— Да ну их, Рубен Михайлович. Слепые котята, — хмыкнула Верочка, чувствуя в его словах тщательно скрываемую корпоративную солидарность.
Лахов не почувствовал в её словах подвоха, но Виктор проделку с лазом, кажется, разгадал.
— Вер, а хочешь я тебе усы отращу? - спросил он сердито. — Или один ус, потому что, надо быть снисходительным к ущемлённым художественным даром.
— Не хочу, — сказала Верочка, — Рубен Михайлович, чего он задирается?
На затягивающийся туннель Рубен взглянул только мельком. Пробовал уже не раз проходить вслед за Верочкой, но каждый раз терялся в образующемся перед ним лабиринте и упирался в тупик. Вернуться в сон после этого напрямую не удавалось, приходилось просыпаться и засыпать заново.
Верочка однако успела перехватить его взгляд и состроила понимающую гримаску. Сочувствовала. Посмотрела на него вопросительно, и он понял значение взгляда, предлагавшего попробовать ещё раз… Но у него не было желания демонстрировать при всех свою беспомощность. Да и времени на это тоже не было…
— Не сейчас, когда пойдёте… — ответил он, и Верочка поняла. Лаз затянулся и исчез, не оставив следа.
________
Виктор укладывал в подсумок дэнзы.
— Витя, вот это не надо, — остановил его Рубен. .
— Мало ли что… Для Верочкиного успокоения. А вдруг вылезут и драться начнут? — и посмотрел выжидательно — не уступит ли шеф.
— Не надо, Витя, это лишнее, — сказал Рубен, — лучше не пробовать.
И добавил мысленно: «Пока». Потому что, узнать об эффективности, взаимодействии «взрывпакетов» с «инакостью» необходимо. И это надо будет сделать. Но самому.
Виктор послушно поставил подсумок на землю. Как-то очень быстро согласился и даже возражать не стал. Осознал, видно, ответственность. Рубен ещё раз переговорил с Верочкой, возле засветившемся под её воздействием экраном скалы. Она, всматриваясь в переплетения, втягивала информацию в себя. Словно скачала с компьютера на компьютер. Теперь все маршруты, что были им проложены в этой части Аита, стали частью её знания. То, что это произошло именно сейчас – было мерой предосторожности. Никто из состава группы заранее не должен был знать, куда они направляются. Во избежание утечки…
— Ну, а теперь по старому русскому обычаю, — и опять театральная аффектация, — присядем на дорожку, — велел Рубен. — Ещё раз предупреждаю, — продолжил, когда все уселись, — никакой отсебятины. Войти, выполнить задание и уйти. Всё. В путь!
Верочка на этот раз лаз образовала очень даже просторный. Уходя, оглянулась на Рубена со значением. Он едва заметно кивнул. Почему бы не попробовать ещё раз, хотя сколько уже было пробовано… Чуть помешкав, открыл сумку, оставленную Виктором, достал оттуда гранату, а затем вступил в туннель.
Непроглядная темнота окружила его. Впрочем, темнота не мешала ему ориентироваться. Но туннель почти сразу же начал ветвиться, превращаясь в лабиринт, хотя создан была Верочкой как короткий прямой коридор — выход с сомнуса в межсонье. Но золотые, видимо, учли и такую возможность.
Он то и дело упирался в тупики и время от времени вынужден был поворачивать назад. Положение его становилось всё безнадёжней. Оставалось только проснуться. И вдруг в кромешной тьме засветились два зеленых огонька. Кошачьи глаза.
— Чешир, Чешир, — позвал Рубен.
Но кот не подошёл. Глаза метнулись и пропали, потом появились опять, но чуть дальше. Казалось, что Чешир идёт и оглядывается. Словно ведёт за собой, как и в прошлый раз. Рубен тронулся следом, напряжённо вглядываясь в темноту, когда зеленые огоньки пропадали. Чешир вёл себя слишком осмысленно. И это было неправильно. Даже для сновидения. И ситуация усугублялась тем, что был он не фантомом, а реальным котом. Вернее, проекцией реального кота, чего тоже быть не могло. Во всяком случае история Сеттории такого не знает. Поэтому и доверяться ему было опасно. Но Рубен доверился. И получил за это ощутимый бонус: они не вернулись на его сомнус, как ожидалось, а вышли в межсонье.
________
Он тут же забыл о Чешире, которого, впрочем, выйдя из лабиринта, уже не увидел. Но гадать, куда тот подевался, не стал: не до кота ему было. Рубен словно растворился в огромном пространстве межсонья, привычно связав одной линией все точки, образующие наиболее удобные этапы, наметив самый рациональный путь к цели. Но сориентировавшись, понял, что группу ему не догнать: этим же коротким путём вела ребят Верочка. Чертыхнулся, но без злобы, а даже с некоторым удовлетворением: молодец девочка, быстро восприняла науку. Можно, конечно, пойти следом, поднажать и догнать их, но это небезопасно. Риттеры обязательно обратят внимание на то, что в хаосе передвижений внутри межсонья сложилась избыточная упорядоченность. А если они заинтересуются и захотят проверить, что это и почему, недолго и завалить дело. Ничего. Как говаривал один мудрый дедушка: «Мы пойдём другим путём!»
Рубен ещё не понимал, что это за путь, но уже чувствовал, предощущал его существование. И вдруг призрачный мягкий свет, пролившийся сверху, осветил межсонье. То пространство, в котором он раньше передвигался, если можно так сказать, «на ощупь», а точнее по памяти, теперь озарилось сиянием. И он увидел много такого, о чём раньше не догадывался или о чём догадывался только смутно. Это само по себе было великолепно. Но почему? Что такое произошло, что у него вдруг разом так обострились все его способности? Вот так резко — от сноходческой ущербности, наложенной на него в наказание, на новый, более высокий уровень возможностей. А это золото! Настоящее золото!
Нет, большинство гельти среди ониретов признавались таковыми по совокупности заслуг и в силу почтенного возраста, что требовало как-то выделить их из общей массы. За глаза их называли позолоченными, а вот золотых по степени мастерства, как он слышал, не было уже давно. И вот свершилось!
Рубен не был чужд самолюбования, что, впрочем, знал о себе и старался его не слишком демонстрировать на публику, хотя и не считал большим недостатком. Ибо — было чем любоваться! Ну хотя бы наедине с собой. А теперь для этого появился весьма значимый повод. Тем более, что и перемещение по межсонью стало для него совершенно свободным. Раньше оно всё-таки требовало некоторого усилия, хотя Рубен давно уже не был новичком, контролирующим каждый шаг и каждую мысль в межсонье. Он мгновенно переместился к нуль-сомнусу, игнорируя образованные энергетическими потоками маршруты. Нашёл место входа группы и вдруг понял, что войти следом не может. Вход был заблокирован.
Рубен сделал несколько попыток преодолеть преграду, но у него не получилось. И понял, что попался. Что его обошли, обыграли, развели. От распиравшего только что самодовольства не осталось и следа.
— Ну ты и химар! — зло обозвал он себя по-армянски словом, которое в детстве слышал от бабушки после какой-нибудь своей шпанской выходки.
Чуть успокоившись, снова попробовал нащупать в защите сомнуса слабину, и опять у него ничего не вышло. Гладко и нейтрально было под руками, словно упёрся в отполированную могильную плиту! Ни малейшего движения энергии, ни микроскопической щёлочки в защитном поле. Меж тем словно сквозняком вдруг повеяло с другой стороны, как будто кто-то приоткрыл дверь, насторожённый его манипуляциями. Риттеры дело своё знают. Пора уходить. Здесь ничего, кроме неприятностей от Сета, не обрести!
Рубен, обозвав себя ещё раз химаром, но уже без былого энтузиазма, проснулся. Стараясь не глядеть на распластанные тела, прошёл на кухню, жадно напился прямо из-под крана. Вода словно промыла мозги. Он вдруг понял, что надо делать. Химар химаром, а голова варит! Возвращаться в комнату не стал. Им овладело нетерпение. Да и надо было поспешить, чтобы реализовать внезапное озарение: интуиция подсказывала, что вскоре там, куда он наметил свой путь, будет тесно. Бросив на пол подушечку, что болталась на кухонном диване, улёгся на неё поудобней и погрузился в сон, успев перед тем самокритично, но и с некоторым самодовольством по поводу своего остроумия, подумать, что сегодня по праву заслужил под голову ту подкладку, которую другие суют для удобства под задницы.
Диана спустилась в свой сад, где царили покой и безмятежность. Пушистые белые облака ползли по ослепительно голубому небу, а лёгкий ветерок нежно шелестел листьями и снежил опавшими лепестками яблонь и вишен. В картину идеального покоя не вписывался только Энди, беспокойно меривший шагами дорожку перед домом.
Диана поспешила к нему, вспоминая слова, которые она весь день подыскивала для извинений, но извиняться не пришлось. Риттер заговорил с ней, как будто ничего не случилось.
— Привет, Золушка, — приветствовал он хозяйку сна. — Горох с чечевицей перебрала?
— Привет, — в тон ему ответила Диана. — И горох перебрала, и розы посадила. Видишь?
В подтверждение её словам рядом с дорожкой появился куст алых роз.
— Вот это скорость, — восхитился риттер. У него плохо получалось менять декорации своего сна, за исключением костюмов, хотя его коллекции декораций от лучших крафтеров можно было только позавидовать. — А ты помнишь, чем занимаются золушки в свободное от работы время?
— Разумеется, балуются, — весело ответила Диана. Настроение у неё было весьма приподнятое, в самый раз для баловства.
— Ты, несомненно, заслуживаешь, Ди, чтобы тебя баловали, и в желающих баловать тебя, судя по всему, недостатка нет. — В голосе Энди проскользнула нотка ревности. — Но позволь сегодня мне пригласить тебя на бал.
— Бал? — переспросила Диана. И в голосе её прозвучала радость, словно она и в самом деле была Золушкой, получившей приглашение во дворец.
— Я, конечно, не принц, — вздохнул Энди, но Диана перебила его.
— Энди, милый Энди, — воскликнула она, воодушевлённая приглашением. — Ты лучше всякого принца, во всяком случае, отважнее и щедрее.
Энди, польщённый похвалой, просиял.
— Следует ли мне принять эту похвалу, миледи, — спросил он, переходя от дружеского обращения к галантному, — как знак того, что вы окажете мне честь позволить сопровождать вас на бал?
— Следует, следует, — рассмеялась Диана. — По какому случаю бал?
— По случаю дня рождения леди Исабеллы.
— Милорд, вы приглашаете чужачку на бал леди Исабеллы? - Диана смотрела на риттера с нескрываемым удивлением.
О балах Белой Королевы ходили легенды, но попасть туда могли только избранные. И получить приглашение онирету из соседнего сектора... Это было что-то невероятное.
В ауре Энди отразились гордость и смущение.
— Да, миледи, с милостивого соизволения леди Исабеллы.
— Энди, ты прелесть! - не скрыла своего восторга Диана.
Риттер засмущался ещё сильнее и поспешил сменить тему:
— Это будет костюмированный бал. В нарядах раннего средневековья, — продолжал он, проводя рукой вдоль тела и сменяя роскошный камзол на другое творение снодизайнера. Вокруг него заклубилось неясное марево, но через мгновение он уже стоял перед Дианой в синей шёлковой тунике, расшитой серебряной нитью и опушённой мехом. Поверх туники возник длинный белоснежный плащ, ниспадавший крупными складками. Синий восьмиконечный крест, заключённый в двойной золотой круг, — символ риттеров — был нашит на плаще. На ногах появились сапоги из синего сафьяна, расшитого серебром. На шею легла тяжёлая цепь из белого золота, на которой висел восьмиконечный сапфировый крест в золотой оправе.
К костюму прилагалась роскошная перевязь, усыпанная драгоценными камнями, и ножны с серебряными насечками по синему воронёному фону, обложенные пластинками из перламутра и украшенные сапфирами и рубинами.
— Меч! — Приказал Энди, протянув руки ладонями вверх, и тотчас ему на ладони лег меч, синий воронёный клинок которого был покрыт серебряным орнаментом из сплетённых знаков силы.
— Ты неотразим, — восхищённо улыбнулась Диана, любуясь другом.
— Ну да, зеркала здесь нет, отражаться мне не в чем, — согласился риттер, польщённый энтузиазмом Дианы.
— Это легко исправить, — усмехнулась Диана. — Смотрись!
Прямо перед ним в воздухе появилось большое зеркало в причудливой золотой раме. риттер посмотрел в него с довольным видом подкрутил усы. Туника скрыла излишнюю полноту, а плащ придал фигуре некоторую величественность. Даже волосы, серые от пробивавшейся в прядях седины, казались серебристыми. Да, на такого себя не стыдно и полюбоваться.
— Ну что же, неплохо, — скромно признал Энди.
— А в чём мне идти? — задумалась целительница. Классическая проблема женщины «нечего надеть», острота которой не зависит от размеров гардероба, замаячила перед ней во всей своей красе.
— Надеюсь, ты не откажешься принять мой подарок, — чуть смущённо сказал Энди, опуская ей на ладонь облачко крафтовой декорации.
Целительница взглянула на синее облачко, на мгновение задумавшись, а потом позволила ему окутать себя.
Посмотревшись в зеркало, Диана увидела, что преобразилась. Теперь на ней было синее бархатное блио с широкими рукавами почти до полу, из-под которых пунцовели атласные рукава нижнего платья. Рукава и подол блио были отделаны мехом. Широкий серебряный пояс спускался ниже талии. Пышные чёрные волосы были убраны на затылке в серебряную сетку.
Ещё один короткий взгляд в зеркало, потом в восхищённые глаза риттера... И Диана церемонно протянула руку Энди.
— Вот мы и готовы, крёстный, — сказала она, — можно подавать тыкву.
Внутри нуль-сомнуса было, по всей видимости, позднее утро, по-осеннему пасмурное, тусклое. Кроме как «усадьбой» назвать это место было невозможно. Но, если усадьба, то заброшенная... Дорожки, посыпанные желтым песком, местами поросли травой. Виктор огляделся и вслед его взгляду стал выстраиваться ландшафт, в котором преобладали зелено-бурые тона. Сплошной бурьян и чертополох. Уныние и запустение. И впрямь выморочный участок. Среди кустов мрачно маячил дом — большой, застывший, нежилой. Лахов вопросительно посмотрел на Верочку, но та отмахнулась:
— У Витьки спрашивай. Теперь он главный.
— Пошли, — приказал Виктор и сам удивился, что сказал это резко и властно, как не умел говорить наяву, и тому, что Лахов послушно пошёл за ним.
Виктор как будто знал, куда идти: уверенно свернул на боковую аллею, продрался, прокладывая дорогу, через кустарник шиповника. Вышли на небольшую полянку, прильнувшую к поросшему ряской и кувшинками пруду. Это было «здесь». И он начал работать. Лахов пошёл к воде, Верочка откровенно скучала. Она забралась в маленькую круглую беседку, покрашенную в белое, и принялась томно смотреть вдаль. Виктор усмехнулся.
— Ой! — вскрикнула Верочка. Лахов обернулся на крик. Верочка в смятении рассматривала себя. Она была в длинном платье, какие носили в фильмах дворянки начала девятнадцатого века, соломенной шляпке, в руках держала, как держат сложенную газету, которой собираются отбиваться от комаров, веер. Да уж... На барышню она была мало похожа.
— Что это? — и тут же догадалась, — Витька, твоих рук дело?
— Моих, — сознался он ... — Вживайся в образ. Тебе идет.
— Да? Не врешь? — Верочка улыбнулась и еще раз осмотрела себя, на этот раз с любопытством. — Правда, что ли? А зонтик? — Получив зонтик, не спеша пошла по аллее, обмахиваясь веером и вертя над головой белый в рюшечках круг.
— Крепостница, — сказал Лахов насмешливо.
Лахов не почувствовал в её словах подвоха, но Виктор проделку с лазом, кажется, разгадал.
— Вер, а хочешь я тебе усы отращу? - спросил он сердито. — Или один ус, потому что, надо быть снисходительным к ущемлённым художественным даром.
— Не хочу, — сказала Верочка, — Рубен Михайлович, чего он задирается?
На затягивающийся туннель Рубен взглянул только мельком. Пробовал уже не раз проходить вслед за Верочкой, но каждый раз терялся в образующемся перед ним лабиринте и упирался в тупик. Вернуться в сон после этого напрямую не удавалось, приходилось просыпаться и засыпать заново.
Верочка однако успела перехватить его взгляд и состроила понимающую гримаску. Сочувствовала. Посмотрела на него вопросительно, и он понял значение взгляда, предлагавшего попробовать ещё раз… Но у него не было желания демонстрировать при всех свою беспомощность. Да и времени на это тоже не было…
— Не сейчас, когда пойдёте… — ответил он, и Верочка поняла. Лаз затянулся и исчез, не оставив следа.
________
Виктор укладывал в подсумок дэнзы.
— Витя, вот это не надо, — остановил его Рубен. .
— Мало ли что… Для Верочкиного успокоения. А вдруг вылезут и драться начнут? — и посмотрел выжидательно — не уступит ли шеф.
— Не надо, Витя, это лишнее, — сказал Рубен, — лучше не пробовать.
И добавил мысленно: «Пока». Потому что, узнать об эффективности, взаимодействии «взрывпакетов» с «инакостью» необходимо. И это надо будет сделать. Но самому.
Виктор послушно поставил подсумок на землю. Как-то очень быстро согласился и даже возражать не стал. Осознал, видно, ответственность. Рубен ещё раз переговорил с Верочкой, возле засветившемся под её воздействием экраном скалы. Она, всматриваясь в переплетения, втягивала информацию в себя. Словно скачала с компьютера на компьютер. Теперь все маршруты, что были им проложены в этой части Аита, стали частью её знания. То, что это произошло именно сейчас – было мерой предосторожности. Никто из состава группы заранее не должен был знать, куда они направляются. Во избежание утечки…
— Ну, а теперь по старому русскому обычаю, — и опять театральная аффектация, — присядем на дорожку, — велел Рубен. — Ещё раз предупреждаю, — продолжил, когда все уселись, — никакой отсебятины. Войти, выполнить задание и уйти. Всё. В путь!
Верочка на этот раз лаз образовала очень даже просторный. Уходя, оглянулась на Рубена со значением. Он едва заметно кивнул. Почему бы не попробовать ещё раз, хотя сколько уже было пробовано… Чуть помешкав, открыл сумку, оставленную Виктором, достал оттуда гранату, а затем вступил в туннель.
Непроглядная темнота окружила его. Впрочем, темнота не мешала ему ориентироваться. Но туннель почти сразу же начал ветвиться, превращаясь в лабиринт, хотя создан была Верочкой как короткий прямой коридор — выход с сомнуса в межсонье. Но золотые, видимо, учли и такую возможность.
Он то и дело упирался в тупики и время от времени вынужден был поворачивать назад. Положение его становилось всё безнадёжней. Оставалось только проснуться. И вдруг в кромешной тьме засветились два зеленых огонька. Кошачьи глаза.
— Чешир, Чешир, — позвал Рубен.
Но кот не подошёл. Глаза метнулись и пропали, потом появились опять, но чуть дальше. Казалось, что Чешир идёт и оглядывается. Словно ведёт за собой, как и в прошлый раз. Рубен тронулся следом, напряжённо вглядываясь в темноту, когда зеленые огоньки пропадали. Чешир вёл себя слишком осмысленно. И это было неправильно. Даже для сновидения. И ситуация усугублялась тем, что был он не фантомом, а реальным котом. Вернее, проекцией реального кота, чего тоже быть не могло. Во всяком случае история Сеттории такого не знает. Поэтому и доверяться ему было опасно. Но Рубен доверился. И получил за это ощутимый бонус: они не вернулись на его сомнус, как ожидалось, а вышли в межсонье.
________
Он тут же забыл о Чешире, которого, впрочем, выйдя из лабиринта, уже не увидел. Но гадать, куда тот подевался, не стал: не до кота ему было. Рубен словно растворился в огромном пространстве межсонья, привычно связав одной линией все точки, образующие наиболее удобные этапы, наметив самый рациональный путь к цели. Но сориентировавшись, понял, что группу ему не догнать: этим же коротким путём вела ребят Верочка. Чертыхнулся, но без злобы, а даже с некоторым удовлетворением: молодец девочка, быстро восприняла науку. Можно, конечно, пойти следом, поднажать и догнать их, но это небезопасно. Риттеры обязательно обратят внимание на то, что в хаосе передвижений внутри межсонья сложилась избыточная упорядоченность. А если они заинтересуются и захотят проверить, что это и почему, недолго и завалить дело. Ничего. Как говаривал один мудрый дедушка: «Мы пойдём другим путём!»
Рубен ещё не понимал, что это за путь, но уже чувствовал, предощущал его существование. И вдруг призрачный мягкий свет, пролившийся сверху, осветил межсонье. То пространство, в котором он раньше передвигался, если можно так сказать, «на ощупь», а точнее по памяти, теперь озарилось сиянием. И он увидел много такого, о чём раньше не догадывался или о чём догадывался только смутно. Это само по себе было великолепно. Но почему? Что такое произошло, что у него вдруг разом так обострились все его способности? Вот так резко — от сноходческой ущербности, наложенной на него в наказание, на новый, более высокий уровень возможностей. А это золото! Настоящее золото!
Нет, большинство гельти среди ониретов признавались таковыми по совокупности заслуг и в силу почтенного возраста, что требовало как-то выделить их из общей массы. За глаза их называли позолоченными, а вот золотых по степени мастерства, как он слышал, не было уже давно. И вот свершилось!
Рубен не был чужд самолюбования, что, впрочем, знал о себе и старался его не слишком демонстрировать на публику, хотя и не считал большим недостатком. Ибо — было чем любоваться! Ну хотя бы наедине с собой. А теперь для этого появился весьма значимый повод. Тем более, что и перемещение по межсонью стало для него совершенно свободным. Раньше оно всё-таки требовало некоторого усилия, хотя Рубен давно уже не был новичком, контролирующим каждый шаг и каждую мысль в межсонье. Он мгновенно переместился к нуль-сомнусу, игнорируя образованные энергетическими потоками маршруты. Нашёл место входа группы и вдруг понял, что войти следом не может. Вход был заблокирован.
Рубен сделал несколько попыток преодолеть преграду, но у него не получилось. И понял, что попался. Что его обошли, обыграли, развели. От распиравшего только что самодовольства не осталось и следа.
— Ну ты и химар! — зло обозвал он себя по-армянски словом, которое в детстве слышал от бабушки после какой-нибудь своей шпанской выходки.
Чуть успокоившись, снова попробовал нащупать в защите сомнуса слабину, и опять у него ничего не вышло. Гладко и нейтрально было под руками, словно упёрся в отполированную могильную плиту! Ни малейшего движения энергии, ни микроскопической щёлочки в защитном поле. Меж тем словно сквозняком вдруг повеяло с другой стороны, как будто кто-то приоткрыл дверь, насторожённый его манипуляциями. Риттеры дело своё знают. Пора уходить. Здесь ничего, кроме неприятностей от Сета, не обрести!
Рубен, обозвав себя ещё раз химаром, но уже без былого энтузиазма, проснулся. Стараясь не глядеть на распластанные тела, прошёл на кухню, жадно напился прямо из-под крана. Вода словно промыла мозги. Он вдруг понял, что надо делать. Химар химаром, а голова варит! Возвращаться в комнату не стал. Им овладело нетерпение. Да и надо было поспешить, чтобы реализовать внезапное озарение: интуиция подсказывала, что вскоре там, куда он наметил свой путь, будет тесно. Бросив на пол подушечку, что болталась на кухонном диване, улёгся на неё поудобней и погрузился в сон, успев перед тем самокритично, но и с некоторым самодовольством по поводу своего остроумия, подумать, что сегодня по праву заслужил под голову ту подкладку, которую другие суют для удобства под задницы.
Глава 15
Диана спустилась в свой сад, где царили покой и безмятежность. Пушистые белые облака ползли по ослепительно голубому небу, а лёгкий ветерок нежно шелестел листьями и снежил опавшими лепестками яблонь и вишен. В картину идеального покоя не вписывался только Энди, беспокойно меривший шагами дорожку перед домом.
Диана поспешила к нему, вспоминая слова, которые она весь день подыскивала для извинений, но извиняться не пришлось. Риттер заговорил с ней, как будто ничего не случилось.
— Привет, Золушка, — приветствовал он хозяйку сна. — Горох с чечевицей перебрала?
— Привет, — в тон ему ответила Диана. — И горох перебрала, и розы посадила. Видишь?
В подтверждение её словам рядом с дорожкой появился куст алых роз.
— Вот это скорость, — восхитился риттер. У него плохо получалось менять декорации своего сна, за исключением костюмов, хотя его коллекции декораций от лучших крафтеров можно было только позавидовать. — А ты помнишь, чем занимаются золушки в свободное от работы время?
— Разумеется, балуются, — весело ответила Диана. Настроение у неё было весьма приподнятое, в самый раз для баловства.
— Ты, несомненно, заслуживаешь, Ди, чтобы тебя баловали, и в желающих баловать тебя, судя по всему, недостатка нет. — В голосе Энди проскользнула нотка ревности. — Но позволь сегодня мне пригласить тебя на бал.
— Бал? — переспросила Диана. И в голосе её прозвучала радость, словно она и в самом деле была Золушкой, получившей приглашение во дворец.
— Я, конечно, не принц, — вздохнул Энди, но Диана перебила его.
— Энди, милый Энди, — воскликнула она, воодушевлённая приглашением. — Ты лучше всякого принца, во всяком случае, отважнее и щедрее.
Энди, польщённый похвалой, просиял.
— Следует ли мне принять эту похвалу, миледи, — спросил он, переходя от дружеского обращения к галантному, — как знак того, что вы окажете мне честь позволить сопровождать вас на бал?
— Следует, следует, — рассмеялась Диана. — По какому случаю бал?
— По случаю дня рождения леди Исабеллы.
— Милорд, вы приглашаете чужачку на бал леди Исабеллы? - Диана смотрела на риттера с нескрываемым удивлением.
О балах Белой Королевы ходили легенды, но попасть туда могли только избранные. И получить приглашение онирету из соседнего сектора... Это было что-то невероятное.
В ауре Энди отразились гордость и смущение.
— Да, миледи, с милостивого соизволения леди Исабеллы.
— Энди, ты прелесть! - не скрыла своего восторга Диана.
Риттер засмущался ещё сильнее и поспешил сменить тему:
— Это будет костюмированный бал. В нарядах раннего средневековья, — продолжал он, проводя рукой вдоль тела и сменяя роскошный камзол на другое творение снодизайнера. Вокруг него заклубилось неясное марево, но через мгновение он уже стоял перед Дианой в синей шёлковой тунике, расшитой серебряной нитью и опушённой мехом. Поверх туники возник длинный белоснежный плащ, ниспадавший крупными складками. Синий восьмиконечный крест, заключённый в двойной золотой круг, — символ риттеров — был нашит на плаще. На ногах появились сапоги из синего сафьяна, расшитого серебром. На шею легла тяжёлая цепь из белого золота, на которой висел восьмиконечный сапфировый крест в золотой оправе.
К костюму прилагалась роскошная перевязь, усыпанная драгоценными камнями, и ножны с серебряными насечками по синему воронёному фону, обложенные пластинками из перламутра и украшенные сапфирами и рубинами.
— Меч! — Приказал Энди, протянув руки ладонями вверх, и тотчас ему на ладони лег меч, синий воронёный клинок которого был покрыт серебряным орнаментом из сплетённых знаков силы.
— Ты неотразим, — восхищённо улыбнулась Диана, любуясь другом.
— Ну да, зеркала здесь нет, отражаться мне не в чем, — согласился риттер, польщённый энтузиазмом Дианы.
— Это легко исправить, — усмехнулась Диана. — Смотрись!
Прямо перед ним в воздухе появилось большое зеркало в причудливой золотой раме. риттер посмотрел в него с довольным видом подкрутил усы. Туника скрыла излишнюю полноту, а плащ придал фигуре некоторую величественность. Даже волосы, серые от пробивавшейся в прядях седины, казались серебристыми. Да, на такого себя не стыдно и полюбоваться.
— Ну что же, неплохо, — скромно признал Энди.
— А в чём мне идти? — задумалась целительница. Классическая проблема женщины «нечего надеть», острота которой не зависит от размеров гардероба, замаячила перед ней во всей своей красе.
— Надеюсь, ты не откажешься принять мой подарок, — чуть смущённо сказал Энди, опуская ей на ладонь облачко крафтовой декорации.
Целительница взглянула на синее облачко, на мгновение задумавшись, а потом позволила ему окутать себя.
Посмотревшись в зеркало, Диана увидела, что преобразилась. Теперь на ней было синее бархатное блио с широкими рукавами почти до полу, из-под которых пунцовели атласные рукава нижнего платья. Рукава и подол блио были отделаны мехом. Широкий серебряный пояс спускался ниже талии. Пышные чёрные волосы были убраны на затылке в серебряную сетку.
Ещё один короткий взгляд в зеркало, потом в восхищённые глаза риттера... И Диана церемонно протянула руку Энди.
— Вот мы и готовы, крёстный, — сказала она, — можно подавать тыкву.
Глава 16
Внутри нуль-сомнуса было, по всей видимости, позднее утро, по-осеннему пасмурное, тусклое. Кроме как «усадьбой» назвать это место было невозможно. Но, если усадьба, то заброшенная... Дорожки, посыпанные желтым песком, местами поросли травой. Виктор огляделся и вслед его взгляду стал выстраиваться ландшафт, в котором преобладали зелено-бурые тона. Сплошной бурьян и чертополох. Уныние и запустение. И впрямь выморочный участок. Среди кустов мрачно маячил дом — большой, застывший, нежилой. Лахов вопросительно посмотрел на Верочку, но та отмахнулась:
— У Витьки спрашивай. Теперь он главный.
— Пошли, — приказал Виктор и сам удивился, что сказал это резко и властно, как не умел говорить наяву, и тому, что Лахов послушно пошёл за ним.
Виктор как будто знал, куда идти: уверенно свернул на боковую аллею, продрался, прокладывая дорогу, через кустарник шиповника. Вышли на небольшую полянку, прильнувшую к поросшему ряской и кувшинками пруду. Это было «здесь». И он начал работать. Лахов пошёл к воде, Верочка откровенно скучала. Она забралась в маленькую круглую беседку, покрашенную в белое, и принялась томно смотреть вдаль. Виктор усмехнулся.
— Ой! — вскрикнула Верочка. Лахов обернулся на крик. Верочка в смятении рассматривала себя. Она была в длинном платье, какие носили в фильмах дворянки начала девятнадцатого века, соломенной шляпке, в руках держала, как держат сложенную газету, которой собираются отбиваться от комаров, веер. Да уж... На барышню она была мало похожа.
— Что это? — и тут же догадалась, — Витька, твоих рук дело?
— Моих, — сознался он ... — Вживайся в образ. Тебе идет.
— Да? Не врешь? — Верочка улыбнулась и еще раз осмотрела себя, на этот раз с любопытством. — Правда, что ли? А зонтик? — Получив зонтик, не спеша пошла по аллее, обмахиваясь веером и вертя над головой белый в рюшечках круг.
— Крепостница, — сказал Лахов насмешливо.
