Да и на сопровождающую в кассу Ирку сотрудники стали посматривать настороженно, и даже по наущению бдительных односельчанок стали требовать от Ирки отчёта, - кем она является для этой старушки?
Ирка однажды даже запуталась в объяснении своей непростой генеалогии.
- Я подруга, это… друга… Друга её внука.
Звучало это неубедительно. Спросили бабку, - мол, кто она тебе? Бабка пожала плечами, посмотрела на Ирку, будто в первый раз видит и ответила, - «Не знаю».
Односельчанки прямо заявили, что шла бы «подруга друга внука»
восвояси, и не морочила бы старушке голову.
Как-то постепенно местом базирования компании стал домик Баб Нины. Летом там солнце не печёт, зимой ветер не задувает. Надёжную штаб-квартиру получила компания. Про когда-то имевшую место быть «шефскую помощь» пожилому человеку, все благополучно забыли. Внимание компании сосредоточилось на том, как отнять деньги у Баб Нины, а старушка сфокусировала своё внимание на том, как бы подольше не отдавать их.
Рассказы Славика о похождениях на выходных, поднимали его авторитет среди детдомовцев. Там он приобрёл даже статус «бывалого».
Если бы у Славки был навык самоанализа, он бы смог понять, что зачастую он ввязывается в какие-то сомнительные авантюры и приключения исключительно ради того, чтобы оказаться в центре внимания детдомовцев после очередных «удачно» проведённых выходных.
Слишком долго он был на задворках внимания коллектива, а оказывается, это очень приятно, быть заводилой в компании.
За счёт того, что ростом он стал под сто восемьдесят, его мнение становилось всё более и более авторитетным.
А тут и время пребывания в детском доме подошло к концу. Славка не захотел возвращаться к месту постоянной регистрации, в квартиру своей матери. Тем более, что было лето и друзья околачивались на каникулах в деревне. Славка тоже направил туда свои стопы.
Когда Колька уже исчерпал все доводы Баб Нине, доказывающие необходимость отдать внуку пенсию, в дело включился Славка. Бабка сидела на кровати, прислонившись к красному ковру и болтая ножками, со скучающим видом наблюдала за молодыми людьми.
- Баб Нин! Имей совесть! Сходи с Иркой в кассу. Ты ж знаешь, что у нас в селе нет банкомата, все операции идут через окошко. Вон и Ирка тебя проводит. Ты ж пойми - надо.
- Ой, ребята, а я и не помню, открыла я утром курятник или нет ещё… Коль! Ты не помнишь, иди, чай, посмотри! Сходи! И яички проверь.
- Что их проверять, их уже на завтрак съели. Открыла, - откликнулся Витька.
- Вот дуркует, делает вид, что забыла, стрелки переводит. Тему меняет, - заметил Колька.
- Типа у неё мозга за мозгу зашла, и она теперь - «тут помню, тут не помню», - оценил результаты разговора Витька.
- Значит, надо поставить ей мозги на место. Сейчас…
Славка бросил окурок на стол, подошёл к Баб Нине, взял её за плечи и потряс из стороны в сторону, якобы, для того, чтобы содержимое черепной коробки из хаотичного расположения перешло в упорядоченное. У бабки что-то хрустнуло в том месте, где голова крепится к туловищу и она завалилась на подушку. Хруст этот Славка скорее почувствовал руками, а не ушами. Наверное, его почувствовала и бабка, но она ничего не сказала, даже не ойкнула. После этого Баб Нина перестала отвечать на вопросы внука.
- Придуривается, - обобщил наблюдения Славка.
- Может, уснула? Ну, пусть поспит. Пойдёмте, во дворе посидим. Надо ещё в сарае посмотреть, может, металл найдём, там под верстаком что-то ещё оставалось, - припомнил Колька
Славка рос хотя и с матерью и сестрой, но преимущественно в мужской среде. Мать для него давно не являлась авторитетом. Напротив, она как бы сосредоточила в себе все недостатки женской сущности, как казалось Славке. Он и сестре прощал её принадлежность к женскому роду-племени только потому, что она заботилась о нём. Славка всегда смотрел на окружающих с той точки зрения, - кто сильнее, - он сам или его оппонент. Если оппонент оказывался физически слабее, его мнение ни по одному из вопросов Славкой во внимание не принималось.
Он и на женщин смотрел так, словно оценивал, сможет ли получить от них сдачу. И понимая, что он физически сильнее, относился к ним с презрением. Основным доводом для свершения «справедливости по-пацански» был, – «А что она мне сделает?»
Делать Славке никто ничего и не собирался.
Девчонки, Ирка с Наташкой, сидели на крыльце. Парни вышли к ним.
- Ну, как успехи?
- Глухо. Спать вздумала.
- Так разбудите, - предложила Ирка.
- Бесполезно. Будить, чтобы куда-то идти? Не вариант. Она должна быть бодрая. Сейчас она не дойдёт
- Ну, давайте тогда посмотрим в сарае металл, - предложил Витька.
- Сейчас, покурим, надо нервы успокоить, - настоял Славка, у которого от нехорошего предчувствия начали слегка дрожать руки.
Из металла нашли алюминиевую кастрюлю, в которой бабка когда-то варила компоты для внука и его друзей. А под верстаком обнаружили прикрытые ветошью тиски. Тиски стояли там ещё с тех времён, когда был жив дед. Обе находки можно было не только сдать на металл, но и найти им покупателя за неплохие деньги. Если походить, поискать.
Парни этим и занялись. Тиски у них купили на СТО, кастрюлю купила Витькина бабушка, услышав, что Баб Нина поручила продать её за ненадобностью. Отоварились напитками и отправились к насиженному месту, к Баб Нине, где ждали и девчонки. Ещё от дома Витькиной бабушки увидели в стороне идущий дымок. Странно, летом это не к добру. Парни ускорили шаг, стремясь посмотреть, что же там горит. Свернули за угол и ещё издали поняли, что горит домик Баб Нины. Они пустились к дому бегом. Подбежав, они поняли, что дому ничего уже не поможет. Девчонок рядом не было. Но, как быть со спящей бабушкой Ниной? Попробовали открыть дверь, но оттуда повалил чёрный дым, войти внутрь было невозможно. Колька крикнул в проём: «Баб Нин! Просыпайся, горим!» Но, отклика не услышал. Входить в дом было просто опасно для жизни, там нечем было дышать.
Пожарные, которых вызвали односельчане, смогли, приехав из райцентра, лишь зафиксировать факт возгорания и факт догорания.
Тело Баб Нины долго было на экспертизе. Там признали, что у бабушки были прижизненные повреждения, и причиной смерти указали не горючие газы, а повреждения основания черепа.
Было открыто следствие. Периодически допрашивали всю группу молодых людей. В ходе допроса пришли к выводу, что единственным человеком, кто прикасался к дотоле живой и неповреждённой бабушке, был Славка. Судя по всему, именно его встряска и нанесла указанные повреждения. Оспаривать что-либо тут было бесполезно. Взрослые родственники двух семей возненавидели Славку, именовали его не иначе, как «душегубом», а Витька с Колькой не считали его убийцей, хотя и давали показания, свидетельствующие об этом. Для себя они объясняли ситуацию таким образом: «Ну, так получилось, что тут поделаешь».
Однако, для общественности, личность Славки навсегда оказалась связана с именем Баб Нины. «Да, это тот парень, что убил беззащитную бабушку. Помните такую, - добрая была женщина, просто божий одуванчик, а он взял и убил. Ничего святого нет».
Состоялся суд, который признал Славку виновным в убийстве и назначил ему семь лет заключения. Тем более, что он был совершеннолетний и с подростковой судимостью, которая к тому времени была уже погашена. Умышленный поджог остался недоказанным.
Несмотря на совершеннолетие, Славку в числе ещё нескольких таких кадров держали среди малолетних заключённых. ФСИН пришла к выводу, что в те годы при общем падении требований общества к подрастающему поколению, пошла такая безбашенная молодёжь, что помещать её во взрослую среду было чревато. И для молодых заключённых и для самой системы, потому, как молодёжь выросла не признающая никаких авторитетов, уголовных в том числе, и эти лица, свободные от обязательств перед кем бы то ни было, скорее могли расстаться с жизнью, нежели подчиниться каким-то правилам, нормам, законам. А за них потом отчёт подавать. «По описи была корова с телёнком. Гдё телёнок?»
Вообще-то Славка давно жил с ощущением, что окружающие ему должны. Но, кто именно и что именно должен, - не было понятно. Часто получалось так, - у кого сможет забрать «своё», тот и был должен. Каких-то моральных терзаний по поводу того, что он получал от жизни то, что ему не положено по статусу, он не испытывал. В детстве голод оправдывал всё. «Что же мне теперь умереть с голоду, если у меня нет еды?» - резонно мотивировал он. По мере взросления потребности расширялись, - курение, спиртное, а отношение к жизни не менялось. Взять необходимое, или, хотя бы желаемое любой ценой, - стало устойчивой жизненной позицией.
Приходилось в этом вопросе надеяться только на силу. На внешность свою Славка особо не рассчитывал.
Конечно, иногда, ещё в начальной школе, он, как и все, присматривался к своему отражению в зеркале, но оно его немного огорчало тем, что нос его был мелковат. Ну, вот как он, когда станет мужчиной, будет выглядеть с таким маленьким носом? Он прикладывал указательный палец к верхней губе поперёк и пытался представить, как изменится ситуация, если он отрастит когда-либо усы… Ожидавшиеся в отдалённом будущем усы не спасали положения с носом. Он оставался таким же несовершенным, нечего было и надеяться на радикальные перемены.
Однако, в последние год-два стали и у Славки стали расти усы и борода. Как ни жаль, но приходилось эту поросль брить. И теперь уже, казалось, что как только можно будет оставлять её небритой, то ситуация с носом будет выправлена радикально. Или нос за это время тоже подрос…
Если кто-то думает, что заключённые только и делают, что сидят компанией на кроватях и под гитару целыми днями распевают блатные песни, - то это не так. Было как-то, решили по кругу с каждого по песне из уголовного репертуара. Когда дошла очередь до Славки, он запел песню, которую помнил ещё лет с восьми. Во дворе её пели вечерами мальчишки постарше:
«Сижу на нарах
Как король на именинах
Сухую корочку
Пытаюсь проглотить.
А мой нахальный смех
Всегда имел успех…»
Сокамерники, не оценив Славкиного творчества, заявили, что такой песни нет, что, мол, Славка взял две строчки, а остальное сам напридумывал, гонит, короче. И кличка у него теперь будет, - «Поэт». Ну, Поэт так Поэт, Славка особо и не возражал. Песня казалась ему душевной, бравой, с хорошей мелодикой стиха, - это явно заслуга того, что её сочинил. Ему бы такое прозвище и давать. А оно вот досталось совершенно незаслуженно Славке. Ну, дают – бери!
Славка был взрывным человеком. Было дело, отдал ему как-то Витька свою старую лапту. Новую ему из узкой досочки от овощного ящика выстрогал отец. Помнится, играли они в семилетнем возрасте в лапту на пустыре. А Сашка, мальчишка на год старше из дома напротив, вздумал отнять у него эту лапту, и вручил ему на замену черенок от лопаты, которым сам играл до этого. Это было неосмотрительно с его стороны, потому, как он тут же огрёб по затылку этим черенком, и вырубился прямо на поляне. А Славка, испугавшись последствий, убежал домой. Интерес к игре в лапту сразу испарился. Но, ничего, в тот раз Сашка вскоре поднялся и даже вроде забыл о полученном опыте. Забыл о нём и Славик. А зря. Такую особенность своего характера нельзя упускать из-под контроля. Но, это позже приходит понимание, что «знать бы, где упадёшь, соломку бы подстелил»
А вот теперь пришлось и этот эпизод вспомнить. Потому, как очень пугали последствия нечаянно проявленной неожиданной горячности. Здесь такое не прощалось. Приходилось быть сдержанным и рассудительным.
За те два года, что Славка был среди молодёжи, он понемногу стал отвыкать от своей бесшабашной и вольной жизни, где все проделки прощались, встречали понимание. В той жизни всегда находились люди, кто готов был пожалеть, войти в положение.
А в заключении оказалось, что в каждой бритой голове есть свой кодекс чести молодого уголовника. И каждый старается этот кодекс донести до других, и требует, чтобы все окружающие этому кодексу следовали.
А у Славки кодекса не было. Но, медведей учат на велосипедах ездить, неужели ему будет не по силам усвоить несколько простых правил, которые помогут ему не наживать врагов и не влезать в неприятные ситуации? Через пару лет Славкин кодекс выглядел примерно так:
- лишнего не болтай, - за базар придётся отвечать,
- не в своё дело не лезь, могут нос прищемить,
- больше чем с одним не ссорься, двоих не осилишь,
- долги лучше отдавать, если нет других вариантов.
Вот этот последний пункт Славку очень напрягал. Получалось так, что если тебя кто-то угостил и ты взял, значит, ты этому человеку должен. И при случае, по крайней мере, если у тебя тоже будет, чем поделиться, ты обязан будешь это сделать. Если не сделаешь, тебя осудит общественность. А если тебя тот человек, которому ты был должен, попросит что-то дать или сделать, а ты откажешься, ты вообще не человек, а так… Не достоин уважения. Это было для Славки достаточно удивительно. Всю жизнь ему кто-то что-то давал, ничего не прося взамен. Он на этом вырос, к этому привык, - и тут такой форсаж! Оказывается, он кому-то становился должен! А мужики-то на свободе и не знают! Или знают, но молчат?
Вообще, правила жизни на свободе были проще, милосерднее, что ли. Свобода Славке нравилась больше. Несвобода его ломала, делала более жёстким по отношению к себе. На свободе можно было предъявлять требования только к окружающим, но не к себе, а здесь это делать не получалось. Режим есть режим. Это выше правил, которые каждый задаёт себе сам.
А долги, ну что долги? Можно отдать, а можно отдать, но не сразу, а тогда, когда будет настроение. Чего горячку-то пороть? Что, завтра конец света?
Было как-то Славке во время отсидки долго не спалось. Он лежал и думал. Думал он о том, кому же в жизни он должен, по этим уголовным правилам. Таньке, она о нём заботилась постоянно, пока была возможность, и пока он готов был принимать её заботу. Ещё Витьке, Кольке. Но, то, что они ему предоставляли, - крышу над головой, еду, - это же не им принадлежало, а их родителям, дедам с бабками. И правила жизни, которые у него были в голове на то время, подсказывали ему простую истину: «А что они мне сделают? Если я им не отдам ничего? А если ничего не сделают, так отдавать долги, - это будет проявлением слабости! Ведь так?» А тут оказывается, что для того, чтобы ты имел право себя уважать, ты должен или сразу рассчитаться или должен быть готов рассчитаться по первому требованию. Таковы пацанские законы. И что, - думал Славка, - вот сейчас, на двадцатом году жизни мне надо предъявить себе счёт? И заявить: «Плати, милок! А то как-то не по-пацански!» А что я могу им дать? У меня же ничего нет. А они и не требовали от меня ничего. А что я им дал? Славка вспомнил о Баб Нине. На душе стало совсем тошно.
И Славка почувствовал, что у него в голове имеет место расщепление сознания. С одной стороны, не отдав долги, ты сильный, держишь ситуацию под контролем, принимаешь решение, хозяин своей судьбы.
Ирка однажды даже запуталась в объяснении своей непростой генеалогии.
- Я подруга, это… друга… Друга её внука.
Звучало это неубедительно. Спросили бабку, - мол, кто она тебе? Бабка пожала плечами, посмотрела на Ирку, будто в первый раз видит и ответила, - «Не знаю».
Односельчанки прямо заявили, что шла бы «подруга друга внука»
восвояси, и не морочила бы старушке голову.
Как-то постепенно местом базирования компании стал домик Баб Нины. Летом там солнце не печёт, зимой ветер не задувает. Надёжную штаб-квартиру получила компания. Про когда-то имевшую место быть «шефскую помощь» пожилому человеку, все благополучно забыли. Внимание компании сосредоточилось на том, как отнять деньги у Баб Нины, а старушка сфокусировала своё внимание на том, как бы подольше не отдавать их.
Глава 4. Преступление и наказание.
***
Рассказы Славика о похождениях на выходных, поднимали его авторитет среди детдомовцев. Там он приобрёл даже статус «бывалого».
Если бы у Славки был навык самоанализа, он бы смог понять, что зачастую он ввязывается в какие-то сомнительные авантюры и приключения исключительно ради того, чтобы оказаться в центре внимания детдомовцев после очередных «удачно» проведённых выходных.
Слишком долго он был на задворках внимания коллектива, а оказывается, это очень приятно, быть заводилой в компании.
За счёт того, что ростом он стал под сто восемьдесят, его мнение становилось всё более и более авторитетным.
А тут и время пребывания в детском доме подошло к концу. Славка не захотел возвращаться к месту постоянной регистрации, в квартиру своей матери. Тем более, что было лето и друзья околачивались на каникулах в деревне. Славка тоже направил туда свои стопы.
***
Когда Колька уже исчерпал все доводы Баб Нине, доказывающие необходимость отдать внуку пенсию, в дело включился Славка. Бабка сидела на кровати, прислонившись к красному ковру и болтая ножками, со скучающим видом наблюдала за молодыми людьми.
- Баб Нин! Имей совесть! Сходи с Иркой в кассу. Ты ж знаешь, что у нас в селе нет банкомата, все операции идут через окошко. Вон и Ирка тебя проводит. Ты ж пойми - надо.
- Ой, ребята, а я и не помню, открыла я утром курятник или нет ещё… Коль! Ты не помнишь, иди, чай, посмотри! Сходи! И яички проверь.
- Что их проверять, их уже на завтрак съели. Открыла, - откликнулся Витька.
- Вот дуркует, делает вид, что забыла, стрелки переводит. Тему меняет, - заметил Колька.
- Типа у неё мозга за мозгу зашла, и она теперь - «тут помню, тут не помню», - оценил результаты разговора Витька.
- Значит, надо поставить ей мозги на место. Сейчас…
Славка бросил окурок на стол, подошёл к Баб Нине, взял её за плечи и потряс из стороны в сторону, якобы, для того, чтобы содержимое черепной коробки из хаотичного расположения перешло в упорядоченное. У бабки что-то хрустнуло в том месте, где голова крепится к туловищу и она завалилась на подушку. Хруст этот Славка скорее почувствовал руками, а не ушами. Наверное, его почувствовала и бабка, но она ничего не сказала, даже не ойкнула. После этого Баб Нина перестала отвечать на вопросы внука.
- Придуривается, - обобщил наблюдения Славка.
- Может, уснула? Ну, пусть поспит. Пойдёмте, во дворе посидим. Надо ещё в сарае посмотреть, может, металл найдём, там под верстаком что-то ещё оставалось, - припомнил Колька
***
Славка рос хотя и с матерью и сестрой, но преимущественно в мужской среде. Мать для него давно не являлась авторитетом. Напротив, она как бы сосредоточила в себе все недостатки женской сущности, как казалось Славке. Он и сестре прощал её принадлежность к женскому роду-племени только потому, что она заботилась о нём. Славка всегда смотрел на окружающих с той точки зрения, - кто сильнее, - он сам или его оппонент. Если оппонент оказывался физически слабее, его мнение ни по одному из вопросов Славкой во внимание не принималось.
Он и на женщин смотрел так, словно оценивал, сможет ли получить от них сдачу. И понимая, что он физически сильнее, относился к ним с презрением. Основным доводом для свершения «справедливости по-пацански» был, – «А что она мне сделает?»
Делать Славке никто ничего и не собирался.
***
Девчонки, Ирка с Наташкой, сидели на крыльце. Парни вышли к ним.
- Ну, как успехи?
- Глухо. Спать вздумала.
- Так разбудите, - предложила Ирка.
- Бесполезно. Будить, чтобы куда-то идти? Не вариант. Она должна быть бодрая. Сейчас она не дойдёт
- Ну, давайте тогда посмотрим в сарае металл, - предложил Витька.
- Сейчас, покурим, надо нервы успокоить, - настоял Славка, у которого от нехорошего предчувствия начали слегка дрожать руки.
Из металла нашли алюминиевую кастрюлю, в которой бабка когда-то варила компоты для внука и его друзей. А под верстаком обнаружили прикрытые ветошью тиски. Тиски стояли там ещё с тех времён, когда был жив дед. Обе находки можно было не только сдать на металл, но и найти им покупателя за неплохие деньги. Если походить, поискать.
Парни этим и занялись. Тиски у них купили на СТО, кастрюлю купила Витькина бабушка, услышав, что Баб Нина поручила продать её за ненадобностью. Отоварились напитками и отправились к насиженному месту, к Баб Нине, где ждали и девчонки. Ещё от дома Витькиной бабушки увидели в стороне идущий дымок. Странно, летом это не к добру. Парни ускорили шаг, стремясь посмотреть, что же там горит. Свернули за угол и ещё издали поняли, что горит домик Баб Нины. Они пустились к дому бегом. Подбежав, они поняли, что дому ничего уже не поможет. Девчонок рядом не было. Но, как быть со спящей бабушкой Ниной? Попробовали открыть дверь, но оттуда повалил чёрный дым, войти внутрь было невозможно. Колька крикнул в проём: «Баб Нин! Просыпайся, горим!» Но, отклика не услышал. Входить в дом было просто опасно для жизни, там нечем было дышать.
Пожарные, которых вызвали односельчане, смогли, приехав из райцентра, лишь зафиксировать факт возгорания и факт догорания.
***
Тело Баб Нины долго было на экспертизе. Там признали, что у бабушки были прижизненные повреждения, и причиной смерти указали не горючие газы, а повреждения основания черепа.
Было открыто следствие. Периодически допрашивали всю группу молодых людей. В ходе допроса пришли к выводу, что единственным человеком, кто прикасался к дотоле живой и неповреждённой бабушке, был Славка. Судя по всему, именно его встряска и нанесла указанные повреждения. Оспаривать что-либо тут было бесполезно. Взрослые родственники двух семей возненавидели Славку, именовали его не иначе, как «душегубом», а Витька с Колькой не считали его убийцей, хотя и давали показания, свидетельствующие об этом. Для себя они объясняли ситуацию таким образом: «Ну, так получилось, что тут поделаешь».
Однако, для общественности, личность Славки навсегда оказалась связана с именем Баб Нины. «Да, это тот парень, что убил беззащитную бабушку. Помните такую, - добрая была женщина, просто божий одуванчик, а он взял и убил. Ничего святого нет».
***
Состоялся суд, который признал Славку виновным в убийстве и назначил ему семь лет заключения. Тем более, что он был совершеннолетний и с подростковой судимостью, которая к тому времени была уже погашена. Умышленный поджог остался недоказанным.
Несмотря на совершеннолетие, Славку в числе ещё нескольких таких кадров держали среди малолетних заключённых. ФСИН пришла к выводу, что в те годы при общем падении требований общества к подрастающему поколению, пошла такая безбашенная молодёжь, что помещать её во взрослую среду было чревато. И для молодых заключённых и для самой системы, потому, как молодёжь выросла не признающая никаких авторитетов, уголовных в том числе, и эти лица, свободные от обязательств перед кем бы то ни было, скорее могли расстаться с жизнью, нежели подчиниться каким-то правилам, нормам, законам. А за них потом отчёт подавать. «По описи была корова с телёнком. Гдё телёнок?»
***
Вообще-то Славка давно жил с ощущением, что окружающие ему должны. Но, кто именно и что именно должен, - не было понятно. Часто получалось так, - у кого сможет забрать «своё», тот и был должен. Каких-то моральных терзаний по поводу того, что он получал от жизни то, что ему не положено по статусу, он не испытывал. В детстве голод оправдывал всё. «Что же мне теперь умереть с голоду, если у меня нет еды?» - резонно мотивировал он. По мере взросления потребности расширялись, - курение, спиртное, а отношение к жизни не менялось. Взять необходимое, или, хотя бы желаемое любой ценой, - стало устойчивой жизненной позицией.
Приходилось в этом вопросе надеяться только на силу. На внешность свою Славка особо не рассчитывал.
Конечно, иногда, ещё в начальной школе, он, как и все, присматривался к своему отражению в зеркале, но оно его немного огорчало тем, что нос его был мелковат. Ну, вот как он, когда станет мужчиной, будет выглядеть с таким маленьким носом? Он прикладывал указательный палец к верхней губе поперёк и пытался представить, как изменится ситуация, если он отрастит когда-либо усы… Ожидавшиеся в отдалённом будущем усы не спасали положения с носом. Он оставался таким же несовершенным, нечего было и надеяться на радикальные перемены.
***
Однако, в последние год-два стали и у Славки стали расти усы и борода. Как ни жаль, но приходилось эту поросль брить. И теперь уже, казалось, что как только можно будет оставлять её небритой, то ситуация с носом будет выправлена радикально. Или нос за это время тоже подрос…
Если кто-то думает, что заключённые только и делают, что сидят компанией на кроватях и под гитару целыми днями распевают блатные песни, - то это не так. Было как-то, решили по кругу с каждого по песне из уголовного репертуара. Когда дошла очередь до Славки, он запел песню, которую помнил ещё лет с восьми. Во дворе её пели вечерами мальчишки постарше:
«Сижу на нарах
Как король на именинах
Сухую корочку
Пытаюсь проглотить.
А мой нахальный смех
Всегда имел успех…»
Сокамерники, не оценив Славкиного творчества, заявили, что такой песни нет, что, мол, Славка взял две строчки, а остальное сам напридумывал, гонит, короче. И кличка у него теперь будет, - «Поэт». Ну, Поэт так Поэт, Славка особо и не возражал. Песня казалась ему душевной, бравой, с хорошей мелодикой стиха, - это явно заслуга того, что её сочинил. Ему бы такое прозвище и давать. А оно вот досталось совершенно незаслуженно Славке. Ну, дают – бери!
***
Славка был взрывным человеком. Было дело, отдал ему как-то Витька свою старую лапту. Новую ему из узкой досочки от овощного ящика выстрогал отец. Помнится, играли они в семилетнем возрасте в лапту на пустыре. А Сашка, мальчишка на год старше из дома напротив, вздумал отнять у него эту лапту, и вручил ему на замену черенок от лопаты, которым сам играл до этого. Это было неосмотрительно с его стороны, потому, как он тут же огрёб по затылку этим черенком, и вырубился прямо на поляне. А Славка, испугавшись последствий, убежал домой. Интерес к игре в лапту сразу испарился. Но, ничего, в тот раз Сашка вскоре поднялся и даже вроде забыл о полученном опыте. Забыл о нём и Славик. А зря. Такую особенность своего характера нельзя упускать из-под контроля. Но, это позже приходит понимание, что «знать бы, где упадёшь, соломку бы подстелил»
А вот теперь пришлось и этот эпизод вспомнить. Потому, как очень пугали последствия нечаянно проявленной неожиданной горячности. Здесь такое не прощалось. Приходилось быть сдержанным и рассудительным.
***
За те два года, что Славка был среди молодёжи, он понемногу стал отвыкать от своей бесшабашной и вольной жизни, где все проделки прощались, встречали понимание. В той жизни всегда находились люди, кто готов был пожалеть, войти в положение.
А в заключении оказалось, что в каждой бритой голове есть свой кодекс чести молодого уголовника. И каждый старается этот кодекс донести до других, и требует, чтобы все окружающие этому кодексу следовали.
А у Славки кодекса не было. Но, медведей учат на велосипедах ездить, неужели ему будет не по силам усвоить несколько простых правил, которые помогут ему не наживать врагов и не влезать в неприятные ситуации? Через пару лет Славкин кодекс выглядел примерно так:
- лишнего не болтай, - за базар придётся отвечать,
- не в своё дело не лезь, могут нос прищемить,
- больше чем с одним не ссорься, двоих не осилишь,
- долги лучше отдавать, если нет других вариантов.
***
Вот этот последний пункт Славку очень напрягал. Получалось так, что если тебя кто-то угостил и ты взял, значит, ты этому человеку должен. И при случае, по крайней мере, если у тебя тоже будет, чем поделиться, ты обязан будешь это сделать. Если не сделаешь, тебя осудит общественность. А если тебя тот человек, которому ты был должен, попросит что-то дать или сделать, а ты откажешься, ты вообще не человек, а так… Не достоин уважения. Это было для Славки достаточно удивительно. Всю жизнь ему кто-то что-то давал, ничего не прося взамен. Он на этом вырос, к этому привык, - и тут такой форсаж! Оказывается, он кому-то становился должен! А мужики-то на свободе и не знают! Или знают, но молчат?
Вообще, правила жизни на свободе были проще, милосерднее, что ли. Свобода Славке нравилась больше. Несвобода его ломала, делала более жёстким по отношению к себе. На свободе можно было предъявлять требования только к окружающим, но не к себе, а здесь это делать не получалось. Режим есть режим. Это выше правил, которые каждый задаёт себе сам.
А долги, ну что долги? Можно отдать, а можно отдать, но не сразу, а тогда, когда будет настроение. Чего горячку-то пороть? Что, завтра конец света?
***
Было как-то Славке во время отсидки долго не спалось. Он лежал и думал. Думал он о том, кому же в жизни он должен, по этим уголовным правилам. Таньке, она о нём заботилась постоянно, пока была возможность, и пока он готов был принимать её заботу. Ещё Витьке, Кольке. Но, то, что они ему предоставляли, - крышу над головой, еду, - это же не им принадлежало, а их родителям, дедам с бабками. И правила жизни, которые у него были в голове на то время, подсказывали ему простую истину: «А что они мне сделают? Если я им не отдам ничего? А если ничего не сделают, так отдавать долги, - это будет проявлением слабости! Ведь так?» А тут оказывается, что для того, чтобы ты имел право себя уважать, ты должен или сразу рассчитаться или должен быть готов рассчитаться по первому требованию. Таковы пацанские законы. И что, - думал Славка, - вот сейчас, на двадцатом году жизни мне надо предъявить себе счёт? И заявить: «Плати, милок! А то как-то не по-пацански!» А что я могу им дать? У меня же ничего нет. А они и не требовали от меня ничего. А что я им дал? Славка вспомнил о Баб Нине. На душе стало совсем тошно.
И Славка почувствовал, что у него в голове имеет место расщепление сознания. С одной стороны, не отдав долги, ты сильный, держишь ситуацию под контролем, принимаешь решение, хозяин своей судьбы.
