- С чего вы взяли…
- …что вы ищете информацию именно по ней?
Я промолчала.
- На вашем месте любой разумный человек захотел бы найти объяснение испытываемым в её присутствии чувствам. А вы кажетесь мне разумной.
- Я здесь не для того, чтобы прояснить сущность леди Фабианы.
- Естественно, - кивнул граф, - вы ведь это итак уже поняли.
Невероятная догадливость графа стала неприятным сюрпризом. Казалось, он и не нуждался в подтверждении, читая карту ответов на моём лице.
- Похоже, я прав, - хмыкнул он, - а это значит, что вы ищете… противоядие, не так ли?
Я промолчала. Граф удовлетворённо кивнул.
- Его тут нет. Говорю это как человек, изучивший все представленные здесь тома вдоль и поперек.
Оглянувшись на дюжину битком набитых стеллажей, возвышавшихся от пола до потолка, я оценила упорство графа. А его сильно припекло.
- Не всё так просто, как описывают в книгах, мисс Кармель.
- Но я ведь не ошиблась, и леди Фабиана… - Я умолкла в нерешительности.
- Ну же, скажите это.
- Сирена?
Несмотря на скандальность истории, детали не были доподлинно известны.
- Вы не ошиблись, - невозмутимо подтвердил граф. Но ваша попытка смехотворна, - он презрительно кивнул на томик в моих руках. - Это всё равно что искать Остров Сокровищ по карте из детской книжонки.
- А вы об этом…
- Знал ли я, когда женился на ней? Разумеется, знал.
- И это вас не остановило?
- Остановило? - удивлённо приподнял брови он. - Да вы расист, дорогуша. Кто бы мог подумать! В следующий раз предупреждайте об этом в резюме
- Простите, милорд, я совсем не это имела в виду.
Граф неприятно оскалился и неторопливо прошествовал к дивану. Вальяжно расположился на нём, закинув обе руки на спинку, и принялся бесцеремонно меня изучать. Я же продолжала стоять напротив, прижимая книгу к груди.
- Я женился по любви.
- Разумеется, милорд. По-другому и быть не могло.
- Не нужно говорить об этом с таким понимающим видом, - повысил голос он. - Вы ни черта не знаете!
- Напротив, милорд. Я охотно верю, что леди Фабиана умеет внушать любовь.
- А вы не слишком-то почтительны. И недоверчивы. Так для чего люди, по-вашему, женятся?
- Чтобы составить хорошую партию.
- К тому же циничны. А как же светлейшее из чувств? Разве не во имя него благородные лорды совершают подвиги на страницах романа, который вы сейчас читаете и усердно прячете каждый вечер под подушку?
Я вздрогнула. Откуда он знает?
Граф зашёлся от беззвучного смеха.
- Да бросьте, не нужно следить за вами, чтобы знать, каким суфле забита голова юных дев. Так почему вы мне не верите? Вы же её видели, вот и скажите: разве можно не любить Фабиану? Вам прежде доводилось лицезреть столь совершенную оболочку? А её голос…
Синие глаза вспыхнули, как у охотника при виде окровавленной лани.
- Видимо, у меня свои представления о проявлениях любви, милорд.
- Ах, вы о вчерашнем… Вы любите пирожные, мисс Кармель?
На столике между нами стояла принесённая мною тарелочка, так что вопрос был праздным.
- Да, милорд.
- Какое ваше любимое?
- Эклер с ванильным кремом, милорд.
- А вы могли бы съесть два таких эклера разом?
- Пожалуй…
- А пять?
- Это было бы затруднительно.
- А десять?
- Едва ли это возможно.
- Так вот представьте, мисс Кармель, я тоже очень люблю пирожные – ореховые корзинки, если быть точным. Настолько люблю, что начинаю их есть и уже не могу остановиться: во рту приторно сладко, аж до тошноты, живот скручивает от боли, но я продолжаю через силу запихивать их в себя. Чувство престранное - и сладостно и гадко. Прекрасно знаю, что остаток дня мне будет очень плохо, но завтра я пойду за новой порцией. И кто в этом виноват: пирожное, оттого что оно такое заманчивое и хорошо пропеченное, или я, потому что, ведая о последствиях, продолжаю его есть?
- Но пирожное не внушает вам привязанность насильно.
- Разве одно мешает другому? Или вы думаете, я не в состоянии отличить истинную привязанность от внушаемой? Уверен, и вы почувствовали вчера разницу. Хотя противиться, признаю, очень трудно. Порой невозможно. Тем не менее, несложно определить, где истинное чувство, а где сладостное принуждение. А теперь представьте, что оба ощущения взаимоналожились…
- Тогда я бы возненавидела это пирожное.
- Так, по-вашему, ненависть противоположна любви?
- А разве нет?
- Нет. Равнодушие – вот истинный антипод.
- То есть, пока я здесь, мне придётся любить ореховую корзинку?
- Именно.
- И нет другого выхода?
- Разве что залепить себе уши воском, потому что заставить корзинку молчать очень проблематично.
Скорее, нереально. А стоит леди Фабиане заговорить, тем паче, запеть, и пытаться противиться её чарам – всё равно что дуть на океан, в надежде отвести надвигающееся цунами.
- Но вам повезло родиться женщиной. На вас её влияние сравни легкому ветерку, - усмехнулся граф.
- А на вас другое?
- Другое, - уклонился он от подробностей, а расспрашивать было бы неуместно. - Да отложите вы, наконец, эту книгу! Между сиренами и русалками нет ничего общего.
- Разве?
- Да. Хотя многие ошибаются, считая их родственными. Когда-то мы тоже так думали… Знаете, однажды в наши края приехал бродячий цирк. Повсюду были афиши, сулившие зрителям невообразимое морское чудо: русалку. Фабиана загорелась увидеть его…
- И что же?
- Когда мы вошли в шатёр, взору предстала ванна с формальдегидным раствором, в которой плавал начинающий подгнивать труп обезьяны: к верхней части туловища они леской пришили хвост крупной трески. Личико сморщенное, всё скукоженное и почерневшее – премерзкий уродец. Фабиана тогда очень разозлилась.
Могу себе представить: совершенную Фабиану Мортленд записали в родственницы к полуразложившемуся примату с рыбьим хвостом.
- Знаете, что она тогда сделала?
- Пожаловалась директору цирка?
- Лучше. - Губы графа раздвинула хищная улыбка, он даже причмокнул. – Она позвала его в шатёр и самым сладким из своих голосов велела ему выпить формальдегид.
Я содрогнулась, не знаю, от чего больше: отвратительного рассказа или плотоядного удовлетворения, сверкнувшего в глазах графа при этом воспоминании.
- Он послушался?
- Вы ведь уже знаете, как убедительна может быть Фабиана. Не просто выпил, ещё и русалкой своей закусил.
- И остался после этого жив? – Моё сердце покрылось холодной коркой, а колени начали подрагивать при мысли о том, во что я ввязалась.
- Понятия не имею, - беспечно пожал плечами граф и продолжил уже обычным тоном. – Когда мы уходили, его всё ещё выворачивало кровью, так что вполне мог и оклематься.
- А что же вы?
- А что я?
- Леди Фабиана сирена, а потому… не обладает искрой.
- Не человек, вы хотите сказать.
Я кивнула и постаралась, чтобы голос звучал незаинтересованно:
- В чём же была ваша искра?
- Я, знаете-ли, всегда был нерадивым ребенком. Гувернантки сменялись так быстро, что я не успевал запоминать имена. Моя искра так и осталась слабенькой, на троечку.
Граф улыбнулся уголком рта (он вообще никогда не улыбался полностью, только одной стороной, отчего улыбка никогда не получалась доброй), и это натолкнуло меня на мысль о неискренности ответа.
- Да и это уже, в любом случае, не имеет никакого значения.
- Из-за запрета?
- Да, из-за него.
Женившись на представителе другого вида, Кенрик Мортленд, по нашим законам, совершил кровосмешение. За что указом его императорского величества был пожизненно лишён права пользоваться искрой. Наказание страшное, а будь граф моего вида – смертельное. Но у дворян искра куда слабее, чем у гувернёров. Им под силу, развив её, выполнять несложные магические действия. Едва ли это можно назвать полноценным волшебством. Однако приобретаемые в процессе учебы нехитрые навыки позволяют поступить на императорскую службу и сделать карьеру при дворе. У каждого дар проявляется со своими нюансами. Итоговый результат зависит от того, сумел ли воспитатель вовремя разглядеть склонность подопечного и усилить то или иное качество, развив его в настоящий талант. У нерадивых учителей подопечные так и остаются середнячком.
Как бы то ни было граф прав: сейчас это уже не имеет значения. Если искрой долго не пользоваться, она уходит внутрь. Не затухает, но как бы костенеет, атрофируется, становится чем-то сродни вросшему волосу: ты его чувствуешь, терзаешься, но выковырять не можешь. Пытаться вновь раздуть её – практически безнадёжная затея. Для таких, как граф, всё это неприятно, но пережить можно. Разжигание искры – прерогатива аристократов, простолюдинам и слугам, таким как Ярик, это и вовсе запрещено. Постепенно они привыкают жить с неудобством, как можно привыкнуть к хроническому заболеванию. Люди вообще ко всему привыкают.
С такими же, как я, дело обстоит иначе: использовать дар в личных целях мы не можем. Таков природный механизм сдерживания злоупотреблений. Не пользоваться же ею вовсе – тоже не выход. Это пламя мучит, рвётся наружу, выжигает все внутри – терпеть невозможно. Я слышала о попытках себе подобных бросить вызов обществу, отказавшись от использования дара. Их именуют вырожденцами. Все подобные случаи заканчивались трагически: кто-то наложил на себя руки, кто-то сошёл с ума. Печальный жизненный парадокс - мы не можем игнорировать свою способность без риска для жизни, но использовать её можем только во благо других. Чем люди беззастенчиво и пользуются. Вот почему нам приходится быть теми, кто мы есть, и служить таким, как граф. Хорошо, что в любом договоре кроются лазейки.
- Да, но прежде…какая она была?
- А знаете, мисс Кармель, - граф вдруг резко поднялся со своего места и подошёл вплотную. Мне даже пришлось поднять голову, чтобы смотреть ему в глаза, а не в воротничок, - вы проявляете слишком большой интерес к способностям моей жены… и к моим.
Внешне он оставался лениво-спокойным, но в воздухе сгустилось напряжение.
- Простите, милорд. Всему виной моё нескромное любопытство. Впредь не буду забывать о приличиях.
Граф напомнил мне важную вещь: как бы не хотелось распутать дело, ради которого я приехала, поскорее, нельзя забывать об осторожности. Моё положение слишком непрочно, не следует навлекать на себя подозрения такими откровенными расспросами.
В нём вдруг что-то поменялось, и поза смягчилась. Внезапно граф взял мою руку, перевернул ладонью кверху и провёл пальцем по клейму.
- Только не будьте излишне фанатичны. Иногда приличия следует посылать к черту.
Постыднее всего было то, что я не догадалась отнять руку. Так и стояла, чувствуя себя кроликом под гипнотическим взглядом синеглазого удава. Граф сам выпустил запястье и, не прощаясь, направился к выходу. Я опомнилась.
- Милорд! Вы позволите отлучиться на полдня? Мне нужно заказать новое платье.
Он остановился и неторопливо окинул мою фигуру оценивающим взглядом, сверху донизу, так что даже по коленкам побежали мурашки. От такого взгляда приличным девушкам полагается падать в обморок. Как досадно, что я не упала…
- Можете быть свободны завтра после обеда. До скорой встречи, малиновка Энн.
И не оборачиваясь, вышел. А я на нетвёрдых ногах вернулась к стеллажу, поставила книгу на место и твёрдо решила держаться подальше от хозяина Ашеррадена.
По окончании рабочего дня мы уютно устроились в кухне. Вилмот снова углубился в газету, Симона изучала рецепт печеночного суфле для завтрашнего ужина, экономка миссис Меррит вела какие-то подсчёты. Зловещий мистер Бернис не имел привычки проводить досуг с остальной прислугой и даже пищу принимал где-то в другом месте. За что я была искренне ему благодарна: в присутствии мрачного дворецкого мне бы кусок в горло не полез. Один раз заглянула камеристка леди Фабианы, Мерфи. Она ничего не принесла, не унесла и не спросила, из чего я сделала вывод, что она пришла поглазеть на меня.
Я же была занята тем, что помешивала мельхиоровой ложечкой чай и поддерживала беззаботный разговор с Иветтой и Беулой. В общем-то разговором это можно было назвать с немалой натяжкой. Всё сводилось к безостановочной трескотне Иветты, в которой пока не удалось выудить ничего полезного.
- Иззи сказала, что зеленые ленты мне никак не пойдут. Вы представляете, чтобы мне и не пошли! А я ей в ответ: как же зелёный и не пойдет к тёмным волосам? Представляете, какая глупость, мисс Кармель!
Иветта тряхнула кудряшками, чтобы продемонстрировать всю бредовость подобного утверждения.
- Вот Иззи бы они точно не пошли – с её то ногами! Вот вы бы сами надели зеленые ленты на танцы, мисс Кармель? Вы на них вообще пойдёте?
- Право, не знаю, Иветта. Вряд ли.
- Но почему?
- Я только приехала, мне не с кем пойти.
- Мы могли бы пойти все вместе: я с Вауханом, Беула с сыном горшечника, Галеном, а вам бы тоже кого-нибудь подыскали! Ну вот хотя бы Дакса. Он пусть и вдовец, и старый (ему двадцать семь), но зато держит свою мясную лавку. А это что-то, да значит.
- Ты забыла, что Ваухан идёт с Иззи? – заметила Беула.
- Это ещё кто сказал?
- Ты же сама и сказала.
- Когда?
- Сегодня утром.
- Так ведь это не точно! Ну и что, что сказала. Да это же просто смешно! Зато я знаю, с кем Иззи могла бы пойти на танцы! - Иветта вскочила на ноги, давясь от смеха. – Пусть идет с мистером Фарроучем: она косолапая, а он хромой, вот бы пара вышла! Вот была бы умора! – Болтушка звонко расхохоталась, но на неё тут же шикнули с двух сторон – миссис Меррит и Симона. Девушка тут же опомнилась и испуганно зажала себе рот ладошками.
- Вот услышит тебя мистер Фарроуч, подстерёжет в тёмном коридоре и утащит в своё подземелье!
Иветта посерела и снова опустилась на лавку, кроткая, как мышка.
- В подземелье? – заинтересовалась я. – А где оно?
- Доподлинно никому не известно, - доверительным шёпотом сообщила миссис Меррит. – Но место страшное!
- Однако там никто из вас не бывал? – на всякий случай, уточнила я.
Собеседницы аж отшатнулись от такого предположения.
- Что вы, мисс Кармель! Но у него оно, наверняка, где-то есть. И даже его комнату вам бы лучше обходить стороной. Там такооое! – округлила глаза Беула.
- Какое?
Личность неприветливого камердинера интриговала все больше.
- Ну, никто из слуг там не был – он запрещает заходить. Даже убирает сам. Нора как-то одним глазком заглянула в комнату, когда он выходил. Говорит, там черепа, вороньи перья, и какие-то знаки странные на стене …
- А ещё что-нибудь Нора видела?
- Больше ничего не успела: он так на неё зыркнул, что бедняжка на неделю слегла с жаром и сыпью! Это что-то да значит, - многозначительно заключила экономка.
Несомненно. В первую очередь, то, что здешние женщины изнывают от блеклой бессобытийности будней. Виновный едва ли стал бы вывешивать над своим жилищем кровавый флаг. Мой интерес к мистеру Фарроучу поугас.
- Да и хромой он неспроста.
- Что же случилось с его ногой?
- О, вот это по-настоящему жуткая история, - подалась вперёд Беула, и мне тоже пришлось нагнуться, чтобы не упустить ни слова. – Знающие люди говорят, что он собственноручно вырезал у себя здоровущий кусок икры, чтобы расплатиться с одним черным магом.
- А я слышала, что его застукал ревнивый муж, и ему пришлось прыгать со второго этажа, - встряла миссис Меррит.
- Да нет же, ему ногу прострелили на войне с вырожденцами, - возразила Иветта.
- …что вы ищете информацию именно по ней?
Я промолчала.
- На вашем месте любой разумный человек захотел бы найти объяснение испытываемым в её присутствии чувствам. А вы кажетесь мне разумной.
- Я здесь не для того, чтобы прояснить сущность леди Фабианы.
- Естественно, - кивнул граф, - вы ведь это итак уже поняли.
Невероятная догадливость графа стала неприятным сюрпризом. Казалось, он и не нуждался в подтверждении, читая карту ответов на моём лице.
- Похоже, я прав, - хмыкнул он, - а это значит, что вы ищете… противоядие, не так ли?
Я промолчала. Граф удовлетворённо кивнул.
- Его тут нет. Говорю это как человек, изучивший все представленные здесь тома вдоль и поперек.
Оглянувшись на дюжину битком набитых стеллажей, возвышавшихся от пола до потолка, я оценила упорство графа. А его сильно припекло.
- Не всё так просто, как описывают в книгах, мисс Кармель.
- Но я ведь не ошиблась, и леди Фабиана… - Я умолкла в нерешительности.
- Ну же, скажите это.
- Сирена?
Несмотря на скандальность истории, детали не были доподлинно известны.
- Вы не ошиблись, - невозмутимо подтвердил граф. Но ваша попытка смехотворна, - он презрительно кивнул на томик в моих руках. - Это всё равно что искать Остров Сокровищ по карте из детской книжонки.
- А вы об этом…
- Знал ли я, когда женился на ней? Разумеется, знал.
- И это вас не остановило?
- Остановило? - удивлённо приподнял брови он. - Да вы расист, дорогуша. Кто бы мог подумать! В следующий раз предупреждайте об этом в резюме
- Простите, милорд, я совсем не это имела в виду.
Граф неприятно оскалился и неторопливо прошествовал к дивану. Вальяжно расположился на нём, закинув обе руки на спинку, и принялся бесцеремонно меня изучать. Я же продолжала стоять напротив, прижимая книгу к груди.
- Я женился по любви.
- Разумеется, милорд. По-другому и быть не могло.
- Не нужно говорить об этом с таким понимающим видом, - повысил голос он. - Вы ни черта не знаете!
- Напротив, милорд. Я охотно верю, что леди Фабиана умеет внушать любовь.
- А вы не слишком-то почтительны. И недоверчивы. Так для чего люди, по-вашему, женятся?
- Чтобы составить хорошую партию.
- К тому же циничны. А как же светлейшее из чувств? Разве не во имя него благородные лорды совершают подвиги на страницах романа, который вы сейчас читаете и усердно прячете каждый вечер под подушку?
Я вздрогнула. Откуда он знает?
Граф зашёлся от беззвучного смеха.
- Да бросьте, не нужно следить за вами, чтобы знать, каким суфле забита голова юных дев. Так почему вы мне не верите? Вы же её видели, вот и скажите: разве можно не любить Фабиану? Вам прежде доводилось лицезреть столь совершенную оболочку? А её голос…
Синие глаза вспыхнули, как у охотника при виде окровавленной лани.
- Видимо, у меня свои представления о проявлениях любви, милорд.
- Ах, вы о вчерашнем… Вы любите пирожные, мисс Кармель?
На столике между нами стояла принесённая мною тарелочка, так что вопрос был праздным.
- Да, милорд.
- Какое ваше любимое?
- Эклер с ванильным кремом, милорд.
- А вы могли бы съесть два таких эклера разом?
- Пожалуй…
- А пять?
- Это было бы затруднительно.
- А десять?
- Едва ли это возможно.
- Так вот представьте, мисс Кармель, я тоже очень люблю пирожные – ореховые корзинки, если быть точным. Настолько люблю, что начинаю их есть и уже не могу остановиться: во рту приторно сладко, аж до тошноты, живот скручивает от боли, но я продолжаю через силу запихивать их в себя. Чувство престранное - и сладостно и гадко. Прекрасно знаю, что остаток дня мне будет очень плохо, но завтра я пойду за новой порцией. И кто в этом виноват: пирожное, оттого что оно такое заманчивое и хорошо пропеченное, или я, потому что, ведая о последствиях, продолжаю его есть?
- Но пирожное не внушает вам привязанность насильно.
- Разве одно мешает другому? Или вы думаете, я не в состоянии отличить истинную привязанность от внушаемой? Уверен, и вы почувствовали вчера разницу. Хотя противиться, признаю, очень трудно. Порой невозможно. Тем не менее, несложно определить, где истинное чувство, а где сладостное принуждение. А теперь представьте, что оба ощущения взаимоналожились…
- Тогда я бы возненавидела это пирожное.
- Так, по-вашему, ненависть противоположна любви?
- А разве нет?
- Нет. Равнодушие – вот истинный антипод.
- То есть, пока я здесь, мне придётся любить ореховую корзинку?
- Именно.
- И нет другого выхода?
- Разве что залепить себе уши воском, потому что заставить корзинку молчать очень проблематично.
Скорее, нереально. А стоит леди Фабиане заговорить, тем паче, запеть, и пытаться противиться её чарам – всё равно что дуть на океан, в надежде отвести надвигающееся цунами.
- Но вам повезло родиться женщиной. На вас её влияние сравни легкому ветерку, - усмехнулся граф.
- А на вас другое?
- Другое, - уклонился он от подробностей, а расспрашивать было бы неуместно. - Да отложите вы, наконец, эту книгу! Между сиренами и русалками нет ничего общего.
- Разве?
- Да. Хотя многие ошибаются, считая их родственными. Когда-то мы тоже так думали… Знаете, однажды в наши края приехал бродячий цирк. Повсюду были афиши, сулившие зрителям невообразимое морское чудо: русалку. Фабиана загорелась увидеть его…
- И что же?
- Когда мы вошли в шатёр, взору предстала ванна с формальдегидным раствором, в которой плавал начинающий подгнивать труп обезьяны: к верхней части туловища они леской пришили хвост крупной трески. Личико сморщенное, всё скукоженное и почерневшее – премерзкий уродец. Фабиана тогда очень разозлилась.
Могу себе представить: совершенную Фабиану Мортленд записали в родственницы к полуразложившемуся примату с рыбьим хвостом.
- Знаете, что она тогда сделала?
- Пожаловалась директору цирка?
- Лучше. - Губы графа раздвинула хищная улыбка, он даже причмокнул. – Она позвала его в шатёр и самым сладким из своих голосов велела ему выпить формальдегид.
Я содрогнулась, не знаю, от чего больше: отвратительного рассказа или плотоядного удовлетворения, сверкнувшего в глазах графа при этом воспоминании.
- Он послушался?
- Вы ведь уже знаете, как убедительна может быть Фабиана. Не просто выпил, ещё и русалкой своей закусил.
- И остался после этого жив? – Моё сердце покрылось холодной коркой, а колени начали подрагивать при мысли о том, во что я ввязалась.
- Понятия не имею, - беспечно пожал плечами граф и продолжил уже обычным тоном. – Когда мы уходили, его всё ещё выворачивало кровью, так что вполне мог и оклематься.
- А что же вы?
- А что я?
- Леди Фабиана сирена, а потому… не обладает искрой.
- Не человек, вы хотите сказать.
Я кивнула и постаралась, чтобы голос звучал незаинтересованно:
- В чём же была ваша искра?
- Я, знаете-ли, всегда был нерадивым ребенком. Гувернантки сменялись так быстро, что я не успевал запоминать имена. Моя искра так и осталась слабенькой, на троечку.
Граф улыбнулся уголком рта (он вообще никогда не улыбался полностью, только одной стороной, отчего улыбка никогда не получалась доброй), и это натолкнуло меня на мысль о неискренности ответа.
- Да и это уже, в любом случае, не имеет никакого значения.
- Из-за запрета?
- Да, из-за него.
Женившись на представителе другого вида, Кенрик Мортленд, по нашим законам, совершил кровосмешение. За что указом его императорского величества был пожизненно лишён права пользоваться искрой. Наказание страшное, а будь граф моего вида – смертельное. Но у дворян искра куда слабее, чем у гувернёров. Им под силу, развив её, выполнять несложные магические действия. Едва ли это можно назвать полноценным волшебством. Однако приобретаемые в процессе учебы нехитрые навыки позволяют поступить на императорскую службу и сделать карьеру при дворе. У каждого дар проявляется со своими нюансами. Итоговый результат зависит от того, сумел ли воспитатель вовремя разглядеть склонность подопечного и усилить то или иное качество, развив его в настоящий талант. У нерадивых учителей подопечные так и остаются середнячком.
Как бы то ни было граф прав: сейчас это уже не имеет значения. Если искрой долго не пользоваться, она уходит внутрь. Не затухает, но как бы костенеет, атрофируется, становится чем-то сродни вросшему волосу: ты его чувствуешь, терзаешься, но выковырять не можешь. Пытаться вновь раздуть её – практически безнадёжная затея. Для таких, как граф, всё это неприятно, но пережить можно. Разжигание искры – прерогатива аристократов, простолюдинам и слугам, таким как Ярик, это и вовсе запрещено. Постепенно они привыкают жить с неудобством, как можно привыкнуть к хроническому заболеванию. Люди вообще ко всему привыкают.
С такими же, как я, дело обстоит иначе: использовать дар в личных целях мы не можем. Таков природный механизм сдерживания злоупотреблений. Не пользоваться же ею вовсе – тоже не выход. Это пламя мучит, рвётся наружу, выжигает все внутри – терпеть невозможно. Я слышала о попытках себе подобных бросить вызов обществу, отказавшись от использования дара. Их именуют вырожденцами. Все подобные случаи заканчивались трагически: кто-то наложил на себя руки, кто-то сошёл с ума. Печальный жизненный парадокс - мы не можем игнорировать свою способность без риска для жизни, но использовать её можем только во благо других. Чем люди беззастенчиво и пользуются. Вот почему нам приходится быть теми, кто мы есть, и служить таким, как граф. Хорошо, что в любом договоре кроются лазейки.
- Да, но прежде…какая она была?
- А знаете, мисс Кармель, - граф вдруг резко поднялся со своего места и подошёл вплотную. Мне даже пришлось поднять голову, чтобы смотреть ему в глаза, а не в воротничок, - вы проявляете слишком большой интерес к способностям моей жены… и к моим.
Внешне он оставался лениво-спокойным, но в воздухе сгустилось напряжение.
- Простите, милорд. Всему виной моё нескромное любопытство. Впредь не буду забывать о приличиях.
Граф напомнил мне важную вещь: как бы не хотелось распутать дело, ради которого я приехала, поскорее, нельзя забывать об осторожности. Моё положение слишком непрочно, не следует навлекать на себя подозрения такими откровенными расспросами.
В нём вдруг что-то поменялось, и поза смягчилась. Внезапно граф взял мою руку, перевернул ладонью кверху и провёл пальцем по клейму.
- Только не будьте излишне фанатичны. Иногда приличия следует посылать к черту.
Постыднее всего было то, что я не догадалась отнять руку. Так и стояла, чувствуя себя кроликом под гипнотическим взглядом синеглазого удава. Граф сам выпустил запястье и, не прощаясь, направился к выходу. Я опомнилась.
- Милорд! Вы позволите отлучиться на полдня? Мне нужно заказать новое платье.
Он остановился и неторопливо окинул мою фигуру оценивающим взглядом, сверху донизу, так что даже по коленкам побежали мурашки. От такого взгляда приличным девушкам полагается падать в обморок. Как досадно, что я не упала…
- Можете быть свободны завтра после обеда. До скорой встречи, малиновка Энн.
И не оборачиваясь, вышел. А я на нетвёрдых ногах вернулась к стеллажу, поставила книгу на место и твёрдо решила держаться подальше от хозяина Ашеррадена.
ГЛАВА 6
По окончании рабочего дня мы уютно устроились в кухне. Вилмот снова углубился в газету, Симона изучала рецепт печеночного суфле для завтрашнего ужина, экономка миссис Меррит вела какие-то подсчёты. Зловещий мистер Бернис не имел привычки проводить досуг с остальной прислугой и даже пищу принимал где-то в другом месте. За что я была искренне ему благодарна: в присутствии мрачного дворецкого мне бы кусок в горло не полез. Один раз заглянула камеристка леди Фабианы, Мерфи. Она ничего не принесла, не унесла и не спросила, из чего я сделала вывод, что она пришла поглазеть на меня.
Я же была занята тем, что помешивала мельхиоровой ложечкой чай и поддерживала беззаботный разговор с Иветтой и Беулой. В общем-то разговором это можно было назвать с немалой натяжкой. Всё сводилось к безостановочной трескотне Иветты, в которой пока не удалось выудить ничего полезного.
- Иззи сказала, что зеленые ленты мне никак не пойдут. Вы представляете, чтобы мне и не пошли! А я ей в ответ: как же зелёный и не пойдет к тёмным волосам? Представляете, какая глупость, мисс Кармель!
Иветта тряхнула кудряшками, чтобы продемонстрировать всю бредовость подобного утверждения.
- Вот Иззи бы они точно не пошли – с её то ногами! Вот вы бы сами надели зеленые ленты на танцы, мисс Кармель? Вы на них вообще пойдёте?
- Право, не знаю, Иветта. Вряд ли.
- Но почему?
- Я только приехала, мне не с кем пойти.
- Мы могли бы пойти все вместе: я с Вауханом, Беула с сыном горшечника, Галеном, а вам бы тоже кого-нибудь подыскали! Ну вот хотя бы Дакса. Он пусть и вдовец, и старый (ему двадцать семь), но зато держит свою мясную лавку. А это что-то, да значит.
- Ты забыла, что Ваухан идёт с Иззи? – заметила Беула.
- Это ещё кто сказал?
- Ты же сама и сказала.
- Когда?
- Сегодня утром.
- Так ведь это не точно! Ну и что, что сказала. Да это же просто смешно! Зато я знаю, с кем Иззи могла бы пойти на танцы! - Иветта вскочила на ноги, давясь от смеха. – Пусть идет с мистером Фарроучем: она косолапая, а он хромой, вот бы пара вышла! Вот была бы умора! – Болтушка звонко расхохоталась, но на неё тут же шикнули с двух сторон – миссис Меррит и Симона. Девушка тут же опомнилась и испуганно зажала себе рот ладошками.
- Вот услышит тебя мистер Фарроуч, подстерёжет в тёмном коридоре и утащит в своё подземелье!
Иветта посерела и снова опустилась на лавку, кроткая, как мышка.
- В подземелье? – заинтересовалась я. – А где оно?
- Доподлинно никому не известно, - доверительным шёпотом сообщила миссис Меррит. – Но место страшное!
- Однако там никто из вас не бывал? – на всякий случай, уточнила я.
Собеседницы аж отшатнулись от такого предположения.
- Что вы, мисс Кармель! Но у него оно, наверняка, где-то есть. И даже его комнату вам бы лучше обходить стороной. Там такооое! – округлила глаза Беула.
- Какое?
Личность неприветливого камердинера интриговала все больше.
- Ну, никто из слуг там не был – он запрещает заходить. Даже убирает сам. Нора как-то одним глазком заглянула в комнату, когда он выходил. Говорит, там черепа, вороньи перья, и какие-то знаки странные на стене …
- А ещё что-нибудь Нора видела?
- Больше ничего не успела: он так на неё зыркнул, что бедняжка на неделю слегла с жаром и сыпью! Это что-то да значит, - многозначительно заключила экономка.
Несомненно. В первую очередь, то, что здешние женщины изнывают от блеклой бессобытийности будней. Виновный едва ли стал бы вывешивать над своим жилищем кровавый флаг. Мой интерес к мистеру Фарроучу поугас.
- Да и хромой он неспроста.
- Что же случилось с его ногой?
- О, вот это по-настоящему жуткая история, - подалась вперёд Беула, и мне тоже пришлось нагнуться, чтобы не упустить ни слова. – Знающие люди говорят, что он собственноручно вырезал у себя здоровущий кусок икры, чтобы расплатиться с одним черным магом.
- А я слышала, что его застукал ревнивый муж, и ему пришлось прыгать со второго этажа, - встряла миссис Меррит.
- Да нет же, ему ногу прострелили на войне с вырожденцами, - возразила Иветта.
