София поворачивает голову, встречается взглядами со мной и улыбается, вместо глаз у неё провалы и выглядит жутко, по правде говоря. Это – место силы моей праматери, здесь она напитывалась силой – считываю я. И хмыкаю. Удивительно, тысячелетия прошли, а пещера впитала её образ, не стёрся след её присутствия, так велико и значимо оно было.
Надо возвращаться – продолжать дело. Её дело.
На глубине бассейна, перед тем, как выплыть из пещеры, под водой я замечаю блеск металла. Из-под песка торчит золотой ободок с острыми наконечниками по внешнему диаметру. Поднимаю – похоже на корону. Рассматриваю – и действительно, тонкий ободок, инкрустированный драгоценными камнями, с пиками, напоминающими стремящиеся ввысь лучи, соединённые меж собой тонкой цепочкой. Тёмный и самый крупный камень посередине не определяю, но похож на огранённый кусок метеорита. Откуда я знаю, что похож на метеорит? Чувствую тёмную энергию, излучаемую от него.
Не София, но одна из моих предшественниц явно пожелала оставить её здесь, чтобы спрятать, чтобы не повторить участи короны династии Эзантийских. Многое ещё мне предстояло узнать о семейном древе и ближайшая ниточка, к нему ведущая, - мать моего отца. Какой она была интересно, бабушка по отцовской линии? Жива ли? Ведала ли о том, к какому роду принадлежит? Или она так же, как и отец, думала, что линии их рода дала начало Кьяра Эзантийская?
Выбравшись на берег пляжа, откуда и начался путь мой, торопею. Неподалёку на песке лежит измождённая иноземная тварь, хватает пастью воздух, панцирное тельце её обожжено, очевидно, лавой. Неужто увязалась за мной? Разумнее было бы её добить, дабы оно не напало на моих людей, но что-то внутри меня протестует. Осмелев, двигаюсь к этой твари, напоминающей паука и муху одновременно.
– И как же ты здесь оказалась? – упираю руки в бока, бесстрашно глядя на эту тварь.
Она шевелится, издаёт невнятный, слабый писк в ответ. Мне бы дрогнуть – как-никак чудище иноземное, вылезшее наверх из-под земли, но меня посещает странная мысль, которая доселе уже возникала в голове: кем или чем эти существа, не похожие ни на одно из ранее виденных мной, ведомые?
– Ну, и что мне делать с тобой?
Я знала: Василиса таких превращает в пепел. И знала, что могу также.
Я опускаюсь на колени перед этим существом – довольно уязвимое положение. Оно замирает, когда я тяну руку в желании не навредить – прикоснуться. Смотрит на меня чуть дико и устало. Мне становится жаль его.
– Наш мир погубит тебя. Ну, или вы погубите его.
В двух глазёнках, круглых и чёрных, понимание.
Я касаюсь панциря, и тварь начинает ластиться, оживать на глазах, потому как, сама не осознавая зачем, делюсь с ней силой. На моих глазах паукообразная тварь меняет форму, становится похожа на пантеру с иссиня-чёрной блестящей гладкой шерстью и янтарными, как фонарики, глазами. И теперь она не пищит, а мурлычет утробно, чуть порыкивает, как большая дикая кошка, и лежит, глядит на меня с какой-то надеждой потаённой, понятной только ей одной.
Приручила на свою голову!
– Я или схожу с ума, или… схожу с ума! – шумно выдыхаю и шарахаюсь в сторону, когда кошка юрко облизывает мою ладонь чуть шершавым, розовым языком.
Я встаю, кошка поднимается на лапы тоже, копирует моё недоумённое выражение лица.
– Будешь Айей, – нарекаю.
Она довольно мурчит – видать, понравилось.
– Пошли, Айя, не оставлять же тебя здесь, – вздыхаю.
Ночная вылазка моя не остаётся без плодов, во дворец я возвращаюсь с новым домашним питомцем и короной в руке, по пути удостоверившись, что иноземное чудовище, ставшее дикой кошкой, вполне разумно и команды слушается, и ластиться об мои ноги.
На первом совете со старшинами во главе с шейхом Арифом мои худшие опасения о необразованности данного народа не подтвердились: детки обучались с шести, а то и с пяти лет собственными родителями, чаще матерями. Некоторые семейства организовывались, и тогда ношу по обучению детей брала на себя одна самая старшая, а в их понимании и самая мудрая, женщина. До определённого возраста разнополые дети обучались вместе, но по достижению десяти лет классы разделяли. И да, школьная программа для девочек и мальчиков отличалась, но общему: письменности, счёту, законам и традициям их успевали обучить до разделения. А дальше девочек обучали шитью, готовке, ведению хозяйства. Мальчишек же полагалось отлучать от матерей, и тогда за дальнейшее образование отвечал глава рода.
Перепись населения так же порадовала: дееспособных оказалось больше. И хоть местные мужчины о дееспособности женщин готовы были со мной поспорить, я с их мнением даже не стала считаться. Ежели они мальчишек обучают искусству магического боя и верховой езде, то и у девочек отныне это право будет.
После совета недовольные грядущими переменами старейшины и шейх удалились. Все, кроме одного. Басиля я попросила задержаться. На что старшины укоризненно, но главное молча покивали головой.
– Они недовольны, – хмыкнул Басиль.
Я хмыкнула тоже.
– Недовольство своё они могут засунуть… – продолжать не стала.
Зеленоглазый брюнет смотрел на меня выжидающе.
– Не за этим я тебя здесь оставила. Слышала я, что ты один из лучших в искусстве боя. Правда ли эта молва?
– Один из лучших – мягко сказано, – нескромно усмехнулся Басиль.
Я сдержанно кивнула.
– А ещё мне по нраву твои взгляды: не будь меня, наилучшим решением было бы запросить подданство у императора Россонтийского.
– Я польщён, владычица. Но теперь, когда ты здесь, прибегать к этой мере нет необходимости.
– Человек, способный отступить от традиций ради спасения нации, достоин уважения. Возможно, я пожалею об этом решении, но шейх Ариф в качестве правой руки меня не устраивает. А вот ты… Я даже готова простить тебе дерзость. Плоть моя слабее духа, и потому я хочу, чтобы ты обучал меня, тренировал.
– Прости, владычица, но ты – женщина, – пошёл на попетую Басиль.
– Но прежде я – твоя владычица. Откажешь мне? – вскинула одну бровь.
Мои слова возымели должный эффект: Басиль с тяжким вздохом согласился.
– Начнём на рассвете. Как следует выспись, моя владычица. Достичь здоровой плоти без крепкого сна невозможно.
– Я прислушаюсь к твоему совету, Басиль. А теперь иди, – удовлетворённо улыбаюсь.
Айя с интересом наблюдала за нами, лёжа на пуфике у выхода на лоджию.
– Думаешь, я совершаю дурость?
Она и вправду так думала.
Пантера моя сопровождала меня всюду, а пищей ей служила моя магия, которой я подпитывала её. И эту особенность своей крови я объяснить никак не могла. Но по истечению определённого времени дворец мой превратился в зоопарк. Я приручала иноземных тварей, что одиноко бродили неподалёку от границ пустыни. Не все меняли ипостась, оставаясь жуткими, но каждая ластилась ко мне, каждую я кормила, для каждой стала матерью не по крови – по духу.
Этенбург, спустя два месяца
После ухода, её ухода, Максимилиан оставался внешне невозмутимым, но та пустота, которая образовалась внутри, снедала его, словно без неё он – неполноценен, точно она придавала смысл его жизни. Она – наваждение. Безумное, неконтролируемое. Она приручила его, а не он. Не она в нём нуждалась, а он в ней. Его изящная, точёная супруга. Острая, как кинжал. Жалящая и ядовитая, как змея. Отравившая навеки его сердце. Та, что жила мыслями о свободе, но не им.
Тонкий женский запах, напоминающий об её присутствии, выветрился из дворца, доселе он мог, уловив этот запах, безошибочно определить, в какой она части дворца. Ныне же запах сохранился только в её покоях - Максимилиан посещал их по ночам, глубоким, безмолвным. Он окунался в этот запах и вдыхал, безудержно вдыхал. И сожалел, конечно. Он ранил её. Опять. Но больнее от этого было ему.
И вспоминалось ему предостерегающее от ворона: «ритуал свяжет вас так, что век не развязать, а подобного рода связь способна свести с ума». А ведь он и вправду выжил из ума, иначе как объяснить то, что, куда бы он ни пошёл, она мерещилась ему. Она гордо проходила мимо него, даже сквозь него, манящая, зовущая за собой. И он следовал. А когда приходил в себя, обнаруживал, что это – игра его воображения.
«Где теперь искать её», – думал Макс.
А когда найдёт – что дальше? Весь свет видел, на что способна его супруга, как тело её сменило ипостась на сгусток тьмы с женскими очертаниями, как сияли её глаза звёздным свечением, почти ослепляющим, как она со скоростью света со свистом вылетела из бального зала через окно и растворилась в ночи. Два месяца уж миновало с того дня, и лето в Россонтии подходило в концу, и оставалась последняя трещина, которую, как бы не силилась, Василиса никак не могла запечатать.
Матушка нарадоваться не могла, что его величество переключился на Василису, пряла свои нити интриги. Но одно ей было неведомо, что никакую другую, кроме Норы, он перед собою не видел, что Василиса – была лишь орудием в их с Норой отношениях, что таким образом он пытался вызвать ревность у своей холодной супруги и, кажется даже, что у него это получалось. За эту ошибку он сполна поплатился и теперь пожинал её плоды.
Поиски Норы оставались безуспешными, она будто растворилась, исчезла. И ни прорицательница мадам Шеброль была не в силах помочь, лишь пожимала плечами, ни Знающие Заречного, которые и вовсе отказались принять его, не вышли встретить, так он и вернулся в столицу ни с чем. Попытки выйти на связь с драконами также ни к чему не приводили, точно эти два события: исчезновение Норы и отсутствие связи с драконами меж собою были связаны. Как и исчезновение придворного мага, парочки гвардейцев, служанок и сына Саварского, Кирилла…
В один из дней, особенно пасмурных в Этенбурге, на совещании в императорском кабинете премьер-министр Россонтийской империи, Столецкий Сергей Юрьевич сообщил:
– Что вы знаете об Аксилонской империи, ваше величество?
Максимилиан недоумённо посмотрел на своего визави и ответил:
– Ничего.
– И я ничего. А она у нас прямо под носом. Памятуете про бедуинов из доклада? Ну, местные, что в пустыне обитают, с которыми мы ведём торговлю тканями, красками, редкими металлами.
– Припоминаю, да, – кивнул его величество.
– Так вот, – продолжил Столецкий, – один из бедуинов, видать самый главный в их общине, шейх какой-то поговаривают, приглашает нас с визитом в Аксилонскую империю.
Максимилиан вскинул обе брови: бедуины и империя как-то не вяжутся между собой.
– Говорит, владычица их хочет переговоров о сотрудничестве на взаимовыгодных условиях.
На слове «владычица» Максимилиана что-то кольнуло изнутри, что-то неуловимое, напоминающее лёгкое волнение.
– Владычица, говоришь… – его величество чуть взбудоражено встал с кресла. – И когда зовут?
– К концу недели человек с их стороны будет ждать нас на границе с пустыней. Придём – нас проведут через пустыню коротким путём в Аксилон, а ежели нет – поймут, что на переговоры мы не согласны.
– Раз зовут в гости – надо идти, Сергей Юрьевич, непременно, – хмыкнул Максимилиан.
Он плохо представлял себе бедуинов, способных целую империю построить на подвластных Россонтийским землях, но загадочная владычица, зовущая с визитом, его заинтересовала, и до конца недели Максимилиан пребывал в предвкушении предстоящего знакомства.
Восточный и оттого колоритный город на востоке Россонтийской империи носил название «Иджур», отсюда по всей империи транспортировали инжиры, мандарины, окрашенные в яркие краски ткани, которые так жаловали столичные модницы, но самым главным достоянием города – была добыча золота. Иджурское золото было тяжелым и самым дорогим, имеющее глубокий насыщенный жёлтый цвет с лёгким красным отливом оно отличалось от золота с остальных уголков империи, имеющее оттенок шампанского.
Максимилиан бывал здесь – и не раз, выбирался даже в иджурскую пустыню с походом, но ни слова об Аксилонской империи от местных не слышал. Про племя бедуинов слышал – да, но встречать не встречал. И теперь один из бедуинов стоял прямо перед ним и премьер-министром, с повязанным на голове тюрбаном из ткани глубокого насыщенного синего цвета, ничем, кроме одеяния, не отличающийся от местных. Та же оливкового оттенка кожа, те же смоляные волосы, привычная данной культуре борода. Поджарый и высокий, похожий на воина, что выдавала в нём повязанная на ремни сабля, глаза ярко-зелёные проницательные, считывающие и… магия.
– Приветствую вас, – первым начал диалог бедуин. – Владычица будет довольна.
– За этим я здесь, почтенный, чтобы доставить довольство владычице, – насмешливо проговорил Макс, понаблюдал, как бедуин поджимает губы.
– Простите, а как к вам обращаться, сударь? – Столецкий, искусный дипломат, решил всё-таки включиться в диалог и начал выстраивать отношения отсюда, ещё до того, как их владычице представят.
– Басиль – моё имя, – буркнул бедуин, придирчиво оглядел с головы до ног и его величество, и премьер-министра, протянул два свёртка из белой ткани и пояснил: - Под палящим солнцем в пустыне напечёт, покройтесь.
– Господин Басиль, а зеркалами вы не пользуетесь? – уточнил Столецкий.
– В пустыне пространство искривлено, не получится, – просветил его бедуин.
– Стало быть, - вздохнул Столецкий, – придётся идти пешком… – принял свёрток белой ткани, накинул на голову, попытался повязать наподобие тюрбана – не получилось, плюнул на всё это дело, оставил как есть.
Его величество же от платка отказался, аргументировав:
– Огня во мне столько же, сколько в вашем солнце, не навредит оно мне. Доселе я бывал в иджурской пустыне и не покрывался.
– В иджурской, может, и бывали, но в аксилонской – вряд ли, иначе бы запомнили и уже никогда не забыли, – прокомментировал бедуин, однако настаивать не стал.
Караван их состоял из трёх ряженых верблюдов, на которых они и вступили в иджурскую пустыню. Макс прикрыл глаза от удовольствия, напитываясь жаром палящего солнца, а вот спутники явно не разделяли его настроения. Бедуин ехал впереди, как провожатый, верблюды лениво плелись, покачиваясь из стороны в сторону, отчего Столецкий, не привыкший к такому виду передвижения, весь зарделся – укачало.
Поход их длился, казалось, вечность. Ночью похолодало, решили остановиться на ночлег, воды было ещё вдоволь, провианта тоже. Макс с восхищением смотрел на звёздный чистейший небосвод, и мерещилось ему, что самой яркой и большой звездой была его супруга. Продрогший Столецкий грелся у разведённого бедуином костра и понуро жевал сухарь, запивая водой.
Краем уха стоящий чуть поодаль Максимилиан услышал их разговор:
– Аксилонской империи сто восемь тысяч лун. По легенде о пришествии Чёрной Звезды, мы – потомки атлантов, древнего и великого народа, что мигрировал в этот мир с Земли, когда разгневанные боги утопили Атлантиду. Первая владычица, именуемая Софией, возвела империю вблизи бодрствующего вулкана, укротила его, сделала эти земли пригодными для жизни – так могущественна она была, так велика была её сила. Аксилон то и означает – люди вулкана, – с гордостью вещал бедуин.
– А София она…
– Равная богам. Мы верим, что доселе во вселенной нашей было две звезды: одна – солнце, а вторая появилась от слияния одного из богов с человеческой женщиной.
Надо возвращаться – продолжать дело. Её дело.
На глубине бассейна, перед тем, как выплыть из пещеры, под водой я замечаю блеск металла. Из-под песка торчит золотой ободок с острыми наконечниками по внешнему диаметру. Поднимаю – похоже на корону. Рассматриваю – и действительно, тонкий ободок, инкрустированный драгоценными камнями, с пиками, напоминающими стремящиеся ввысь лучи, соединённые меж собой тонкой цепочкой. Тёмный и самый крупный камень посередине не определяю, но похож на огранённый кусок метеорита. Откуда я знаю, что похож на метеорит? Чувствую тёмную энергию, излучаемую от него.
Не София, но одна из моих предшественниц явно пожелала оставить её здесь, чтобы спрятать, чтобы не повторить участи короны династии Эзантийских. Многое ещё мне предстояло узнать о семейном древе и ближайшая ниточка, к нему ведущая, - мать моего отца. Какой она была интересно, бабушка по отцовской линии? Жива ли? Ведала ли о том, к какому роду принадлежит? Или она так же, как и отец, думала, что линии их рода дала начало Кьяра Эзантийская?
Выбравшись на берег пляжа, откуда и начался путь мой, торопею. Неподалёку на песке лежит измождённая иноземная тварь, хватает пастью воздух, панцирное тельце её обожжено, очевидно, лавой. Неужто увязалась за мной? Разумнее было бы её добить, дабы оно не напало на моих людей, но что-то внутри меня протестует. Осмелев, двигаюсь к этой твари, напоминающей паука и муху одновременно.
– И как же ты здесь оказалась? – упираю руки в бока, бесстрашно глядя на эту тварь.
Она шевелится, издаёт невнятный, слабый писк в ответ. Мне бы дрогнуть – как-никак чудище иноземное, вылезшее наверх из-под земли, но меня посещает странная мысль, которая доселе уже возникала в голове: кем или чем эти существа, не похожие ни на одно из ранее виденных мной, ведомые?
– Ну, и что мне делать с тобой?
Я знала: Василиса таких превращает в пепел. И знала, что могу также.
Я опускаюсь на колени перед этим существом – довольно уязвимое положение. Оно замирает, когда я тяну руку в желании не навредить – прикоснуться. Смотрит на меня чуть дико и устало. Мне становится жаль его.
– Наш мир погубит тебя. Ну, или вы погубите его.
В двух глазёнках, круглых и чёрных, понимание.
Я касаюсь панциря, и тварь начинает ластиться, оживать на глазах, потому как, сама не осознавая зачем, делюсь с ней силой. На моих глазах паукообразная тварь меняет форму, становится похожа на пантеру с иссиня-чёрной блестящей гладкой шерстью и янтарными, как фонарики, глазами. И теперь она не пищит, а мурлычет утробно, чуть порыкивает, как большая дикая кошка, и лежит, глядит на меня с какой-то надеждой потаённой, понятной только ей одной.
Приручила на свою голову!
– Я или схожу с ума, или… схожу с ума! – шумно выдыхаю и шарахаюсь в сторону, когда кошка юрко облизывает мою ладонь чуть шершавым, розовым языком.
Я встаю, кошка поднимается на лапы тоже, копирует моё недоумённое выражение лица.
– Будешь Айей, – нарекаю.
Она довольно мурчит – видать, понравилось.
– Пошли, Айя, не оставлять же тебя здесь, – вздыхаю.
Ночная вылазка моя не остаётся без плодов, во дворец я возвращаюсь с новым домашним питомцем и короной в руке, по пути удостоверившись, что иноземное чудовище, ставшее дикой кошкой, вполне разумно и команды слушается, и ластиться об мои ноги.
Глава 10
На первом совете со старшинами во главе с шейхом Арифом мои худшие опасения о необразованности данного народа не подтвердились: детки обучались с шести, а то и с пяти лет собственными родителями, чаще матерями. Некоторые семейства организовывались, и тогда ношу по обучению детей брала на себя одна самая старшая, а в их понимании и самая мудрая, женщина. До определённого возраста разнополые дети обучались вместе, но по достижению десяти лет классы разделяли. И да, школьная программа для девочек и мальчиков отличалась, но общему: письменности, счёту, законам и традициям их успевали обучить до разделения. А дальше девочек обучали шитью, готовке, ведению хозяйства. Мальчишек же полагалось отлучать от матерей, и тогда за дальнейшее образование отвечал глава рода.
Перепись населения так же порадовала: дееспособных оказалось больше. И хоть местные мужчины о дееспособности женщин готовы были со мной поспорить, я с их мнением даже не стала считаться. Ежели они мальчишек обучают искусству магического боя и верховой езде, то и у девочек отныне это право будет.
После совета недовольные грядущими переменами старейшины и шейх удалились. Все, кроме одного. Басиля я попросила задержаться. На что старшины укоризненно, но главное молча покивали головой.
– Они недовольны, – хмыкнул Басиль.
Я хмыкнула тоже.
– Недовольство своё они могут засунуть… – продолжать не стала.
Зеленоглазый брюнет смотрел на меня выжидающе.
– Не за этим я тебя здесь оставила. Слышала я, что ты один из лучших в искусстве боя. Правда ли эта молва?
– Один из лучших – мягко сказано, – нескромно усмехнулся Басиль.
Я сдержанно кивнула.
– А ещё мне по нраву твои взгляды: не будь меня, наилучшим решением было бы запросить подданство у императора Россонтийского.
– Я польщён, владычица. Но теперь, когда ты здесь, прибегать к этой мере нет необходимости.
– Человек, способный отступить от традиций ради спасения нации, достоин уважения. Возможно, я пожалею об этом решении, но шейх Ариф в качестве правой руки меня не устраивает. А вот ты… Я даже готова простить тебе дерзость. Плоть моя слабее духа, и потому я хочу, чтобы ты обучал меня, тренировал.
– Прости, владычица, но ты – женщина, – пошёл на попетую Басиль.
– Но прежде я – твоя владычица. Откажешь мне? – вскинула одну бровь.
Мои слова возымели должный эффект: Басиль с тяжким вздохом согласился.
– Начнём на рассвете. Как следует выспись, моя владычица. Достичь здоровой плоти без крепкого сна невозможно.
– Я прислушаюсь к твоему совету, Басиль. А теперь иди, – удовлетворённо улыбаюсь.
Айя с интересом наблюдала за нами, лёжа на пуфике у выхода на лоджию.
– Думаешь, я совершаю дурость?
Она и вправду так думала.
Пантера моя сопровождала меня всюду, а пищей ей служила моя магия, которой я подпитывала её. И эту особенность своей крови я объяснить никак не могла. Но по истечению определённого времени дворец мой превратился в зоопарк. Я приручала иноземных тварей, что одиноко бродили неподалёку от границ пустыни. Не все меняли ипостась, оставаясь жуткими, но каждая ластилась ко мне, каждую я кормила, для каждой стала матерью не по крови – по духу.
***
Этенбург, спустя два месяца
После ухода, её ухода, Максимилиан оставался внешне невозмутимым, но та пустота, которая образовалась внутри, снедала его, словно без неё он – неполноценен, точно она придавала смысл его жизни. Она – наваждение. Безумное, неконтролируемое. Она приручила его, а не он. Не она в нём нуждалась, а он в ней. Его изящная, точёная супруга. Острая, как кинжал. Жалящая и ядовитая, как змея. Отравившая навеки его сердце. Та, что жила мыслями о свободе, но не им.
Тонкий женский запах, напоминающий об её присутствии, выветрился из дворца, доселе он мог, уловив этот запах, безошибочно определить, в какой она части дворца. Ныне же запах сохранился только в её покоях - Максимилиан посещал их по ночам, глубоким, безмолвным. Он окунался в этот запах и вдыхал, безудержно вдыхал. И сожалел, конечно. Он ранил её. Опять. Но больнее от этого было ему.
И вспоминалось ему предостерегающее от ворона: «ритуал свяжет вас так, что век не развязать, а подобного рода связь способна свести с ума». А ведь он и вправду выжил из ума, иначе как объяснить то, что, куда бы он ни пошёл, она мерещилась ему. Она гордо проходила мимо него, даже сквозь него, манящая, зовущая за собой. И он следовал. А когда приходил в себя, обнаруживал, что это – игра его воображения.
«Где теперь искать её», – думал Макс.
А когда найдёт – что дальше? Весь свет видел, на что способна его супруга, как тело её сменило ипостась на сгусток тьмы с женскими очертаниями, как сияли её глаза звёздным свечением, почти ослепляющим, как она со скоростью света со свистом вылетела из бального зала через окно и растворилась в ночи. Два месяца уж миновало с того дня, и лето в Россонтии подходило в концу, и оставалась последняя трещина, которую, как бы не силилась, Василиса никак не могла запечатать.
Матушка нарадоваться не могла, что его величество переключился на Василису, пряла свои нити интриги. Но одно ей было неведомо, что никакую другую, кроме Норы, он перед собою не видел, что Василиса – была лишь орудием в их с Норой отношениях, что таким образом он пытался вызвать ревность у своей холодной супруги и, кажется даже, что у него это получалось. За эту ошибку он сполна поплатился и теперь пожинал её плоды.
Поиски Норы оставались безуспешными, она будто растворилась, исчезла. И ни прорицательница мадам Шеброль была не в силах помочь, лишь пожимала плечами, ни Знающие Заречного, которые и вовсе отказались принять его, не вышли встретить, так он и вернулся в столицу ни с чем. Попытки выйти на связь с драконами также ни к чему не приводили, точно эти два события: исчезновение Норы и отсутствие связи с драконами меж собою были связаны. Как и исчезновение придворного мага, парочки гвардейцев, служанок и сына Саварского, Кирилла…
В один из дней, особенно пасмурных в Этенбурге, на совещании в императорском кабинете премьер-министр Россонтийской империи, Столецкий Сергей Юрьевич сообщил:
– Что вы знаете об Аксилонской империи, ваше величество?
Максимилиан недоумённо посмотрел на своего визави и ответил:
– Ничего.
– И я ничего. А она у нас прямо под носом. Памятуете про бедуинов из доклада? Ну, местные, что в пустыне обитают, с которыми мы ведём торговлю тканями, красками, редкими металлами.
– Припоминаю, да, – кивнул его величество.
– Так вот, – продолжил Столецкий, – один из бедуинов, видать самый главный в их общине, шейх какой-то поговаривают, приглашает нас с визитом в Аксилонскую империю.
Максимилиан вскинул обе брови: бедуины и империя как-то не вяжутся между собой.
– Говорит, владычица их хочет переговоров о сотрудничестве на взаимовыгодных условиях.
На слове «владычица» Максимилиана что-то кольнуло изнутри, что-то неуловимое, напоминающее лёгкое волнение.
– Владычица, говоришь… – его величество чуть взбудоражено встал с кресла. – И когда зовут?
– К концу недели человек с их стороны будет ждать нас на границе с пустыней. Придём – нас проведут через пустыню коротким путём в Аксилон, а ежели нет – поймут, что на переговоры мы не согласны.
– Раз зовут в гости – надо идти, Сергей Юрьевич, непременно, – хмыкнул Максимилиан.
Он плохо представлял себе бедуинов, способных целую империю построить на подвластных Россонтийским землях, но загадочная владычица, зовущая с визитом, его заинтересовала, и до конца недели Максимилиан пребывал в предвкушении предстоящего знакомства.
Восточный и оттого колоритный город на востоке Россонтийской империи носил название «Иджур», отсюда по всей империи транспортировали инжиры, мандарины, окрашенные в яркие краски ткани, которые так жаловали столичные модницы, но самым главным достоянием города – была добыча золота. Иджурское золото было тяжелым и самым дорогим, имеющее глубокий насыщенный жёлтый цвет с лёгким красным отливом оно отличалось от золота с остальных уголков империи, имеющее оттенок шампанского.
Максимилиан бывал здесь – и не раз, выбирался даже в иджурскую пустыню с походом, но ни слова об Аксилонской империи от местных не слышал. Про племя бедуинов слышал – да, но встречать не встречал. И теперь один из бедуинов стоял прямо перед ним и премьер-министром, с повязанным на голове тюрбаном из ткани глубокого насыщенного синего цвета, ничем, кроме одеяния, не отличающийся от местных. Та же оливкового оттенка кожа, те же смоляные волосы, привычная данной культуре борода. Поджарый и высокий, похожий на воина, что выдавала в нём повязанная на ремни сабля, глаза ярко-зелёные проницательные, считывающие и… магия.
– Приветствую вас, – первым начал диалог бедуин. – Владычица будет довольна.
– За этим я здесь, почтенный, чтобы доставить довольство владычице, – насмешливо проговорил Макс, понаблюдал, как бедуин поджимает губы.
– Простите, а как к вам обращаться, сударь? – Столецкий, искусный дипломат, решил всё-таки включиться в диалог и начал выстраивать отношения отсюда, ещё до того, как их владычице представят.
– Басиль – моё имя, – буркнул бедуин, придирчиво оглядел с головы до ног и его величество, и премьер-министра, протянул два свёртка из белой ткани и пояснил: - Под палящим солнцем в пустыне напечёт, покройтесь.
– Господин Басиль, а зеркалами вы не пользуетесь? – уточнил Столецкий.
– В пустыне пространство искривлено, не получится, – просветил его бедуин.
– Стало быть, - вздохнул Столецкий, – придётся идти пешком… – принял свёрток белой ткани, накинул на голову, попытался повязать наподобие тюрбана – не получилось, плюнул на всё это дело, оставил как есть.
Его величество же от платка отказался, аргументировав:
– Огня во мне столько же, сколько в вашем солнце, не навредит оно мне. Доселе я бывал в иджурской пустыне и не покрывался.
– В иджурской, может, и бывали, но в аксилонской – вряд ли, иначе бы запомнили и уже никогда не забыли, – прокомментировал бедуин, однако настаивать не стал.
Караван их состоял из трёх ряженых верблюдов, на которых они и вступили в иджурскую пустыню. Макс прикрыл глаза от удовольствия, напитываясь жаром палящего солнца, а вот спутники явно не разделяли его настроения. Бедуин ехал впереди, как провожатый, верблюды лениво плелись, покачиваясь из стороны в сторону, отчего Столецкий, не привыкший к такому виду передвижения, весь зарделся – укачало.
Поход их длился, казалось, вечность. Ночью похолодало, решили остановиться на ночлег, воды было ещё вдоволь, провианта тоже. Макс с восхищением смотрел на звёздный чистейший небосвод, и мерещилось ему, что самой яркой и большой звездой была его супруга. Продрогший Столецкий грелся у разведённого бедуином костра и понуро жевал сухарь, запивая водой.
Краем уха стоящий чуть поодаль Максимилиан услышал их разговор:
– Аксилонской империи сто восемь тысяч лун. По легенде о пришествии Чёрной Звезды, мы – потомки атлантов, древнего и великого народа, что мигрировал в этот мир с Земли, когда разгневанные боги утопили Атлантиду. Первая владычица, именуемая Софией, возвела империю вблизи бодрствующего вулкана, укротила его, сделала эти земли пригодными для жизни – так могущественна она была, так велика была её сила. Аксилон то и означает – люди вулкана, – с гордостью вещал бедуин.
– А София она…
– Равная богам. Мы верим, что доселе во вселенной нашей было две звезды: одна – солнце, а вторая появилась от слияния одного из богов с человеческой женщиной.
