Кира попыталась отступить, попятиться, но ей не удалось даже шевельнуться. Оковы холода надёжно сковали её. Но попытка не осталось незамеченной. Сгустившаяся темнота потекла, обретая облик. И хотя Кира зажмурилась от страха, всё равно увидела-почувствовала - точного слова для этого нет в языке человеческом - старуху в платье с кринолином и чепце.
Не открывая глаз, Кира попробовала перекреститься, но вызвала этим только смех Дамы Треф. "Крестом от меня защититься думала, недоучка? Крест без веры - ничто!".
Она подплыла поближе, так что можно было различить тонкую чёрную шаль на её плечах, кружево и банты на чепце. "Зачем ты здесь?" - строго вопросила она.
"Сп-п-п-просить..." - заикаясь от страха выдавила из себя Кира.
"Что спросить?"
На этот вопрос Кира ответить не смогла. В этот момент она не смогла бы ответить и как её зовут.
"Это же надо!" - рассмеялась дама. "Это же надо додуматься, явиться в ночь Ведьм на могилу старой ведьмы, призвать её дух и забыть, ради чего потревожила её покой!"
От её смеха Кире стало ещё страшнее, хотя до того ей казалось, что страшнее уже некуда.
"За пустое беспокойство будешь должна!"
Что было дальше, Кира не помнила. Кажется, она наконец потеряла сознание. И когда попыталась вспомнить, в голове крутилось только "Чу, чернеют чары чамра. Молон чамр лабэ чамр". И слова "до Самайна".
С тех пор образ Дамы Треф преследовал Киру всюду. Чернел пятном на стене, расплывался логотипом Готики на экране, а между строк сообщений на стене форума возникало то "Молон чамр", то "Самайн". В конце концов, Кира вспомнила, что до конца октября должна поделиться с другими ведьмами ритуалом "чёрного чамра". Вот только странно будет, если гадалка вдруг выложит какой-то ритуал. Другое дело, если это будет... Это будет... Мастер Самаэль! Вот кто любитель странных ритуалов и таинственных обрядов.
Так решила Кира. И, благо была на тот момент свободна, начала искать себе нового бойфренда с хакерскими умениями. Так в её жизни и появился Борис. Подвести его к взлому сайта оказалось легче лёгкого. И за неделю до Хэллоуина на сайте появилось новое сообщение от Самаэля. Сам Мастер, занятый предхэллоуиновской суетой, даже не заметил, что среди его сообщение проскочило одно лишнее. Скандал начался позже, когда выяснилось, что четверо малолеток сумели провести этот ритуал и вляпались в неприятности. Форум сайта гудел, словно потревоженный улей, а Кира выдохнула с облегчением, надеясь, что Трефовая Дама перестанет ей сниться.
И перестала было, и вдруг опять...
Кира тяжело вздохнула, решительно поднялась с постели и, достав из шкафа любимый Борисом коротенький голубой халатик, выскользнула из спальни.
Луг серебрился росой. Туманы, выползающие из ложбин, облизывали его узкими белесыми языками. Небо источало матовую голубизну и прохладу и лишь вдали, у горизонта, светилось тускло-оранжевое пятнышко пробивающегося сквозь поволоку солнца. Хороший световой акцент. Центр композиции. Теперь детали.
Он вгляделся в уплотняющееся марево и проставил шагах в ста темное пятно, в котором после двух-трех уточнений в нем стал угадываться силуэт стога. Что еще? Уверенный сильный мазок и блеснул изгибом ручей. Совсем неплохо. Все получалось без усилий, легко и как бы само собой — так работается в минуты вдохновения за этюдником на природе.
Где-то вдалеке возник неясный, нарастающий шум. Вот в нем стали прорисовываться ритмичные приглушенные удары. Ни с чем не спутаешь неторопливое постукивание вагонных колес о стыки! Это было странно — он не умел работать со звуком. Речь, шум, даже музыку он не слышал, а словно угадывал. Впрочем, разве у кого-то по-другому?
С радостью и удивлением подумал, что открыл в себе еще один талант — создавать звуки. Сосредоточившись, постарался разглядеть-воспроизвести поезд, и тотчас же, словно подхваченный какой-то силой, оказался у железнодорожной насыпи. Ощущение было совершенно новое: он не сделал почти никакого усилия, чтобы воплотить в сон этот поезд, который тяжело выползал словно из-за занавеса из густых зарослей, неправдоподобно близко подступивших к железнодорожному полотну. Вот оно — настоящее мастерство, о котором говорил учитель. Всего несколько месяцев упорных занятий и сон послушен малейшему его желанию.
Тяжело дышал, отбрасывая шипящие струи пара, паровоз. А почему бы и не паровоз? Тяжелый сизый дым комами вываливался из трубы, вытягивался в шлейф, опадавший к колесам второго вагона и расползался по склону насыпи. Фиолетовые вагоны по очереди вздрагивали на стыках. Пропустив два первых, он легким длинным прыжком вскочил на подножку третьего и прошел сквозь закрытую дверь, не ощутив ее сопротивления. Волнующее предвкушение чего-то необычного охватило его, и он поспешил выйти из тамбура в коридор. Это был купейный вагон, выполненный в стиле «ретро». Махровый темно-красный ковер с желтой каймой съедал звук шагов. Тусклый серебристый свет цедился в окна, завешанные дорогими шелковыми шторами. Фантом сонного старичка в пижамных брюках и майке, растянутой на груди, прошлепал к ватерклозету. Пропустив старичка, он по-хозяйски прикрыл отъехавшую дверь, с удовольствием ощутив рукой прикосновение холодного металла резной бронзовой ручки. Возле третьего купе остановился и осторожно, стараясь не клацнуть замком, открыл дверь. Он чувствовал, что ему сюда.
Диана проснулась. Свет в купе был погашен, но мелькавших за окном фонарей, сливавшихся в непрерывную мерцающую ленту, было довольно, чтобы оглядеться. И обнаружить, что соседи исчезли — вместе со своими полками. А сама она? Волосы распущены, хотя тщательно заплела их на ночь в косы (паническая мысль «как утром расчешу?!» мелькнула и исчезла). Вместо джинсов со свитером, в которых засыпала — легкомысленный красный сарафанчик, в котором только что гуляла по лугу. Верхняя полка, на которой она лежала, слегка опустилась вниз и расплылась вширь.
Девушка попыталась мысленно добавить свет в купе. Попытка, другая... и ничего не произошло. Чужой сон?! Диана слышала разные байки о «попаданцах», оказывавшихся по той или иной причине в чужих снах — и страшные, и забавные, но никогда не думала, что сама попадёт в такую историю. Пожалуй, стоило испугаться, раз чья-то воля привела её в этот сон. Но страха не было, и не только из-за крепко-накрепко усвоенной первой заповеди Сеттории: «Не бойся. Кто ждёт кошмаров, тот их увидит». Она чувствовала, что здесь ничего плохого с ней не может случиться. Короткий взгляд на запястье, где змейка браслета лениво приподняла головку, успокоил еще больше: будь хотя бы тень опасности, змейка вела бы себя по-другому. Девушку охватило радостное предвкушение грядущего приключения, хмельное возбуждение, мгновенно превратившее Диану-разумную в Диану-бесшабашную. Но даже последняя не забывала о второй заповеди Сеттории: «Бди. Кто не ждёт кошмаров, может их увидеть».
Девушка снова оглянулась, оценивая окружающее уже совсем по-другому. Провела рукой по обивке стены, потом коснулась лежавшего рядом с ней одеяла. И удивилась вещности, насыщенности сна, в котором ощущались и бархатистость обивки, и колючесть шерстяного одеяла. В снах простых смертных, которых сетториане свысока и чуть насмешливо называли «сонями», предметы были скорее обозначены, чем изображены, а насыщенные и яркие, даже связные сны «плыли», не держали формы. Но и среди сетториан мало кто достигал такой вещности предметов. А тут...
Её размышления прервал звук: в коридоре раздались мягкие уверенные шаги. Звук? Звук во снах был такой же редкостью, как и вещность, если не больше. Диана о звуках только слышала. Но времени размышлять о каламбурах и сновидческих редкостях уже не было — шаги приближались. Девушка бросила ещё один взгляд на змейку, но та по-прежнему была спокойна, лишь зелёные глазки отсвечивали в свете заоконных фонарей.
Шаги замерли у двери купе. Диана поспешно завернулась в одеяло, чтобы не провоцировать незваного гостя коротким подолом и ниточками бретелек. И сосредоточилась на ауре незнакомца — стены, как и любые другие элементы декораций сна, не мешали ей изучать ауру. В коридоре стоял молодой человек лет двадцати пяти – тридцати, точнее определить не получалось. Аура яркая, насыщенная — не «соня», онирет уровня «аргенти». Судя по сине-фиолетовому цвету ауры, а такой чистый, без примесей цвет встречался ей нечасто, незнакомец был интровертом с творческими наклонностями. Какой-нибудь вольный художник или непризнанный, не избалованный славой поэт. Скорее художник — очень уж реалистичны декорации сна. Поэты видят мир сердцем, а не глазами, мыслят образами, а не деталями. Такая проработанность окружения не для них. Сияние, которое вокруг головы было интенсивнее, чем на уровне груди, указывало, что незнакомец отдает приоритет разуму над чувствами. А в эмоциях его преобладали азарт, смешанный с любопытством.
На более глубокий анализ ауры времени не хватило. Чуть слышно клацнул замок, с мягким шелестом отошла в сторону дверь. Диана едва успела закрыть глаза, притворяясь спящей.
Она слышала, как мужчина сделал шаг, другой. И остановился, видимо, рассматривая её. Запоздалая мысль: «Хорошо ли я выгляжу? Растрёпанная, заспанная...», — мелькнула и пропала.
А незнакомец протянул руку, нежно отводя прядь волос, выбившуюся на щёку. И тут же отдёрнул, словно обжёгшись, его аура полыхнула медово-жёлтым удивлением.
— Настоящая, — чуть слышно пробормотал он.
И Диана с трудом удержалась от улыбки, поняв, что он принимал её за фантом, а теперь понял, что ошибался.
Мгновение помедлив, незнакомец вновь коснулся щеки Дианы, отводя прядь. Но девушка не торопилась открывать глаза, желая посмотреть, что будет дальше. Лишь змейка на запястье чуть выше приподняла голову, готовясь к команде «буди».
Мужчина нагнулся к ней и вкрадчиво, едва касаясь губами мочки, прошептал на ухо:
— Просыпайся!
Короткое и едва ощутимое, невинное в своей мимолётности, прикосновение это оказалось более возбуждающим, чем иная ласка, мурашки разбежались по всему телу. Сполохи синего — признак мужского интереса — мешались в ауре незнакомца с базальтово-серой неуверенностью и ярко-лимонным любопытством .
Но Диана не торопилась открывать глаза.
— Спящих красавиц, кажется, будят поцелуем? — произнёс незнакомец чуть шутливо, словно приглашая к диалогу.
Диалога не получилось, девушка продолжала молчать. Теперь уже не из опасений, и даже не из любопытства, просто отдавая инициативу мужчине. А тот подождал немного и, не дождавшись ответа, поцеловал девушку. Поцелуй был лёгким, дразнящим, незнакомец не торопил, ждал её реакции. Диана оценила его деликатность, которая определённо заслуживала уважения. И вознаграждения. И вообще это всего лишь сон...Сладкий сон…
Поцелуй стал чуть более настойчивым. Диана приоткрыла губы, отвечая, и сама потянулась к мужчине — насколько позволял одеяльный кокон.
В то же мгновение вспыхнул свет, полутёмное купе превратилось в роскошную спальню, залитую мягким светом свечей. Грубый шерстяной кокон сменился полупрозрачным шёлком. Рука незнакомца, целовавшего её все более уверенно и властно, медленно потянула ткань, обнажая плечо...
Диана проснулась, досадуя на соседа, так не вовремя стукнувшего дверью. Что ему стоило выйти из купе чуть позже, когда она досмотрела бы сон с участием незнакомца. Увы, теперь ничего о нём узнать не удастся: в чужой сон не вернуться. Вот в свой собственный — другое дело.
Управлять своими снами Диана научилась давно, ещё, наверное, в детстве. Во всяком случае, уже в детстве она ложилась спать с той же охотой, с какой её подружки усаживались перед телевизором. Когда же Диана подросла, сверстницы удивлялись, почему она так безропотно подчинялась запрету родителей на поздние прогулки. И посмеивались над ней. Кто-то из подруг даже переделал в дразнилку стих Гумилёва:
Покорившись теплоте дивана,
Томная, как лебедь тёмных вод,
Тщетно ждёт прекрасная Диана,
Что прекрасный принц во сне придёт.
Как они ошибались! Прекрасные принцы и благородные рыцари валом валили в сны Дианы. И никто из реальных мальчишек не мог сравниться с теми, кто ночи напролёт сражался за один её благосклонный взгляд. Никто... До тех пор, пока она не встретила Ромку.
Это были счастливые и беззаботные годы, когда мир сна утратил для Дианы часть своей привлекательности. Ромка был рядом с нею и наяву, и во сне. Они поженились и были счастливы. А потом всё изменилось. Не сразу, не в один день, а постепенно, незаметно, неуловимо они стали отдаляться друг от друга... И вновь она вернулась в мир грез, который был ярче и насыщенней реальной жизни. Она не смотрела сны, как другие, она жила в них.
Но сны были не только удовольствием и развлечением. Она рано открыла в себе удивительный дар — дар целительницы. Все началось с того, что однажды во время болезни ей то ли приснилось, то ли привиделось зеркало. Большое зеркало в туманной раме. В нём девочка увидела себя. Диана удивилась, потому что прежде никогда не видела себя во сне со стороны. В зеркале отражалась тонкая детская фигурка, окутанная ровным голубоватым сиянием. Но в одном месте сияние было слабее, а цвет был не голубоватый, а светло-коричневый. Это коричневое «пятно» ей тогда очень не понравилось. Она протянула руку и стерла его. А на другой день выздоровела — сразу и без нудного «послеболезнья». Так и повелось. Стоило удариться или приболеть, как она засыпала и перед волшебным зеркалом избавлялась от болячки.
А однажды тяжело заболела бабушка. Врачи, разговаривая с родителями, сочувственно вздыхали: «Что вы хотите — возраст! Организм изношен». Диана была уже достаточно большой девочкой, чтобы понимать: речь шла о смерти! Вот только не могла и не хотела смириться с обречённостью, слышащейся во взрослых разговорах. И в один из тягостных, пропахших лекарствами вечеров девочка в тревоге долго ворочалась с боку на бок, прежде чем уснуть, и спала беспокойно, то и дело просыпаясь. И каждый раз во сне искала нечто важное, необычайно важное. И только под утро ей приснилось, что она вышла на лесную полянку к старому, полуразрушенному домику. В нем на колченогой табуретке сидела бабушка. У неё было измождённое, измученное болезнью лицо — такое же, как наяву. Она посмотрела на внучку грустным взглядом. Улыбнулась через силу. И не столько услышала Диана, сколько почувствовала ласковый голос, и нежное: «Ди, солнышко моё». Бабушкина аура — она уже знала, что так называется свечение — была тусклой, и по ней плесенью расползались тёмно-коричневые сполохи болезни. И девочка поняла, зачем пришла сюда. Отбросив страхи и сомнения — справится ли? — она, торопясь успеть до пробуждения, взялась за самое большое «пятно». Пятно, не в пример тем, что сводила со своей ауры, поддавалось плохо, но не отступала и Диана. Снова и снова концентрировалась на нём, шепча: «Бабуленька! Я тебя никому не отдам!».
Потихоньку пятно стало уступать, и, хотя совсем избавиться от него не удалось, Диана заставила его сжаться и побледнеть. Утром Диана проснулась совершенно опустошённой, зато из кухни доносился знакомый перезвон тарелок — так посуда пела только в руках у бабушки. Диана выползла из постели и медленно побрела на предвещающие радость звуки. Бабушка, сидя, мыла посуду.
Не открывая глаз, Кира попробовала перекреститься, но вызвала этим только смех Дамы Треф. "Крестом от меня защититься думала, недоучка? Крест без веры - ничто!".
Она подплыла поближе, так что можно было различить тонкую чёрную шаль на её плечах, кружево и банты на чепце. "Зачем ты здесь?" - строго вопросила она.
"Сп-п-п-просить..." - заикаясь от страха выдавила из себя Кира.
"Что спросить?"
На этот вопрос Кира ответить не смогла. В этот момент она не смогла бы ответить и как её зовут.
"Это же надо!" - рассмеялась дама. "Это же надо додуматься, явиться в ночь Ведьм на могилу старой ведьмы, призвать её дух и забыть, ради чего потревожила её покой!"
От её смеха Кире стало ещё страшнее, хотя до того ей казалось, что страшнее уже некуда.
"За пустое беспокойство будешь должна!"
Что было дальше, Кира не помнила. Кажется, она наконец потеряла сознание. И когда попыталась вспомнить, в голове крутилось только "Чу, чернеют чары чамра. Молон чамр лабэ чамр". И слова "до Самайна".
С тех пор образ Дамы Треф преследовал Киру всюду. Чернел пятном на стене, расплывался логотипом Готики на экране, а между строк сообщений на стене форума возникало то "Молон чамр", то "Самайн". В конце концов, Кира вспомнила, что до конца октября должна поделиться с другими ведьмами ритуалом "чёрного чамра". Вот только странно будет, если гадалка вдруг выложит какой-то ритуал. Другое дело, если это будет... Это будет... Мастер Самаэль! Вот кто любитель странных ритуалов и таинственных обрядов.
Так решила Кира. И, благо была на тот момент свободна, начала искать себе нового бойфренда с хакерскими умениями. Так в её жизни и появился Борис. Подвести его к взлому сайта оказалось легче лёгкого. И за неделю до Хэллоуина на сайте появилось новое сообщение от Самаэля. Сам Мастер, занятый предхэллоуиновской суетой, даже не заметил, что среди его сообщение проскочило одно лишнее. Скандал начался позже, когда выяснилось, что четверо малолеток сумели провести этот ритуал и вляпались в неприятности. Форум сайта гудел, словно потревоженный улей, а Кира выдохнула с облегчением, надеясь, что Трефовая Дама перестанет ей сниться.
И перестала было, и вдруг опять...
Кира тяжело вздохнула, решительно поднялась с постели и, достав из шкафа любимый Борисом коротенький голубой халатик, выскользнула из спальни.
Глава 3
Луг серебрился росой. Туманы, выползающие из ложбин, облизывали его узкими белесыми языками. Небо источало матовую голубизну и прохладу и лишь вдали, у горизонта, светилось тускло-оранжевое пятнышко пробивающегося сквозь поволоку солнца. Хороший световой акцент. Центр композиции. Теперь детали.
Он вгляделся в уплотняющееся марево и проставил шагах в ста темное пятно, в котором после двух-трех уточнений в нем стал угадываться силуэт стога. Что еще? Уверенный сильный мазок и блеснул изгибом ручей. Совсем неплохо. Все получалось без усилий, легко и как бы само собой — так работается в минуты вдохновения за этюдником на природе.
Где-то вдалеке возник неясный, нарастающий шум. Вот в нем стали прорисовываться ритмичные приглушенные удары. Ни с чем не спутаешь неторопливое постукивание вагонных колес о стыки! Это было странно — он не умел работать со звуком. Речь, шум, даже музыку он не слышал, а словно угадывал. Впрочем, разве у кого-то по-другому?
С радостью и удивлением подумал, что открыл в себе еще один талант — создавать звуки. Сосредоточившись, постарался разглядеть-воспроизвести поезд, и тотчас же, словно подхваченный какой-то силой, оказался у железнодорожной насыпи. Ощущение было совершенно новое: он не сделал почти никакого усилия, чтобы воплотить в сон этот поезд, который тяжело выползал словно из-за занавеса из густых зарослей, неправдоподобно близко подступивших к железнодорожному полотну. Вот оно — настоящее мастерство, о котором говорил учитель. Всего несколько месяцев упорных занятий и сон послушен малейшему его желанию.
Тяжело дышал, отбрасывая шипящие струи пара, паровоз. А почему бы и не паровоз? Тяжелый сизый дым комами вываливался из трубы, вытягивался в шлейф, опадавший к колесам второго вагона и расползался по склону насыпи. Фиолетовые вагоны по очереди вздрагивали на стыках. Пропустив два первых, он легким длинным прыжком вскочил на подножку третьего и прошел сквозь закрытую дверь, не ощутив ее сопротивления. Волнующее предвкушение чего-то необычного охватило его, и он поспешил выйти из тамбура в коридор. Это был купейный вагон, выполненный в стиле «ретро». Махровый темно-красный ковер с желтой каймой съедал звук шагов. Тусклый серебристый свет цедился в окна, завешанные дорогими шелковыми шторами. Фантом сонного старичка в пижамных брюках и майке, растянутой на груди, прошлепал к ватерклозету. Пропустив старичка, он по-хозяйски прикрыл отъехавшую дверь, с удовольствием ощутив рукой прикосновение холодного металла резной бронзовой ручки. Возле третьего купе остановился и осторожно, стараясь не клацнуть замком, открыл дверь. Он чувствовал, что ему сюда.
Глава 4
Диана проснулась. Свет в купе был погашен, но мелькавших за окном фонарей, сливавшихся в непрерывную мерцающую ленту, было довольно, чтобы оглядеться. И обнаружить, что соседи исчезли — вместе со своими полками. А сама она? Волосы распущены, хотя тщательно заплела их на ночь в косы (паническая мысль «как утром расчешу?!» мелькнула и исчезла). Вместо джинсов со свитером, в которых засыпала — легкомысленный красный сарафанчик, в котором только что гуляла по лугу. Верхняя полка, на которой она лежала, слегка опустилась вниз и расплылась вширь.
Девушка попыталась мысленно добавить свет в купе. Попытка, другая... и ничего не произошло. Чужой сон?! Диана слышала разные байки о «попаданцах», оказывавшихся по той или иной причине в чужих снах — и страшные, и забавные, но никогда не думала, что сама попадёт в такую историю. Пожалуй, стоило испугаться, раз чья-то воля привела её в этот сон. Но страха не было, и не только из-за крепко-накрепко усвоенной первой заповеди Сеттории: «Не бойся. Кто ждёт кошмаров, тот их увидит». Она чувствовала, что здесь ничего плохого с ней не может случиться. Короткий взгляд на запястье, где змейка браслета лениво приподняла головку, успокоил еще больше: будь хотя бы тень опасности, змейка вела бы себя по-другому. Девушку охватило радостное предвкушение грядущего приключения, хмельное возбуждение, мгновенно превратившее Диану-разумную в Диану-бесшабашную. Но даже последняя не забывала о второй заповеди Сеттории: «Бди. Кто не ждёт кошмаров, может их увидеть».
Девушка снова оглянулась, оценивая окружающее уже совсем по-другому. Провела рукой по обивке стены, потом коснулась лежавшего рядом с ней одеяла. И удивилась вещности, насыщенности сна, в котором ощущались и бархатистость обивки, и колючесть шерстяного одеяла. В снах простых смертных, которых сетториане свысока и чуть насмешливо называли «сонями», предметы были скорее обозначены, чем изображены, а насыщенные и яркие, даже связные сны «плыли», не держали формы. Но и среди сетториан мало кто достигал такой вещности предметов. А тут...
Её размышления прервал звук: в коридоре раздались мягкие уверенные шаги. Звук? Звук во снах был такой же редкостью, как и вещность, если не больше. Диана о звуках только слышала. Но времени размышлять о каламбурах и сновидческих редкостях уже не было — шаги приближались. Девушка бросила ещё один взгляд на змейку, но та по-прежнему была спокойна, лишь зелёные глазки отсвечивали в свете заоконных фонарей.
Шаги замерли у двери купе. Диана поспешно завернулась в одеяло, чтобы не провоцировать незваного гостя коротким подолом и ниточками бретелек. И сосредоточилась на ауре незнакомца — стены, как и любые другие элементы декораций сна, не мешали ей изучать ауру. В коридоре стоял молодой человек лет двадцати пяти – тридцати, точнее определить не получалось. Аура яркая, насыщенная — не «соня», онирет уровня «аргенти». Судя по сине-фиолетовому цвету ауры, а такой чистый, без примесей цвет встречался ей нечасто, незнакомец был интровертом с творческими наклонностями. Какой-нибудь вольный художник или непризнанный, не избалованный славой поэт. Скорее художник — очень уж реалистичны декорации сна. Поэты видят мир сердцем, а не глазами, мыслят образами, а не деталями. Такая проработанность окружения не для них. Сияние, которое вокруг головы было интенсивнее, чем на уровне груди, указывало, что незнакомец отдает приоритет разуму над чувствами. А в эмоциях его преобладали азарт, смешанный с любопытством.
На более глубокий анализ ауры времени не хватило. Чуть слышно клацнул замок, с мягким шелестом отошла в сторону дверь. Диана едва успела закрыть глаза, притворяясь спящей.
Она слышала, как мужчина сделал шаг, другой. И остановился, видимо, рассматривая её. Запоздалая мысль: «Хорошо ли я выгляжу? Растрёпанная, заспанная...», — мелькнула и пропала.
А незнакомец протянул руку, нежно отводя прядь волос, выбившуюся на щёку. И тут же отдёрнул, словно обжёгшись, его аура полыхнула медово-жёлтым удивлением.
— Настоящая, — чуть слышно пробормотал он.
И Диана с трудом удержалась от улыбки, поняв, что он принимал её за фантом, а теперь понял, что ошибался.
Мгновение помедлив, незнакомец вновь коснулся щеки Дианы, отводя прядь. Но девушка не торопилась открывать глаза, желая посмотреть, что будет дальше. Лишь змейка на запястье чуть выше приподняла голову, готовясь к команде «буди».
Мужчина нагнулся к ней и вкрадчиво, едва касаясь губами мочки, прошептал на ухо:
— Просыпайся!
Короткое и едва ощутимое, невинное в своей мимолётности, прикосновение это оказалось более возбуждающим, чем иная ласка, мурашки разбежались по всему телу. Сполохи синего — признак мужского интереса — мешались в ауре незнакомца с базальтово-серой неуверенностью и ярко-лимонным любопытством .
Но Диана не торопилась открывать глаза.
— Спящих красавиц, кажется, будят поцелуем? — произнёс незнакомец чуть шутливо, словно приглашая к диалогу.
Диалога не получилось, девушка продолжала молчать. Теперь уже не из опасений, и даже не из любопытства, просто отдавая инициативу мужчине. А тот подождал немного и, не дождавшись ответа, поцеловал девушку. Поцелуй был лёгким, дразнящим, незнакомец не торопил, ждал её реакции. Диана оценила его деликатность, которая определённо заслуживала уважения. И вознаграждения. И вообще это всего лишь сон...Сладкий сон…
Поцелуй стал чуть более настойчивым. Диана приоткрыла губы, отвечая, и сама потянулась к мужчине — насколько позволял одеяльный кокон.
В то же мгновение вспыхнул свет, полутёмное купе превратилось в роскошную спальню, залитую мягким светом свечей. Грубый шерстяной кокон сменился полупрозрачным шёлком. Рука незнакомца, целовавшего её все более уверенно и властно, медленно потянула ткань, обнажая плечо...
Глава 5
Диана проснулась, досадуя на соседа, так не вовремя стукнувшего дверью. Что ему стоило выйти из купе чуть позже, когда она досмотрела бы сон с участием незнакомца. Увы, теперь ничего о нём узнать не удастся: в чужой сон не вернуться. Вот в свой собственный — другое дело.
Управлять своими снами Диана научилась давно, ещё, наверное, в детстве. Во всяком случае, уже в детстве она ложилась спать с той же охотой, с какой её подружки усаживались перед телевизором. Когда же Диана подросла, сверстницы удивлялись, почему она так безропотно подчинялась запрету родителей на поздние прогулки. И посмеивались над ней. Кто-то из подруг даже переделал в дразнилку стих Гумилёва:
Покорившись теплоте дивана,
Томная, как лебедь тёмных вод,
Тщетно ждёт прекрасная Диана,
Что прекрасный принц во сне придёт.
Как они ошибались! Прекрасные принцы и благородные рыцари валом валили в сны Дианы. И никто из реальных мальчишек не мог сравниться с теми, кто ночи напролёт сражался за один её благосклонный взгляд. Никто... До тех пор, пока она не встретила Ромку.
Это были счастливые и беззаботные годы, когда мир сна утратил для Дианы часть своей привлекательности. Ромка был рядом с нею и наяву, и во сне. Они поженились и были счастливы. А потом всё изменилось. Не сразу, не в один день, а постепенно, незаметно, неуловимо они стали отдаляться друг от друга... И вновь она вернулась в мир грез, который был ярче и насыщенней реальной жизни. Она не смотрела сны, как другие, она жила в них.
Но сны были не только удовольствием и развлечением. Она рано открыла в себе удивительный дар — дар целительницы. Все началось с того, что однажды во время болезни ей то ли приснилось, то ли привиделось зеркало. Большое зеркало в туманной раме. В нём девочка увидела себя. Диана удивилась, потому что прежде никогда не видела себя во сне со стороны. В зеркале отражалась тонкая детская фигурка, окутанная ровным голубоватым сиянием. Но в одном месте сияние было слабее, а цвет был не голубоватый, а светло-коричневый. Это коричневое «пятно» ей тогда очень не понравилось. Она протянула руку и стерла его. А на другой день выздоровела — сразу и без нудного «послеболезнья». Так и повелось. Стоило удариться или приболеть, как она засыпала и перед волшебным зеркалом избавлялась от болячки.
А однажды тяжело заболела бабушка. Врачи, разговаривая с родителями, сочувственно вздыхали: «Что вы хотите — возраст! Организм изношен». Диана была уже достаточно большой девочкой, чтобы понимать: речь шла о смерти! Вот только не могла и не хотела смириться с обречённостью, слышащейся во взрослых разговорах. И в один из тягостных, пропахших лекарствами вечеров девочка в тревоге долго ворочалась с боку на бок, прежде чем уснуть, и спала беспокойно, то и дело просыпаясь. И каждый раз во сне искала нечто важное, необычайно важное. И только под утро ей приснилось, что она вышла на лесную полянку к старому, полуразрушенному домику. В нем на колченогой табуретке сидела бабушка. У неё было измождённое, измученное болезнью лицо — такое же, как наяву. Она посмотрела на внучку грустным взглядом. Улыбнулась через силу. И не столько услышала Диана, сколько почувствовала ласковый голос, и нежное: «Ди, солнышко моё». Бабушкина аура — она уже знала, что так называется свечение — была тусклой, и по ней плесенью расползались тёмно-коричневые сполохи болезни. И девочка поняла, зачем пришла сюда. Отбросив страхи и сомнения — справится ли? — она, торопясь успеть до пробуждения, взялась за самое большое «пятно». Пятно, не в пример тем, что сводила со своей ауры, поддавалось плохо, но не отступала и Диана. Снова и снова концентрировалась на нём, шепча: «Бабуленька! Я тебя никому не отдам!».
Потихоньку пятно стало уступать, и, хотя совсем избавиться от него не удалось, Диана заставила его сжаться и побледнеть. Утром Диана проснулась совершенно опустошённой, зато из кухни доносился знакомый перезвон тарелок — так посуда пела только в руках у бабушки. Диана выползла из постели и медленно побрела на предвещающие радость звуки. Бабушка, сидя, мыла посуду.
