— Быстро! Прячься за… — Но его слова утонули в новом леденящем вое.
Холодный свет полной луны заливал руины, превращая их в сцену для кошмара. Тени от обвалившихся башен и покосившихся стен казались живыми, ненавистными. Воздух, ещё недавно наполненный осторожным шёпотом ветра, взорвался.
Они вырвались из тьмы — не тени, а серо-бурые комки мускулов и ярости с горящими жёлтыми глазами. Оборотни. Их прыжки с обвалившихся стен и из тёмных провалов были молниеносны, а их вой — какофонией предсмертных криков и звериной ярости, наполнявшей древние камни.
Освальд встретил первого, как скала встречает волну. Его щит — массивная дубовая плита, окованная сталью — грохнул, как удар грома, приняв на себя лобовой удар. Зверь отшатнулся, оглушённый. Лоренцо, как тень Освальда, метнулся вперёд. Его шпага блеснула в лунном свете — тонкий, смертоносный луч — и вонзилась точно в горло твари. Рык сменился булькающим хрипом. Не вынимая клинка, Лоренцо отпрыгнул в сторону, а булава Освальда взметнулась и обрушилась вниз с отвратительным хрустом, превращая череп зверя в кровавую кашу.
— Силён! — рявкнул Освальд, но его голос потонул в рёве боя.
Джонатан развернул свой двуручник. Каждый его взмах был смертоносной дугой, рассекавшей воздух со свистом. Меч обрушился на переднюю лапу одного зверя — кость хрустнула, конечность повисла на клочьях шкуры. Следующий удар — глубокий разрез по боку другого, и чёрная кровь хлынула на камни. Но тяжесть клинка делала его уязвимым после каждого удара — инерция требовала мгновения на восстановление.
Седрик — его щит и меч были продолжением рук — прикрывал спину Джонатана. Его движения были быстрыми, точными, как удары кинжала. Меч бил в морду, отбивая клыки, вцепившиеся в щит, в глаз, в подчелюстную артерию.
— Джонатан, слева! — его голос, хриплый от напряжения, но не теряющий спокойствия, был якорем для товарища.
Сверху, с шаткой платформы башни, пела тетива Алана. Каждый его выстрел был выверен до миллиметра. Стрела с глухим стуком вонзалась в глазницу зверя, пытавшегося зайти с фланга к Освальду. Следующая — в колено другому, рвавшемуся к Джонатану. Он был невидимым ангелом смерти; его лицо было сосредоточенной маской — промах был смерти подобен не только ему.
Адам метался на периферии, как разъярённый демон. Два клинка в его руках слились в сплошной, сверкающий смерч. Он рубил лапы, отсекал головы, парировал когтистые удары с нечеловеческой скоростью. Его крики были короткими, рублеными, несущими приказы сквозь грохот боя:
— Джонатан, правее! Там двое! Лоренцо, не зарывайся! Отход!
Его глаза сканировали поле боя, мозг работал как машина, предвидя угрозы.
Энтони стоял чуть в стороне от основного котла, меч в руке, но не поднятый для атаки. Его лицо было каменным. Оборотни… пробегали мимо него. Один чуть не задел плечом, другой метнул взгляд, но не атаковал. Они не видели в нём угрозы? Или… чувствовали — что-то иное?
— Даже не думай, — прозвучал ледяной шёпот внутреннего голоса. — Это не твоя война.
Алан с башни увидел движение. Один из серых кошмаров, с разорванным ухом, рванул не в общий котёл, а в сторону — к груде обломков, где, прижавшись в тени, стояла Кирия. Её глаза были полны ужаса, кинжал дрожал в руке. Алан вскинул лук. Стрела просвистела и вонзилась зверю в шею. Тот лишь дёрнул головой, рыча. Вторая стрела — в лапу, заставив споткнуться. Третья — глубоко в рёбра. Но зверь, истекая чёрной кровью, не остановился. Его жёлтые глаза загорелись хищной радостью при виде лёгкой добычи. Он приготовился к прыжку, мощные задние лапы сгруппировались.
Седрик увидел это. Он был ближе всех. В глазах Освальда мелькнул немой ужас, но он был скован тварью, вцепившейся в его щит. Джонатан не мог развернуть меч так быстро. Адам что-то кричал, но звук терялся в грохоте.
Без единого слова, без героического клича Седрик бросился вперёд. Он рванулся к Кирии, встал между ней и зверем, отталкивая её за спину, в более глубокую тень за каменную глыбу. Кирия вскрикнула и рухнула без сознания, ударившись головой о камень.
Оборотень, уже в прыжке, рухнул на Седрика сверху всем своим весом. Когтистые лапы впились ему в спину, рвя кожу и мышцы как бумагу. От страшного удара Седрика пригнуло, он с хрипом вдохнул, но удержался на коленях. Пасть зверя, пахнущая гнилью и кровью, вонзилась Седрику в бок, ниже рёбер, с хрустом ломая кости и вырывая куски плоти. Раздался ужасный, мокрый звук рвущегося мяса. Фонтан алой крови брызнул на древние камни, смешиваясь с чёрной кровью твари.
Освальд, сокрушив наконец череп своему противнику, обернулся на знакомый стон. Он увидел Седрика, пригвождённого к земле окровавленным кошмаром, из бока которого торчала звериная голова, всё ещё рвущая плоть. Освальд издал рёв, похожий на предсмертный вой раненого медведя — полный боли, ярости и бессилия. Его булава, тяжёлая как судьба, взлетела и обрушилась на хребет зверя с такой силой, что тот буквально сложился пополам с кошмарным хрустом. Но было поздно. Седрик лежал неподвижно, его глаза, ещё мгновение назад полные решимости, смотрели в бесконечность. Лицо было бледным, рот приоткрыт в немом крике. Из страшной раны на боку вываливались внутренности. Но рука ещё судорожно сжимала рукоять меча.
Увидев гибель друга, Джонатан на миг потерял концентрацию. Он не заметил, как один из оборотней взобрался на уступ разрушенной колонны и прыгнул сверху. Клыки вонзились Джонатану в плечо, пронзая кости. Зверь рывком отдёрнул голову, перекинув его через низкую стену во тьму за пределы руин.
Освальд, увидев это, заревел снова и рванул к месту падения Джонатана. Но из тени выскочил ещё один оборотень. Он врезался в Освальда сбоку, как таран, сбив с ног. Они покатились по земле, зверь сверху, пытаясь вцепиться в горло. Освальд отбивался булавой и щитом, но их сцепленные тела сорвались с края небольшого обрыва и исчезли в темноте с грохотом.
Лоренцо фехтовал со смертью; его изящество превратилось в отчаянную, смертоносную эффективность. Его шпага — жалящая змея — находила щели: в шею, под мышку, в глаз. Он отступал к высокой стене, умело используя её как защиту спины. Один из зверей, уже раненный стрелой Алана, бросился на него в отчаянном прыжке. Лоренцо всадил шпагу ему в открытую пасть до рукояти, но инерция броска была чудовищной. Умирающий зверь всей тушей рухнул на Лоренцо. Огромная когтистая лапа успела метнуться — и впилась ему в грудь, разрывая камзол и кожу, и с размаху ударила по лицу. Когти прошли по щеке, содрав кожу до кости, и задели глаз. Лоренцо вскрикнул от нечеловеческой боли и отчаяния. От страшного удара его отбросило назад, голова ударилась о каменную стену. Тело обмякло и сползло вниз, заливаясь кровью из груди и лица, без сознания.
Алан, стрелявший без остановки, почувствовал, как башня под ним содрогнулась. Он увидел внизу — огромный, лохматый оборотень с белыми подпалинами на морде разбежался и ударился плечом в подгнившую опорную балку вышки. Дерево треснуло с оглушительным скрежетом. Башня закачалась, накренилась. Алан попытался спрыгнуть, но было поздно. Конструкция рухнула с жутким грохотом, увлекая его вниз, на окровавленную площадку, где ещё недавно звучала музыка и смех.
Внезапно стало почти тихо. Шум боя стих. Оставшиеся оборотни, медленно, угрожающе, стали сходиться в кольцо вокруг Адама. Он стоял один, мечи наготове, грудь вздымалась от усилий. На нём не было живого места — кровь текла по руке, разрез зиял на бедре, лицо было в ссадинах и пыли. Но он не сдавался. Глаза горели яростью и готовностью умереть стоя.
Один из зверей, хитрый и быстрый, припал к земле. Он смотрел на открытую спину Адама. Его мышцы напряглись для прыжка.
Энтони увидел. Время замедлилось до ползучей капли. Он видел каждый клочок шерсти на спине зверя, каждое движение его мускулов. Видел спину Адама, открытую для смертоносного удара.
— Не мешай! — зашипел Голос, полный ледяной угрозы. — Они всё сделают! Дай тварям покончить с ним!
Но тело Энтони взорвалось действием раньше мысли. Он рванул вперёд с предельной скоростью. Его меч блеснул дугой молнии. Удар был точен, сокрушителен, слит в одно движение с рывком. Голова оборотня отлетела от тела, описав в воздухе кровавую параболу, и с глухим стуком покатилась по камням. Тело рухнуло, дергаясь в агонии.
Вспышка воспоминаний ударила в сознание Энтони, как удар кинжала:
«Запах свежескошенного сена. Солнце на спине. Детский смех. «Папа, смотри!» Маленькая девочка бежит по полю. Жена улыбается с крыльца. Ржаные колосья шуршат на ветру. Скот мычит в загоне. Мешки с мукой в амбаре… Фермер. Просто человек. Эта тварь была человеком».
Адам резко обернулся на звук падающего тела. Он увидел стоящего сзади Энтони, его меч, капающий чёрной кровью, и отрубленную голову зверя у его ног. Их взгляды встретились — взгляд Адама был полон изумления, горечи и… внезапного, хрупкого понимания. Он коротко, едва заметно кивнул. Словно сказал: «Спасибо».
На миг воцарилась гнетущая тишина. Оставшиеся оборотни замерли. Их горящие жёлтые глаза были прикованы к Энтони. В них читалась не просто ярость, а глубокое, первобытное потрясение, смешанное с внезапным страхом.
Потом тишину разорвал единый, оглушительный рёв ярости и вызова. И вся стая, как по команде, бросилась на них.
Адам и Энтони инстинктивно встали спиной к спине. И началось нечто невероятное.
Это был не просто бой. Это была симфония клинков и ярости. Они двигались как единый механизм, доведённый до совершенства. Когда Адам парировал удар когтистой лапы левым мечом, Энтони тут же наносил молниеносный укол в открывшийся бок зверя. Когда Энтони уклонялся от прыжка, приседая и пропуская тварь над собой, Адам встречал её на взлёте двойным ударом сверху вниз. Они перекатывались через спины друг друга, меняя позиции, сбивая с толку врагов. Энтони, используя плечо Адама как опору, взлетал в воздух, обрушивая удар меча на спину зверя, пытавшегося зайти с фланга. Адам, пригнувшись под рубящим ударом Энтони, проносил свой клинок на уровне колен, подсекая ноги атакующему спереди. Их движения были зеркальными, дополняющими, предвосхищающими. Ни слова не было сказано. Ни взгляда брошено на согласование. Они просто знали. Знали, как будет двигаться другой. Знали, куда нанести удар. Знали, как прикрыть спину.
Их сражение было похоже на танец смерти, исполняемый двумя мастерами, чьи души внезапно слились в едином порыве уничтожения. Каждый удар Энтони находил продолжение в ударе Адама. Каждый блок одного открывал путь для атаки другого. Они кружились в центре кольца из клыков, когтей и ярости, оставляя за собой лишь падающих, искалеченных зверей. Чёрная кровь лилась рекой, смешиваясь с собственной, но они не останавливались. Они были последним бастионом, и в этом смертельном танце была странная, ужасающая красота. Красота абсолютного боевого единства перед лицом нечеловеческой тьмы.
Каждое падение очередного зверя било по сознанию Энтони не когтями, а воспоминаниями. Вспышки чужой жизни проносились перед его внутренним взором, как кинжальные удары по душе:
«Рыбак: запах соли, скрип уключин, сети, тяжёлые от улова. Радостный крик сына на берегу: «Папа, смотри, какую я ракушку нашёл!»».
«Пекарь: тепло печи, сладкий дух свежего хлеба. Липкое тесто на пальцах. Смех дочери, вымазанной в муке».
«Кузнец: гулкий стук молота по раскалённому железу. Удовольствие от точно выкованного клинка».
Каждая тварь под его мечом когда-то была человеком. С семьёй. Мечтами. Любовью. Эта мысль, как яд, разъедала его решимость, наливая свинцом руки.
И в этот миг сомнений, когда щит сознания ослаб, последний оборотень воспользовался промахом. Он рванул с земли в смертельном прыжке, не оставляя времени на блок. Энтони инстинктивно выставил клинок вперёд. Лезвие вонзилось в грудь зверя с глухим хлюпом, но чудовищная инерция, как удар тарана, сбила Энтони с ног. Он рухнул на спину, придавленный окровавленной тушей, которая тут же начала рассыпаться в зловонный пепел и прах.
Тишина. Больше атак не было. Только хриплое дыхание Энтони и звон в ушах.
Он оттолкнул тлеющие останки и поднял глаза.
Адам стоял посреди руин, озарённый ярким светом полной луны. Он был похож на изваяние древнего бога войны. Его могучая фигура — израненная, залитая кровью своей и чужой — казалась высеченной из камня. Одежда была практически разорвана в клочья. Но он стоял. Его усталые, запавшие глаза смотрели не вниз, на поле боя, а вверх, в звёздное небо, словно он искал там ответы или прощался. Его руки, покрытые ссадинами и засохшей кровью, всё ещё мёртвой хваткой сжимали рукояти мечей — не просто оружие, а символ непокорённой воли. Это была победа, вырванная ценой невообразимой крови.
— Аха-ха-ха! — Его смех разорвал тишину — неожиданно, громко, с надрывом, но искренне. Звук, полный горького торжества и свалившейся с плеч тяжести, покатился эхом по руинам, будто сами камни вторили его краткому ликованию. — Мы смогли, Энтони! Клянусь всеми предками, мы смогли! — Он смеялся, хотя кровь сочилась из новых ран на его боку, хотя лицо было изрезано, а дыхание свистело. Он смеялся, потому что был жив. Потому что они выстояли. Лидер, чья душа несла груз всех потерь, на миг сбросил его и позволил себе эту дикую, первобытную радость выжившего.
Энтони лежал у его ног, едва дыша. Каждое движение отзывалось жгучей болью в рёбрах, спине, руке. Он попытался подняться, опереться на локоть, но тело предательски дрогнуло. Его глаза, затуманенные болью и невероятной усталостью, встретились с опустившимся на него взглядом Адама. В этом взгляде не было прежней подозрительности. Было признание.
— Ты... ты действительно удивителен, друг мой, — голос Адама был хриплым, но тёплым. Он сделал шаг и протянул руку. Не просто жест помощи. Это была рука доверия. Рука, которая говорила: «Прости за стены, что строил между нами. Я был слеп. Ты — свой. Ты — брат».
Энтони увидел улыбку на измождённом, окровавленном лице командира. Улыбку человека, прошедшего ад, потерявшего почти всё, но нашедшего в себе силы не только сражаться, но и радоваться жизни в самые мрачные её мгновения. Улыбку несломленного духа.
Радость тёплой волной хлынула в Энтони, смешиваясь с болью.
Но это продлилось лишь миг.
Холод. Ледяной, пронизывающий до костей. Знакомый ужас, от которого кровь в жилах буквально застыла. Присутствие чего-то древнего, чудовищного, не принадлежащего этому миру.
Он увидел лишь мелькнувшую тень — огромную, стремительную — пронесшуюся за спиной Адама. Услышал короткий, влажный звук, похожий на то, как режут спелую тыкву. Что-то тёплое и липкое хлестнуло Энтони в лицо, залив глаза и рот. Он инстинктивно моргнул, смахнув рукой...
...и увидел фигуру Адама. Всё ещё стоящего. Всё ещё с протянутой к нему рукой. Но там, где должна была быть голова... фонтанировали потоки алой крови, хлеставшие из обрубка шеи. Страх, леденящий и абсолютный, сковал Энтони. Он не мог дышать, не мог мыслить. Лишь когда тело командира рухнуло на камни с глухим стуком, сознание настигло чудовищную реальность: Адама убили у него на глазах. В момент триумфа. В момент доверия.
Поднявшись на ноги, шатаясь от шока и боли, Энтони огляделся сквозь пелену крови и слёз. И увидел Его.
Холодный свет полной луны заливал руины, превращая их в сцену для кошмара. Тени от обвалившихся башен и покосившихся стен казались живыми, ненавистными. Воздух, ещё недавно наполненный осторожным шёпотом ветра, взорвался.
Они вырвались из тьмы — не тени, а серо-бурые комки мускулов и ярости с горящими жёлтыми глазами. Оборотни. Их прыжки с обвалившихся стен и из тёмных провалов были молниеносны, а их вой — какофонией предсмертных криков и звериной ярости, наполнявшей древние камни.
Освальд встретил первого, как скала встречает волну. Его щит — массивная дубовая плита, окованная сталью — грохнул, как удар грома, приняв на себя лобовой удар. Зверь отшатнулся, оглушённый. Лоренцо, как тень Освальда, метнулся вперёд. Его шпага блеснула в лунном свете — тонкий, смертоносный луч — и вонзилась точно в горло твари. Рык сменился булькающим хрипом. Не вынимая клинка, Лоренцо отпрыгнул в сторону, а булава Освальда взметнулась и обрушилась вниз с отвратительным хрустом, превращая череп зверя в кровавую кашу.
— Силён! — рявкнул Освальд, но его голос потонул в рёве боя.
Джонатан развернул свой двуручник. Каждый его взмах был смертоносной дугой, рассекавшей воздух со свистом. Меч обрушился на переднюю лапу одного зверя — кость хрустнула, конечность повисла на клочьях шкуры. Следующий удар — глубокий разрез по боку другого, и чёрная кровь хлынула на камни. Но тяжесть клинка делала его уязвимым после каждого удара — инерция требовала мгновения на восстановление.
Седрик — его щит и меч были продолжением рук — прикрывал спину Джонатана. Его движения были быстрыми, точными, как удары кинжала. Меч бил в морду, отбивая клыки, вцепившиеся в щит, в глаз, в подчелюстную артерию.
— Джонатан, слева! — его голос, хриплый от напряжения, но не теряющий спокойствия, был якорем для товарища.
Сверху, с шаткой платформы башни, пела тетива Алана. Каждый его выстрел был выверен до миллиметра. Стрела с глухим стуком вонзалась в глазницу зверя, пытавшегося зайти с фланга к Освальду. Следующая — в колено другому, рвавшемуся к Джонатану. Он был невидимым ангелом смерти; его лицо было сосредоточенной маской — промах был смерти подобен не только ему.
Адам метался на периферии, как разъярённый демон. Два клинка в его руках слились в сплошной, сверкающий смерч. Он рубил лапы, отсекал головы, парировал когтистые удары с нечеловеческой скоростью. Его крики были короткими, рублеными, несущими приказы сквозь грохот боя:
— Джонатан, правее! Там двое! Лоренцо, не зарывайся! Отход!
Его глаза сканировали поле боя, мозг работал как машина, предвидя угрозы.
Энтони стоял чуть в стороне от основного котла, меч в руке, но не поднятый для атаки. Его лицо было каменным. Оборотни… пробегали мимо него. Один чуть не задел плечом, другой метнул взгляд, но не атаковал. Они не видели в нём угрозы? Или… чувствовали — что-то иное?
— Даже не думай, — прозвучал ледяной шёпот внутреннего голоса. — Это не твоя война.
Алан с башни увидел движение. Один из серых кошмаров, с разорванным ухом, рванул не в общий котёл, а в сторону — к груде обломков, где, прижавшись в тени, стояла Кирия. Её глаза были полны ужаса, кинжал дрожал в руке. Алан вскинул лук. Стрела просвистела и вонзилась зверю в шею. Тот лишь дёрнул головой, рыча. Вторая стрела — в лапу, заставив споткнуться. Третья — глубоко в рёбра. Но зверь, истекая чёрной кровью, не остановился. Его жёлтые глаза загорелись хищной радостью при виде лёгкой добычи. Он приготовился к прыжку, мощные задние лапы сгруппировались.
Седрик увидел это. Он был ближе всех. В глазах Освальда мелькнул немой ужас, но он был скован тварью, вцепившейся в его щит. Джонатан не мог развернуть меч так быстро. Адам что-то кричал, но звук терялся в грохоте.
Без единого слова, без героического клича Седрик бросился вперёд. Он рванулся к Кирии, встал между ней и зверем, отталкивая её за спину, в более глубокую тень за каменную глыбу. Кирия вскрикнула и рухнула без сознания, ударившись головой о камень.
Оборотень, уже в прыжке, рухнул на Седрика сверху всем своим весом. Когтистые лапы впились ему в спину, рвя кожу и мышцы как бумагу. От страшного удара Седрика пригнуло, он с хрипом вдохнул, но удержался на коленях. Пасть зверя, пахнущая гнилью и кровью, вонзилась Седрику в бок, ниже рёбер, с хрустом ломая кости и вырывая куски плоти. Раздался ужасный, мокрый звук рвущегося мяса. Фонтан алой крови брызнул на древние камни, смешиваясь с чёрной кровью твари.
Освальд, сокрушив наконец череп своему противнику, обернулся на знакомый стон. Он увидел Седрика, пригвождённого к земле окровавленным кошмаром, из бока которого торчала звериная голова, всё ещё рвущая плоть. Освальд издал рёв, похожий на предсмертный вой раненого медведя — полный боли, ярости и бессилия. Его булава, тяжёлая как судьба, взлетела и обрушилась на хребет зверя с такой силой, что тот буквально сложился пополам с кошмарным хрустом. Но было поздно. Седрик лежал неподвижно, его глаза, ещё мгновение назад полные решимости, смотрели в бесконечность. Лицо было бледным, рот приоткрыт в немом крике. Из страшной раны на боку вываливались внутренности. Но рука ещё судорожно сжимала рукоять меча.
Увидев гибель друга, Джонатан на миг потерял концентрацию. Он не заметил, как один из оборотней взобрался на уступ разрушенной колонны и прыгнул сверху. Клыки вонзились Джонатану в плечо, пронзая кости. Зверь рывком отдёрнул голову, перекинув его через низкую стену во тьму за пределы руин.
Освальд, увидев это, заревел снова и рванул к месту падения Джонатана. Но из тени выскочил ещё один оборотень. Он врезался в Освальда сбоку, как таран, сбив с ног. Они покатились по земле, зверь сверху, пытаясь вцепиться в горло. Освальд отбивался булавой и щитом, но их сцепленные тела сорвались с края небольшого обрыва и исчезли в темноте с грохотом.
Лоренцо фехтовал со смертью; его изящество превратилось в отчаянную, смертоносную эффективность. Его шпага — жалящая змея — находила щели: в шею, под мышку, в глаз. Он отступал к высокой стене, умело используя её как защиту спины. Один из зверей, уже раненный стрелой Алана, бросился на него в отчаянном прыжке. Лоренцо всадил шпагу ему в открытую пасть до рукояти, но инерция броска была чудовищной. Умирающий зверь всей тушей рухнул на Лоренцо. Огромная когтистая лапа успела метнуться — и впилась ему в грудь, разрывая камзол и кожу, и с размаху ударила по лицу. Когти прошли по щеке, содрав кожу до кости, и задели глаз. Лоренцо вскрикнул от нечеловеческой боли и отчаяния. От страшного удара его отбросило назад, голова ударилась о каменную стену. Тело обмякло и сползло вниз, заливаясь кровью из груди и лица, без сознания.
Алан, стрелявший без остановки, почувствовал, как башня под ним содрогнулась. Он увидел внизу — огромный, лохматый оборотень с белыми подпалинами на морде разбежался и ударился плечом в подгнившую опорную балку вышки. Дерево треснуло с оглушительным скрежетом. Башня закачалась, накренилась. Алан попытался спрыгнуть, но было поздно. Конструкция рухнула с жутким грохотом, увлекая его вниз, на окровавленную площадку, где ещё недавно звучала музыка и смех.
Внезапно стало почти тихо. Шум боя стих. Оставшиеся оборотни, медленно, угрожающе, стали сходиться в кольцо вокруг Адама. Он стоял один, мечи наготове, грудь вздымалась от усилий. На нём не было живого места — кровь текла по руке, разрез зиял на бедре, лицо было в ссадинах и пыли. Но он не сдавался. Глаза горели яростью и готовностью умереть стоя.
Один из зверей, хитрый и быстрый, припал к земле. Он смотрел на открытую спину Адама. Его мышцы напряглись для прыжка.
Энтони увидел. Время замедлилось до ползучей капли. Он видел каждый клочок шерсти на спине зверя, каждое движение его мускулов. Видел спину Адама, открытую для смертоносного удара.
— Не мешай! — зашипел Голос, полный ледяной угрозы. — Они всё сделают! Дай тварям покончить с ним!
Но тело Энтони взорвалось действием раньше мысли. Он рванул вперёд с предельной скоростью. Его меч блеснул дугой молнии. Удар был точен, сокрушителен, слит в одно движение с рывком. Голова оборотня отлетела от тела, описав в воздухе кровавую параболу, и с глухим стуком покатилась по камням. Тело рухнуло, дергаясь в агонии.
Вспышка воспоминаний ударила в сознание Энтони, как удар кинжала:
«Запах свежескошенного сена. Солнце на спине. Детский смех. «Папа, смотри!» Маленькая девочка бежит по полю. Жена улыбается с крыльца. Ржаные колосья шуршат на ветру. Скот мычит в загоне. Мешки с мукой в амбаре… Фермер. Просто человек. Эта тварь была человеком».
Адам резко обернулся на звук падающего тела. Он увидел стоящего сзади Энтони, его меч, капающий чёрной кровью, и отрубленную голову зверя у его ног. Их взгляды встретились — взгляд Адама был полон изумления, горечи и… внезапного, хрупкого понимания. Он коротко, едва заметно кивнул. Словно сказал: «Спасибо».
На миг воцарилась гнетущая тишина. Оставшиеся оборотни замерли. Их горящие жёлтые глаза были прикованы к Энтони. В них читалась не просто ярость, а глубокое, первобытное потрясение, смешанное с внезапным страхом.
Потом тишину разорвал единый, оглушительный рёв ярости и вызова. И вся стая, как по команде, бросилась на них.
Адам и Энтони инстинктивно встали спиной к спине. И началось нечто невероятное.
Это был не просто бой. Это была симфония клинков и ярости. Они двигались как единый механизм, доведённый до совершенства. Когда Адам парировал удар когтистой лапы левым мечом, Энтони тут же наносил молниеносный укол в открывшийся бок зверя. Когда Энтони уклонялся от прыжка, приседая и пропуская тварь над собой, Адам встречал её на взлёте двойным ударом сверху вниз. Они перекатывались через спины друг друга, меняя позиции, сбивая с толку врагов. Энтони, используя плечо Адама как опору, взлетал в воздух, обрушивая удар меча на спину зверя, пытавшегося зайти с фланга. Адам, пригнувшись под рубящим ударом Энтони, проносил свой клинок на уровне колен, подсекая ноги атакующему спереди. Их движения были зеркальными, дополняющими, предвосхищающими. Ни слова не было сказано. Ни взгляда брошено на согласование. Они просто знали. Знали, как будет двигаться другой. Знали, куда нанести удар. Знали, как прикрыть спину.
Их сражение было похоже на танец смерти, исполняемый двумя мастерами, чьи души внезапно слились в едином порыве уничтожения. Каждый удар Энтони находил продолжение в ударе Адама. Каждый блок одного открывал путь для атаки другого. Они кружились в центре кольца из клыков, когтей и ярости, оставляя за собой лишь падающих, искалеченных зверей. Чёрная кровь лилась рекой, смешиваясь с собственной, но они не останавливались. Они были последним бастионом, и в этом смертельном танце была странная, ужасающая красота. Красота абсолютного боевого единства перед лицом нечеловеческой тьмы.
Каждое падение очередного зверя било по сознанию Энтони не когтями, а воспоминаниями. Вспышки чужой жизни проносились перед его внутренним взором, как кинжальные удары по душе:
«Рыбак: запах соли, скрип уключин, сети, тяжёлые от улова. Радостный крик сына на берегу: «Папа, смотри, какую я ракушку нашёл!»».
«Пекарь: тепло печи, сладкий дух свежего хлеба. Липкое тесто на пальцах. Смех дочери, вымазанной в муке».
«Кузнец: гулкий стук молота по раскалённому железу. Удовольствие от точно выкованного клинка».
Каждая тварь под его мечом когда-то была человеком. С семьёй. Мечтами. Любовью. Эта мысль, как яд, разъедала его решимость, наливая свинцом руки.
И в этот миг сомнений, когда щит сознания ослаб, последний оборотень воспользовался промахом. Он рванул с земли в смертельном прыжке, не оставляя времени на блок. Энтони инстинктивно выставил клинок вперёд. Лезвие вонзилось в грудь зверя с глухим хлюпом, но чудовищная инерция, как удар тарана, сбила Энтони с ног. Он рухнул на спину, придавленный окровавленной тушей, которая тут же начала рассыпаться в зловонный пепел и прах.
Тишина. Больше атак не было. Только хриплое дыхание Энтони и звон в ушах.
Он оттолкнул тлеющие останки и поднял глаза.
Адам стоял посреди руин, озарённый ярким светом полной луны. Он был похож на изваяние древнего бога войны. Его могучая фигура — израненная, залитая кровью своей и чужой — казалась высеченной из камня. Одежда была практически разорвана в клочья. Но он стоял. Его усталые, запавшие глаза смотрели не вниз, на поле боя, а вверх, в звёздное небо, словно он искал там ответы или прощался. Его руки, покрытые ссадинами и засохшей кровью, всё ещё мёртвой хваткой сжимали рукояти мечей — не просто оружие, а символ непокорённой воли. Это была победа, вырванная ценой невообразимой крови.
— Аха-ха-ха! — Его смех разорвал тишину — неожиданно, громко, с надрывом, но искренне. Звук, полный горького торжества и свалившейся с плеч тяжести, покатился эхом по руинам, будто сами камни вторили его краткому ликованию. — Мы смогли, Энтони! Клянусь всеми предками, мы смогли! — Он смеялся, хотя кровь сочилась из новых ран на его боку, хотя лицо было изрезано, а дыхание свистело. Он смеялся, потому что был жив. Потому что они выстояли. Лидер, чья душа несла груз всех потерь, на миг сбросил его и позволил себе эту дикую, первобытную радость выжившего.
Энтони лежал у его ног, едва дыша. Каждое движение отзывалось жгучей болью в рёбрах, спине, руке. Он попытался подняться, опереться на локоть, но тело предательски дрогнуло. Его глаза, затуманенные болью и невероятной усталостью, встретились с опустившимся на него взглядом Адама. В этом взгляде не было прежней подозрительности. Было признание.
— Ты... ты действительно удивителен, друг мой, — голос Адама был хриплым, но тёплым. Он сделал шаг и протянул руку. Не просто жест помощи. Это была рука доверия. Рука, которая говорила: «Прости за стены, что строил между нами. Я был слеп. Ты — свой. Ты — брат».
Энтони увидел улыбку на измождённом, окровавленном лице командира. Улыбку человека, прошедшего ад, потерявшего почти всё, но нашедшего в себе силы не только сражаться, но и радоваться жизни в самые мрачные её мгновения. Улыбку несломленного духа.
Радость тёплой волной хлынула в Энтони, смешиваясь с болью.
Но это продлилось лишь миг.
Глава 31. Не один из вас
Холод. Ледяной, пронизывающий до костей. Знакомый ужас, от которого кровь в жилах буквально застыла. Присутствие чего-то древнего, чудовищного, не принадлежащего этому миру.
Он увидел лишь мелькнувшую тень — огромную, стремительную — пронесшуюся за спиной Адама. Услышал короткий, влажный звук, похожий на то, как режут спелую тыкву. Что-то тёплое и липкое хлестнуло Энтони в лицо, залив глаза и рот. Он инстинктивно моргнул, смахнув рукой...
...и увидел фигуру Адама. Всё ещё стоящего. Всё ещё с протянутой к нему рукой. Но там, где должна была быть голова... фонтанировали потоки алой крови, хлеставшие из обрубка шеи. Страх, леденящий и абсолютный, сковал Энтони. Он не мог дышать, не мог мыслить. Лишь когда тело командира рухнуло на камни с глухим стуком, сознание настигло чудовищную реальность: Адама убили у него на глазах. В момент триумфа. В момент доверия.
Поднявшись на ноги, шатаясь от шока и боли, Энтони огляделся сквозь пелену крови и слёз. И увидел Его.
