Во многом благодаря ее терпеливому, въедливому старанию поместье Абрамцевых еще не разграбили и по камушку не вынесли. А ведь ему двести пятьдесят лет, в нем два героя войны с Наполеоном родились, братья Андрей и Роман.
Хоть и скудно, но деньги на содержание имения потихоньку капали. Хватало, чтобы охранять и поддерживать какую-никакую чистоту.
— Ну знаешь, — Авдотья вдруг наклонилась и жестом фокусника достала из печи пирог с ежевикой. — Тоже мне проблема. Ну не возьмут тебя в органы по профилю, так-то во благо только... учитывая... все это. Ты все равно специалист. Что, все начальники сплошь идиоты? Не все. Найдешь еще себя, вот увидишь. Но огнем-дымком я тебя все равно почищу. Полынь в этом году чудо просто. Домовой в амбар сбегает, когда в доме жгу, а ведь он у нас ко всему привычный.
— И ыжбала дашь? — обрадовалась я. — Они целы еще?
— Конечно, — тетка с изощренным коварством выставила пирог под самый мой нос. — Куда они денутся? Музей просил, но я не отдала – копии для них заказала. Это ведь мое наследство, самое ценное, что у меня есть.
Крошечные ритуальные монгольские фигурки перешли к Авдотье от наших лыбинских предков. Тщательно вырезанные, гладенькие и теплые лошадки, шатры, собаки, кошки, деревья… люди с широкими плоскими лицами и загадочные существа Света и Тьмы – в детстве мы с Ниной играли в них часами.
Семейная легенда гласила, что мы дальние родственники Левецких, мол, кто-то из вдольских князей когда-то гулял себе гулял по приречным лесам...
Тетка утверждала, что ничего совсем уж греховного предки наши не совершали: измен в роду не было, все по любви… ну или просто по взаимному согласию – ведуньи часто сами выбирали нужную кровь для своих детей и попробуй не согласись.
Ыжбала, когда-то принадлежали моей прабабке Любаве, а ей достались от няни Левецких, настоящей монгольской принцессы. Та была ведуньей большой силы. Догве подчинялись ветра, сны и Мороки. Если она и впрямь передала частичку своей силы в наш род вместе с ритуальными игрушками, со сновидениями я дружу благодаря ей. Никому другому из Лыбиных этот дар ни разу не доставался, только мне.
— Кофейку дерябнем? С пирогом, — вкрадчиво предложила Авдотья.
— Тебе же нельзя.
— Я ведунья или где? Сама себя не полечу? Да и кофе с пониженным кофеином, заказывала в Помежграде.
Первый кусок пирога растаял во рту. Вот так взял и просто растаял. Потребовалось еще два куска, чтобы организм осознал: ему только что отсыпали дофамина по самое не хочу.
— Вот потому с каждым годом платья мои все ширше и ширше, — пошутила тетка, ласково глядя на блюдце с пирогом. — Последний кусочек, честное слово.
— Неправда, — икнула я. — Неправда, что ширше. Ты не изменилась, ни капельки. Как была поджарая, так и осталась. Только седины немножко, но тебе идет серебро.
Авдотья хмыкнула, тряхнув головой, от чего подвески и амулеты на ее шее зазвенели.
— Ой ладно, обманываешь тетушку... Слушай, Ариш, как тебе показался Нинкин Никитос?
От неожиданной смены темы я совсем растерялась, не зная, что сказать. Лучше бы мы и дальше о моей работе говорили. Семья семьей, но про Никитоса... это уже другой уровень, там и по шее прилететь может за вмешательство в личные дела, а рука у Нины тяжелая.
— А что Никитос? — забормотала я, отводя взгляд. — Никитос красивый... маскулинный такой... Сильный... и неглупый... Байкер, опять же. Нинку добивался... полтора года почти?
Схватилась за кружку, как за спасательный круг. Напиток оказался неплохим, с умеренными горчинкой и кислинкой. И ничего, что без кофеина, хотя до этого разные декафы, которыми я заменяла вредный с точки зрения чистоты восприятия натуральный кофе, и дорогие, и подешевле, ничего общего с нормальной арабикой не имели.
Кофеин сильно вредит Дару, и мне редко доводилось почувствовать, чтобы сердце вот так вот... застучало... забилось... как у обычного живого человека.
Вспомнился вечер, когда меня поили чудным кофе в маленькой кофейне недалеко от Следственки. Тоже вкусно было... поначалу, а закончилось все кисло и горько.
— Вот именно: добивался, — кивнула Авдотья, — не девушка, а ценный приз будто бы.
— Но добился же, — поспешила высказаться я. — С Ниной всегда сложно, и в школе так было, и в универе. Парни ее никогда не понимали, считали, она корыстная... цену себе набивает.
— Красивая потому что... и умная, и цену себе действительно знает, просто размениваться не хочет, — тихо произнесла тетка, явно задумавшись о чем-то своем.
Парням, которые бегали за Ниной со средних классов до самого вузовского выпускного, было невдомек, почему первая красавица школы и универа динамит даже элиту. Вся эта аристократическая тусовка (а в вузе нашем родовитых училось как собак нерезаных), которой в жизни никто никогда не отказывал, впадала сначала в ступор, а потом в «праведный» гнев.
Мы с Нинкой за учебу три раза съемные квартиры меняли, и все из-за ее настойчивых ухажеров.
Из общаги тоже чуть уйти не пришлось на пятом, выпускном курсе. Но больше всех проблем доставил Игорь Демидов… да, из тех самых. Говорили, что у вдольского рода Демидовых столько огня и крови на руках, что они давно уже не с Вдольем, самым темным Поперечьем, чуть ли не в немертвь переродились.
Не знаю, как насчет немертви, некроманты из них получались отменные, знатные, простите за каламбур.
В общем, терпеливый до оскомины Игорек со временем отстал, плюнул и сказал, что Нинка... глупость, в общем, сказанул, из мелкой, склочной мести. Нинка только рукой махнула: что, мол, взять с болезного. Зато кавалеры чуток поотстали, и доучились мы относительно спокойно, живя в общаге. Больше не приходилось подрабатывать, чтобы снимать жилье, да и некогда было. И близко.
Я даже обрадовалась, когда узнала, что двоюродная сестра встречается с «первым парнем на деревне». Уж она-то точно заслуживала самого лучшего, пусть и предпочла Андреевку вместо должности культуролога в Питере. Не все же с книгами сидеть и нервы портить, пытаясь одолеть непобедимые русские проблемы: косность, коррупцию и недостаточное финансирование культурных объектов.
Лишенная части лыбинского Дара, я могла лишь гадать, что Никита Журов на самом деле испытывает к Нине. И что она к нему. Сестра внешне выглядела довольной и ухаживания Журова принимала. В деревне поговаривали о свадьбе... и вдруг беседа эта. Оказалось, тетку ситуация тоже... напрягала.
— Мужчины, когда влюблены, по крайней мере, пока чувства свежие еще, — очнулась от раздумий Авдотья, — кроме любимой никого другого не видят и не слышат. Журов, во-первых, привык получать желаемое из азарта, а во-вторых, любит женское внимание. Нравится ему красоваться. И пока он просто милостиво принимает восхищение девчонок. Вопрос, долго устоит ли.
Недолго, подумала я, но вслух ничего не сказала. Без Дара я слепа и глуха. Когда он вернется, мне неизвестно. Думаю, когда Тьма полностью уйдет и тонкое тело восстановится.
День прошел как-то быстро и бездарно. Пользы теткиному хозяйству я принесла немного, разве что полы в мансарде, где мы с Нинкой спали, протерла.
Я отвыкла от деревенской жизни, а жизнь деревенская отвыкла от меня. Корова Леся вроде признала, но близко к себе не подпускала. Пес Тимон приветливо махал хвостом, но стоило протянуть руку – чуя Тьму, предупредительный рычал. Забияка петух Василий и тот подходить побаивался.
И только кошка Черепашка, названная так за расцветку, ластилась и норовила устроиться то на коленках, то на животе.
Кошки... они же кошки, у них сила противусолонь закручена, им Тьма, как нам – конфеты, им главное потом лапами по земле походить, сбросить, что не усвоилось, иначе болеть будут.
Я вот тоже весь вечер бродила по двору и саду и сбрасывала... сбрасывала. Когда стемнело, мы с теткой ушли за дом, к ее личной обрядовой полянке. Там все было вымощено речным камнем, выменянным у нашего водяного.
Авдотья разожгла малый костерок, кинула туда травки и запела-забормотала обращение к ветру. Тот зов принял, направил дым на меня. Этот дымок глаз не ел, но внутри будто все обжег. Стало легче, и дышать, и… вообще.
— Переступи, — строго велела тетка и бросила в огонь горсть семян.
Укропа горсть, но не того, что на огороде, а особого, того, что гонит прочь мелких духов-паразитов.
Я послушно переступила через дымящееся пламя, туда и обратно... и еще несколько раз.
— Хватит пока, — устало кивнула тетя. — Покажи, какие ыжбала тебе выпали.
Выпали шатер, забор... солнце и луна... и еще одна фигурка, которую мы называли «тень», странная, корявая, без лица.
— Так себе расклад, — поморщилась Авдотья. — Но не самый худший.
Я и сама знала, что выпавшие из мешочка фигурки не предвещали ничего хорошего, но и не предрекали откровенного плохого.
— Днем и ночью тень рядом, и в доме от нее не спастись, и не огородиться ничем. А уж кто та тень, только ты, Ариадна, ведаешь. В голове она твоей.
Нинка пришла под утро. Тише мыши прокралась в мансарду и юркнула в кровать. И вроде бы я не почувствовала ничего и расстроилась, что Авдотья зазря потратила столько сил... Но потом поняла: эмпатическое чутье мое никуда не делось, приглушилась – это да. Просто у Нинки эмоций не было почти никаких... Ровненько все, без радости, без злости... без любви.
Автомобиль взяли отца Димы Лопушкина, Федора Константиновича, с его «высочайшего» на то дозволения. Что бы там ни говорили о российском автопроме, внедорожник Илье понравился. Он решил, что и себе такой прикупит. Со временем. С процентов от собственного фонда. В конце концов, отец начал посылать его на задания, и еще неизвестно, что дальше будет.
С одной стороны, по местам детства Илья не очень-то и соскучился. Считал, что и так отрабатывает богами данные вдольские обязанности, пусть не в деревне, но в городе. А какая разница? С другой, предположение отца заставило собраться с мыслями, выбросить глупости из головы и посмотреть на поездку под другим углом.
В сумке лежала папка, набитая документами. Перебросить их в цифровую форму у Ильи не хватило времени, он так и поехал с кипой распечаток. К тому же живая бумага несла магический след. Там где-то даже настоящая страница из блокнота Ижина завалялась, с непонятными закорючками, которые следствие так и не разгадало. Кто знает, вдруг что-то подскажет. Но тут, пожалуй, дело скорее для некроманта, а не для стихийника.
Также где-то там, среди бумаг, лежали отчеты ведуньи, работавшей с Ижиным. Огненский-младший не очень-то на них рассчитывал, но заглянул. К Ижину почему-то приставили молоденькую сотрудницу архива, эмпатку, сновидицу... ну на что еще там эти юные даровитые профайлерши-пифии горазды. А в папке, видимо, находились ее свыше полученные догадки, что-то там во снах подсмотренное и изложенное вперемешку с беспорядочными видениями. Было бы что толковое, девицу не уволили бы. Хотя отец сказал, что папку он чудом выбил, ее должны были уничтожить по требованию Ижина.
И следователи это терпели?! Терпели. Потому что из намеков маньяка было ясно: кто-то из его оставшихся на свободе сообщников пока держит в заточении похищенных перед самым арестом… живых. И стоит Ижину дать сигнал, девушки погибнут.
Кто-то ему верил. Но информация как-то просачивалась в массы, и в городах вспыхивали стихийные митинги. Люди требовали выдать злодея на народный суд, и только родственники пропавших в последнее время девушек тихо стояли рядом с плакатами «Пропала…».
Приятелей детства собрать оказалось нелегко, у каждого нашлись свои дела, Костик вон вообще на Бали собирался с очередной «телкой». Но отец позвонил Лопушкину-старшему, а также папаше Димы Левецкого. Все как-то быстро собрались, договорились и выехали.
Парни помладше, Колька и Костик, галдели на заднем сиденье, обсуждая ролики в интернете, и это немало раздражало.
Илью вообще из всей компании не раздражал только Димка Левецкий. Тот спокойно сидел на переднем сиденье, молчал, уткнувшись в экран планшета, и задумчиво крутил в пальцах стилус. Он, в отличие от Кости и Коли, воспринявших поездку как наказание, знал, с какой целью едет в Приречье, и изучал какие-то свои источники по делу Ижина. Какие – не рассказал. Бросил, что все выложит, когда до чего-нибудь додумается.
Иногда он, правда, по просьбе Ильи помогал с навигатором. У Лопушкина в отцовском джипе вся техника была такой же крутой и навороченной, как сам автомобиль, в том числе и навигатор. Но с определенного момента, а точнее, после Родовейска, спутниковый «Сусанин» начал безбожно врать. Упершись в забор подстанции или оказавшись в тупике у какой-нибудь утиной фермы, Илья вздыхал и обращал свой взор на Левецкого. Тот с ангельским терпением извлекал из бардачка бумажную карту и принимался водить по ней аккуратным пальцем.
И ведь раньше Димка Илью тоже раздражал, аккуратностью вот этой своей, педантичностью, въедливостью даже... В детстве матери неоднократно пытались их сдружить.
Наладить нормальные отношения получилось только в школе и то, то когда Огненский-младший всерьез взялся за учебу. Осознал, так сказать, всю бесперспективность жизни без образования. Свыше пришло, что с такими знаниями в универ, скорее всего, не возьмут, то есть возьмут, конечно, но ненадолго и учиться будет тяжело... если вообще возможно. И если он хочет пойти по стопам отца, то нужно соответствовать.
Вот тогда и оказалось, что из всего класса дружить стоило лишь с Левецким. Димка никогда не отказывался объяснить непонятное, и какое-то время они даже ходили к одному репетитору. Поступили тоже вместе. Попали в одну группу. После выпускного как-то разошлись: Димка видел себя только в науке, а Илье все это теоретическая магическая дребедень казалась непрактичной и скучной. К тому же приехал дядя Марек. Впереди замаячила перспектива устроиться на работу к Возгонцеву, в его контору, под скромной вывеской которой таилась масса интересного.
Вот и сейчас граф Марек Возгонцев, по сути, взял дело Ижина под свой контроль по особому поручению свыше.
Дорога резко забрала влево… к паромной переправе.
«Естественная преграда, река «Помеж», станция «Причалы», — проникновенно сообщил навигатор.
— До девяти работает, — уточнил Димка. — Еще успеем.
— Почти девять. Переправляемся? — Илья обернулся к брату и Косте.
— Может, в гостиницу вернемся? — поежился Лопушкин. — Я слышал, оно тут и начинается… поперечное царство. Ночь уже.
— В детстве ты был похрабрее, — сыронизировал Огненский.
— В детстве я был балбесом. Потом поумнел. Когда в лесу заблудился. Не люблю я этого… водяных всяких, кикимор…
— Зачем тогда поехал? — Димка поднял бровь. Вот так, по-княжески поднял, только не хватало выпавшего из глаза монокля.
— Как будто у меня выбор был, — огрызнулся Костян. — Ладно уж. Только я из машины не вылезу.
С заездом на паром проблем не возникло. Вместе с джипом на него загрузилось несколько парней на байках. Байкеры зыркнули в сторону чужаков, но лезть не стали.
Еще в последнюю минуту успела добежать до причала колоритная группа из двух парней и трех девчонок, характерного, слегка очумелого вида в косынках с кленовым листом. Эти, кажется, были нездешними, но малость прижившимися. Сразу же начали доставать из рюкзаков снеки и газировку.
Хоть и скудно, но деньги на содержание имения потихоньку капали. Хватало, чтобы охранять и поддерживать какую-никакую чистоту.
— Ну знаешь, — Авдотья вдруг наклонилась и жестом фокусника достала из печи пирог с ежевикой. — Тоже мне проблема. Ну не возьмут тебя в органы по профилю, так-то во благо только... учитывая... все это. Ты все равно специалист. Что, все начальники сплошь идиоты? Не все. Найдешь еще себя, вот увидишь. Но огнем-дымком я тебя все равно почищу. Полынь в этом году чудо просто. Домовой в амбар сбегает, когда в доме жгу, а ведь он у нас ко всему привычный.
— И ыжбала дашь? — обрадовалась я. — Они целы еще?
— Конечно, — тетка с изощренным коварством выставила пирог под самый мой нос. — Куда они денутся? Музей просил, но я не отдала – копии для них заказала. Это ведь мое наследство, самое ценное, что у меня есть.
Крошечные ритуальные монгольские фигурки перешли к Авдотье от наших лыбинских предков. Тщательно вырезанные, гладенькие и теплые лошадки, шатры, собаки, кошки, деревья… люди с широкими плоскими лицами и загадочные существа Света и Тьмы – в детстве мы с Ниной играли в них часами.
Семейная легенда гласила, что мы дальние родственники Левецких, мол, кто-то из вдольских князей когда-то гулял себе гулял по приречным лесам...
Тетка утверждала, что ничего совсем уж греховного предки наши не совершали: измен в роду не было, все по любви… ну или просто по взаимному согласию – ведуньи часто сами выбирали нужную кровь для своих детей и попробуй не согласись.
Ыжбала, когда-то принадлежали моей прабабке Любаве, а ей достались от няни Левецких, настоящей монгольской принцессы. Та была ведуньей большой силы. Догве подчинялись ветра, сны и Мороки. Если она и впрямь передала частичку своей силы в наш род вместе с ритуальными игрушками, со сновидениями я дружу благодаря ей. Никому другому из Лыбиных этот дар ни разу не доставался, только мне.
— Кофейку дерябнем? С пирогом, — вкрадчиво предложила Авдотья.
— Тебе же нельзя.
— Я ведунья или где? Сама себя не полечу? Да и кофе с пониженным кофеином, заказывала в Помежграде.
Первый кусок пирога растаял во рту. Вот так взял и просто растаял. Потребовалось еще два куска, чтобы организм осознал: ему только что отсыпали дофамина по самое не хочу.
— Вот потому с каждым годом платья мои все ширше и ширше, — пошутила тетка, ласково глядя на блюдце с пирогом. — Последний кусочек, честное слово.
— Неправда, — икнула я. — Неправда, что ширше. Ты не изменилась, ни капельки. Как была поджарая, так и осталась. Только седины немножко, но тебе идет серебро.
Авдотья хмыкнула, тряхнув головой, от чего подвески и амулеты на ее шее зазвенели.
— Ой ладно, обманываешь тетушку... Слушай, Ариш, как тебе показался Нинкин Никитос?
От неожиданной смены темы я совсем растерялась, не зная, что сказать. Лучше бы мы и дальше о моей работе говорили. Семья семьей, но про Никитоса... это уже другой уровень, там и по шее прилететь может за вмешательство в личные дела, а рука у Нины тяжелая.
— А что Никитос? — забормотала я, отводя взгляд. — Никитос красивый... маскулинный такой... Сильный... и неглупый... Байкер, опять же. Нинку добивался... полтора года почти?
Схватилась за кружку, как за спасательный круг. Напиток оказался неплохим, с умеренными горчинкой и кислинкой. И ничего, что без кофеина, хотя до этого разные декафы, которыми я заменяла вредный с точки зрения чистоты восприятия натуральный кофе, и дорогие, и подешевле, ничего общего с нормальной арабикой не имели.
Кофеин сильно вредит Дару, и мне редко доводилось почувствовать, чтобы сердце вот так вот... застучало... забилось... как у обычного живого человека.
Вспомнился вечер, когда меня поили чудным кофе в маленькой кофейне недалеко от Следственки. Тоже вкусно было... поначалу, а закончилось все кисло и горько.
— Вот именно: добивался, — кивнула Авдотья, — не девушка, а ценный приз будто бы.
— Но добился же, — поспешила высказаться я. — С Ниной всегда сложно, и в школе так было, и в универе. Парни ее никогда не понимали, считали, она корыстная... цену себе набивает.
— Красивая потому что... и умная, и цену себе действительно знает, просто размениваться не хочет, — тихо произнесла тетка, явно задумавшись о чем-то своем.
Парням, которые бегали за Ниной со средних классов до самого вузовского выпускного, было невдомек, почему первая красавица школы и универа динамит даже элиту. Вся эта аристократическая тусовка (а в вузе нашем родовитых училось как собак нерезаных), которой в жизни никто никогда не отказывал, впадала сначала в ступор, а потом в «праведный» гнев.
Мы с Нинкой за учебу три раза съемные квартиры меняли, и все из-за ее настойчивых ухажеров.
Из общаги тоже чуть уйти не пришлось на пятом, выпускном курсе. Но больше всех проблем доставил Игорь Демидов… да, из тех самых. Говорили, что у вдольского рода Демидовых столько огня и крови на руках, что они давно уже не с Вдольем, самым темным Поперечьем, чуть ли не в немертвь переродились.
Не знаю, как насчет немертви, некроманты из них получались отменные, знатные, простите за каламбур.
В общем, терпеливый до оскомины Игорек со временем отстал, плюнул и сказал, что Нинка... глупость, в общем, сказанул, из мелкой, склочной мести. Нинка только рукой махнула: что, мол, взять с болезного. Зато кавалеры чуток поотстали, и доучились мы относительно спокойно, живя в общаге. Больше не приходилось подрабатывать, чтобы снимать жилье, да и некогда было. И близко.
Я даже обрадовалась, когда узнала, что двоюродная сестра встречается с «первым парнем на деревне». Уж она-то точно заслуживала самого лучшего, пусть и предпочла Андреевку вместо должности культуролога в Питере. Не все же с книгами сидеть и нервы портить, пытаясь одолеть непобедимые русские проблемы: косность, коррупцию и недостаточное финансирование культурных объектов.
Лишенная части лыбинского Дара, я могла лишь гадать, что Никита Журов на самом деле испытывает к Нине. И что она к нему. Сестра внешне выглядела довольной и ухаживания Журова принимала. В деревне поговаривали о свадьбе... и вдруг беседа эта. Оказалось, тетку ситуация тоже... напрягала.
— Мужчины, когда влюблены, по крайней мере, пока чувства свежие еще, — очнулась от раздумий Авдотья, — кроме любимой никого другого не видят и не слышат. Журов, во-первых, привык получать желаемое из азарта, а во-вторых, любит женское внимание. Нравится ему красоваться. И пока он просто милостиво принимает восхищение девчонок. Вопрос, долго устоит ли.
Недолго, подумала я, но вслух ничего не сказала. Без Дара я слепа и глуха. Когда он вернется, мне неизвестно. Думаю, когда Тьма полностью уйдет и тонкое тело восстановится.
День прошел как-то быстро и бездарно. Пользы теткиному хозяйству я принесла немного, разве что полы в мансарде, где мы с Нинкой спали, протерла.
Я отвыкла от деревенской жизни, а жизнь деревенская отвыкла от меня. Корова Леся вроде признала, но близко к себе не подпускала. Пес Тимон приветливо махал хвостом, но стоило протянуть руку – чуя Тьму, предупредительный рычал. Забияка петух Василий и тот подходить побаивался.
И только кошка Черепашка, названная так за расцветку, ластилась и норовила устроиться то на коленках, то на животе.
Кошки... они же кошки, у них сила противусолонь закручена, им Тьма, как нам – конфеты, им главное потом лапами по земле походить, сбросить, что не усвоилось, иначе болеть будут.
Я вот тоже весь вечер бродила по двору и саду и сбрасывала... сбрасывала. Когда стемнело, мы с теткой ушли за дом, к ее личной обрядовой полянке. Там все было вымощено речным камнем, выменянным у нашего водяного.
Авдотья разожгла малый костерок, кинула туда травки и запела-забормотала обращение к ветру. Тот зов принял, направил дым на меня. Этот дымок глаз не ел, но внутри будто все обжег. Стало легче, и дышать, и… вообще.
— Переступи, — строго велела тетка и бросила в огонь горсть семян.
Укропа горсть, но не того, что на огороде, а особого, того, что гонит прочь мелких духов-паразитов.
Я послушно переступила через дымящееся пламя, туда и обратно... и еще несколько раз.
— Хватит пока, — устало кивнула тетя. — Покажи, какие ыжбала тебе выпали.
Выпали шатер, забор... солнце и луна... и еще одна фигурка, которую мы называли «тень», странная, корявая, без лица.
— Так себе расклад, — поморщилась Авдотья. — Но не самый худший.
Я и сама знала, что выпавшие из мешочка фигурки не предвещали ничего хорошего, но и не предрекали откровенного плохого.
— Днем и ночью тень рядом, и в доме от нее не спастись, и не огородиться ничем. А уж кто та тень, только ты, Ариадна, ведаешь. В голове она твоей.
Нинка пришла под утро. Тише мыши прокралась в мансарду и юркнула в кровать. И вроде бы я не почувствовала ничего и расстроилась, что Авдотья зазря потратила столько сил... Но потом поняла: эмпатическое чутье мое никуда не делось, приглушилась – это да. Просто у Нинки эмоций не было почти никаких... Ровненько все, без радости, без злости... без любви.
Глава 3
Автомобиль взяли отца Димы Лопушкина, Федора Константиновича, с его «высочайшего» на то дозволения. Что бы там ни говорили о российском автопроме, внедорожник Илье понравился. Он решил, что и себе такой прикупит. Со временем. С процентов от собственного фонда. В конце концов, отец начал посылать его на задания, и еще неизвестно, что дальше будет.
С одной стороны, по местам детства Илья не очень-то и соскучился. Считал, что и так отрабатывает богами данные вдольские обязанности, пусть не в деревне, но в городе. А какая разница? С другой, предположение отца заставило собраться с мыслями, выбросить глупости из головы и посмотреть на поездку под другим углом.
В сумке лежала папка, набитая документами. Перебросить их в цифровую форму у Ильи не хватило времени, он так и поехал с кипой распечаток. К тому же живая бумага несла магический след. Там где-то даже настоящая страница из блокнота Ижина завалялась, с непонятными закорючками, которые следствие так и не разгадало. Кто знает, вдруг что-то подскажет. Но тут, пожалуй, дело скорее для некроманта, а не для стихийника.
Также где-то там, среди бумаг, лежали отчеты ведуньи, работавшей с Ижиным. Огненский-младший не очень-то на них рассчитывал, но заглянул. К Ижину почему-то приставили молоденькую сотрудницу архива, эмпатку, сновидицу... ну на что еще там эти юные даровитые профайлерши-пифии горазды. А в папке, видимо, находились ее свыше полученные догадки, что-то там во снах подсмотренное и изложенное вперемешку с беспорядочными видениями. Было бы что толковое, девицу не уволили бы. Хотя отец сказал, что папку он чудом выбил, ее должны были уничтожить по требованию Ижина.
И следователи это терпели?! Терпели. Потому что из намеков маньяка было ясно: кто-то из его оставшихся на свободе сообщников пока держит в заточении похищенных перед самым арестом… живых. И стоит Ижину дать сигнал, девушки погибнут.
Кто-то ему верил. Но информация как-то просачивалась в массы, и в городах вспыхивали стихийные митинги. Люди требовали выдать злодея на народный суд, и только родственники пропавших в последнее время девушек тихо стояли рядом с плакатами «Пропала…».
Приятелей детства собрать оказалось нелегко, у каждого нашлись свои дела, Костик вон вообще на Бали собирался с очередной «телкой». Но отец позвонил Лопушкину-старшему, а также папаше Димы Левецкого. Все как-то быстро собрались, договорились и выехали.
Парни помладше, Колька и Костик, галдели на заднем сиденье, обсуждая ролики в интернете, и это немало раздражало.
Илью вообще из всей компании не раздражал только Димка Левецкий. Тот спокойно сидел на переднем сиденье, молчал, уткнувшись в экран планшета, и задумчиво крутил в пальцах стилус. Он, в отличие от Кости и Коли, воспринявших поездку как наказание, знал, с какой целью едет в Приречье, и изучал какие-то свои источники по делу Ижина. Какие – не рассказал. Бросил, что все выложит, когда до чего-нибудь додумается.
Иногда он, правда, по просьбе Ильи помогал с навигатором. У Лопушкина в отцовском джипе вся техника была такой же крутой и навороченной, как сам автомобиль, в том числе и навигатор. Но с определенного момента, а точнее, после Родовейска, спутниковый «Сусанин» начал безбожно врать. Упершись в забор подстанции или оказавшись в тупике у какой-нибудь утиной фермы, Илья вздыхал и обращал свой взор на Левецкого. Тот с ангельским терпением извлекал из бардачка бумажную карту и принимался водить по ней аккуратным пальцем.
И ведь раньше Димка Илью тоже раздражал, аккуратностью вот этой своей, педантичностью, въедливостью даже... В детстве матери неоднократно пытались их сдружить.
Наладить нормальные отношения получилось только в школе и то, то когда Огненский-младший всерьез взялся за учебу. Осознал, так сказать, всю бесперспективность жизни без образования. Свыше пришло, что с такими знаниями в универ, скорее всего, не возьмут, то есть возьмут, конечно, но ненадолго и учиться будет тяжело... если вообще возможно. И если он хочет пойти по стопам отца, то нужно соответствовать.
Вот тогда и оказалось, что из всего класса дружить стоило лишь с Левецким. Димка никогда не отказывался объяснить непонятное, и какое-то время они даже ходили к одному репетитору. Поступили тоже вместе. Попали в одну группу. После выпускного как-то разошлись: Димка видел себя только в науке, а Илье все это теоретическая магическая дребедень казалась непрактичной и скучной. К тому же приехал дядя Марек. Впереди замаячила перспектива устроиться на работу к Возгонцеву, в его контору, под скромной вывеской которой таилась масса интересного.
Вот и сейчас граф Марек Возгонцев, по сути, взял дело Ижина под свой контроль по особому поручению свыше.
Дорога резко забрала влево… к паромной переправе.
«Естественная преграда, река «Помеж», станция «Причалы», — проникновенно сообщил навигатор.
— До девяти работает, — уточнил Димка. — Еще успеем.
— Почти девять. Переправляемся? — Илья обернулся к брату и Косте.
— Может, в гостиницу вернемся? — поежился Лопушкин. — Я слышал, оно тут и начинается… поперечное царство. Ночь уже.
— В детстве ты был похрабрее, — сыронизировал Огненский.
— В детстве я был балбесом. Потом поумнел. Когда в лесу заблудился. Не люблю я этого… водяных всяких, кикимор…
— Зачем тогда поехал? — Димка поднял бровь. Вот так, по-княжески поднял, только не хватало выпавшего из глаза монокля.
— Как будто у меня выбор был, — огрызнулся Костян. — Ладно уж. Только я из машины не вылезу.
Глава 3.1
С заездом на паром проблем не возникло. Вместе с джипом на него загрузилось несколько парней на байках. Байкеры зыркнули в сторону чужаков, но лезть не стали.
Еще в последнюю минуту успела добежать до причала колоритная группа из двух парней и трех девчонок, характерного, слегка очумелого вида в косынках с кленовым листом. Эти, кажется, были нездешними, но малость прижившимися. Сразу же начали доставать из рюкзаков снеки и газировку.
