"Прими, - говорят, - иначе заснёшь и никогда не проснёшься". Но я ответила: "Нет, я не могу. Стефа мне доверяет, как самой себе. Тётя Клавдия ко мне всей душой. И Феликс... Я не могу поступить с ними так подло". Потом была жуткая боль. Как будто живую на части рвут. Дальше ничего не помню.
Стефания крепко обняла кузину.
- Напрасно ты думаешь, Мила, будто я стану тебя презирать. Дурным мыслям мы все подвластны. А ты сумела сказать им "нет". Жаль, отец не сумел...
"А сумела бы я?" - промелькнула в голове шальная мысль.
На мгновение Стефания представила: что было бы, если бы в тот роковой день Камилла не увидела этой книги? Без сомнений, она бы заглянула в неё, как и собиралась. И если бы она всё-таки устояла перед этим злом, заснула, кто пошёл бы на край света за чешуйкой? Гораций? Матушка? Или, может быть, кузнец Эдмундас? Недаром последний смотрит на её мать с таким обожанием. По глазам видно: ради любимой женщины он готов на всё. И похоже, его чувства не безответны...
А может, никто бы и не пошёл никуда? Может, кто-то рискнул бы залезть в дом колдуна? Как она и дядя Теодор...
Нет, колдун в тот день не вернулся домой раньше. Не его шаги слышала напуганная Стефания. Когда она плыла среди океанских волн, отец Камиллы увлечённо рылся в книгах Александра. Ему повезло больше, чем его племяннице. И к вечеру, когда вернулся настоящий хозяин, дядя Теодор уже знал, что его дочь, а заодно и соседа спасёт не серебряная саламандра, а золотая. И что, встав лицом на восток и прочитав заклинание, можно явиться во сне человеку, как бы далеко они ни был.
"Я являлся к Феликсу несколько раз, - сокрушался Теодор. - Говорил ему, что знаю. Но он почему-то не услышал".
***
Больше недели прошло с тех пор, как Гораций и Стефания привезли Феликса домой, понадеявшись, что родные стены помогут ему придти в чувство. Его состояние с тех пор нисколько не улучшилось. Не оживал он и от голоса Камиллы, которая заходила к нему каждый день. На пару с Горацием она была самой частой гостьей в доме Эдмундаса.
- Зачем ты туда мотаешься, как помешанная? - укорял девушку Марк. - Неужели с живым трупом тебе интереснее, чем со мной?
- Дело не в этом, - оправдывалась Камилла. - Просто Феликс рисковал жизнью из-за меня. И может погибнуть от ран.
- Кто его просил кидаться на саламандру? - парировал Марк.
- Но тогда бы Гораций погиб.
- Значит, ты ходишь туда не ради Феликса, а ради прекрасных глаз Горация! Отлично!
Разговор, как всегда, закончился ссорой. Камилла уже порядком устала от всего этого.
- Я не узнаю прежнего Марка, - пожаловалась она как-то кузине.
Где же он, тот нежный и любящий, каким был раньше? Иногда девушке казалось, что Марка околдовали.
После каждой ссоры парень бежал в кабак и напивался до бесчувствия. А проспавшись, приходил к Камилле с цветами - мириться. Родители девушки встречали его довольно холодно, но после случившегося с дочерью не противились их свиданиям. Теодор прямо так и сказал:
- Если хочешь за Марка замуж, мы с матерью дадим своё благословение. Но всё же, дочка, приглядись к нему повнимательнее, подумай, как следует.
- По-моему, совет разумный, - Стефания была с дядей полностью согласна.
- Вот я и думаю, - ответила ей Камилла. - Сказал бы отец это раньше, я бы ответила "да" без колебаний. А теперь даже не знаю, хочу ли я. Если бы вернуть того Марка!
- Но прежде всё было по-другому. Может, оттого Марк и был другим?
Действительно, трудно ли, дрожа от нетерпения, бежать на свидание с любимой, клясться ей в вечной преданности, целовать в губы, любоваться, взявшись за руки, на залитую лунным светом, поляну? Когда вокруг тишь, благодать - и никаких тебе саламандр.
- Знаешь, я иногда думаю, - продолжала Камилла. - Продолжал бы Марк меня любить, если бы меня арестовали, сослали? Или если бы обесчестили, как Миранду? Вдруг бы я его потеряла... Хотя, если он меня ревнует, значит, наверное, любит...
Не раз во время бурных примирений Марк говорил:
"Ты должна понять. Я тебя люблю до безумия, потому и ревную".
И Камилла верила, хотела верить в его любовь.
***
Путники в деревне - явление нередкое. Иные неспешно бредут по дороге с котомками за плечами и охотно вступают в разговоры с местными. Другие проносятся галопом на лошадях, спеша куда-то по своим делам. Некоторые, правда, остановят на дороге первого встречного, спросят, как проехать - и помчатся дальше. Тех, кто пришёл или приехал в гости к кому-то из местных, как правило, знает вся деревня.
Но бывают и исключения.
- Скажите, мил человек, - молодой всадник остановил лошадь и обратился к встреченному на дороге старику. - Как называется эта деревня?
Старик недобро посмотрел на путника и процедил название сквозь зубы.
- Да, эту-то мне и надо. Скажите, где здесь живёт Гораций?
- Чего пристали? - огрызнулся старик. - Убирайтесь к лешему с Вашим Горацием!
Ответить путник не успел, потому что в тот момент по дороге проходил молодой человек.
- Это я, - ответил он, услышав своё имя. - Вы ко мне?
- Получается, что к Вам. Я из Королевства Алых Пионов. Меня послал король Илларион Третий...
Старик отошёл прочь, бормоча себе под нос:
- Ишь, важная персона! Уже и короли к нему посылают!
Гораций, услышав про брата Алисии, оживился.
- Пойдёмте в дом. Вы, наверное, устали с дороги?... А на Александра не сердитесь. Он потерял магический дар, поэтому такой злой... Как там Алисия... Её Высочество?
Гонец принялся рассказывать подробно, в каком шоке был весь королевский двор, когда в один прекрасный день появилась "покойная" принцесса. Как падали в обморок придворные дамы и читала молитвы дворцовая челядь. Сам король, хоть и достаточно смелый, при виде сестры едва удержался на ногах.
- Стало быть, ваше королевство теперь не воюет с Зелёными Водами?
- Да куда там! Они теперь наши верные союзники. Симеона Коварного уже нет в живых - так что и мстить некому.
Кроме того, Алисия отказалась от своих прав на престол, которые у неё имелись как у вдовы Симеона. Своё решение она объяснила тем, что слишком много страданий перенесла на той земле. И жить в том дворце (да даже видеть его) для неё теперь нестерпимая мука. К тому же, Юлиан Первый - достойный правитель, и с задачей управления королевством справится лучше, чем она, слабая женщина.
Порывшись в сумке, гонец вытащил золотую чашу, украшенную алмазами.
- Его Величество просил передать, что сердечно благодарит Вас за спасение своей единственной сестры. Примите от него в дар эту чашу.
Первым побуждением Горация было отказаться. Но он вовремя вспомнил слова Феликса, что не принять такой подарок считается оскорблением. А оскорбить брата Алисии он хотел меньше всего.
- Ещё Её Высочество позаимствовала у вас вот это, просила вернуть.
Крылья Феликса Гораций узнал сразу.
Вместе с крыльями Алисия передала ему письмо, скреплённое королевской печатью. С замиранием сердца юноша раскрыл его.
"Здравствуй, Гораций! Надеюсь, когда моё письмо дойдёт до тебя, и ты, и Феликс, будете уже дома. Я молю Святое Небо о том, чтобы вы счастливо добрались до родного королевства. Спасибо вам за всё! Эти крылья не только спасли мне жизнь, но и позволили мне снова увидеть брата".
О том, как непрост был путь домой, Алисия писала довольно скупо. Видимо, привыкнув к трудностям во время прошлых скитаний, она перестала их замечать.
"В ту ночь, когда я покинула дом графа Блувердада, я до самого рассвета летела, не останавливаясь. Счастье, что ночь выдалась тихой. К утру начал подниматься ветер. Тогда я приземлилась на опушке леса. Сил едва хватало на то, чтобы отцепить крылья и смотать материю. От усталости я почти сразу заснула.
Проснувшись, я увидела человека и с ужасом подумала, что не закрыла лица.
"Не бойся, - сказал он мне. - Я не причиню тебе зла. Откуда ты, красавица? Отчего в лесу ночуешь?".
Я ответила, что дом мой далеко - в Королевстве Алых Пионов. Там брат мой живёт, и отец покойный жил.
"Что же привело тебя сюда?"
Я сказала, что вышла замуж, а муж меня из дома прогнал. Сказал: не нужна ты мне, бездетная. Вот я и решила вернуться в отчий дом.
Как ты уже знаешь, я почти не врала. Симеон действительно попрекал меня этим.
"Мы с Дорой, царство ей небесное, тоже деток не нажили, - вздохнул мой новый знакомый. - А без неё худо... Пойдём ко мне в дом, бедолажка - накормлю. Голодная, небось? Как тебя звать-то?"
Я называлась Горацией, ибо это имя мне милее остальных. И его я ни за что не забуду. Называться Никой я побоялась. Конечно, я, как и ты, не особо верила, что полиция будет искать меня в лесу с саламандрой. Но всё-таки бережёного Небо бережёт..
Феб - так звали доброго крестьянина, и слушать не пожелал, когда я сказала, что ушла из дома не с пустыми руками.
"Деньги в пути пригодятся, - сказал он. - Алые Пионы - это всё-таки не ближний свет".
Потом мы ехали на телеге, запряжённой сивой кобылой. Добрый Феб сам вызвался довезти меня до границы.
Он так и не узнал, кто я. Хотя однажды признался, что давно догадывался: не муж меня прогнал.
"Знаю, что ты беглая. Ты ж, как полицая видишь, дрожишь вся, как осиновый лист. Да и лицо всё время прикрыть норовишь... Да ты не бойся, выдавать я тебя не собираюсь... У меня жену сожгли по приговору"...
После этого Феб долго молчал, глядя куда-то в небо. Я не стала спрашивать, в чём обвинили несчастную женщину. Но спустя несколько дней Феб сам всё рассказал.
Дора, так звали жену, была казнена два года назад. За молитву. "Святое Небо, Симеона Коварного прогони!" Слово в слово - я бы охотно повторила за ней, если бы тогда не лежала под толщей земли. Сказано это было в святилище - вся деревня слышала. Кто-то сообщил властям...
"После того, как Дору сожгли - продолжал Феб свою грустную историю, - одна из её подруг стала захаживать ко мне по-соседски, вроде как утешала. Недурна собой, незамужняя. Сначала мне казалось, что она разделяет мою скорбь. Но потом понял, что она давно мечтала выйти за меня замуж. Она-то, как оказалось, и донесла на Дору. И тогда я прогнал её, сказал, чтоб не смела больше появляться в моём доме. Вот так, милая Горация... Хотя зовут тебя на самом деле по-другому... Да неважно. Только научись-таки откликаться на это имя. А то начинаешь искать кого-то глазами".
Я обещала, что научусь непременно. Ведь научилась же я откликаться на то имя, которым называли меня ты и Феликс. И вскоре точно так же я стала откликаться и на "Горацию". Так, словно меня с рождения так звали".
Конечно, такой наблюдательный человек, как Феб, не мог не заметить странную конструкцию с деревянным каркасом и большой пласт чёрной ткани.
"Я сказала, что эти крылья дал мне мой друг, чтобы я могла спастись. Феб оборвал меня на полуслове:
"Ладно, ни говори больше ничего. Не рассказывай о себе... Ты не думай, будто мне неинтересно - просто всякое бывает. Вдруг под пыткой что-нибудь расскажу. Да и просто проговориться могу. Дора говорила, что я болтлив, как сорока".
Я понимала - он по-своему прав. Поэтому ничего о себе не рассказывала".
Когда до границы оставалось полдня пути, на них напали разбойники. Один из них грубо сдёрнул с Алисии покрывало. И присвистнул: "Ух ты, какая красавица!". Трое его товарищей стали снимать с неё платье. Но Феб не дал им этого сделать.
"Горация, беги!" - крикнул он, нанося обидчикам удары кулаками.
"Я колебалась: может, я смогла бы Фебу помочь. Но Феб сказал:
"Да беги же! Я отобьюсь!"
"Глядя на его крепкое телосложение и здоровые кулаки, которыми он ловко отбрасывал в стороны всех четверых, я верила: отобьётся.
Я убежала вперёд и оставшиеся полдня ждала, когда Феб догонит меня на телеге. Солнце уже садилось за горизонт, а Феба всё не было видно. Тогда я вернулась назад - посмотреть, всё ли с ним в порядке.
Он лежал лицом вниз, истекая кровью, с ножевой раной на спине. Я принялась звать Феба. На мгновение он открыл глаза:
"Это ты, Горация?"
Рядом с ним стояла телега без лошади. Чуть в стороне сиротливо лежали деревянные рамы и валялась чёрная ткань - единственное, на что не позарились разбойники. Я попыталась было поднять Феба и положить на телегу, но он меня остановил:
"Не надо. Оставь меня здесь. Я хочу умереть на родной земле".
Последний раз он взглянул на меня, улыбнулся, прошептал: "Прощай". Затем, к великому горю, этот добрый смельчак умер. Я закрыла ему глаза. Упокой Святое Небо его душу! Хочется верить, что на том свете он встретит ту, которую любил до последнего вздоха".
Так, с крыльями за спиной, Алисия одна добралась до границы, а после - до королевского дворца...
"Когда моё письмо попадёт к тебе в руки, пожалуйста, напиши мне ответ. Расскажи, что с Феликсом.
Навеки твоя Алисия".
Взволнованный Гораций прижал письмо к груди. Листок бумаги, которого касались руки Алисии, казался ему в сто раз драгоценнее, чем золотая чаша - подарок от благодарного брата.
Золотая чаша... самая драгоценная из королевской сокровищницы. С какой радостью Гораций отдал бы её Фебу! И не только чашу. Ибо не было такой вещи, которую он бы пожалел для человека, помогавшего Алисии. И даже будь он так беден, что имел бы одну лишь рубаху - и ту бы отдал, не задумываясь. Ибо Феб стал для него дороже брата родного. Как жалел Гораций, что не сможет теперь пожать ему руку, обнять его по-родственному со словами: "Отныне ты всегда желанный гость в моём доме".
Оставив матери потчевать гонца, юноша взял в руки перо и бумагу.
"Дорогая любимая Алисия..."
Нет, так не пойдёт. Не подобает ему, деревенскому парню, так обращаться к принцессе.
"Здравствуйте, Ваше Высочество! Сердечно благодарю Вас за то, что Вы беспокоитесь обо мне и моих друзьях. Также благодарю Его Величество за подарок - это большая честь для меня. Весьма соболезную по поводу кончины Феба. Жалею, что не могу высказать ему благодарности и признательности за Ваше спасение".
Он тщательно подбирал слова, стараясь придерживаться холодного почтительного тона.
Написал он ей и о том, что случилось с ними со всеми после того, как Алисия улетела. Хотя о многих из тех событий она наверняка уже знала.
Рассказал ей Гораций и о том, что было после возвращения на родину. И о том, как чешуйка золотой саламандры разбудила Камиллу и отца Феликса, и о том, как ею же, наконец, сожгли злосчастную книгу, и о Феликсе, который по-прежнему находился между жизнью и смертью.
Его рука так и рвалась написать, как он любит Алисию, как скучает по ней. Написать, что каждую ночь она является ему в сновидениях, и по утрам не хочется просыпаться. Хоть слово о любви, одно лишь слово! Но вместо этого он заставил себя написать несколько фраз о политике.
"Я рад, что войны между вашим королевством и Зелёными Водами не случилось. С пониманием отношусь к Вашему решению отречься от престола в пользу Юлиана Первого.
Моё почтение Вам и Его Величеству!
Гораций".
- Вы так бледны и взволнованны, - заметил гонец, когда юноша отдавал ему письмо. - Что-то случилось?
Стефания крепко обняла кузину.
- Напрасно ты думаешь, Мила, будто я стану тебя презирать. Дурным мыслям мы все подвластны. А ты сумела сказать им "нет". Жаль, отец не сумел...
"А сумела бы я?" - промелькнула в голове шальная мысль.
На мгновение Стефания представила: что было бы, если бы в тот роковой день Камилла не увидела этой книги? Без сомнений, она бы заглянула в неё, как и собиралась. И если бы она всё-таки устояла перед этим злом, заснула, кто пошёл бы на край света за чешуйкой? Гораций? Матушка? Или, может быть, кузнец Эдмундас? Недаром последний смотрит на её мать с таким обожанием. По глазам видно: ради любимой женщины он готов на всё. И похоже, его чувства не безответны...
А может, никто бы и не пошёл никуда? Может, кто-то рискнул бы залезть в дом колдуна? Как она и дядя Теодор...
Нет, колдун в тот день не вернулся домой раньше. Не его шаги слышала напуганная Стефания. Когда она плыла среди океанских волн, отец Камиллы увлечённо рылся в книгах Александра. Ему повезло больше, чем его племяннице. И к вечеру, когда вернулся настоящий хозяин, дядя Теодор уже знал, что его дочь, а заодно и соседа спасёт не серебряная саламандра, а золотая. И что, встав лицом на восток и прочитав заклинание, можно явиться во сне человеку, как бы далеко они ни был.
"Я являлся к Феликсу несколько раз, - сокрушался Теодор. - Говорил ему, что знаю. Но он почему-то не услышал".
***
Больше недели прошло с тех пор, как Гораций и Стефания привезли Феликса домой, понадеявшись, что родные стены помогут ему придти в чувство. Его состояние с тех пор нисколько не улучшилось. Не оживал он и от голоса Камиллы, которая заходила к нему каждый день. На пару с Горацием она была самой частой гостьей в доме Эдмундаса.
- Зачем ты туда мотаешься, как помешанная? - укорял девушку Марк. - Неужели с живым трупом тебе интереснее, чем со мной?
- Дело не в этом, - оправдывалась Камилла. - Просто Феликс рисковал жизнью из-за меня. И может погибнуть от ран.
- Кто его просил кидаться на саламандру? - парировал Марк.
- Но тогда бы Гораций погиб.
- Значит, ты ходишь туда не ради Феликса, а ради прекрасных глаз Горация! Отлично!
Разговор, как всегда, закончился ссорой. Камилла уже порядком устала от всего этого.
- Я не узнаю прежнего Марка, - пожаловалась она как-то кузине.
Где же он, тот нежный и любящий, каким был раньше? Иногда девушке казалось, что Марка околдовали.
После каждой ссоры парень бежал в кабак и напивался до бесчувствия. А проспавшись, приходил к Камилле с цветами - мириться. Родители девушки встречали его довольно холодно, но после случившегося с дочерью не противились их свиданиям. Теодор прямо так и сказал:
- Если хочешь за Марка замуж, мы с матерью дадим своё благословение. Но всё же, дочка, приглядись к нему повнимательнее, подумай, как следует.
- По-моему, совет разумный, - Стефания была с дядей полностью согласна.
- Вот я и думаю, - ответила ей Камилла. - Сказал бы отец это раньше, я бы ответила "да" без колебаний. А теперь даже не знаю, хочу ли я. Если бы вернуть того Марка!
- Но прежде всё было по-другому. Может, оттого Марк и был другим?
Действительно, трудно ли, дрожа от нетерпения, бежать на свидание с любимой, клясться ей в вечной преданности, целовать в губы, любоваться, взявшись за руки, на залитую лунным светом, поляну? Когда вокруг тишь, благодать - и никаких тебе саламандр.
- Знаешь, я иногда думаю, - продолжала Камилла. - Продолжал бы Марк меня любить, если бы меня арестовали, сослали? Или если бы обесчестили, как Миранду? Вдруг бы я его потеряла... Хотя, если он меня ревнует, значит, наверное, любит...
Не раз во время бурных примирений Марк говорил:
"Ты должна понять. Я тебя люблю до безумия, потому и ревную".
И Камилла верила, хотела верить в его любовь.
***
Путники в деревне - явление нередкое. Иные неспешно бредут по дороге с котомками за плечами и охотно вступают в разговоры с местными. Другие проносятся галопом на лошадях, спеша куда-то по своим делам. Некоторые, правда, остановят на дороге первого встречного, спросят, как проехать - и помчатся дальше. Тех, кто пришёл или приехал в гости к кому-то из местных, как правило, знает вся деревня.
Но бывают и исключения.
- Скажите, мил человек, - молодой всадник остановил лошадь и обратился к встреченному на дороге старику. - Как называется эта деревня?
Старик недобро посмотрел на путника и процедил название сквозь зубы.
- Да, эту-то мне и надо. Скажите, где здесь живёт Гораций?
- Чего пристали? - огрызнулся старик. - Убирайтесь к лешему с Вашим Горацием!
Ответить путник не успел, потому что в тот момент по дороге проходил молодой человек.
- Это я, - ответил он, услышав своё имя. - Вы ко мне?
- Получается, что к Вам. Я из Королевства Алых Пионов. Меня послал король Илларион Третий...
Старик отошёл прочь, бормоча себе под нос:
- Ишь, важная персона! Уже и короли к нему посылают!
Гораций, услышав про брата Алисии, оживился.
- Пойдёмте в дом. Вы, наверное, устали с дороги?... А на Александра не сердитесь. Он потерял магический дар, поэтому такой злой... Как там Алисия... Её Высочество?
Гонец принялся рассказывать подробно, в каком шоке был весь королевский двор, когда в один прекрасный день появилась "покойная" принцесса. Как падали в обморок придворные дамы и читала молитвы дворцовая челядь. Сам король, хоть и достаточно смелый, при виде сестры едва удержался на ногах.
- Стало быть, ваше королевство теперь не воюет с Зелёными Водами?
- Да куда там! Они теперь наши верные союзники. Симеона Коварного уже нет в живых - так что и мстить некому.
Кроме того, Алисия отказалась от своих прав на престол, которые у неё имелись как у вдовы Симеона. Своё решение она объяснила тем, что слишком много страданий перенесла на той земле. И жить в том дворце (да даже видеть его) для неё теперь нестерпимая мука. К тому же, Юлиан Первый - достойный правитель, и с задачей управления королевством справится лучше, чем она, слабая женщина.
Порывшись в сумке, гонец вытащил золотую чашу, украшенную алмазами.
- Его Величество просил передать, что сердечно благодарит Вас за спасение своей единственной сестры. Примите от него в дар эту чашу.
Первым побуждением Горация было отказаться. Но он вовремя вспомнил слова Феликса, что не принять такой подарок считается оскорблением. А оскорбить брата Алисии он хотел меньше всего.
- Ещё Её Высочество позаимствовала у вас вот это, просила вернуть.
Крылья Феликса Гораций узнал сразу.
Вместе с крыльями Алисия передала ему письмо, скреплённое королевской печатью. С замиранием сердца юноша раскрыл его.
"Здравствуй, Гораций! Надеюсь, когда моё письмо дойдёт до тебя, и ты, и Феликс, будете уже дома. Я молю Святое Небо о том, чтобы вы счастливо добрались до родного королевства. Спасибо вам за всё! Эти крылья не только спасли мне жизнь, но и позволили мне снова увидеть брата".
О том, как непрост был путь домой, Алисия писала довольно скупо. Видимо, привыкнув к трудностям во время прошлых скитаний, она перестала их замечать.
"В ту ночь, когда я покинула дом графа Блувердада, я до самого рассвета летела, не останавливаясь. Счастье, что ночь выдалась тихой. К утру начал подниматься ветер. Тогда я приземлилась на опушке леса. Сил едва хватало на то, чтобы отцепить крылья и смотать материю. От усталости я почти сразу заснула.
Проснувшись, я увидела человека и с ужасом подумала, что не закрыла лица.
"Не бойся, - сказал он мне. - Я не причиню тебе зла. Откуда ты, красавица? Отчего в лесу ночуешь?".
Я ответила, что дом мой далеко - в Королевстве Алых Пионов. Там брат мой живёт, и отец покойный жил.
"Что же привело тебя сюда?"
Я сказала, что вышла замуж, а муж меня из дома прогнал. Сказал: не нужна ты мне, бездетная. Вот я и решила вернуться в отчий дом.
Как ты уже знаешь, я почти не врала. Симеон действительно попрекал меня этим.
"Мы с Дорой, царство ей небесное, тоже деток не нажили, - вздохнул мой новый знакомый. - А без неё худо... Пойдём ко мне в дом, бедолажка - накормлю. Голодная, небось? Как тебя звать-то?"
Я называлась Горацией, ибо это имя мне милее остальных. И его я ни за что не забуду. Называться Никой я побоялась. Конечно, я, как и ты, не особо верила, что полиция будет искать меня в лесу с саламандрой. Но всё-таки бережёного Небо бережёт..
Феб - так звали доброго крестьянина, и слушать не пожелал, когда я сказала, что ушла из дома не с пустыми руками.
"Деньги в пути пригодятся, - сказал он. - Алые Пионы - это всё-таки не ближний свет".
Потом мы ехали на телеге, запряжённой сивой кобылой. Добрый Феб сам вызвался довезти меня до границы.
Он так и не узнал, кто я. Хотя однажды признался, что давно догадывался: не муж меня прогнал.
"Знаю, что ты беглая. Ты ж, как полицая видишь, дрожишь вся, как осиновый лист. Да и лицо всё время прикрыть норовишь... Да ты не бойся, выдавать я тебя не собираюсь... У меня жену сожгли по приговору"...
После этого Феб долго молчал, глядя куда-то в небо. Я не стала спрашивать, в чём обвинили несчастную женщину. Но спустя несколько дней Феб сам всё рассказал.
Дора, так звали жену, была казнена два года назад. За молитву. "Святое Небо, Симеона Коварного прогони!" Слово в слово - я бы охотно повторила за ней, если бы тогда не лежала под толщей земли. Сказано это было в святилище - вся деревня слышала. Кто-то сообщил властям...
"После того, как Дору сожгли - продолжал Феб свою грустную историю, - одна из её подруг стала захаживать ко мне по-соседски, вроде как утешала. Недурна собой, незамужняя. Сначала мне казалось, что она разделяет мою скорбь. Но потом понял, что она давно мечтала выйти за меня замуж. Она-то, как оказалось, и донесла на Дору. И тогда я прогнал её, сказал, чтоб не смела больше появляться в моём доме. Вот так, милая Горация... Хотя зовут тебя на самом деле по-другому... Да неважно. Только научись-таки откликаться на это имя. А то начинаешь искать кого-то глазами".
Я обещала, что научусь непременно. Ведь научилась же я откликаться на то имя, которым называли меня ты и Феликс. И вскоре точно так же я стала откликаться и на "Горацию". Так, словно меня с рождения так звали".
Конечно, такой наблюдательный человек, как Феб, не мог не заметить странную конструкцию с деревянным каркасом и большой пласт чёрной ткани.
"Я сказала, что эти крылья дал мне мой друг, чтобы я могла спастись. Феб оборвал меня на полуслове:
"Ладно, ни говори больше ничего. Не рассказывай о себе... Ты не думай, будто мне неинтересно - просто всякое бывает. Вдруг под пыткой что-нибудь расскажу. Да и просто проговориться могу. Дора говорила, что я болтлив, как сорока".
Я понимала - он по-своему прав. Поэтому ничего о себе не рассказывала".
Когда до границы оставалось полдня пути, на них напали разбойники. Один из них грубо сдёрнул с Алисии покрывало. И присвистнул: "Ух ты, какая красавица!". Трое его товарищей стали снимать с неё платье. Но Феб не дал им этого сделать.
"Горация, беги!" - крикнул он, нанося обидчикам удары кулаками.
"Я колебалась: может, я смогла бы Фебу помочь. Но Феб сказал:
"Да беги же! Я отобьюсь!"
"Глядя на его крепкое телосложение и здоровые кулаки, которыми он ловко отбрасывал в стороны всех четверых, я верила: отобьётся.
Я убежала вперёд и оставшиеся полдня ждала, когда Феб догонит меня на телеге. Солнце уже садилось за горизонт, а Феба всё не было видно. Тогда я вернулась назад - посмотреть, всё ли с ним в порядке.
Он лежал лицом вниз, истекая кровью, с ножевой раной на спине. Я принялась звать Феба. На мгновение он открыл глаза:
"Это ты, Горация?"
Рядом с ним стояла телега без лошади. Чуть в стороне сиротливо лежали деревянные рамы и валялась чёрная ткань - единственное, на что не позарились разбойники. Я попыталась было поднять Феба и положить на телегу, но он меня остановил:
"Не надо. Оставь меня здесь. Я хочу умереть на родной земле".
Последний раз он взглянул на меня, улыбнулся, прошептал: "Прощай". Затем, к великому горю, этот добрый смельчак умер. Я закрыла ему глаза. Упокой Святое Небо его душу! Хочется верить, что на том свете он встретит ту, которую любил до последнего вздоха".
Так, с крыльями за спиной, Алисия одна добралась до границы, а после - до королевского дворца...
"Когда моё письмо попадёт к тебе в руки, пожалуйста, напиши мне ответ. Расскажи, что с Феликсом.
Навеки твоя Алисия".
Взволнованный Гораций прижал письмо к груди. Листок бумаги, которого касались руки Алисии, казался ему в сто раз драгоценнее, чем золотая чаша - подарок от благодарного брата.
Золотая чаша... самая драгоценная из королевской сокровищницы. С какой радостью Гораций отдал бы её Фебу! И не только чашу. Ибо не было такой вещи, которую он бы пожалел для человека, помогавшего Алисии. И даже будь он так беден, что имел бы одну лишь рубаху - и ту бы отдал, не задумываясь. Ибо Феб стал для него дороже брата родного. Как жалел Гораций, что не сможет теперь пожать ему руку, обнять его по-родственному со словами: "Отныне ты всегда желанный гость в моём доме".
Оставив матери потчевать гонца, юноша взял в руки перо и бумагу.
"Дорогая любимая Алисия..."
Нет, так не пойдёт. Не подобает ему, деревенскому парню, так обращаться к принцессе.
"Здравствуйте, Ваше Высочество! Сердечно благодарю Вас за то, что Вы беспокоитесь обо мне и моих друзьях. Также благодарю Его Величество за подарок - это большая честь для меня. Весьма соболезную по поводу кончины Феба. Жалею, что не могу высказать ему благодарности и признательности за Ваше спасение".
Он тщательно подбирал слова, стараясь придерживаться холодного почтительного тона.
Написал он ей и о том, что случилось с ними со всеми после того, как Алисия улетела. Хотя о многих из тех событий она наверняка уже знала.
Рассказал ей Гораций и о том, что было после возвращения на родину. И о том, как чешуйка золотой саламандры разбудила Камиллу и отца Феликса, и о том, как ею же, наконец, сожгли злосчастную книгу, и о Феликсе, который по-прежнему находился между жизнью и смертью.
Его рука так и рвалась написать, как он любит Алисию, как скучает по ней. Написать, что каждую ночь она является ему в сновидениях, и по утрам не хочется просыпаться. Хоть слово о любви, одно лишь слово! Но вместо этого он заставил себя написать несколько фраз о политике.
"Я рад, что войны между вашим королевством и Зелёными Водами не случилось. С пониманием отношусь к Вашему решению отречься от престола в пользу Юлиана Первого.
Моё почтение Вам и Его Величеству!
Гораций".
- Вы так бледны и взволнованны, - заметил гонец, когда юноша отдавал ему письмо. - Что-то случилось?
