— Иль, ты меня бесишь, — выдохнув, устало произнёс блондин, склонившись над моей пострадавшей ногой.
— Тебя никто не заставляет терпеть меня, — фыркнула я и зашипела, когда когтистые пальцы прошлись по ноге, ощупывая, и остановились на щиколотке.
— Если бы все было так просто, — искоса взглянув на меня, отозвался кошак, пытаясь стащить с меня сапог. — Сейчас будет больно.
— А с тобой по-другому не бывает, — зажмурившись и отвернувшись, выдохнула я.
Руки, обхватившие мою икру, замерли, а затем сапог все же оказался стянутым, а я жалобно заскулила, сгребая пальцами обжигающий снег.
Кентанец бережно уложил мою ногу себе на колено и, стянув носок, сообщил:
— Опухла. Возможно перелом, — желтые глаза пристально уставились на меня. — Не против розового сахара?
Я передернулась от отвращения.
— Не смертельно. Само заживёт.
Не зря же док восхвалял мою нечеловеческую регенерацию. Вот и посмотрим насколько быстро…
Мысли сбились от прикосновения тёплых пальцев к обнаженной стопе. От удовольствия я даже пальцы на ноге поджала, но сразу поняла свою ошибку и, зажмурившись от нового приступа боли, попыталась расслабиться.
— Глупая, — только и сказал кошак. Он выглядел сейчас уставшим и неожиданно постаревшим лет на десять. С этими его сдвинутыми на переносице бровями и плотно сомкнутыми напряженными какими-то посиневшими губами. — Ладно. Ты сиди, а я сейчас вернусь.
— Куда ты? — наблюдая за тем, как кентанец поспешно заматывает мою ногу в свой шарф, начиная нервничать, поинтересовалась я.
— За сумкой, — уже через плечо бросил удаляющийся иноземец.
А сидеть здесь одной посреди этого снега и деревьев было не очень-то и весело. Хорошо, что кошак быстро вернулся. Я даже облегченно выдохнула, заметив его приближающуюся мелькающую меж чёрных стволов белобрысую высокую фигуру.
Бросив на землю сумку, развернул притащенный плед и накрыл меня, укутав по самый нос. Потом выудил из сумки темно зеленую стеклянную бутылку и, откупорив ее одним из своих острых чёрных когтей, уселся рядом, прислонившись спиной к стволу дерева. От толчка с раскидистой кроны сверху вниз посыпались мелкие комья слежавшегося снега.
Кошак вытянул ноги и молча протянул бутылку мне.
— Что это? — принюхиваясь, спросила я.
— Амарок. Здешнее вино.
— Не буду, — возвращая бутылку, буркнула я.
— Кем бы ни был твой отец, не двигаясь, ты быстро промерзнешь. Так что пей, если не хочешь познать все прелести обмороженных конечностей, — произнося это, кентанец так и не повернулся ко мне. Просто сидел, прислонившись к стволу, и даже глаза закрыл.
Узнавать прелести обморожения мне совершенно не хотелось, поэтому я нехотя поднесла холодное горлышко к губам и сделала первый глоток. Ни грамма горечи. Только еле уловимая сладость и тепло, которое волной прошлось от самых губ, по языку и горлу, вниз по пищеводу, и закрутилось приятным вихрем в желудке. Я расслабленно выдохнула и сделала ещё несколько глотков.
— Не увлекайся. Амарок легко пьется, но, несмотря на это, вино очень крепкое, — оповестил кентанец, а я недовольно покосилась на своего соседа по сугробу и, сделав ещё один глоток, нехотя оторвала бутылку от пылающих губ. В теле тугими волнами разливалось тепло. Боль отступала. И вообще стало как-то легко. Я даже удивилась. Но решила не особо заморачиваться. Отличное вино. Нужно будет добыть себе пару бутылок. Хотя, конечно, оно слишком дорогое…
Кентанец протянул руку и, вытянув из моих пальцев бутыль, сделал несколько глотков. На его губах остался влажный след от напитка. Мне как-то поплохело от острого желания слизнуть эту влагу с губ кошака. Забрала бутылку. Отвернулась, пытаясь отдышаться. Зажмурилась, глотая сладкий Амарок.
— Вчера в медицинском кабинете в отключке ты шептала мое имя, — слова кентанца застали меня врасплох, и я закашлялась, утирая с губ и подбородка пролитое вино. — Док говорит, ты едва не умерла, но выглядела при этом более чем довольной.
— Видимо, приснилась твоя безвременная кончина, — хрипло выпалила я.
— Видимо, — спокойно согласился кошак. — Мне нравится, что я тебе снюсь. Пусть даже так.
Пыталась не делать этого, но все же повернулась. Кошак сидел с закрытыми глазами. В белых длинных волосах запутались такие же белые снежинки. Кентанец сидел без куртки в одной рубашке. Почему-то мне стало неприятно от мысли, что он может замерзнуть и заболеть. Заерзала, пытаясь накрыть его пледом. Кошак вздрогнул и открыл глаза.
— Ты чего? — так злобно рявкнул, что я даже испугалась.
— Пытаюсь поделиться пледом, — мгновенно разозлившись, рявкнула я в ответ.
— Зачем? — как-то глухо переспросил кентанец.
— Затем. Материнский инстинкт слишком развит. Жалею кого надо и не надо, — буркнула я.
Кентанец промолчал. Только в желтых глазах мелькнуло что-то страшное. Но эти глаза он закрыл и снова прислонился к дереву.
— Жалей. Мешать не буду, — напряженно выдохнул он.
А я как завороженная смотрела на плотно сомкнутые губы, остро очерченные скулы, прямую линию носа. Белые пряди, заправленные за ухо. И почти неуловимо вздрагивающие белые ресницы. И сердце в груди сжалось, заставив на мгновение испугаться, а затем вздрогнуло и вдруг разрослось, преодолев границы тела и разума. Я наклонилась вперёд и прижалась своим нестерпимо горящими губами к его прохладным. На мгновение наши глаза встретились. Но удивление, вихрем взвившееся в желтых глазах кентанца, быстро сменилось чем-то тёмным и душным. Я почувствовала его руки на своём затылке и пояснице. Меня просто сгребли и прижали к себе, не оставляя ни единого шанса на отступление. Я уперлась руками в плечи иноземца, сграбастала пальцами ткань рубашки, всем телом ощущая только сомкнутые губы кентанца, прижатые к своим. Секунды ожидания. Все кануло в небытие. Мир закрутился спиралью и сжался настолько, что обратился в ничто. А потом, словно окаменевший, принц ожил и, приоткрыв рот, заставил меня вздрогнуть от коснувшегося моих губ обжигающего дыхания. Не в силах сдержаться, лизнула нижнюю губу кентанца. Пальцы на моем затылке дёрнулись и сжались, оттягивая волосы назад и заставляя откинуться. Кентанец жадно шарил глазами по моему побледневшему лицу. Взгляд желтых глаз остановился на моих приоткрытых губах.
Сначала очень медленно и осторожно самым кончиком языка кентанец коснулся губ. Затем втянул нижнюю и пососал, заставив меня выгнуться. А когда с моих губ слетел тихий стон, он глухо зарычал и, прижавшись ко мне, втиснул в мой рот свой язык. Почти сойдя с ума от наслаждения, я принялась сосать его язык, жадно, как-то по-звериному. Это было упоительно. Ощущать, что он позволяет мне делать это. Но вскоре иноземец поймал своими губами мой язычок и втянул его в себя. От этого совсем помутилось в голове, и я окончательно расслабилась в обнимающих меня руках. Поцелуй кошака пах амароком, но пьянил куда сильнее.
— Вот что ты творишь? — оторвавшись от меня, глухо спросил кентанец. Он дышал тяжело и через каждое слово прерывался, чтобы лизнуть мои распухшие от поцелуя приоткрытые губы.
— Можешь не спрашивать? — выдохнула я, судорожно сжав пальцы и, кажется, вот теперь точно, окончательно и бесповоротно, испортив рубашку.
— Пойдём, — после короткой паузы глухо позвал кентанец и, поднявшись, со мной на руках зашагал куда-то вглубь сада.
— Куда мы?
— Туда, где я ни о чем не буду спрашивать, — отозвался иноземец.
Под ногами кошака хрустел снег. Крис тащил меня, а я драгоценную бутылку амарока. В голове отчаянно звенело, но я не была пьяной. Я все помнила, все осознавала и понимала. Просто вопросы морали моих чувств и поступков сейчас представлялись не в столь мрачных тонах, как обычно. Немного радужнее и светлее.
Хотя нет. Я пьяная. В стельку.
Нервно хихикнув, сделала очередной глоток и поймала на себе осуждающий взгляд кошака.
— Что? — заплетающимся языком вопросила я, с вызовом вздернув подбородок.
— Пьянь. Что делать будешь, когда протрезвеешь? Ещё больше возненавидишь меня?
— Что значит ещё больше? Куда уж больше? — криво усмехнувшись, пролепетала я и попыталась сделать очередной глоток крепко полюбившегося напитка, но к сожалению обнаружилось, что вино закончилось.
— Ну и правда, — согласился кентанец.
— Слушай, а ещё есть? — разочарованно заглядывая в пустую бутылку, с надеждой спросила я.
— Есть, но не про твою честь, — заявил принц и, остановившись, пнул что-то ногой и проорал, — открывай!
Я испуганно оглянулась, неожиданно обнаружив каменную стену и кованую дверь. Все строение разглядеть не удалось, и я спросила:
— Где мы?
— Домишко в лесу. Ничего особенного.
— Чей?
— Собственность королевской семьи.
— Понятно, — протянула я, а кошак ещё раз шибанул ногой в дверь и, раздраженно зашипев, выругался.
— Кассандра, космическая блондинка, сколько раз говорил ей отправить сюда кого-нибудь из слуг. Ладно, посиди пока, — повелел кентанец, опуская меня на ступеньки у двери.
Я заерзала, пытаясь подсунуть под попу сложенный плед. Все-таки на холодном камне сидеть совсем не полезно, да и удовольствия мало. Нога хоть и не болела уже, но все же шевелить ей было все ещё неприятно. И я облегченно вздохнула, наконец, усевшись, а потом огляделась. Деревья полукруглом очертили поляну перед домом. А сам лесной домик оказался каменным трехэтажным особняком со сводчатыми высокими вытянутыми провалами окон и внушительными колоннами по обе стороны от ступеней, на которых я сидела. За спиной у двери раздраженно ворчал кошак, пытающийся открыть дверь. Вскоре что-то треснуло, и на каменные плиты посыпалась каменная же крошка, а принц с торжествующим видом распахнул покосившуюся на поломанных петлях дверь. Закинув внутрь сумку, он вернулся за мной. Замерев на мгновение, оглядел меня каким-то грустно-больным взглядом. А затем подхватил на руки и, вымученно улыбнувшись, шагнул в промерзшее нутро пустого особняка.
Уютный немного мрачноватый зал с занавешенными окнами. Справа огромный камин и пара кресел. Разглядела обеденный стол, шкафы, картины, ковры на полу. Но все какое-то заброшенное. С налетом грусти и пыли. Кошак прошёл к темнеющему проёму камина и усадил меня в одно из кресел.
— Сейчас разведу огонь, — как-то неуверенно пообещал принц.
Я кивнула, еле сдержавшись, чтобы не захихикать.
Очень плохо…
Рассеянно заметила, как хлопнула дверь. Кошак вернулся в зону видимости и, присев на корточки, сложил в камин приготовленные кем-то дрова. Камин загудел, а комната осветилась светом от неуверенно разгорающегося пляшущего на сухой древесине пламени.
Крис выпрямился и, оглядев комнату растерянным взглядом, спросил:
— Есть хочешь?
— Нет, — отрицательно мотнув головой, уверенно ответила я. И всё-таки хихикнула и, откинув голову на высокую спинку кресла, блаженно закрыла глаза. Сейчас действительно ничего не хотелось и ничего не болело. Такое в последнее время редко доводилось чувствовать. — Крис, слушай, ты же принц?
— Да, — отозвался кентанец.
— У тебя есть замок и целая планета… — промурлыкала я, потянувшись всем телом.
— Ну? — напряженно произнес кошак.
— Тебе же не составит труда подарить мне несколько бутылок этого чудесного напитка?
— Правда? И только? Больше ничего не хочешь попросить?
Я нехотя приоткрыла веки и попыталась понять, на что это кошак намекает. Соображалось туго, поэтому я просто спросила:
— Что например?
— Например, отпустить тебя, — с мрачным видом предложил иноземец, а я замерла, изогнув бровь и с недоверием взирая на принца, скрестившего руки на груди и буравящего меня каким-то недобрым взглядом.
— А что, так было можно? — напряженно выпрямившись в кресле, настороженно переспросила я.
Кошак раздраженно передернул плечами и, отвернувшись в сторону, сквозь зубы процедил:
— А что мешает тебе попробовать?
Я замолчала, медленно соображая к чему все это. Кентанец опять нёс какую-то околесицу. Хотя это видимо для него норма. Сам похитил. Издевался. Заклеймил против воли. Пытался принудить к сексу. А теперь что-то бормочет про мою свободу. Ой, не сойти бы с ума в этом дурдоме. Хотя, наверное, уже поздно об этом думать.
Я сглотнула, чувствуя, как неотвратимо трезвею и насколько мне это не нравится.
— Хорошо. Отпустишь меня? — медленно, почти по буквам произнесла я.
Желваки на бледном лице кентанца заходили ходуном, а тонкие ноздри задрожали от напряжения. Минуту он просто молчал, а я тупо буравила взглядом его, словно окаменевшую, высокую фигуру. И потом это чудовище резко рявкнуло:
— Нет!
Я вздрогнула и, разозлившись, проорала:
— Ты меня бесишь!
— Взаимно, — фыркнул кентанец, а я скрестила руки на груди и, отвернувшись, уставилась в огонь.
— Извини, — виновато выдавило чудовище, заставив меня нехотя покосится в его сторону. — Просто, я боялся… что соглашусь.
Укуси меня сейчас за ногу гоби, я бы и этого, наверное, не заметила.
— Ты псих, — констатировала я очевидное.
— Угу, — согласился посветлевший кентанец. — Ещё вина?
— Давай, — кивнула я, не совсем еще понимая, что вообще сейчас произошло, но чувствуя какое-то странное удовлетворение и вернувшееся спокойствие.
Через пару минут кошак сидел в соседнем кресле, потягивая из бутылки то самое дивное вино. Я с завистью следила за пустеющей с каждым глотком бутылкой и разочарованно косилась на выделенный мне полупустой бокал.
— Тебе хватит, — уверенно заявил кентанец, поймав мой недовольный взгляд. А потом, поставив бутылку на пол возле ножки кресла, выпрямился и, серьёзно уставившись на меня мгновенно потемневшими глазами, ладонью постучал по своей коленке. Не понять этот жест было сложно, и я замерла, с трудом сглотнув. Иноземец молчал и ждал, и с каждой пролетающей мимо секундой его взгляд становился все тяжелее.
Тело мое отреагировало мгновенно, наполнившись тягучим пульсирующим в венах желанием. А вот разум, разум ещё сопротивлялся.
— Иль, — глухо позвал кошак.
— Да, — так же глухо отозвалась я, чувствуя, как начинают гореть самые кончики ушей, а дыхание сбивается от того, что лёгкие в груди сжимаются от огня, расползающегося от солнечного сплетения.
— Иди ко мне, — и опять это болезненно-усталое выражение лица.
Встала и, ощущая всем телом только стук бешено бьющегося сердца, подошла к напряженно ожидающему кентанцу. Остановилась в шаге. А он протянул руку и, обхватив меня вокруг талии, притянул к себе и обнял, уткнувшись лицом в грудь.
Выдохнула и разом допила оставшееся в бокале вино. Хотелось окончательно заглушить отголоски разума.
Решать только мне…
И отвечать тоже мне…
Только вот сейчас отчаянно хотелось быть честной перед собой.
И, уронив бокал, медленно подняла руку, все ещё неуверенно кончиками пальцев погладила белые волосы. Кентанец, кажется, не дышал, только сильнее сдавил меня. А сердце в груди так болезненно дёрнулось, заставляя поверить в то, что я не пожалею о своём выборе.
И решившись наконец, запустила пальцы в эти удивительные белоснежные волосы, наслаждаясь их прохладой.
— Отпусти, — улыбнувшись, попросила я. Кентанец вздрогнул и отстранился, но рук с талии так и не убрал.
— Сниму комбинезон. Жарко, — пояснила я. Кошак мгновенно расслабился и откинулся на спинку кресла.
Расстегнув молнию, стащила с себя комбинезон. Скинула единственный оставшийся на мне сапог. С удивлением обнаружила, что стою на пострадавшей ноге и почти не чувствую дискомфорта.
— Тебя никто не заставляет терпеть меня, — фыркнула я и зашипела, когда когтистые пальцы прошлись по ноге, ощупывая, и остановились на щиколотке.
— Если бы все было так просто, — искоса взглянув на меня, отозвался кошак, пытаясь стащить с меня сапог. — Сейчас будет больно.
— А с тобой по-другому не бывает, — зажмурившись и отвернувшись, выдохнула я.
Руки, обхватившие мою икру, замерли, а затем сапог все же оказался стянутым, а я жалобно заскулила, сгребая пальцами обжигающий снег.
Кентанец бережно уложил мою ногу себе на колено и, стянув носок, сообщил:
— Опухла. Возможно перелом, — желтые глаза пристально уставились на меня. — Не против розового сахара?
Я передернулась от отвращения.
— Не смертельно. Само заживёт.
Не зря же док восхвалял мою нечеловеческую регенерацию. Вот и посмотрим насколько быстро…
Мысли сбились от прикосновения тёплых пальцев к обнаженной стопе. От удовольствия я даже пальцы на ноге поджала, но сразу поняла свою ошибку и, зажмурившись от нового приступа боли, попыталась расслабиться.
— Глупая, — только и сказал кошак. Он выглядел сейчас уставшим и неожиданно постаревшим лет на десять. С этими его сдвинутыми на переносице бровями и плотно сомкнутыми напряженными какими-то посиневшими губами. — Ладно. Ты сиди, а я сейчас вернусь.
— Куда ты? — наблюдая за тем, как кентанец поспешно заматывает мою ногу в свой шарф, начиная нервничать, поинтересовалась я.
— За сумкой, — уже через плечо бросил удаляющийся иноземец.
А сидеть здесь одной посреди этого снега и деревьев было не очень-то и весело. Хорошо, что кошак быстро вернулся. Я даже облегченно выдохнула, заметив его приближающуюся мелькающую меж чёрных стволов белобрысую высокую фигуру.
Бросив на землю сумку, развернул притащенный плед и накрыл меня, укутав по самый нос. Потом выудил из сумки темно зеленую стеклянную бутылку и, откупорив ее одним из своих острых чёрных когтей, уселся рядом, прислонившись спиной к стволу дерева. От толчка с раскидистой кроны сверху вниз посыпались мелкие комья слежавшегося снега.
Кошак вытянул ноги и молча протянул бутылку мне.
— Что это? — принюхиваясь, спросила я.
— Амарок. Здешнее вино.
— Не буду, — возвращая бутылку, буркнула я.
— Кем бы ни был твой отец, не двигаясь, ты быстро промерзнешь. Так что пей, если не хочешь познать все прелести обмороженных конечностей, — произнося это, кентанец так и не повернулся ко мне. Просто сидел, прислонившись к стволу, и даже глаза закрыл.
Узнавать прелести обморожения мне совершенно не хотелось, поэтому я нехотя поднесла холодное горлышко к губам и сделала первый глоток. Ни грамма горечи. Только еле уловимая сладость и тепло, которое волной прошлось от самых губ, по языку и горлу, вниз по пищеводу, и закрутилось приятным вихрем в желудке. Я расслабленно выдохнула и сделала ещё несколько глотков.
— Не увлекайся. Амарок легко пьется, но, несмотря на это, вино очень крепкое, — оповестил кентанец, а я недовольно покосилась на своего соседа по сугробу и, сделав ещё один глоток, нехотя оторвала бутылку от пылающих губ. В теле тугими волнами разливалось тепло. Боль отступала. И вообще стало как-то легко. Я даже удивилась. Но решила не особо заморачиваться. Отличное вино. Нужно будет добыть себе пару бутылок. Хотя, конечно, оно слишком дорогое…
Кентанец протянул руку и, вытянув из моих пальцев бутыль, сделал несколько глотков. На его губах остался влажный след от напитка. Мне как-то поплохело от острого желания слизнуть эту влагу с губ кошака. Забрала бутылку. Отвернулась, пытаясь отдышаться. Зажмурилась, глотая сладкий Амарок.
— Вчера в медицинском кабинете в отключке ты шептала мое имя, — слова кентанца застали меня врасплох, и я закашлялась, утирая с губ и подбородка пролитое вино. — Док говорит, ты едва не умерла, но выглядела при этом более чем довольной.
— Видимо, приснилась твоя безвременная кончина, — хрипло выпалила я.
— Видимо, — спокойно согласился кошак. — Мне нравится, что я тебе снюсь. Пусть даже так.
Пыталась не делать этого, но все же повернулась. Кошак сидел с закрытыми глазами. В белых длинных волосах запутались такие же белые снежинки. Кентанец сидел без куртки в одной рубашке. Почему-то мне стало неприятно от мысли, что он может замерзнуть и заболеть. Заерзала, пытаясь накрыть его пледом. Кошак вздрогнул и открыл глаза.
— Ты чего? — так злобно рявкнул, что я даже испугалась.
— Пытаюсь поделиться пледом, — мгновенно разозлившись, рявкнула я в ответ.
— Зачем? — как-то глухо переспросил кентанец.
— Затем. Материнский инстинкт слишком развит. Жалею кого надо и не надо, — буркнула я.
Кентанец промолчал. Только в желтых глазах мелькнуло что-то страшное. Но эти глаза он закрыл и снова прислонился к дереву.
— Жалей. Мешать не буду, — напряженно выдохнул он.
А я как завороженная смотрела на плотно сомкнутые губы, остро очерченные скулы, прямую линию носа. Белые пряди, заправленные за ухо. И почти неуловимо вздрагивающие белые ресницы. И сердце в груди сжалось, заставив на мгновение испугаться, а затем вздрогнуло и вдруг разрослось, преодолев границы тела и разума. Я наклонилась вперёд и прижалась своим нестерпимо горящими губами к его прохладным. На мгновение наши глаза встретились. Но удивление, вихрем взвившееся в желтых глазах кентанца, быстро сменилось чем-то тёмным и душным. Я почувствовала его руки на своём затылке и пояснице. Меня просто сгребли и прижали к себе, не оставляя ни единого шанса на отступление. Я уперлась руками в плечи иноземца, сграбастала пальцами ткань рубашки, всем телом ощущая только сомкнутые губы кентанца, прижатые к своим. Секунды ожидания. Все кануло в небытие. Мир закрутился спиралью и сжался настолько, что обратился в ничто. А потом, словно окаменевший, принц ожил и, приоткрыв рот, заставил меня вздрогнуть от коснувшегося моих губ обжигающего дыхания. Не в силах сдержаться, лизнула нижнюю губу кентанца. Пальцы на моем затылке дёрнулись и сжались, оттягивая волосы назад и заставляя откинуться. Кентанец жадно шарил глазами по моему побледневшему лицу. Взгляд желтых глаз остановился на моих приоткрытых губах.
Сначала очень медленно и осторожно самым кончиком языка кентанец коснулся губ. Затем втянул нижнюю и пососал, заставив меня выгнуться. А когда с моих губ слетел тихий стон, он глухо зарычал и, прижавшись ко мне, втиснул в мой рот свой язык. Почти сойдя с ума от наслаждения, я принялась сосать его язык, жадно, как-то по-звериному. Это было упоительно. Ощущать, что он позволяет мне делать это. Но вскоре иноземец поймал своими губами мой язычок и втянул его в себя. От этого совсем помутилось в голове, и я окончательно расслабилась в обнимающих меня руках. Поцелуй кошака пах амароком, но пьянил куда сильнее.
— Вот что ты творишь? — оторвавшись от меня, глухо спросил кентанец. Он дышал тяжело и через каждое слово прерывался, чтобы лизнуть мои распухшие от поцелуя приоткрытые губы.
— Можешь не спрашивать? — выдохнула я, судорожно сжав пальцы и, кажется, вот теперь точно, окончательно и бесповоротно, испортив рубашку.
— Пойдём, — после короткой паузы глухо позвал кентанец и, поднявшись, со мной на руках зашагал куда-то вглубь сада.
— Куда мы?
— Туда, где я ни о чем не буду спрашивать, — отозвался иноземец.
Глава 21
Под ногами кошака хрустел снег. Крис тащил меня, а я драгоценную бутылку амарока. В голове отчаянно звенело, но я не была пьяной. Я все помнила, все осознавала и понимала. Просто вопросы морали моих чувств и поступков сейчас представлялись не в столь мрачных тонах, как обычно. Немного радужнее и светлее.
Хотя нет. Я пьяная. В стельку.
Нервно хихикнув, сделала очередной глоток и поймала на себе осуждающий взгляд кошака.
— Что? — заплетающимся языком вопросила я, с вызовом вздернув подбородок.
— Пьянь. Что делать будешь, когда протрезвеешь? Ещё больше возненавидишь меня?
— Что значит ещё больше? Куда уж больше? — криво усмехнувшись, пролепетала я и попыталась сделать очередной глоток крепко полюбившегося напитка, но к сожалению обнаружилось, что вино закончилось.
— Ну и правда, — согласился кентанец.
— Слушай, а ещё есть? — разочарованно заглядывая в пустую бутылку, с надеждой спросила я.
— Есть, но не про твою честь, — заявил принц и, остановившись, пнул что-то ногой и проорал, — открывай!
Я испуганно оглянулась, неожиданно обнаружив каменную стену и кованую дверь. Все строение разглядеть не удалось, и я спросила:
— Где мы?
— Домишко в лесу. Ничего особенного.
— Чей?
— Собственность королевской семьи.
— Понятно, — протянула я, а кошак ещё раз шибанул ногой в дверь и, раздраженно зашипев, выругался.
— Кассандра, космическая блондинка, сколько раз говорил ей отправить сюда кого-нибудь из слуг. Ладно, посиди пока, — повелел кентанец, опуская меня на ступеньки у двери.
Я заерзала, пытаясь подсунуть под попу сложенный плед. Все-таки на холодном камне сидеть совсем не полезно, да и удовольствия мало. Нога хоть и не болела уже, но все же шевелить ей было все ещё неприятно. И я облегченно вздохнула, наконец, усевшись, а потом огляделась. Деревья полукруглом очертили поляну перед домом. А сам лесной домик оказался каменным трехэтажным особняком со сводчатыми высокими вытянутыми провалами окон и внушительными колоннами по обе стороны от ступеней, на которых я сидела. За спиной у двери раздраженно ворчал кошак, пытающийся открыть дверь. Вскоре что-то треснуло, и на каменные плиты посыпалась каменная же крошка, а принц с торжествующим видом распахнул покосившуюся на поломанных петлях дверь. Закинув внутрь сумку, он вернулся за мной. Замерев на мгновение, оглядел меня каким-то грустно-больным взглядом. А затем подхватил на руки и, вымученно улыбнувшись, шагнул в промерзшее нутро пустого особняка.
Уютный немного мрачноватый зал с занавешенными окнами. Справа огромный камин и пара кресел. Разглядела обеденный стол, шкафы, картины, ковры на полу. Но все какое-то заброшенное. С налетом грусти и пыли. Кошак прошёл к темнеющему проёму камина и усадил меня в одно из кресел.
— Сейчас разведу огонь, — как-то неуверенно пообещал принц.
Я кивнула, еле сдержавшись, чтобы не захихикать.
Очень плохо…
Рассеянно заметила, как хлопнула дверь. Кошак вернулся в зону видимости и, присев на корточки, сложил в камин приготовленные кем-то дрова. Камин загудел, а комната осветилась светом от неуверенно разгорающегося пляшущего на сухой древесине пламени.
Крис выпрямился и, оглядев комнату растерянным взглядом, спросил:
— Есть хочешь?
— Нет, — отрицательно мотнув головой, уверенно ответила я. И всё-таки хихикнула и, откинув голову на высокую спинку кресла, блаженно закрыла глаза. Сейчас действительно ничего не хотелось и ничего не болело. Такое в последнее время редко доводилось чувствовать. — Крис, слушай, ты же принц?
— Да, — отозвался кентанец.
— У тебя есть замок и целая планета… — промурлыкала я, потянувшись всем телом.
— Ну? — напряженно произнес кошак.
— Тебе же не составит труда подарить мне несколько бутылок этого чудесного напитка?
— Правда? И только? Больше ничего не хочешь попросить?
Я нехотя приоткрыла веки и попыталась понять, на что это кошак намекает. Соображалось туго, поэтому я просто спросила:
— Что например?
— Например, отпустить тебя, — с мрачным видом предложил иноземец, а я замерла, изогнув бровь и с недоверием взирая на принца, скрестившего руки на груди и буравящего меня каким-то недобрым взглядом.
— А что, так было можно? — напряженно выпрямившись в кресле, настороженно переспросила я.
Кошак раздраженно передернул плечами и, отвернувшись в сторону, сквозь зубы процедил:
— А что мешает тебе попробовать?
Я замолчала, медленно соображая к чему все это. Кентанец опять нёс какую-то околесицу. Хотя это видимо для него норма. Сам похитил. Издевался. Заклеймил против воли. Пытался принудить к сексу. А теперь что-то бормочет про мою свободу. Ой, не сойти бы с ума в этом дурдоме. Хотя, наверное, уже поздно об этом думать.
Я сглотнула, чувствуя, как неотвратимо трезвею и насколько мне это не нравится.
— Хорошо. Отпустишь меня? — медленно, почти по буквам произнесла я.
Желваки на бледном лице кентанца заходили ходуном, а тонкие ноздри задрожали от напряжения. Минуту он просто молчал, а я тупо буравила взглядом его, словно окаменевшую, высокую фигуру. И потом это чудовище резко рявкнуло:
— Нет!
Я вздрогнула и, разозлившись, проорала:
— Ты меня бесишь!
— Взаимно, — фыркнул кентанец, а я скрестила руки на груди и, отвернувшись, уставилась в огонь.
— Извини, — виновато выдавило чудовище, заставив меня нехотя покосится в его сторону. — Просто, я боялся… что соглашусь.
Укуси меня сейчас за ногу гоби, я бы и этого, наверное, не заметила.
— Ты псих, — констатировала я очевидное.
— Угу, — согласился посветлевший кентанец. — Ещё вина?
— Давай, — кивнула я, не совсем еще понимая, что вообще сейчас произошло, но чувствуя какое-то странное удовлетворение и вернувшееся спокойствие.
Через пару минут кошак сидел в соседнем кресле, потягивая из бутылки то самое дивное вино. Я с завистью следила за пустеющей с каждым глотком бутылкой и разочарованно косилась на выделенный мне полупустой бокал.
— Тебе хватит, — уверенно заявил кентанец, поймав мой недовольный взгляд. А потом, поставив бутылку на пол возле ножки кресла, выпрямился и, серьёзно уставившись на меня мгновенно потемневшими глазами, ладонью постучал по своей коленке. Не понять этот жест было сложно, и я замерла, с трудом сглотнув. Иноземец молчал и ждал, и с каждой пролетающей мимо секундой его взгляд становился все тяжелее.
Тело мое отреагировало мгновенно, наполнившись тягучим пульсирующим в венах желанием. А вот разум, разум ещё сопротивлялся.
— Иль, — глухо позвал кошак.
— Да, — так же глухо отозвалась я, чувствуя, как начинают гореть самые кончики ушей, а дыхание сбивается от того, что лёгкие в груди сжимаются от огня, расползающегося от солнечного сплетения.
— Иди ко мне, — и опять это болезненно-усталое выражение лица.
Встала и, ощущая всем телом только стук бешено бьющегося сердца, подошла к напряженно ожидающему кентанцу. Остановилась в шаге. А он протянул руку и, обхватив меня вокруг талии, притянул к себе и обнял, уткнувшись лицом в грудь.
Выдохнула и разом допила оставшееся в бокале вино. Хотелось окончательно заглушить отголоски разума.
Решать только мне…
И отвечать тоже мне…
Только вот сейчас отчаянно хотелось быть честной перед собой.
И, уронив бокал, медленно подняла руку, все ещё неуверенно кончиками пальцев погладила белые волосы. Кентанец, кажется, не дышал, только сильнее сдавил меня. А сердце в груди так болезненно дёрнулось, заставляя поверить в то, что я не пожалею о своём выборе.
И решившись наконец, запустила пальцы в эти удивительные белоснежные волосы, наслаждаясь их прохладой.
— Отпусти, — улыбнувшись, попросила я. Кентанец вздрогнул и отстранился, но рук с талии так и не убрал.
— Сниму комбинезон. Жарко, — пояснила я. Кошак мгновенно расслабился и откинулся на спинку кресла.
Расстегнув молнию, стащила с себя комбинезон. Скинула единственный оставшийся на мне сапог. С удивлением обнаружила, что стою на пострадавшей ноге и почти не чувствую дискомфорта.
