Он медленно, с королевской величавостью, повернул свою массивную голову. Взгляд, тяжёлый как свинец, упал на фигуру, стоящую от него в двадцати шагах. Энтони. Но это был уже не юноша, с которым он сражался мгновение назад. Это было нечто иное.
Энтони стоял спиной к Альфе, бережно прижимая к груди бессознательное тело Кирии. Его кожа стала абсолютно чёрной, как самая глубокая ночь, а волосы, словно дым, тянулись вверх, будто пытаясь ускользнуть от земного притяжения. Воздух вокруг него дрожал и искажался, как будто он стоял в эпицентре невидимого пламени.
С бесконечной, почти ритуальной осторожностью Энтони положил Кирию на уцелевшую каменную плиту в стороне. Его движения были плавными, точными, лишёнными суеты. Затем он повернулся к Альфе. Его глаза — всё ещё голубые, как небо — были единственным, что осталось от прежнего облика. В них читалась решимость, смешанная с чем-то тёмным, чужим.
— В тот день я услышал его голос, — начал говорить Энтони, и его голос звучал странно, как будто два существа говорили одновременно: человек и демон, сливаясь в один гармоничный, но пугающий хор. — Силы… больше силы… — Он замолчал, сжимая в руке меч. Лезвие меча было чёрным, словно впитало в себя тьму, которая теперь окружала его. — И если ради спасения тех, кто мне дорог, нужно стать монстром… то я согласен.
Альфа усмехнулся; его пасть растянулась в широком, зверином оскале, полном не только ярости, но и дикой, первобытной гордости, даже восхищения.
— Наконец-то… — прорычал он, и его голос гремел, как далёкий гром. — Наконец ты принял истину. Принял себя!
Но он не успел закончить фразу. В одно мгновение Энтони оказался перед ним — его движение было настолько быстрым, что даже воздух не успел среагировать. Удар ногой в челюсть Альфы был настолько мощным, что зверь едва устоял на ногах. Его голова резко дернулась в сторону, а тело развернулось от силы удара.
— Вот он! — проревел он, поворачиваясь. — Вот истинный лик! Тот, кого я могу назвать братом!
Энтони не ответил. Он стоял неподвижно, как изваяние ночи. Его голубые глаза, холодные и бездонные, были прикованы к Альфе. Чёрный меч в его руке казался не оружием, а продолжением его воли — острием самой тени. Тьма сгущалась вокруг них, поглощая свет; звуки мира затихали, будто сама земля затаила дыхание, ожидая исхода битвы.
И битва вспыхнула.
Воздух загудел от напряжения. Альфа первым бросился в атаку. Его прыжок был ураганом разрушения. Лапы вспарывали землю, рык разрывал тишину, сотрясая руины. Он летел, как метеор; когти — серпы смерти, готовые рассечь мир пополам. Энтони не дрогнул. Его чёрный меч взметнулся навстречу, не сверкая, а поглощая свет. Столкновение было ужасающим. Ударная волна, видимая как сгусток искажённого воздуха, вырвалась из точки встречи, сметая всё в десятки метров. Казалось, земля вздохнула под этим ударом.
— И это вся твоя сила?! — прошипел Альфа, полный вызова, отталкиваясь от клинка с нечеловеческим усилием.
Он прыгнул снова; когти блеснули, целясь в горло. Но в точке удара Энтони растворился, как дым. Альфа впился когтями в пустоту, в камень. Прежде чем он успел понять, Энтони стоял позади него. Удар кулаком в челюсть развернул Альфа на 180 градусов. Но Энтони был уже там, куда голова зверя повернулась — ещё один удар, вернувший Альфа в исходное положение с оглушительным треском. Ошеломлённый, Альфа яростно махнул лапой, пытаясь сбить неуловимого противника. Энтони скользнул между когтями, как тень между солнечными лучами; его движения были гипнотически плавными, невероятно быстрыми. Удар снизу вверх в челюсть Альфа заставил его запрокинуть голову. И в этот миг Энтони был уже над ним, падая как камень, сокрушительным ударом пятки. Альфа рухнул на четвереньки с грохотом, сотрясшим землю.
— Думаешь, стал монстром?! — зарычал Альфа, поднимая голову; кровь и слюна стекали по морде. В его глазах горела униженная ярость. — Ты даже не представляешь, на что способен настоящий монстр!
Он взревел, и этот звук был воплем раненого титана. Его лапа обрушилась на землю с чудовищной силой. Земля содрогнулась, как при землетрясении. Трещины поползли во все стороны от точки удара. Энтони, стоявший на камнях, потерял равновесие. Миг — и Альфа воспользовался им. Его удар был молниеносным, как выпад змеи. Лапа врезалась в Энтони, отшвырнув его, как щепку, в полуразрушенную каменную арку. Грохот падающих камней, облако пыли, закрывшее всё.
Альфа почувствовал на боку резкую, жгучую боль. Ещё одна глубокая рана, из которой сочилась чёрная кровь, зияла там, где секунду назад был Энтони. Он резко развернулся — Энтони стоял за его спиной; чёрный меч капал тёмной кровью. Без единого звука, без следа удара о стену.
Ярость Альфа достигла пика. Он бросился в атаку, ослеплённый яростью. Но Энтони был уже в движении. Его скорость превзошла пределы понимания. Он не бежал — он исчезал и появлялся, как кошмар, оставляя после себя лишь дрожащий воздух и холодный след. Каждый яростный выпад Альфа встречал пустоту. Когти рвали воздух там, где только что была цель. А Энтони появлялся в другом месте — слева, справа, сзади — и каждый раз его меч оставлял на теле Альфа новую кровавую метку: на плече, на бедре, поперёк груди. Раны текли чёрной кровью, не заживая. Боль и бессилие сковывали зверя.
Альфа, наблюдая, выслеживая малейший намёк на движение в искажённом воздухе, поймал момент. В долю секунды перед очередным ударом Энтони он рванулся вперёд с невероятной для своих размеров скоростью. Его пасть разверзлась; клыки, длинные как кинжалы, вонзились Энтони в плечо с хрустом рвущейся плоти и ломающейся кости! Но Энтони не издал ни звука. Ни стона. Ни крика. Только его голубые глаза вспыхнули ледяным огнём. В то же мгновение его меч вспорол предплечье Альфа, вонзившись глубоко в кость! Жгучая боль, в тысячу раз сильнее любой предыдущей раны, пронзила Альфа. Он взвыл — звуком, полным боли, ярости и ужаса — и отшвырнул Энтони прочь с чудовищной силой. Энтони пролетел через всю площадь и врезался в дальнюю башню, обрушив часть стены.
Два противника замерли на разных концах поля. Рана на плече Энтони медленно, но верно стягивалась; чёрная плоть пульсировала и срасталась, оставляя лишь тёмные шрамы. Воздух шипел вокруг заживающей плоти. В то время как Альфа тяжело, хрипло дышал, стоять на двух ногах он уже не мог. Он опустился на четвереньки, как загнанный, израненный волк. Кровь, чёрная и густая, струилась из множества ран. Его мощь таяла на глазах.
— Покончим… с этим… — прохрипел Альфа; его голос был поломанным, полным боли и странного… ожидания. Он собрал последние крохи своей силы.
Энтони медленно принял боевую стойку. Он расставил ноги шире плеч, чуть присел, опустив центр тяжести. Меч он держал вдоль правого плеча, лезвием вперёд, остриё направлено в грудь Альфа. Левой рукой он накрыл лезвие сверху; ладонь легла на плоть клинка, словно благословляя его на последний удар или удерживая заключённую в нём бушующую тьму. В его позе читалась непоколебимая решимость и смертельная концентрация. Он был непробиваемой стеной, роком, последним судьёй.
Альфа увидел эту стойку. В его глазах мелькнуло последнее пламя ярости, смешанное с признанием силы противника. Он взревел, собрав всё, что осталось. Его лапы вспороли землю; он рванулся вперёд, как последний таран обречённой крепости, вырывая куски камня из-под себя. Земля дрожала под его бешеной атакой. Казалось, он вобрал в себя всю ярость мира. Он сделал последний, отчаянный прыжок, вытянув вперёд когтистые лапы, разинув пасть в немом рыке; всё тело — снаряд уничтожения.
Энтони стоял неподвижно. Как скала. Его глаза, холодные и бездонные, были прикованы к Альфе, отслеживая каждую долю миллиметра его движения. Он ждал. Дыхание мира замерло.
И вот, в тот миг, когда когти Альфа были в сантиметре от его груди, когда звериная пасть готова была сомкнуться на его горле, когда сама смерть вдохнула ему в лицо — Энтони сделал выпад.
Это был не просто шаг. Это было свершение. Тело его слилось с тенью, меч превратился в луч чистой тьмы, молнию, вырвавшуюся из глубин ада. Он двинулся вперёд и сквозь, как призрак, пронзая пространство и время. Остриё меча, направленное как копьё, встретило грудь Альфа в самом центре — там, где билось или когда-то билось сердце зверя.
Сталь вошла тихо, с хлюпающим звуком, протиснувшись меж рёбер, словно нож в масло. Последний удар. Энтони почувствовал, как клинок его меча насквозь пронзил грудь зверя, встретив на миг сопротивление кости, а затем провалившись в пустоту за спиной противника. Зверь — огромный, покрытый шерстью, с клыками, что ещё секунду назад рвали воздух в ярости, — замер. В его синих, человеческих глазах мелькнуло нечто: не боль, не страх, а… облегчение? Потом колени подломились, и исполинское тело рухнуло на землю, подняв облако пыли, оседавшее на его тёмную, слипшуюся от пота и крови шерсть. Звон металла о камень эхом разнёсся по внезапно оглохшему полю.
В этот миг, глядя в угасающие глаза зверя, Энтони увидел… чужие воспоминания.
Поле. Бескрайнее, золотое, колышущееся под ласковым ветром. Солнце палило, но его жар был добрым, живительным, наполняющим колосья силой. Его поле. Неблагородная земля — так говорили все. Болото, поросшее сорняками да кривыми, чахлыми деревцами. Местный барон, лорд Эдгар, отдал её за бесценок с презрительной усмешкой, словно избавлялся от мусора. Но он видел потенциал. День за днём, месяц за месяцем — лопата, грабли, пот, сбитые в кровь руки. Он осушил топи, выкорчевал коряги, вдохнул жизнь в истощённую землю навозом и надеждой. И земля ответила. Первые робкие всходы, потом море зелени, и наконец — золотая пшеница, густая, высокая, шелестящая обещанием жизни.
Дом. Небольшой, срубленный своими руками, пахнущий свежим деревом и… хлебом… Его жена — Лира, с руками, вечно припорошёнными мукой, с улыбкой, теплее печи. Её караваи — пышные, с хрустящей корочкой — стали легендой деревни. Она пекла их с любовью, а он продавал по цене, доступной даже самому бедному батраку. «Зачем наживаться на голоде?» — говорил он. И люди, сперва с осторожностью глядевшие на чужака, сбежавшего от войны из соседнего королевства, стали приходить не только за хлебом. За советом. За добрым словом. У него были Лира, пятилетний озорник Марк с глазами цвета неба и крошка Эльза, только что научившаяся ходить, цеплявшаяся за его штанину. Это был его мир. Его тихая гавань, выстраданная, вымоленная.
Барон. Тот самый день. Грохот копыт, лязг доспехов, нарушившие деревенскую идиллию. Лорд Эдгар, высокий, надменный, в бархатном камзоле, блестящем от дорогих вышивок, осматривал поля. Его тонкое лицо, обычно выражавшее скуку или презрение, исказилось от неподдельного изумления.
— Впечатляет, — произнёс он, подойдя так близко, что тот почувствовал запах дорогих духов, смешанный с потом коня. — Болото… а ты сделал из него чернозём. За год!
Барон обвёл взглядом ухоженные угодья, дом, амбары.
— Продай. Я дам вдвое больше, чем ты заплатил.
Он низко поклонился, и сердце сжалось от предчувствия.
— Благодарю, милорд. Но… это дом. Для меня, для моих детей. Я не могу.
Тень скользнула по лицу барона. Его губы сжались в тонкую ниточку.
— Как знаешь, мужик. Но помни — моя щедрость не вечна.
Он развернулся, вскочил в седло и ускакал, не оглядываясь.
Следующее утро началось с топота. Не мирного стука молотка или мычания коровы, а с грохота десятков копыт. Королевская стража в синих плащах с королевской лилией окружила ферму. Он выбежал, прикрывая глаза от утреннего солнца.
— В чём дело?
Капитан, человек с каменным лицом, развернул пергамент с тяжёлой печатью. Голос его был металлическим:
— По указу его Величества Короля Теодора Второго вы и все члены вашей семьи обвиняетесь в государственной измене и задерживаетесь до суда королевской палаты.
Мир померк. Лира вскрикнула из дома. Марк испуганно спрятался за отца. Он пытался протестовать, но грубые руки в кольчугах уже впились в него, вырвав из объятий сына. Их затолкали в телегу, как скот. Последнее, что он видел, — родной дом, уменьшающийся в пыли дороги.
Темница. Сырость, крики других узников, плач Эльзы. Бесконечные часы в темноте. Потом — зал суда. Огромный, круглый, под куполом, расписанным сценами правосудия, которое казалось здесь такой же фреской — красивой и далёкой. Скамьи по кругу, заполненные важными господами и дамами в шелках, с холодными, любопытными взглядами. В центре, на возвышении, — сам король Теодор, тучный, с тяжёлым взглядом, утопающий в горностаях. И вот он вошёл — лорд Эдгар. Его шаги гулко отдавались под сводами. Он поклонился королю, затем повернулся к фермеру. Палец, указующий, как копьё.
— Ваше Величество! Как Вам ведомо, вчера был схвачен шпион из Вельгарда. Под пыткой, в предсмертных муках, он назвал своего сообщника! — Голос барона звенел ложью, но звучал убедительно. — Этот человек! Он давал шпиону кров и пищу на своей ферме! Прятал врага королевства!
Фермер рванулся вперёд, звеня цепями.
— Ложь! Клянусь жизнью! Мы жили мирно! Соблюдали законы!
Барон даже не взглянул на него.
— Благородные не лгут! — произнёс он ледяным тоном.
Король махнул рукой, устало.
— Довольно. Виновность или невиновность решат Небеса. Испытание Зверем. Увести.
Руки стражников, как клещи. Фермер успел обернуться. Взгляд лорда Эдгара. Там не было злобы. Там была лишь ухмылка.
Вечер. Врата. Огромные, дубовые, окованные железом. Скрип петель — звук, открывающий врата ада. Их толкнули вперёд, в ослепительный свет факелов и… рёв. Тысячи глоток. Овальная чаша, залитая песком, уже впитывавшим кровь. Высоченные стены, утыканные рядами лиц — орущих, смеющихся, жаждущих зрелища. Они шли к центру, маленькая кучка людей на огромном пространстве смерти. Лира, бледная как полотно, прижимала к груди Эльзу, закутанную в тряпьё. Фермер крепко держал руку Марка, чувствуя, как мелко дрожит маленькая ладонь. На главной ложе, под балдахином, поднялся король. Рёв утих. Он поднял руку. Голос его, усиленный рупором, раскатился по арене:
— Да начнётся Испытание!
И рёв вспыхнул с новой, нечеловеческой силой. Трибуны затряслись. В этот момент на противоположной стороне с грохотом открылись клетки.
Волки. Сначала тени. Потом — жёлтые глаза, сверкающие в полумраке выхода. Рычание, низкое, голодное, сливающееся в один жуткий гул. Десять? Двенадцать? Теней выскользнуло на песок. Тощие, с оскаленными клыками, слюнявыми пастями. Они не спешили. Обходили жертв, смыкая кольцо, их спины выгнулись, шерсть встала дыбом. Запах страха, исходивший от семьи, сводил их с ума. Фермер оттолкнул жену и детей за спину, раскинув руки, как живой щит. Его сердце колотилось, вырываясь из груди. Один волк, крупнее других, сделал выпад. Не на него. На Марка! Инстинкт сработал быстрее мысли. Фермер рванул руку навстречу пасти. Клыки вонзились в предплечье, пробивая кожу, мясо, с хрустом сжимая кость. Боль, острая, обжигающая, пронзила его. Но боль за детей была сильнее. Он заорал — не от боли, от ярости — и со всей силы ударил кулаком по морде зверя. Хрящ хрустнул. Волк взвизгнул, отпрыгнув, тряся окровавленной мордой. Но это был сигнал. Ещё один волк вцепился ему в бедро.
Энтони стоял спиной к Альфе, бережно прижимая к груди бессознательное тело Кирии. Его кожа стала абсолютно чёрной, как самая глубокая ночь, а волосы, словно дым, тянулись вверх, будто пытаясь ускользнуть от земного притяжения. Воздух вокруг него дрожал и искажался, как будто он стоял в эпицентре невидимого пламени.
С бесконечной, почти ритуальной осторожностью Энтони положил Кирию на уцелевшую каменную плиту в стороне. Его движения были плавными, точными, лишёнными суеты. Затем он повернулся к Альфе. Его глаза — всё ещё голубые, как небо — были единственным, что осталось от прежнего облика. В них читалась решимость, смешанная с чем-то тёмным, чужим.
— В тот день я услышал его голос, — начал говорить Энтони, и его голос звучал странно, как будто два существа говорили одновременно: человек и демон, сливаясь в один гармоничный, но пугающий хор. — Силы… больше силы… — Он замолчал, сжимая в руке меч. Лезвие меча было чёрным, словно впитало в себя тьму, которая теперь окружала его. — И если ради спасения тех, кто мне дорог, нужно стать монстром… то я согласен.
Альфа усмехнулся; его пасть растянулась в широком, зверином оскале, полном не только ярости, но и дикой, первобытной гордости, даже восхищения.
— Наконец-то… — прорычал он, и его голос гремел, как далёкий гром. — Наконец ты принял истину. Принял себя!
Но он не успел закончить фразу. В одно мгновение Энтони оказался перед ним — его движение было настолько быстрым, что даже воздух не успел среагировать. Удар ногой в челюсть Альфы был настолько мощным, что зверь едва устоял на ногах. Его голова резко дернулась в сторону, а тело развернулось от силы удара.
— Вот он! — проревел он, поворачиваясь. — Вот истинный лик! Тот, кого я могу назвать братом!
Энтони не ответил. Он стоял неподвижно, как изваяние ночи. Его голубые глаза, холодные и бездонные, были прикованы к Альфе. Чёрный меч в его руке казался не оружием, а продолжением его воли — острием самой тени. Тьма сгущалась вокруг них, поглощая свет; звуки мира затихали, будто сама земля затаила дыхание, ожидая исхода битвы.
И битва вспыхнула.
Воздух загудел от напряжения. Альфа первым бросился в атаку. Его прыжок был ураганом разрушения. Лапы вспарывали землю, рык разрывал тишину, сотрясая руины. Он летел, как метеор; когти — серпы смерти, готовые рассечь мир пополам. Энтони не дрогнул. Его чёрный меч взметнулся навстречу, не сверкая, а поглощая свет. Столкновение было ужасающим. Ударная волна, видимая как сгусток искажённого воздуха, вырвалась из точки встречи, сметая всё в десятки метров. Казалось, земля вздохнула под этим ударом.
— И это вся твоя сила?! — прошипел Альфа, полный вызова, отталкиваясь от клинка с нечеловеческим усилием.
Он прыгнул снова; когти блеснули, целясь в горло. Но в точке удара Энтони растворился, как дым. Альфа впился когтями в пустоту, в камень. Прежде чем он успел понять, Энтони стоял позади него. Удар кулаком в челюсть развернул Альфа на 180 градусов. Но Энтони был уже там, куда голова зверя повернулась — ещё один удар, вернувший Альфа в исходное положение с оглушительным треском. Ошеломлённый, Альфа яростно махнул лапой, пытаясь сбить неуловимого противника. Энтони скользнул между когтями, как тень между солнечными лучами; его движения были гипнотически плавными, невероятно быстрыми. Удар снизу вверх в челюсть Альфа заставил его запрокинуть голову. И в этот миг Энтони был уже над ним, падая как камень, сокрушительным ударом пятки. Альфа рухнул на четвереньки с грохотом, сотрясшим землю.
— Думаешь, стал монстром?! — зарычал Альфа, поднимая голову; кровь и слюна стекали по морде. В его глазах горела униженная ярость. — Ты даже не представляешь, на что способен настоящий монстр!
Он взревел, и этот звук был воплем раненого титана. Его лапа обрушилась на землю с чудовищной силой. Земля содрогнулась, как при землетрясении. Трещины поползли во все стороны от точки удара. Энтони, стоявший на камнях, потерял равновесие. Миг — и Альфа воспользовался им. Его удар был молниеносным, как выпад змеи. Лапа врезалась в Энтони, отшвырнув его, как щепку, в полуразрушенную каменную арку. Грохот падающих камней, облако пыли, закрывшее всё.
Альфа почувствовал на боку резкую, жгучую боль. Ещё одна глубокая рана, из которой сочилась чёрная кровь, зияла там, где секунду назад был Энтони. Он резко развернулся — Энтони стоял за его спиной; чёрный меч капал тёмной кровью. Без единого звука, без следа удара о стену.
Ярость Альфа достигла пика. Он бросился в атаку, ослеплённый яростью. Но Энтони был уже в движении. Его скорость превзошла пределы понимания. Он не бежал — он исчезал и появлялся, как кошмар, оставляя после себя лишь дрожащий воздух и холодный след. Каждый яростный выпад Альфа встречал пустоту. Когти рвали воздух там, где только что была цель. А Энтони появлялся в другом месте — слева, справа, сзади — и каждый раз его меч оставлял на теле Альфа новую кровавую метку: на плече, на бедре, поперёк груди. Раны текли чёрной кровью, не заживая. Боль и бессилие сковывали зверя.
Альфа, наблюдая, выслеживая малейший намёк на движение в искажённом воздухе, поймал момент. В долю секунды перед очередным ударом Энтони он рванулся вперёд с невероятной для своих размеров скоростью. Его пасть разверзлась; клыки, длинные как кинжалы, вонзились Энтони в плечо с хрустом рвущейся плоти и ломающейся кости! Но Энтони не издал ни звука. Ни стона. Ни крика. Только его голубые глаза вспыхнули ледяным огнём. В то же мгновение его меч вспорол предплечье Альфа, вонзившись глубоко в кость! Жгучая боль, в тысячу раз сильнее любой предыдущей раны, пронзила Альфа. Он взвыл — звуком, полным боли, ярости и ужаса — и отшвырнул Энтони прочь с чудовищной силой. Энтони пролетел через всю площадь и врезался в дальнюю башню, обрушив часть стены.
Два противника замерли на разных концах поля. Рана на плече Энтони медленно, но верно стягивалась; чёрная плоть пульсировала и срасталась, оставляя лишь тёмные шрамы. Воздух шипел вокруг заживающей плоти. В то время как Альфа тяжело, хрипло дышал, стоять на двух ногах он уже не мог. Он опустился на четвереньки, как загнанный, израненный волк. Кровь, чёрная и густая, струилась из множества ран. Его мощь таяла на глазах.
— Покончим… с этим… — прохрипел Альфа; его голос был поломанным, полным боли и странного… ожидания. Он собрал последние крохи своей силы.
Энтони медленно принял боевую стойку. Он расставил ноги шире плеч, чуть присел, опустив центр тяжести. Меч он держал вдоль правого плеча, лезвием вперёд, остриё направлено в грудь Альфа. Левой рукой он накрыл лезвие сверху; ладонь легла на плоть клинка, словно благословляя его на последний удар или удерживая заключённую в нём бушующую тьму. В его позе читалась непоколебимая решимость и смертельная концентрация. Он был непробиваемой стеной, роком, последним судьёй.
Альфа увидел эту стойку. В его глазах мелькнуло последнее пламя ярости, смешанное с признанием силы противника. Он взревел, собрав всё, что осталось. Его лапы вспороли землю; он рванулся вперёд, как последний таран обречённой крепости, вырывая куски камня из-под себя. Земля дрожала под его бешеной атакой. Казалось, он вобрал в себя всю ярость мира. Он сделал последний, отчаянный прыжок, вытянув вперёд когтистые лапы, разинув пасть в немом рыке; всё тело — снаряд уничтожения.
Энтони стоял неподвижно. Как скала. Его глаза, холодные и бездонные, были прикованы к Альфе, отслеживая каждую долю миллиметра его движения. Он ждал. Дыхание мира замерло.
И вот, в тот миг, когда когти Альфа были в сантиметре от его груди, когда звериная пасть готова была сомкнуться на его горле, когда сама смерть вдохнула ему в лицо — Энтони сделал выпад.
Это был не просто шаг. Это было свершение. Тело его слилось с тенью, меч превратился в луч чистой тьмы, молнию, вырвавшуюся из глубин ада. Он двинулся вперёд и сквозь, как призрак, пронзая пространство и время. Остриё меча, направленное как копьё, встретило грудь Альфа в самом центре — там, где билось или когда-то билось сердце зверя.
Глава 33. Не все люди
Сталь вошла тихо, с хлюпающим звуком, протиснувшись меж рёбер, словно нож в масло. Последний удар. Энтони почувствовал, как клинок его меча насквозь пронзил грудь зверя, встретив на миг сопротивление кости, а затем провалившись в пустоту за спиной противника. Зверь — огромный, покрытый шерстью, с клыками, что ещё секунду назад рвали воздух в ярости, — замер. В его синих, человеческих глазах мелькнуло нечто: не боль, не страх, а… облегчение? Потом колени подломились, и исполинское тело рухнуло на землю, подняв облако пыли, оседавшее на его тёмную, слипшуюся от пота и крови шерсть. Звон металла о камень эхом разнёсся по внезапно оглохшему полю.
В этот миг, глядя в угасающие глаза зверя, Энтони увидел… чужие воспоминания.
***
Поле. Бескрайнее, золотое, колышущееся под ласковым ветром. Солнце палило, но его жар был добрым, живительным, наполняющим колосья силой. Его поле. Неблагородная земля — так говорили все. Болото, поросшее сорняками да кривыми, чахлыми деревцами. Местный барон, лорд Эдгар, отдал её за бесценок с презрительной усмешкой, словно избавлялся от мусора. Но он видел потенциал. День за днём, месяц за месяцем — лопата, грабли, пот, сбитые в кровь руки. Он осушил топи, выкорчевал коряги, вдохнул жизнь в истощённую землю навозом и надеждой. И земля ответила. Первые робкие всходы, потом море зелени, и наконец — золотая пшеница, густая, высокая, шелестящая обещанием жизни.
Дом. Небольшой, срубленный своими руками, пахнущий свежим деревом и… хлебом… Его жена — Лира, с руками, вечно припорошёнными мукой, с улыбкой, теплее печи. Её караваи — пышные, с хрустящей корочкой — стали легендой деревни. Она пекла их с любовью, а он продавал по цене, доступной даже самому бедному батраку. «Зачем наживаться на голоде?» — говорил он. И люди, сперва с осторожностью глядевшие на чужака, сбежавшего от войны из соседнего королевства, стали приходить не только за хлебом. За советом. За добрым словом. У него были Лира, пятилетний озорник Марк с глазами цвета неба и крошка Эльза, только что научившаяся ходить, цеплявшаяся за его штанину. Это был его мир. Его тихая гавань, выстраданная, вымоленная.
Барон. Тот самый день. Грохот копыт, лязг доспехов, нарушившие деревенскую идиллию. Лорд Эдгар, высокий, надменный, в бархатном камзоле, блестящем от дорогих вышивок, осматривал поля. Его тонкое лицо, обычно выражавшее скуку или презрение, исказилось от неподдельного изумления.
— Впечатляет, — произнёс он, подойдя так близко, что тот почувствовал запах дорогих духов, смешанный с потом коня. — Болото… а ты сделал из него чернозём. За год!
Барон обвёл взглядом ухоженные угодья, дом, амбары.
— Продай. Я дам вдвое больше, чем ты заплатил.
Он низко поклонился, и сердце сжалось от предчувствия.
— Благодарю, милорд. Но… это дом. Для меня, для моих детей. Я не могу.
Тень скользнула по лицу барона. Его губы сжались в тонкую ниточку.
— Как знаешь, мужик. Но помни — моя щедрость не вечна.
Он развернулся, вскочил в седло и ускакал, не оглядываясь.
Следующее утро началось с топота. Не мирного стука молотка или мычания коровы, а с грохота десятков копыт. Королевская стража в синих плащах с королевской лилией окружила ферму. Он выбежал, прикрывая глаза от утреннего солнца.
— В чём дело?
Капитан, человек с каменным лицом, развернул пергамент с тяжёлой печатью. Голос его был металлическим:
— По указу его Величества Короля Теодора Второго вы и все члены вашей семьи обвиняетесь в государственной измене и задерживаетесь до суда королевской палаты.
Мир померк. Лира вскрикнула из дома. Марк испуганно спрятался за отца. Он пытался протестовать, но грубые руки в кольчугах уже впились в него, вырвав из объятий сына. Их затолкали в телегу, как скот. Последнее, что он видел, — родной дом, уменьшающийся в пыли дороги.
Темница. Сырость, крики других узников, плач Эльзы. Бесконечные часы в темноте. Потом — зал суда. Огромный, круглый, под куполом, расписанным сценами правосудия, которое казалось здесь такой же фреской — красивой и далёкой. Скамьи по кругу, заполненные важными господами и дамами в шелках, с холодными, любопытными взглядами. В центре, на возвышении, — сам король Теодор, тучный, с тяжёлым взглядом, утопающий в горностаях. И вот он вошёл — лорд Эдгар. Его шаги гулко отдавались под сводами. Он поклонился королю, затем повернулся к фермеру. Палец, указующий, как копьё.
— Ваше Величество! Как Вам ведомо, вчера был схвачен шпион из Вельгарда. Под пыткой, в предсмертных муках, он назвал своего сообщника! — Голос барона звенел ложью, но звучал убедительно. — Этот человек! Он давал шпиону кров и пищу на своей ферме! Прятал врага королевства!
Фермер рванулся вперёд, звеня цепями.
— Ложь! Клянусь жизнью! Мы жили мирно! Соблюдали законы!
Барон даже не взглянул на него.
— Благородные не лгут! — произнёс он ледяным тоном.
Король махнул рукой, устало.
— Довольно. Виновность или невиновность решат Небеса. Испытание Зверем. Увести.
Руки стражников, как клещи. Фермер успел обернуться. Взгляд лорда Эдгара. Там не было злобы. Там была лишь ухмылка.
Вечер. Врата. Огромные, дубовые, окованные железом. Скрип петель — звук, открывающий врата ада. Их толкнули вперёд, в ослепительный свет факелов и… рёв. Тысячи глоток. Овальная чаша, залитая песком, уже впитывавшим кровь. Высоченные стены, утыканные рядами лиц — орущих, смеющихся, жаждущих зрелища. Они шли к центру, маленькая кучка людей на огромном пространстве смерти. Лира, бледная как полотно, прижимала к груди Эльзу, закутанную в тряпьё. Фермер крепко держал руку Марка, чувствуя, как мелко дрожит маленькая ладонь. На главной ложе, под балдахином, поднялся король. Рёв утих. Он поднял руку. Голос его, усиленный рупором, раскатился по арене:
— Да начнётся Испытание!
И рёв вспыхнул с новой, нечеловеческой силой. Трибуны затряслись. В этот момент на противоположной стороне с грохотом открылись клетки.
Волки. Сначала тени. Потом — жёлтые глаза, сверкающие в полумраке выхода. Рычание, низкое, голодное, сливающееся в один жуткий гул. Десять? Двенадцать? Теней выскользнуло на песок. Тощие, с оскаленными клыками, слюнявыми пастями. Они не спешили. Обходили жертв, смыкая кольцо, их спины выгнулись, шерсть встала дыбом. Запах страха, исходивший от семьи, сводил их с ума. Фермер оттолкнул жену и детей за спину, раскинув руки, как живой щит. Его сердце колотилось, вырываясь из груди. Один волк, крупнее других, сделал выпад. Не на него. На Марка! Инстинкт сработал быстрее мысли. Фермер рванул руку навстречу пасти. Клыки вонзились в предплечье, пробивая кожу, мясо, с хрустом сжимая кость. Боль, острая, обжигающая, пронзила его. Но боль за детей была сильнее. Он заорал — не от боли, от ярости — и со всей силы ударил кулаком по морде зверя. Хрящ хрустнул. Волк взвизгнул, отпрыгнув, тряся окровавленной мордой. Но это был сигнал. Ещё один волк вцепился ему в бедро.
