, и, значит, теперь задолжал Дари уже два лета...
А если уж совсем начистоту, то жизнь сына проходит как-то мимо него, да и лицо собственного ребенка он видит гораздо реже, чем рожи "Карающих" — служба Арвигену с каждым годом отнимала все больше времени и сил, которые, как выяснилось, отнюдь не бесконечны!..
Мысли о Владыке и, соответственно, о данном им поручении отнюдь не улучшали и так мрачноватого настроения Олдера — после всего произошедшего он чувствовал себя измотанным и опустошенным, почти стариком… А тут еще и последнюю треть пути ему пришлось совершать под зарядившими, словно бы назло, дождями. Дороги раскисли, намокшую, тяжёлую от грязи и впитавшейся влаги одежду едва удавалось отчистить и просушить за ночь...
Но последней каплей для Остена стали не унылые, насквозь пропитанные кухонным чадом, постоялые дворы, а ожидание парома — невзирая на уговоры слуг, Олдер не ушёл в укрытие, а провел несколько часов на продуваемом северным ветром берегу. Кутаясь от холодных дождевых капель в дорожный плащ, он неотрывно смотрел на грязно-серую, полную мусора воду, на тонущий в белесой мороси берег, и чувствовал, как где-то глубоко внутри него начинает медленно вскипать ярость — вот так, капля за каплей, время и уходит, и для общения с сыном у него опять останется лишь жалкая горстка часов. Эта непонятная злость и привела, наконец, к тому, что когда Олдер оказался на противоположной стороне, он отправился не на ближайший постоялый двор, чтобы хоть немного согреться и обсохнуть, а погнал коня по направлению к своему поместью. Немногочисленное сопровождение без слов последовало за ним — слуги уже успели на собственной шкуре убедиться, что лучше уж скачка под дождём и в грязи, чем мрачное, с каждой минутой растущее недовольство хозяина!..
Но, несмотря на бешеную скачку, в "Серебряные Тополя" Олдер все равно прибыл уже затемно — вестника впереди себя он не посылал, так что его приезд стал полной неожиданностью для обитателей имения. Остен же, глядя на закручивающуюся вокруг него привычную людскую суету, лишь зубами скрипнул — сбросив вконец промокший и измаранный грязью плащ на руки одному из слуг, он оправил дорожную куртку из бурой шерсти, и направился в комнаты к сыну.
Дари еще не спал — стоя на коленях, он, глядя на теплящуюся свечу, проговаривал под надзором Илара положенные вечерние молитвы.
— Да сохранит Мечник от стали и дарует победу, да верну… — на этом месте Дари на миг запнулся, но тут же поправился. Илар даже шикнуть на него не успел. — Да возвернутся войска с победой. Да благословит Седобородый их пути и подарит лёгкий жребий проливающим кровь за Амэн…
Застыв в тёмном дверном проёме, пока что не замеченный обитателями комнаты, Олдер, неотрывно смотрел на сына. Дари не только ничуть не вырос за эти месяцы, но даже словно бы исхудал — тёмные глаза стали ещё больше, кожа на лице казалась совсем восковой, а затянутая в тёмную ткань фигура ребёнка выглядела ломкой и беззащитной. Олдер зло сжал челюсти: он, признанный всеми лучшим воином Амэна, на самом деле — непутёвый родитель и никчемный колдун, который даже не может…
— Папа?!! — Дари, словно бы почувствовав взгляд отца, обернулся — его лицо немедля осветилось радостью так, точно внутри у него ярко вспыхнула свеча.
— Господин! — руки Илара мелко задрожали, а Олдер, шагнув в комнату, опустился на колени рядом с не успевшим ещё подняться со своего места сыном, и продолжил чуть простуженным голосом:
— Да защитит Лучница их души от всего тёмного, да сбережёт Малика их домашних, ждущих возвращения защитников своих…
Когда же длинная молитва была закончена, Олдер поднялся с колен и обнял за плечи сразу прижавшегося к нему отпрыска.
— Ну, как тебе жилось в моё отсутствие, Дариен?
Дари поднял к родителю сияющее лицо.
— Всё хорошо… Я… Я так рад, что ты вернулся!
Дари хотел сказать ещё что-то, но его уже перебил Илар — справившись с минутным волнением, старик, служивший ещё отцу самого Олдера, принялся докладывать:
— Молодой господин всё это время был прилежен в обучении, но, к сожалению, часто болел. Мы с Роданом следим за тем, чтобы Дариен не пил холодную воду и не попадал на сквозняки, но это не слишком помогает. Прости нас…
Ненадолго смягчившиеся черты Олдера, после услышанного, вновь ожесточились и посуровели, но он, ответив старому слуге:
— Это не ваша вина.
Еще раз огладил сына по волосам и, наказав ему ложиться спать, вышел из комнаты.
Остаток вечера Олдер провел до утомительности обыденно: устроившись в старом кресле и вытянув ноги прямо к принесённой жаровне, он обстоятельно и не торопясь, уничтожал содержимое принесённой из кухни миски. Разводить надлежащие церемонии за одинокой трапезой в обеденной зале, Остену сейчас совершенно не хотелось, к тому же, немедля заявившийся с докладом управляющий, совершенно не портил ему аппетита. В отличие от других, он при виде внезапно нагрянувшего хозяина не краснел и не покрывался потом, а просто рассказывал всё, как есть, тем более, что и скрывать ему было особо нечего — Ирмир был прагматичен, честен и начисто лишён тяги к воровству, что, безусловно, делало ему честь. Именно за эти качества Олдер и предложил, выходящему в отставку из-за возраста, заведующему обозом должность управляющего и ни разу не пожалел о своём решении…
Когда же с докладом было закончено, Олдер, отставив опустевшую миску, потянулся за вином. Плеснул немного себе, налил Ирмиру, прищурился, глядя на плещущееся в кубке вино.
— Твоё здоровье.
— С возвращением! — поняв, что деловая часть их разговора была окончена, бывший воин разом опорожнил свой кубок и сказал.
— Я понимаю, что лезу не в своё дело, но меня беспокоит Дариен.
Олдер поднял на Ирмира мгновенно отяжелевший взгляд.
— Тем, что болеет?
— Нет, глава. — По-военному отрапортовал Ирмир. — Тем, что тоскует, а тоска может высушить почище, чем болезнь. Илар и Родан преданны твоему сыну, как псы, но они слишком стары и не могут развлечь его. Может, выбрать пару сельских мальчишек, отмыть их, как следует, и пусть они составят Дариену компанию для игр?
— Сельских? — обдумывая неожиданное предложение управляющего, Олдер покрутил в руке свой всё ещё недопитый кубок. — Знатным невместно общение с простолюдинами, даже такое, но если это хоть немного развлечёт моего сына… — Приняв решение, Олдер опустошил кубок и вновь пристально взглянул на Ирмира. — Ты сам подберёшь из сельской ребятни наиболее подходящих. Если Илар, старый пень, вздумает возражать, скажешь, я приказал!.. А теперь — ступай…
Когда же ночь уже полностью вступила в свои права, смывший с себя дорожную грязь и уже переодетый в домашнее Олдер, вновь наведался к Дари. Дремлющий при входе Илар, завидев пришедшего в столь поздний час хозяина, попытался встать и поприветствовать господина, но Остен остановил его едва заметным движением головы. Зайдя в спальню сына, Олдер прежде всего направился к столику у окна и положил на него принесенный под мышкой подарок, который привёз Дари из Милеста. Поколебался с минуту, но разворачивать не стал, а подошёдши к кровати, устроился на самом краю.
Свеча в ночнике едва заметно мерцала, а сам Дари крепко спал — он натянул одеяло едва ли не на нос, так что напоказ были выставлены лишь тёмная взлохмаченная макушка да часть щеки. Олдер осторожно убрал с бледной скулы сына тёмные прядки. Он не был лекарем, но в своё время ему удалось вырвать сына из лап лесной лихорадки, хотя приглашённые к ребенку врачеватели, как один, блеяли что-то про смирение, волю богов, и что сделать уже ничего невозможно… Ученые глупцы ошиблись — они, вообще, часто ошибаются. Правда, сам Олдер едва не сжёг себя и свой дар начисто, отдавая жизненные силы мечущемуся в бреду, задыхающемуся из-за страшно опухшего горла малышу. Но много ли стоят поседевшая голова и утраченная на три месяца способность к колдовству по сравнению с жизнью своего ребёнка?..
Вот только вытащить сына, из-за грани, разделяющей миры живых и мертвых, оказалось проще, чем убрать отпечаток перенесённой им болезни: Дари плохо рос, простужался от малейшего сквозняка, да и сам его нрав заметно переменился — мальчик стал задумчивым, тихим, каким-то нездешним…
Олдер же, глядя на своего странного отпрыска, испытывал не вполне естественный для благородного стыд за столь неудачное продолжение рода — уже сейчас было ясно, что воин из Дари при всём желании вряд ли получится, а, значит, незыблемая традиция семьи Остенов будет прервана — а какую-то щемящую нежность и бешеное желание оградить сына от окружающей их жестокости бытия…
Я рассказал тебе всё это, Энейра, вовсе не для того, чтобы потешить твоё любопытство. Я просто хочу, чтобы ты поняла — если Ставгар совершил подобное сумасбродство, будучи уже разочарованным, то ради тебя он решится и на откровенное безумие. В твоей власти не допустить этого, Энейра. Пойми.
Теперь уже пришёл мой черёд опускать глаза.
— Я ничего не могу обещать тебе, Славрад...
Владетель же, поняв, что никакого утвердительного ответа ему от меня не добиться, с трудом встал из-за стола и сухо заметил.
— Я не прошу у тебя обещаний, дочь Мартиара Ирташа! Лишь сочувствия... Жрицы Малики должны быть милосердны, разве не так?
Сказав это, он ушёл, оставив меня наедине со своими мыслями, а всего через несколько часов меня вызвала к себе Матерь Вериника — наш разговор со Славрадом не прошёл мимо внимания жриц.
В этот раз Старшая не стала ходить вокруг да около, а сразу осведомилась, зачем Владетелю понадобилось со мною говорить. Понимая, что она, если и не знает, то догадывается о сути нашей беседы со Славрадом, я рассказала Матери Веринике, лишь о его обеспокоенности создавшимся положением, не вдаваясь в особые подробности той действительно нелёгкой беседы.
Старшая выслушала меня, молча, но по её хмурому лицу было ясно, что произошедшее ей совсем не нравится. Когда же я закончила свой рассказ, она, задав ещё пару вопросов, покачала головой.
— Вот уж чего я действительно не ожидала, так это таких вот посещений. Славрад действительно с трудом стоит на ногах, но за то немногое время, что ему выпало у нас провести, не только смутил твой покой, но и успел вскружить головы двум младшим жрицам. И, боюсь, это только начало!
Я на миг опустила глаза, но, приняв решение, вскинула голову и посмотрела прямо в глаза Матери Веринике.
— Вы очень помогли мне, Матушка, но если моё пребывание здесь не идёт Дельконе на пользу, я немедля покину эти стены.
Я произнесла это совсем негромко, но Старшая, тут же, подняла свою маленькую, сухую ладонь в предостерегающем жесте.
— Тише, Энейра… Никто не гонит тебя и Делькона всегда будет тебе защитой и опорой, но в связи с последними событиями я должна кое-что предпринять, и мои действия будут напрямую зависеть от твоего решения. — Матерь на миг замолчала, подчёркивая важность только что произнесённых ею слов, и, убедившись, что я восприняла их, как должно, спросила. — Скажи, ты уже задумывалась о своём будущем?.. Вернее, что тебя сейчас привлекает больше — повторное замужество или служение Малике?
В этот раз я непозволительно долго медлила с ответом — именно потому, что его не было. Мне было трудно представить кого-либо на месте Ирко. Что же до Бжестрова, то после разговора с Владетелем во мне начало укрепляться нехорошее подозрение, что сближение между мною и Ставгаром может оказаться для него роковым. С участью жрицы всё обстояло не лучше — характером я, видно, удалась в прабабку, и потому слишком хорошо понимала, что толстые стены Дельконы не только защищают, но и отгораживают меня от мира. К тому же, я в своей жизни привыкла выражать своё мнение больше действием, чем словами, и потому в Дельконе для меня был открыт лишь один путь — лекарки и травницы, но никак не Старшей или Наставницы.
Последние соображения я и высказала, добавив, что обучение с удовольствием бы продолжила, но, ни жрицей, ни женой я себя не вижу — по крайней мере, сейчас. Матерь же, выслушав такой, казалось бы, неутешительный для неё ответ, не высказала даже тени недовольства, и лишь задумчиво покачала головой.
— Я живу намного дольше, а потому вижу всё немного по-иному, Энейра, смерть мужа глубоко ранила тебя, но даже такая рана со временем зарубцуется — вполне возможно, что ты, встретив достойного тебя человека, ещё захочешь создать свой семейный очаг и родить детей. Скажу сразу — я не вижу в этом ничего предосудительного, ибо участь жены и матери, терпеливое взращивание новой жизни, и есть наше постоянное женское служение Малике.
Что же до Храма… Открывшийся в тебе дар очень глубок, и ты ещё сама не осознала всех его граней. В Дельконе с давних пор, краеугольным камнем была медицина, но, думаю, тебе будет полезно ознакомиться и с другой стороной накопленных нашими сёстрами знаний. Я хочу отправить тебя в Мэлдин… Так амэнцы переименовали не так давно принадлежащий Крейгу Доржек…
При упоминании об амэнцах, моя спина невольно распрямилась, а кулаки сжались…
— Вы хотите отправить меня в Амэн, Матушка? — я изо всех сил старалась говорить спокойно, но слова выдали меня сами собой. — Зачем?
Матерь Вериника ответила мне тихой улыбкой.
— Хотя Доржек изменил своё название, его, большей частью, по-прежнему населяют наши бывшие соотечественники, а тамошние жрицы сохранили старые связи. Кроме того, их знания касаются в первую очередь не медицины, а ментальной магии. И насколько я могу судить, это не только защита! Думаю, тебе будет небезынтересно перенять их опыт, особенно, с учетом того, что ты испытала на себе.
К концу её монолога мне окончательно удалось совладать с собой.
— Вы правы, Матушка… Я никогда не забуду своего столкновения с колдуном, но дело ведь не только в моём обучении?
На этот вопрос Старшая лишь устало прикрыла глаза.
— Когда ты будешь лучше осознавать свои способности, Энейра, то и будущность твоя уже не будет скрыта таким мраком и тебе легче станет найти свою дорогу. Кроме того, твоё отсутствие охладит головы как Бжестрову, так и его другу — надеюсь, они перестанут нарушать покой Дельконы.
Что же, примерно это я и ожидала услышать!.. Поднявшись из кресла, я склонилась перед Матерью.
— Я могу идти, Матушка?
Старшая вновь слабо улыбнулась.
— Ступай. И начинай готовиться к отъезду. Уже сегодня я займусь письмами к Матери Ольжане!
Глава 2 ТЁМНЫЕ ТРОПЫ
Олдер
Навестив свои южные имения и едва не доведя тамошних управляющих до заикания повальной проверкой всего и вся, Олдер, решив, что соглядатаи Владыки уже получили достаточно пищи для донесений, наконец-то направился туда, куда поехал бы с самого начала, если бы был свободен в своих поступках и чувствах. "Серебряные Тополя" — его крейговское имение, его дом, выстроенный исключительно для себя и под себя, его маленькая личная крепость, в которой среди доверенных, уже не раз испытанных людей живет его сын...
Этим летом Дари так и не удалось вывести к морю, которое ему так нравится, но ничего — в следующем году они с малышом все наверстают... Подумав об этом, Олдер тут же сердито тряхнул головой, невовремя вспомнив, что тоже самое он уже обещал сам себе в прошлом году, и, значит, теперь задолжал Дари уже два лета...
А если уж совсем начистоту, то жизнь сына проходит как-то мимо него, да и лицо собственного ребенка он видит гораздо реже, чем рожи "Карающих" — служба Арвигену с каждым годом отнимала все больше времени и сил, которые, как выяснилось, отнюдь не бесконечны!..
Мысли о Владыке и, соответственно, о данном им поручении отнюдь не улучшали и так мрачноватого настроения Олдера — после всего произошедшего он чувствовал себя измотанным и опустошенным, почти стариком… А тут еще и последнюю треть пути ему пришлось совершать под зарядившими, словно бы назло, дождями. Дороги раскисли, намокшую, тяжёлую от грязи и впитавшейся влаги одежду едва удавалось отчистить и просушить за ночь...
Но последней каплей для Остена стали не унылые, насквозь пропитанные кухонным чадом, постоялые дворы, а ожидание парома — невзирая на уговоры слуг, Олдер не ушёл в укрытие, а провел несколько часов на продуваемом северным ветром берегу. Кутаясь от холодных дождевых капель в дорожный плащ, он неотрывно смотрел на грязно-серую, полную мусора воду, на тонущий в белесой мороси берег, и чувствовал, как где-то глубоко внутри него начинает медленно вскипать ярость — вот так, капля за каплей, время и уходит, и для общения с сыном у него опять останется лишь жалкая горстка часов. Эта непонятная злость и привела, наконец, к тому, что когда Олдер оказался на противоположной стороне, он отправился не на ближайший постоялый двор, чтобы хоть немного согреться и обсохнуть, а погнал коня по направлению к своему поместью. Немногочисленное сопровождение без слов последовало за ним — слуги уже успели на собственной шкуре убедиться, что лучше уж скачка под дождём и в грязи, чем мрачное, с каждой минутой растущее недовольство хозяина!..
Но, несмотря на бешеную скачку, в "Серебряные Тополя" Олдер все равно прибыл уже затемно — вестника впереди себя он не посылал, так что его приезд стал полной неожиданностью для обитателей имения. Остен же, глядя на закручивающуюся вокруг него привычную людскую суету, лишь зубами скрипнул — сбросив вконец промокший и измаранный грязью плащ на руки одному из слуг, он оправил дорожную куртку из бурой шерсти, и направился в комнаты к сыну.
Дари еще не спал — стоя на коленях, он, глядя на теплящуюся свечу, проговаривал под надзором Илара положенные вечерние молитвы.
— Да сохранит Мечник от стали и дарует победу, да верну… — на этом месте Дари на миг запнулся, но тут же поправился. Илар даже шикнуть на него не успел. — Да возвернутся войска с победой. Да благословит Седобородый их пути и подарит лёгкий жребий проливающим кровь за Амэн…
Застыв в тёмном дверном проёме, пока что не замеченный обитателями комнаты, Олдер, неотрывно смотрел на сына. Дари не только ничуть не вырос за эти месяцы, но даже словно бы исхудал — тёмные глаза стали ещё больше, кожа на лице казалась совсем восковой, а затянутая в тёмную ткань фигура ребёнка выглядела ломкой и беззащитной. Олдер зло сжал челюсти: он, признанный всеми лучшим воином Амэна, на самом деле — непутёвый родитель и никчемный колдун, который даже не может…
— Папа?!! — Дари, словно бы почувствовав взгляд отца, обернулся — его лицо немедля осветилось радостью так, точно внутри у него ярко вспыхнула свеча.
— Господин! — руки Илара мелко задрожали, а Олдер, шагнув в комнату, опустился на колени рядом с не успевшим ещё подняться со своего места сыном, и продолжил чуть простуженным голосом:
— Да защитит Лучница их души от всего тёмного, да сбережёт Малика их домашних, ждущих возвращения защитников своих…
Когда же длинная молитва была закончена, Олдер поднялся с колен и обнял за плечи сразу прижавшегося к нему отпрыска.
— Ну, как тебе жилось в моё отсутствие, Дариен?
Дари поднял к родителю сияющее лицо.
— Всё хорошо… Я… Я так рад, что ты вернулся!
Дари хотел сказать ещё что-то, но его уже перебил Илар — справившись с минутным волнением, старик, служивший ещё отцу самого Олдера, принялся докладывать:
— Молодой господин всё это время был прилежен в обучении, но, к сожалению, часто болел. Мы с Роданом следим за тем, чтобы Дариен не пил холодную воду и не попадал на сквозняки, но это не слишком помогает. Прости нас…
Ненадолго смягчившиеся черты Олдера, после услышанного, вновь ожесточились и посуровели, но он, ответив старому слуге:
— Это не ваша вина.
Еще раз огладил сына по волосам и, наказав ему ложиться спать, вышел из комнаты.
Остаток вечера Олдер провел до утомительности обыденно: устроившись в старом кресле и вытянув ноги прямо к принесённой жаровне, он обстоятельно и не торопясь, уничтожал содержимое принесённой из кухни миски. Разводить надлежащие церемонии за одинокой трапезой в обеденной зале, Остену сейчас совершенно не хотелось, к тому же, немедля заявившийся с докладом управляющий, совершенно не портил ему аппетита. В отличие от других, он при виде внезапно нагрянувшего хозяина не краснел и не покрывался потом, а просто рассказывал всё, как есть, тем более, что и скрывать ему было особо нечего — Ирмир был прагматичен, честен и начисто лишён тяги к воровству, что, безусловно, делало ему честь. Именно за эти качества Олдер и предложил, выходящему в отставку из-за возраста, заведующему обозом должность управляющего и ни разу не пожалел о своём решении…
Когда же с докладом было закончено, Олдер, отставив опустевшую миску, потянулся за вином. Плеснул немного себе, налил Ирмиру, прищурился, глядя на плещущееся в кубке вино.
— Твоё здоровье.
— С возвращением! — поняв, что деловая часть их разговора была окончена, бывший воин разом опорожнил свой кубок и сказал.
— Я понимаю, что лезу не в своё дело, но меня беспокоит Дариен.
Олдер поднял на Ирмира мгновенно отяжелевший взгляд.
— Тем, что болеет?
— Нет, глава. — По-военному отрапортовал Ирмир. — Тем, что тоскует, а тоска может высушить почище, чем болезнь. Илар и Родан преданны твоему сыну, как псы, но они слишком стары и не могут развлечь его. Может, выбрать пару сельских мальчишек, отмыть их, как следует, и пусть они составят Дариену компанию для игр?
— Сельских? — обдумывая неожиданное предложение управляющего, Олдер покрутил в руке свой всё ещё недопитый кубок. — Знатным невместно общение с простолюдинами, даже такое, но если это хоть немного развлечёт моего сына… — Приняв решение, Олдер опустошил кубок и вновь пристально взглянул на Ирмира. — Ты сам подберёшь из сельской ребятни наиболее подходящих. Если Илар, старый пень, вздумает возражать, скажешь, я приказал!.. А теперь — ступай…
Когда же ночь уже полностью вступила в свои права, смывший с себя дорожную грязь и уже переодетый в домашнее Олдер, вновь наведался к Дари. Дремлющий при входе Илар, завидев пришедшего в столь поздний час хозяина, попытался встать и поприветствовать господина, но Остен остановил его едва заметным движением головы. Зайдя в спальню сына, Олдер прежде всего направился к столику у окна и положил на него принесенный под мышкой подарок, который привёз Дари из Милеста. Поколебался с минуту, но разворачивать не стал, а подошёдши к кровати, устроился на самом краю.
Свеча в ночнике едва заметно мерцала, а сам Дари крепко спал — он натянул одеяло едва ли не на нос, так что напоказ были выставлены лишь тёмная взлохмаченная макушка да часть щеки. Олдер осторожно убрал с бледной скулы сына тёмные прядки. Он не был лекарем, но в своё время ему удалось вырвать сына из лап лесной лихорадки, хотя приглашённые к ребенку врачеватели, как один, блеяли что-то про смирение, волю богов, и что сделать уже ничего невозможно… Ученые глупцы ошиблись — они, вообще, часто ошибаются. Правда, сам Олдер едва не сжёг себя и свой дар начисто, отдавая жизненные силы мечущемуся в бреду, задыхающемуся из-за страшно опухшего горла малышу. Но много ли стоят поседевшая голова и утраченная на три месяца способность к колдовству по сравнению с жизнью своего ребёнка?..
Вот только вытащить сына, из-за грани, разделяющей миры живых и мертвых, оказалось проще, чем убрать отпечаток перенесённой им болезни: Дари плохо рос, простужался от малейшего сквозняка, да и сам его нрав заметно переменился — мальчик стал задумчивым, тихим, каким-то нездешним…
Олдер же, глядя на своего странного отпрыска, испытывал не вполне естественный для благородного стыд за столь неудачное продолжение рода — уже сейчас было ясно, что воин из Дари при всём желании вряд ли получится, а, значит, незыблемая традиция семьи Остенов будет прервана — а какую-то щемящую нежность и бешеное желание оградить сына от окружающей их жестокости бытия…
