— Ты не думай, конфеты зарядил лучшим образом. Я сейчас в Академии стажируюсь. — Он смутился, сообразив, что невольно сделал намёк на своё былое отступничество. Однако продолжил. — Ну по своей части и стажируюсь. Кулинарной, можно сказать.
— Лёник, я твой должник. Спасибо!
— Тебе спасибо.
— За что?
— За то, что руку подал… — выдавил он из себя.
— Да ну тебя! — это Виктор прокричал ему уже с площадки тамбура.
— Куда теперь? — спросила Верочка.
— Кто у нас проводник поезда?
— Я что ли? Пассажир, вам чаю, конфеты? — затянула она, подражая проводнице.
— Будут и чай с конфетами!
Виктор достал коробку, открыл, протянул Верочке.
— Молчи, не подсказывай, — замахала она руками, — я сама догадаюсь.
Откусила, взяла из его рук стакан в фирменном железнодорожном подстаканнике.
— Витька, это «Осенний сон»! Зуб даю. Вкусные. Вот Лахов, стервец! Думали он бездарь, оказывается — кулинар!
— Когда спит… — дополнил Виктор.
Поезд вдруг с потягом замедлил ход и резко, словно сорвали стоп-кран, остановился. Виктор вопросительно посмотрел на девушку.
— Нет, — ответила она серьёзно, — не я. Блокировка сработала. Дальше такой массой не пробиться.
— Возьми ещё конфетку, допивай чай, да и пройдёмся по вагону.
Верочка допила чай и, отерев губы любезно предложенной невесть откуда взявшейся салфеткой, встала.
Выйдя в коридор,они, не сговариваясь, направились к тамбуру. А куда ещё? Путь один — через ватерклозет. Нелепо, конечно, входить туда вместе с девушкой… Но войти-то можно через дверь, а уж выходить придётся, скорей всего… Впрочем, это уже не её забота. Ей на этом спасибо и до свидания.
— Куда ты? — схватила она его за рукав, — постой. Нам вот сюда.
Она подёргала ручку последнего купе. А ведь и правда. Как он сам не сообразил? Верней всего где-то здесь и обитал тот старикашка. Ручка поддалась, но дверь не открылась. Верочка нахмурилась, прихватила зубками нижнюю губу, повернулась к Виктору:
— Дай-ка какой-нибудь ключ.
— Ключ? – не понял он.
— Ну чем проводники двери открывают? Давай уже.
Он помедлил, вспоминая, и протянул ей изогнутую загогулину с треугольным штырём. Штырь легко вошёл в скважину, и дверь, чуть посопротивлявшись, отъехала в сторону. Верочка отступила, давая ему дорогу.
— Я, Вить, туда не пойду, — сказала она тихо. — Там плохо. И ты не ходи, ну их…
— Ох, Верочка, я бы и рад, да честь дороже. Спасибо тебе, Солнышко. Просыпайся.
Она не поняла, при чём тут честь, и не стала выяснять её рыночную стоимость на распродаже человеческих достоинств. Улыбнулась чуть испуганно, помахала на прощание рукой и растаяла.
Виктор ещё немного постоял на пороге, всматриваясь в полумрак купе. Под его взглядом оно медленно начало заполняться вещами, словно оживать. Проявились фанерный чемодан на третьей полке, привалившийся к нему полупустой сидор, видавшая виды фетровая шляпа — неотделимый элемент имиджа советского пенсионера-интеллигента, брюки и пиджак песочного цвета, аккуратно размещённые на вешалке-плечиках, под столиком пристроились ношеные, но вполне ещё крепкие штиблеты. Вот оно — купе. А куда дальше? Ладно, там видно будет. Вошёл, закрыл за собой дверь, а когда повернулся, то вдруг увидел поднимающегося с нижней полки странным образом пропущенного им старичка. Поднимающегося так, будто бы до этого спал и вот теперь неспешно поднимается, чтобы не выглядеть невежей перед новым пассажиром. Но взгляд у старичка был не сонный, а острый, насмешливый, хотя и довольно добродушный. Уселся, сунул ноги в плоские тапки, накинул поверх майки пижамную куртку.
— Вот и попутчика мне Бог послал, — проговорил он, приветливо улыбаясь. — Присаживайтесь, молодой человек. Сумочку свою можете на крючок пристроить. Далеко ли путь держите?
— Здравствуйте, — отвечал, быстро осваиваясь с обстановкой, Виктор. — До конечной.
— Ишь ты… Туда-то доехать можно, а вот оттуда. Поезда оттуда не ходят. Глушь у нас тут, вот в чём дело.
— Пешком, если что.
— Да беда в том, что не ходок ты, парень, как я посмотрю. — Усмехнулся старичок. — Располагайся, вот чаёк. Горячий.
Виктор достал коробку с конфетами и, вспомнив про то, что не успел «налепить» на неё этикетку, на ходу придумал яркое оформление из жёлтых листьев и золотой надписью по диагонали. Старичок, заметил этот мгновенный акт художественного творчества, усмехнулся и, освобождая место для коробки, сдвинул в сторону стаканы с чаем так, чтобы отчётливо и мелодично звякнули о стекло ложечки. Ответил на умение создавать образ умением создавать звук. Виктор этот его талант оценил. Один — один. Да нет, пожалуй два — один. Чай, действительно, оказался горячим, хотя и безвкусным.
— Ну что ж, давайте знакомиться. Меня зовут Дмитрий Дмитриевич, ну, а если поближе сойдёмся, то можно и запросто — Митрич.
Виктор назвал себя. Старик кивнул, то ли принимая к сведению, то ли подтверждая подлинность услышанной информации, но руки не подал. Угостился конфеткой, аккуратно откусив кусочек. Удивлённо поднял глаза, сощурился хитровато, поинтересовался:
— Где достали такую вкуснотищу?
— Друг подогнал. У него есть такая возможность…
— Хорошо, когда желание одних совпадают с возможностями других. А что вы чай не пьёте, молодой человек?
— За чаем какой разговор? Тем более за таким. У меня есть напиток получше.
Виктор поставил на стол бутылку коньяка. Взглядом опустошил стаканы. Вот теперь, пожалуй, два – два. Старичок заметил и это. Но виду не подал. Подвинул свой стакан поближе к Витькиному.
— Понимаю. Догадываюсь за что. Я рад, что вы на меня обиды не держите.
— Я не держу. — с акцентом на «я» сказал Виктор.
— Ну вот за это и выпьем! — откликнулся Митрич. Они чокнулись Со звоном. — Действительно, коньяк, — подтвердил старичок, причмокнув несколько раз губами, словно снимая с них остатки вкуса. — Такого здесь не купишь. Вот уж верно говорят, не имей сто рублей, а имей друга-флейвориста.
— Давайте, Дмитрий Дмитриевич, выпьем за вас. За ту добрую услугу, которую вы оказали мне и Диане.
Старик не ответил, поднял стаканчик, выпил, не чокаясь. Помолчал. Потом спросил:
— Как догадался?
— Так я ж вас в коридоре встретил.
— Разглядел, стало быть. Недооценил я тебя тогда.
— Диану недооценил, — поправил его Вик. — Как ваш ревматизм поживает?
Митрич зло поморщился в ответ на его «ты», но тут же вновь вернулся в образ добродушного простоватого старичка.
— Вот намёки неприятные мне делаешь, а я ведь от всей души вам обоим услужить хотел. Увидел, что есть в Аите парень талантливый, перспективный, но неустроенный. Буквально изнемогает от одиночества. С фантомками неудовлетворённость восполняет. Ну разве это дело? А с другой стороны девушка есть чудесная: и красавица, и умница, а вокруг неё всякие чужаки крутятся. Вот и решил доброе дело сделать. Объединить, так сказать, страждущие сердца.
Да, дед знал слишком много. Намёк на фривольности с девушками из снов резанул Виктора. Выслеживал гад, не иначе. Сведения собирал.
— Человеколюб вы и сердцевед. Я так понимаю, не только о моём счастье пеклись? Вот и другие мои товарищи вашими заботами определены к месту.
— А ты напрасно иронизируешь. Определены и устроены. И от опасности ограждены. А ты вот всё дуришь. Сюда зачем-то сунулся. А вдруг как пропадёшь? Хотя со мной не пропадёшь, я не Рубен.
— Да уж, с вами мне сплошное везение.
— Вот соображать начал. Потому что я в команде. Потому что есть власть, есть сила, которой и надо служить. У нас сила эта в одном человеке сосредоточена — в Льве Евграфовиче Бестужеве. Слыхал о таком?
— Слыхал. Граф?
— Ну так мы его между собой называем. Однако вернёмся к нашему барану. Тьфу, я хотел сказать, к Рубену. Сегодня его Лев Евграфович приблизил, а завтра, глядишь, и фьють! В первый раз, что ли? Тебе, парень, о себе подумать надо. Плотно в этой жизни устроиться. Войти, как говорится, в обойму. А Диана что ж. Она натура тонкая, она рыцарское отношение ценит, — здесь он сделал небольшую паузу вроде как для того, чтобы откусить от конфеты, — а ты, уж не обижайся, простоват и грубоват. А вдруг ей наскучишь? И с кем тогда останешься? С этой блондинкой, что тебе дверь открыла? А может, это и к лучшему.
— И что вы от меня такого невоспитанного хотите, Дмитрий Дмитриевич?
— Хочу, чтобы ты своим талантом распорядился правильно. А я тебе помогу. От меня много чему научиться можно. Веришь?
— Верю, и поучиться не против.
— Вот и поладили. А для начала расскажи-ка ты мне о Рубене нашем, — начал он осторожно, — как это у него получилось, табу, что золотые наложили, снять? Он тебе ничего про это не говорил?
— Как получилось, как получилось… А вы точно никому не скажите?
Митрич вопроса не понял, застопорил. Но, чтобы подбодрить собеседника, кивнул, мол, не скажу.
— Ну тогда слушайте. Однажды в полнолуние вышел Рубен в чистое поле, в широкое раздолье, свистнул молодецким посвистом, гаркнул богатырским покриком, мол, Аит, спаси и надели. Пусть оковы тяжкие падут, темницы рухнут, и свобода меня приветствует у входа на сомнусе… — здесь вышла заминка с рифмой, и чтобы не терять темпа, пришлось закончить первым, что подвернулось, — и там и тут!
Митрич слушал внимательно. И хотя на лице его отразилось некоторое недоумение, однако, в Аите чего только не случается. Волшебный мир сновидений в конце концов. Спросил аккуратно:
— А как же он вышел в сон, если ему доступ туда был закрыт?
— Так он не в сон. Он за город выехал, вышел в поле и крикнул…
— Так. — насупился Митрич. — Значит посмеяться решил над стариком? Я к тебе со всем уважением…
— Так и я со всем, на что моего воспитания хватило, — Виктор вновь разлил коньяк. — Давайте, Дмитрий Дмитриевич, за любовь. И подведём черту под темой.
Митрич некоторое время смотрел на налитое, словно взвешивая, прилично ли будет пить после услышанного, и решил, что прилично.
Они выпили ещё раз и Виктор поднялся:
— Пойду я, пожалуй.
— Да куда ж ты, гость дорогой? Пришёл без приглашения, уходишь не попрощавшись. Не получится у тебя отсюда проснуться, разлюбезный. Я ведь предупреждал…
Митрич тоже встал, выпрямился, напружинился. Мышцы его лица напряглись, уголки рта обложились складками, брови сошлись, почти накрыв глаза, пальцы судорожно сжались в кулаки. И Виктор почувствовал себя спелёнутым. Не имея сил даже пошевелиться, всё-таки сделал попытку проснуться. Не получилось. Но и у Митрича не выходило полностью его отключить. Они несколько секунд боролись, пытаясь пересилить друг друга, и когда Виктор начал уступать, то вдруг, не отдавая себе отчёта в том, что делает, полоснул взглядом по резинке пижамных штанов Митрича. Те опали, открыв семейные трусы в горошек и бледные жилистые ноги. Митрич выругался, попытался подхватить их, отвлёкся, и Виктор, воспользовавшись этим, проснулся в объятия Дианы.
Впорхнув в свой сон, Диана тут же увидела Энди. На этот раз риттер был в чёрном чешуйчатом доспехе с шипастыми наплечниками и наручами и в шлеме, увенчанном рогами такой длинны, что им бы позавидовал и саблерогий орикс.
— Приветствую вас, миледи, — поклонился он.
— Приветствую вас, сэр Эндрю, — попыталась изобразить реверанс Диана.
Но именно попыталась. В джинсах — а в сон она вошла именно в них — реверансы выглядят нелепо.
— Ваша новая экипировка выглядит, — она замялась, подбирая нужное слово, — впечатляюще.
— Это доспех обсидианового демона, — гордо объявил Энди. — Он создан из чешуи чёрного василиска и обладает повышенной устойчивостью к энергетическим атакам. Творение крафтера Сэнго.
— Потрясающе! Самого Сэнго! — восхитилась Диана. — Я помню, как один из наставников Академии пошутил, что мастер Сэнго перерос даже золотой уровень. И лично для него стоило бы ввести платиновый ранг.
Энди просиял. Ему было приятно, что Диана по достоинству оценила его обновку.
— Это приз, миледи. — торжественно произнёс он. — Приз за победу на турнире, с которого вас так не вовремя разбудили.
— Мне очень жаль, что я не смогла присутствовать при твоём триумфе, Энди.
— А это, — он извлёк из воздуха маленькую шкатулочку, — приз для моей прекрасной дамы.
Энди поднял резную крышечку, и Диана ахнула, увидев на алом бархате подложки изящную обсидиановую подвеску с вырезанным на ней единорогом. Единороги были её слабостью, а этот и вовсе казался живым. Серебряные завитки оправы тонкими ветками оплетали подвеску, заставляя вспомнить легенды про зачарованный лес.
Диана осторожно поднесла руку к коробочке и замерла, не решаясь взять.
— Это тоже крафтер уровня гельти? — осторожно спросила она.
— Да, мастер Сюзанна, — подтвердил Энди.
Диана с неохотой отвела руку. Среди ювелиров Сюзанна была известна не меньше, чем Сэнго среди мастеров-оружейников.
— Это слишком дорогой подарок, Энди. Я не могу... не могу его принять.
— Можешь, Ди. Можешь и примешь. — неожиданно твёрдо ответил он. — Во-первых, потому, что я не покупал его, а добыл для тебя на турнире.
Диана слабо улыбнулась. Роль Прекрасной Дамы сэра Эндрю нравилась ей всё меньше.
— Во-вторых, — продолжал он,— потому что это больше, чем просто украшение. Это сигналка. Позови меня, и я отыщу тебя в любом месте Аита. Пожалуйста, надевай его, когда отправляешься без меня к пациентам.
Диана с удивлением посмотрела на сэра Эндрю, прорвавшегося сквозь маску застенчивого и милого Энди.
— В Аите сейчас неспокойно,— риттер проигнорировал её удивление, — особенно в вашем секторе. Так что, пожалуйста, Диана...
Он протянул девушке шкатулку.
Диана ещё раз посмотрела на подвеску с единорогом. Теперь уже с подозрением — она была более, чем уверена, что к единорогу прицеплена не только сигналка, но и следилка. К Вику в гости с единорогом она ни за что не пойдёт. С другой стороны, подвеску и снять недолго.
Она приняла единорога из рук Энди и надела её, с чувством произнеся:
— Благодарю, напарник.
Он с лёгкой грустью посмотрел на неё.
— Пойдём, Энди, — Диана протянула руку риттеру. — У нас на сегодня три новых пациента. Первый ключ «Вышел месяц из тумана».
________
К Полине Диана попала уже под утро. Забежала проверить динамику, посмотреть на состояние, потому что после диагностики трёх новых больных и восстановительных процедур у Белой Королевы сил на лечение девочки уже оставалось мало. Забежала... и ошеломлённо замерла на периферии сна.
Здесь и раньше были руины, но руины живописные, искусственные, тщательно продуманные и проработанные Полиной. Теперь же участок и вправду стоял в развалинах, кресты и кривые деревья были вдавлены, втоптаны в землю, словно по ним изрядно потопталась толпа великанов.
Диана потянулась было к подвеске с единорогом, размышляя, стоит ли сразу звать Энди на помощь или сначала попытаться разобраться в происходящем самой. Но когда до неё донеслась пронзительная тоскливая песня, невольно сделала шаг вперёд.
Миг — и она оказалась на площадке перед разрушенным храмом, где на обломке колонны, обняв колени руками, сидела Полина. Аура её, словно обведённая траурной рамкой, сочилась отчаянием и безнадёжностью. Девочка чуть покачивалась и пела, повторяя раз за разом первые строчки песни «Шальных ветров»:
________
Дно бездны...
Не дано, пав, воскреснуть.
— Лёник, я твой должник. Спасибо!
— Тебе спасибо.
— За что?
— За то, что руку подал… — выдавил он из себя.
— Да ну тебя! — это Виктор прокричал ему уже с площадки тамбура.
— Куда теперь? — спросила Верочка.
— Кто у нас проводник поезда?
— Я что ли? Пассажир, вам чаю, конфеты? — затянула она, подражая проводнице.
— Будут и чай с конфетами!
Виктор достал коробку, открыл, протянул Верочке.
— Молчи, не подсказывай, — замахала она руками, — я сама догадаюсь.
Откусила, взяла из его рук стакан в фирменном железнодорожном подстаканнике.
— Витька, это «Осенний сон»! Зуб даю. Вкусные. Вот Лахов, стервец! Думали он бездарь, оказывается — кулинар!
— Когда спит… — дополнил Виктор.
Поезд вдруг с потягом замедлил ход и резко, словно сорвали стоп-кран, остановился. Виктор вопросительно посмотрел на девушку.
— Нет, — ответила она серьёзно, — не я. Блокировка сработала. Дальше такой массой не пробиться.
— Возьми ещё конфетку, допивай чай, да и пройдёмся по вагону.
Верочка допила чай и, отерев губы любезно предложенной невесть откуда взявшейся салфеткой, встала.
Выйдя в коридор,они, не сговариваясь, направились к тамбуру. А куда ещё? Путь один — через ватерклозет. Нелепо, конечно, входить туда вместе с девушкой… Но войти-то можно через дверь, а уж выходить придётся, скорей всего… Впрочем, это уже не её забота. Ей на этом спасибо и до свидания.
— Куда ты? — схватила она его за рукав, — постой. Нам вот сюда.
Она подёргала ручку последнего купе. А ведь и правда. Как он сам не сообразил? Верней всего где-то здесь и обитал тот старикашка. Ручка поддалась, но дверь не открылась. Верочка нахмурилась, прихватила зубками нижнюю губу, повернулась к Виктору:
— Дай-ка какой-нибудь ключ.
— Ключ? – не понял он.
— Ну чем проводники двери открывают? Давай уже.
Он помедлил, вспоминая, и протянул ей изогнутую загогулину с треугольным штырём. Штырь легко вошёл в скважину, и дверь, чуть посопротивлявшись, отъехала в сторону. Верочка отступила, давая ему дорогу.
— Я, Вить, туда не пойду, — сказала она тихо. — Там плохо. И ты не ходи, ну их…
— Ох, Верочка, я бы и рад, да честь дороже. Спасибо тебе, Солнышко. Просыпайся.
Она не поняла, при чём тут честь, и не стала выяснять её рыночную стоимость на распродаже человеческих достоинств. Улыбнулась чуть испуганно, помахала на прощание рукой и растаяла.
Виктор ещё немного постоял на пороге, всматриваясь в полумрак купе. Под его взглядом оно медленно начало заполняться вещами, словно оживать. Проявились фанерный чемодан на третьей полке, привалившийся к нему полупустой сидор, видавшая виды фетровая шляпа — неотделимый элемент имиджа советского пенсионера-интеллигента, брюки и пиджак песочного цвета, аккуратно размещённые на вешалке-плечиках, под столиком пристроились ношеные, но вполне ещё крепкие штиблеты. Вот оно — купе. А куда дальше? Ладно, там видно будет. Вошёл, закрыл за собой дверь, а когда повернулся, то вдруг увидел поднимающегося с нижней полки странным образом пропущенного им старичка. Поднимающегося так, будто бы до этого спал и вот теперь неспешно поднимается, чтобы не выглядеть невежей перед новым пассажиром. Но взгляд у старичка был не сонный, а острый, насмешливый, хотя и довольно добродушный. Уселся, сунул ноги в плоские тапки, накинул поверх майки пижамную куртку.
— Вот и попутчика мне Бог послал, — проговорил он, приветливо улыбаясь. — Присаживайтесь, молодой человек. Сумочку свою можете на крючок пристроить. Далеко ли путь держите?
— Здравствуйте, — отвечал, быстро осваиваясь с обстановкой, Виктор. — До конечной.
— Ишь ты… Туда-то доехать можно, а вот оттуда. Поезда оттуда не ходят. Глушь у нас тут, вот в чём дело.
— Пешком, если что.
— Да беда в том, что не ходок ты, парень, как я посмотрю. — Усмехнулся старичок. — Располагайся, вот чаёк. Горячий.
Виктор достал коробку с конфетами и, вспомнив про то, что не успел «налепить» на неё этикетку, на ходу придумал яркое оформление из жёлтых листьев и золотой надписью по диагонали. Старичок, заметил этот мгновенный акт художественного творчества, усмехнулся и, освобождая место для коробки, сдвинул в сторону стаканы с чаем так, чтобы отчётливо и мелодично звякнули о стекло ложечки. Ответил на умение создавать образ умением создавать звук. Виктор этот его талант оценил. Один — один. Да нет, пожалуй два — один. Чай, действительно, оказался горячим, хотя и безвкусным.
— Ну что ж, давайте знакомиться. Меня зовут Дмитрий Дмитриевич, ну, а если поближе сойдёмся, то можно и запросто — Митрич.
Виктор назвал себя. Старик кивнул, то ли принимая к сведению, то ли подтверждая подлинность услышанной информации, но руки не подал. Угостился конфеткой, аккуратно откусив кусочек. Удивлённо поднял глаза, сощурился хитровато, поинтересовался:
— Где достали такую вкуснотищу?
— Друг подогнал. У него есть такая возможность…
— Хорошо, когда желание одних совпадают с возможностями других. А что вы чай не пьёте, молодой человек?
— За чаем какой разговор? Тем более за таким. У меня есть напиток получше.
Виктор поставил на стол бутылку коньяка. Взглядом опустошил стаканы. Вот теперь, пожалуй, два – два. Старичок заметил и это. Но виду не подал. Подвинул свой стакан поближе к Витькиному.
— Понимаю. Догадываюсь за что. Я рад, что вы на меня обиды не держите.
— Я не держу. — с акцентом на «я» сказал Виктор.
— Ну вот за это и выпьем! — откликнулся Митрич. Они чокнулись Со звоном. — Действительно, коньяк, — подтвердил старичок, причмокнув несколько раз губами, словно снимая с них остатки вкуса. — Такого здесь не купишь. Вот уж верно говорят, не имей сто рублей, а имей друга-флейвориста.
— Давайте, Дмитрий Дмитриевич, выпьем за вас. За ту добрую услугу, которую вы оказали мне и Диане.
Старик не ответил, поднял стаканчик, выпил, не чокаясь. Помолчал. Потом спросил:
— Как догадался?
— Так я ж вас в коридоре встретил.
— Разглядел, стало быть. Недооценил я тебя тогда.
— Диану недооценил, — поправил его Вик. — Как ваш ревматизм поживает?
Митрич зло поморщился в ответ на его «ты», но тут же вновь вернулся в образ добродушного простоватого старичка.
— Вот намёки неприятные мне делаешь, а я ведь от всей души вам обоим услужить хотел. Увидел, что есть в Аите парень талантливый, перспективный, но неустроенный. Буквально изнемогает от одиночества. С фантомками неудовлетворённость восполняет. Ну разве это дело? А с другой стороны девушка есть чудесная: и красавица, и умница, а вокруг неё всякие чужаки крутятся. Вот и решил доброе дело сделать. Объединить, так сказать, страждущие сердца.
Да, дед знал слишком много. Намёк на фривольности с девушками из снов резанул Виктора. Выслеживал гад, не иначе. Сведения собирал.
— Человеколюб вы и сердцевед. Я так понимаю, не только о моём счастье пеклись? Вот и другие мои товарищи вашими заботами определены к месту.
— А ты напрасно иронизируешь. Определены и устроены. И от опасности ограждены. А ты вот всё дуришь. Сюда зачем-то сунулся. А вдруг как пропадёшь? Хотя со мной не пропадёшь, я не Рубен.
— Да уж, с вами мне сплошное везение.
— Вот соображать начал. Потому что я в команде. Потому что есть власть, есть сила, которой и надо служить. У нас сила эта в одном человеке сосредоточена — в Льве Евграфовиче Бестужеве. Слыхал о таком?
— Слыхал. Граф?
— Ну так мы его между собой называем. Однако вернёмся к нашему барану. Тьфу, я хотел сказать, к Рубену. Сегодня его Лев Евграфович приблизил, а завтра, глядишь, и фьють! В первый раз, что ли? Тебе, парень, о себе подумать надо. Плотно в этой жизни устроиться. Войти, как говорится, в обойму. А Диана что ж. Она натура тонкая, она рыцарское отношение ценит, — здесь он сделал небольшую паузу вроде как для того, чтобы откусить от конфеты, — а ты, уж не обижайся, простоват и грубоват. А вдруг ей наскучишь? И с кем тогда останешься? С этой блондинкой, что тебе дверь открыла? А может, это и к лучшему.
— И что вы от меня такого невоспитанного хотите, Дмитрий Дмитриевич?
— Хочу, чтобы ты своим талантом распорядился правильно. А я тебе помогу. От меня много чему научиться можно. Веришь?
— Верю, и поучиться не против.
— Вот и поладили. А для начала расскажи-ка ты мне о Рубене нашем, — начал он осторожно, — как это у него получилось, табу, что золотые наложили, снять? Он тебе ничего про это не говорил?
— Как получилось, как получилось… А вы точно никому не скажите?
Митрич вопроса не понял, застопорил. Но, чтобы подбодрить собеседника, кивнул, мол, не скажу.
— Ну тогда слушайте. Однажды в полнолуние вышел Рубен в чистое поле, в широкое раздолье, свистнул молодецким посвистом, гаркнул богатырским покриком, мол, Аит, спаси и надели. Пусть оковы тяжкие падут, темницы рухнут, и свобода меня приветствует у входа на сомнусе… — здесь вышла заминка с рифмой, и чтобы не терять темпа, пришлось закончить первым, что подвернулось, — и там и тут!
Митрич слушал внимательно. И хотя на лице его отразилось некоторое недоумение, однако, в Аите чего только не случается. Волшебный мир сновидений в конце концов. Спросил аккуратно:
— А как же он вышел в сон, если ему доступ туда был закрыт?
— Так он не в сон. Он за город выехал, вышел в поле и крикнул…
— Так. — насупился Митрич. — Значит посмеяться решил над стариком? Я к тебе со всем уважением…
— Так и я со всем, на что моего воспитания хватило, — Виктор вновь разлил коньяк. — Давайте, Дмитрий Дмитриевич, за любовь. И подведём черту под темой.
Митрич некоторое время смотрел на налитое, словно взвешивая, прилично ли будет пить после услышанного, и решил, что прилично.
Они выпили ещё раз и Виктор поднялся:
— Пойду я, пожалуй.
— Да куда ж ты, гость дорогой? Пришёл без приглашения, уходишь не попрощавшись. Не получится у тебя отсюда проснуться, разлюбезный. Я ведь предупреждал…
Митрич тоже встал, выпрямился, напружинился. Мышцы его лица напряглись, уголки рта обложились складками, брови сошлись, почти накрыв глаза, пальцы судорожно сжались в кулаки. И Виктор почувствовал себя спелёнутым. Не имея сил даже пошевелиться, всё-таки сделал попытку проснуться. Не получилось. Но и у Митрича не выходило полностью его отключить. Они несколько секунд боролись, пытаясь пересилить друг друга, и когда Виктор начал уступать, то вдруг, не отдавая себе отчёта в том, что делает, полоснул взглядом по резинке пижамных штанов Митрича. Те опали, открыв семейные трусы в горошек и бледные жилистые ноги. Митрич выругался, попытался подхватить их, отвлёкся, и Виктор, воспользовавшись этим, проснулся в объятия Дианы.
Глава 4
Впорхнув в свой сон, Диана тут же увидела Энди. На этот раз риттер был в чёрном чешуйчатом доспехе с шипастыми наплечниками и наручами и в шлеме, увенчанном рогами такой длинны, что им бы позавидовал и саблерогий орикс.
— Приветствую вас, миледи, — поклонился он.
— Приветствую вас, сэр Эндрю, — попыталась изобразить реверанс Диана.
Но именно попыталась. В джинсах — а в сон она вошла именно в них — реверансы выглядят нелепо.
— Ваша новая экипировка выглядит, — она замялась, подбирая нужное слово, — впечатляюще.
— Это доспех обсидианового демона, — гордо объявил Энди. — Он создан из чешуи чёрного василиска и обладает повышенной устойчивостью к энергетическим атакам. Творение крафтера Сэнго.
— Потрясающе! Самого Сэнго! — восхитилась Диана. — Я помню, как один из наставников Академии пошутил, что мастер Сэнго перерос даже золотой уровень. И лично для него стоило бы ввести платиновый ранг.
Энди просиял. Ему было приятно, что Диана по достоинству оценила его обновку.
— Это приз, миледи. — торжественно произнёс он. — Приз за победу на турнире, с которого вас так не вовремя разбудили.
— Мне очень жаль, что я не смогла присутствовать при твоём триумфе, Энди.
— А это, — он извлёк из воздуха маленькую шкатулочку, — приз для моей прекрасной дамы.
Энди поднял резную крышечку, и Диана ахнула, увидев на алом бархате подложки изящную обсидиановую подвеску с вырезанным на ней единорогом. Единороги были её слабостью, а этот и вовсе казался живым. Серебряные завитки оправы тонкими ветками оплетали подвеску, заставляя вспомнить легенды про зачарованный лес.
Диана осторожно поднесла руку к коробочке и замерла, не решаясь взять.
— Это тоже крафтер уровня гельти? — осторожно спросила она.
— Да, мастер Сюзанна, — подтвердил Энди.
Диана с неохотой отвела руку. Среди ювелиров Сюзанна была известна не меньше, чем Сэнго среди мастеров-оружейников.
— Это слишком дорогой подарок, Энди. Я не могу... не могу его принять.
— Можешь, Ди. Можешь и примешь. — неожиданно твёрдо ответил он. — Во-первых, потому, что я не покупал его, а добыл для тебя на турнире.
Диана слабо улыбнулась. Роль Прекрасной Дамы сэра Эндрю нравилась ей всё меньше.
— Во-вторых, — продолжал он,— потому что это больше, чем просто украшение. Это сигналка. Позови меня, и я отыщу тебя в любом месте Аита. Пожалуйста, надевай его, когда отправляешься без меня к пациентам.
Диана с удивлением посмотрела на сэра Эндрю, прорвавшегося сквозь маску застенчивого и милого Энди.
— В Аите сейчас неспокойно,— риттер проигнорировал её удивление, — особенно в вашем секторе. Так что, пожалуйста, Диана...
Он протянул девушке шкатулку.
Диана ещё раз посмотрела на подвеску с единорогом. Теперь уже с подозрением — она была более, чем уверена, что к единорогу прицеплена не только сигналка, но и следилка. К Вику в гости с единорогом она ни за что не пойдёт. С другой стороны, подвеску и снять недолго.
Она приняла единорога из рук Энди и надела её, с чувством произнеся:
— Благодарю, напарник.
Он с лёгкой грустью посмотрел на неё.
— Пойдём, Энди, — Диана протянула руку риттеру. — У нас на сегодня три новых пациента. Первый ключ «Вышел месяц из тумана».
________
К Полине Диана попала уже под утро. Забежала проверить динамику, посмотреть на состояние, потому что после диагностики трёх новых больных и восстановительных процедур у Белой Королевы сил на лечение девочки уже оставалось мало. Забежала... и ошеломлённо замерла на периферии сна.
Здесь и раньше были руины, но руины живописные, искусственные, тщательно продуманные и проработанные Полиной. Теперь же участок и вправду стоял в развалинах, кресты и кривые деревья были вдавлены, втоптаны в землю, словно по ним изрядно потопталась толпа великанов.
Диана потянулась было к подвеске с единорогом, размышляя, стоит ли сразу звать Энди на помощь или сначала попытаться разобраться в происходящем самой. Но когда до неё донеслась пронзительная тоскливая песня, невольно сделала шаг вперёд.
Миг — и она оказалась на площадке перед разрушенным храмом, где на обломке колонны, обняв колени руками, сидела Полина. Аура её, словно обведённая траурной рамкой, сочилась отчаянием и безнадёжностью. Девочка чуть покачивалась и пела, повторяя раз за разом первые строчки песни «Шальных ветров»:
________
Дно бездны...
Не дано, пав, воскреснуть.
