В присутствии Дениса Люся слабела на многие места и особенно на голову. Не будь рядом Кати, она бы давно забыла про экзамен и поспешила отдаться любимому прямо на конспектах. Но с ней находилась её самая «добрая» подруга, так что за дальнейшее развитие событий всецело отвечала она.
— Вообще-то у нас завтра госы! — справедливо возмутилась Катя.
— Вот ты и готовься, а Люся и так умная, без подготовки сдаст.
Катя посуровела ещё больше:
— А не ты ли часом, сударь, её намедни бортанул?
— Люсь, может, ты её выгонишь? — ласково предложил Денис.
— Кого? Меня?! Да это тебя надо гнать — причём быстро и взашей! Мало того что жизнь ей ломаешь, так ещё и к госам готовиться не даёшь! Приехать он, видите ли, соизволил. Кормите его, паразита, любите… Пристебай!
Изнемогая от переизбытка противоречивых чувств, Люся принялась беззвучно рыдать. Денис заскучал. Катя ещё долго бросала ему в лицо что-то гадкое, а потом пошла к ревевшей Люсе.
— Тебе надо подкачать ягодицы, — профессионально заметил Денис.
— А тебе — мозги! — отозвалась Катя и тихо обратилась к подруге: — Лысюк, твой выход. Хватит выть, нам до утра часов восемь осталось. Иди и выставь этого придурка за дверь — тебе же легче будет.
Но Люся не успокаивалась.
— Я не могу, — сквозь слёзы шептала она.
— И зря!
— Люсёнок, не плачь, — растерялся Денис, — я не хотел тебя обидеть.
— Если не хотел её обидеть, что ж ты ходишь к ней, как приспичит? — Взяв дело в свои неженственные руки, Катя принялась довольно бодро гнать его к двери. — Как можно быть таким жестоким и мерзким? Эгоист! Кобелина! Скотьё!
— Не лезь в нашу с Люсей жизнь, овца!
— Пошло вон отсюда, чмо. Вашей жизни с Люсей больше не существует, и забудь сюда дорогу!
Захлопнув за ним дверь, Катя вернулась к неожиданно пришедшей в себя подруге.
— Что ты наделала?! — истерично завопила Люся. — Он же теперь не вернётся!
— Лысюк, если ты сейчас не заткнёшься, я тебя очень больно ударю. На госы попрёшься с фингалом. Поверь, он будет чудно оттенять твои бесстыжие глаза! — И схватив список вопросов, Катя уселась на пол. — Всё? Угомонилась? Продолжаем учить. Билет номер сорок шесть. «Стилистическое расслоение русской лексики»…
— Ка-ать, а вдруг он и правда больше никогда не придёт?
— Люська, не зли меня — я в гневе страшна!
— Слово «гнев» пошло от слова «гнить», — машинально провела этимологию Люся.
— Я очень рада, что у тебя, хоть и запоздало, но проснулся мозг!
Наутро был судный день. Люся проснулась бледной, унылой, с маячившей на пороге души депрессией. Катя накачала её крепким кофе и потащила в институт.
— Катька, мне хреново.
— Врагу не сдаётся наш гордый «Варяг»! Только попробуй не сдать госы блестяще!
Но Люся была не в том состоянии, чтобы сдавать экзамены блестяще — отвечала она так минорно, словно читала некролог, к тому же, не всегда правильно, не всегда впопад, запинаясь и часто задумываясь. Её отругали, но, учитывая прежние заслуги, всё равно влепили «отл.», и Люся, чувствуя себя как побитая собака, грустно поплелась домой — оставаться на чаепитие ей было стыдно.
Пока она шла, позвонила Катя.
— Ну как?
— Пять, — равнодушно ответила Люся. — Хоть я этого и не заслуживаю…
— Лысюк, ты чё? А кто, если не ты? Тебе чё попалось?
— Палатализация.
— А мне Тредиаковский13.
— И как?
— Пятёрка. Может, отметим это дело в «Мандаринке»? Машку позовём.
— Нет, Кать, извини, я жутко хочу спать, — сказала Люся, всей душой желая умереть.
Но всё же Люся дотянула до диплома.
Май был жутко нервным — её научный руководитель Надежда Изотоповна непрестанно изыскивала в «Парадоксе родственных связей» новые парадоксальные ляпсусы и изводила Люсю придирками. В перерывах между консультациями она вяло отметила в «Потешной мандаринке» свой двадцать второй день рождения.
Утро стрелецкой казни наступило одиннадцатого июня. Люсю трясло, как перед эндоскопией желудка. Она отвечала первой — взошла на кафедру-эшафот и встала за трибуну. Несмотря на дрожь во всех конечностях, отвечала Люся бодро и увлекательно, с солнечным энтузиазмом свято верующей в этимологию ботанки.
Через несколько часов преподаватели собрали группу в аудитории, чтобы объявить результаты защиты. Балом (а точнее — казнью) правила Мессалина Люциферовна при активной поддержке Гильотины Витольдовны:
— Лысюк Людмила, к сожалению… — у Люси остановилось сердце, группа в ужасе ахнула, — …не знаю отчества. Отлично.
Люся испустила тяжкий вздох. Сердце снова пошло.
Причёску для выпускного вечера Люся делала сама — и это было видно сразу и невольно. Волосы выглядели так, словно их неделю не касались расчёской, а потом зачем-то покрыли лаком, хоть Люся и утверждала обратное:
— Я убила на них два часа.
— Ключевое слово — «убила», — заметила Катя.
К несчастью, этот шедевр парикмахерского «паскудства» оказался на редкость прочным и сохранял форму весь день. Катя поэтично окрестила его «гнездом безрассудного аиста», усугубив и без того глубокую Люсину грусть.
Будто вторя её мыслям, студенты на сцене печально затянули «Гаудеамус» — преподавательница латыни чуть не забилась в экстазе.
Едва отгремел выпускной с вручением законно-красного диплома и отошла хмельная голова, Люся устроилась оператором в контактный центр одной из сотовых компаний. После сложного многоэтапного собеседования, больше похожего на вербовку в спецслужбы, ей предстоял ещё месяц обучения.
Вскоре её взяли на работу с испытательным сроком. Когда Люсю оформляли в отделе кадров, она долго не могла найти в сумке новенькую, только что купленную трудовую книжку. Минут через пятнадцать трудовая отыскалась, но почему-то в косметичке, между тональным кремом и блёстками для век.
Наконец Люсю выпустили на линию… Но дебют был неудачным — её тут же обматерили.
Сначала Люся принимала близко к сердцу, когда абоненты орали на неё, искусно плетя кружева цветистой нецензурщины. Спокойно вытерпеть такое было сложно. Кто-то из операторов выключал звук и матерился в ответ. Кто-то заводился настолько, что стучал кулаком по столу и злобно шипел: «Какой же ты тупой!»
Реакцией Люси были слёзы. Она плакала первые две недели и ходила в подавленном состоянии, чувствуя себя помойкой для чужого негатива.
Через месяц сердце Люси обросло защитной бронёй. Она абстрагировалась и мирно попивала чай с лимоном, пока абоненты разражались в её адрес незамутнённым русским матом. Работа сделала Люсю философом со здоровой долей цинизма, и вскоре она совсем привыкла к выпадам типа:
— Вы ни за что украли с моего счёта тридцать пять копеек! Ублюдки, я подам на вас в суд!
— Ты дура? Не звонила я ни в какую Австралию! Мне плевать, что говорит твой компьютер!
— Сука, верни мне деньги, или я прокляну тебя и всю твою семью!
— Кто подсел на мой баланс?
За день Люся слышала самые разнообразные вопросы:
— А у смс тарификация поминутная или посекундная?
— Извините, а можно как-то физически нарастить сим-карту, если я случайно спалила её с телефоном в духовке?
— Я купила телефон в Китае, пользуюсь им в России. Скажите, у меня что, теперь роуминг?
— А подключите мне bluetooth на сим-карту.
Тут даже Люся растерялась:
— Кого вам на сим-карту подключить?
— Ну этот… синий зуб.
Катя была злостной оптимисткой и подалась в аспирантуру. С темой диссертации она определилась ещё на первом курсе — «Специфика любовной лирики Маяковского». Катя любила читать стихи, в которых поэт обращался к Лиле Брик или Татьяне Яковлевой, и представлять, что они посвящены ей.
— Слов моих сухие листья ли
Заставят остановиться,
Жадно дыша?
Дай хоть
Последней нежностью выстелить
Твой уходящий шаг…14 — вдохновенно читала она. — Ну разве можно уйти от такого мужчины?
Через пару месяцев Катя передумала. Она не очень любила детей и, проявив редкую для своего характера гуманность, не пошла в учителя русского языка и литературы. Вместо этого Катя присоединилась к Люсе в колл-центре. Плакать она не умела, поэтому период адаптации к матам прошла быстрее подруги. Зато страсть поучать всех, включая абонентов, так и не преодолела.— Екатерина, здравствуйте, — мрачно отвечала Катя.
— Здравствуйте, девушка. Вчера я приходил в ваш центр обслуживания, но мне там так непонятно всё объяснили… У вас что, все бабы такие дуры?
— Давайте не будем вдаваться в гендерные различия наших сотрудников. Или вы готовы признать себя шовинистом?
— КЕМ? — опешил абонент.
— Вопросы по работе компании имеются?
— Да! Увольте ваших дур!
— Спасибо за звонок. Всего вам доброго, — упрекающе отчеканила Катя и отключилась. — Quel cauchemar15, какое мракобесье…
У Люси была тётя — Маша, младшая мамина сестра и детский психолог. С Люсей они были ровесницами, и им рано пришлось подружиться. Потом началась школа, и Маша познакомила Люсю со своей детсадовской подружкой Катей Хетцер.
Иногда Люся и Маша ходили вместе по магазинам. Маша подозревала, что у неё есть вкус, и всегда пыталась помочь племяннице, вкусом, на её взгляд, не отягощённой.
Люся взяла себе майку-алкоголичку. Она носила сороковой размер и очень радовалась, когда ей удавалось поправиться хотя бы на пятьсот грамм. Теряя килограмм, Люся так огорчалась, что от переживаний не могла есть.
— Люсь, откуда пошло слово «майка»? — спросила заглянувшая в кабинку Машина голова. — От слова «маяться»?
— От слова «май».
— А почему ты хочешь именно майку-алкоголичку?
— В ней я как-то поспортивнее кажусь, — вздохнула Люся, с укором глядя на свои выпирающие ключицы.
— К такой майке и лифчик-алкоголик требуется.
— Это какой?
— С перетянутыми сзади лямками, их тогда под майкой не видно будет.
— А у вас такой есть? — с надеждой спросила Люся у стоявшей рядом продавщицы.
— Кажется, был. У вас какой размер груди?
— Восьмидесятый.
Маша прыснула со смеху.
— Это если в сантиметрах, — грустно уточнила Люся.
Лифчик с перетянутыми сзади бретельками имелся только четвёртого размера.
— Даже не думай! — замахала руками Маша. — Ты в нём будешь, как карандаш в стакане.
— Это несправедливо! — вспылила Люся.
— Что именно?
— Что тебе от моей бабушки достался бюст, а мне — только плохое зрение!
Прежде чем Люся успела расстроиться, продавщица сунула ей накладные чашечки телесного цвета:
— Вообще никаких бретелек не нужно, всё держится на специальном клею.
Люся померила и пришла в восторг:
— Машка, у меня появилась грудь!
— Берём.
Люся ни за что не хотела расставаться с новой грудью и снимать её категорически отказывалась.
Она выплыла из магазина, сияя улыбкой. Ощущение приятной наполненности в районе декольте вселяло в неё небывалую, неизвестную прежде уверенность. Она выпрямилась и пошла совсем другой походкой, дразняще-манящей, почти соблазнительной, чувствуя себя желанной всеми проходящими мимо мужчинами.
Девушки сели в автобус. Гордо выпятив грудь, Люся оглядывалась по сторонам — ей казалось, что все смотрят на неё.
К середине пути летний зной стал почти невыносим. Люся обмахивалась журналом, умирая от жажды. Да ещё и с чашечками творилось что-то незапланированное…
— Маш. — Люся взволнованно нагнулась к тётке. — У меня там всё вспотело.
— Терпи.
Минуту спустя ситуация обострилась.
— Ма-аш! — тревожно зашептала Люся. — Она уже на животе!
— Кто?
— Грудь!
— Как?!
— Она отклеилась! Из-за жары!
— Не может быть! Ну ладно, сними одну.
— Не могу — они же вместе скреплены!
— Погодь… — Маша торопливо расстегнула сумку. — Всё. Сымай её скорей!
Одна Люсина рука скользнула под майку, чтобы стянуть мокрые чашечки и запихнуть их в сумку, а другая — поправила опавшее декольте. Маша резко дёрнула молнию.
— Фу-ух… — выдохнула Люся. — Сразу так свободно стало.
Она встретилась взглядом с мальчиком лет десяти, стоявшим неподалёку, — бедняга смотрел на неё расширенными от ужаса глазами. Он выглядел так, словно от страшного открытия у него поменялось мировоззрение.
Маша тоже его заметила и с сочувствием пробормотала:
— Вот так и приобретаются детские психотравмы. Это я тебе как психолог говорю.
По пути домой девушки встретили Робкого Робота. Тот не спускал глаз с новой Люсиной майки.
— О, Люсенька, вы не носите бюстгальтер?
— Она не носит грудь, — встряла Маша.
— Зачем ты это сказала?! — зашипела Люся, когда они распрощались с оторопевшим Роботом.
— Ты же сама хотела от него избавиться. Теперь он десять раз подумает, прежде чем звать тебя на свидание.
— Два позора за один день, — сокрушалась Люся.
— Успокойся, твой лимит уже исчерпан.
11 Маркиз Донасьен де Сад – французский писатель и философ, давший миру понятие «садизм». Леопольд фон Захер-Мазох – австрийский писатель, давший миру понятие «мазохизм».
12 Лингвистический закон, названный в честь американского лингвиста немецкого происхождения Джорджа Кинсли Ципфа и французского лингвиста Пьера Гиро.
13 Василий Кириллович Тредиаковский — русский поэт XVIII века, реформатор стихотворного языка.
14 Конец стихотворения Владимира Маяковского «Лиличка!»
15 Какой кошмар (фр.)
