И все же, при разумном достатке отец никогда бы не смог оплатить своим сыновьям службу в королевском корпусе скоров в столице, или менее престижное, но безопасное место. И, к слову сказать, ни Алессандро, ни даже Мишель никогда не обращались к нему с подобными просьбами.
– Поэтому, как только появилась возможность приехать домой, мы с Мишелем ею воспользовались. К тому же, неплохо бы проверить защиту замка, этим давно никто не занимался. На всякий случай.
Увидев, мой встревоженный взгляд, Алессандро успокаивающе погладил меня по руке.
– Все будет хорошо. Нам пора, - добавил брат и, встав, протянул мне руку. Я воспользовалась его помощью, отряхнула платье от сухих травинок и решительно улыбнулась.
– Иди, я присоединюсь чуть позднее. Мне нужно собрать кисти и краски.
– Тебе помочь? – тут же вызвался брат.
– Нет, я сама. Это… особый ритуал, - добавила я, вспоминая как еще с детских лет, покидая свое любимое место, мысленно прощалась с солнцем и водой и деревьями, чтобы вернуться сюда снова.
Алессандро ушел, а я, собрав бумагу и краски, прополоскала кисти в воде. Сложила все в специальную коробочку, которую смастерил для меня папа, и резко повернулась, почти столкнувшись с Мишелем.
– Извини. Не думала, что ты здесь, - особой вины я не ощущала, мог бы и посторониться.
– Вижу, что не думала, - заметил он со странной, пугающей интонацией. Он сделал шаг, надвигаясь на меня, я отступила, повинуясь какому-то непонятному внутреннему чутью. Это же Мишель! Он всегда такой. И все же, именно сейчас что-то в нем изменилось. Наверное, в это мгновение я увидела в нем не мальчишку, беспрестанно изводящего меня своими нападками, а взрослого, хмурого мужчину на дух не переносившего свою сестру.
– А я все ждал, когда же ты начнешь, - мрачно начал он.
– Начну что? – мне не было страшно. Еще нет. Но я не понимала, что же на него нашло?
– Не делай вид, что ничего не понимаешь. Алессандро слишком мягок и доверчив. Он любит тебя, а ты решила этим воспользоваться. Твоя мать охмурила отца, тебе же пришло в голову взяться за сына?
– Что ты говоришь? Он мой брат. Наш брат! Мне противно тебя слушать! – я почувствовала, как на глазах выступили слезы обиды от несправедливости его слов.
– А мне противно видеть, что ты вьешься вокруг него, как плющ, - с непонятной злобой выдавил Мишель.
– Ты ошибаешься. Я люблю Алессандро. Он мой брат! – твердо возразила я.
– Чушь! Ни он, ни я тебе не братья. И тебе это прекрасно известно, - сквозь зубы произнес Мишель, а затем, совершенно неожиданно для меня, схватил за плечи, и, притянув к себе, положил свою руку на мою шею, - мне нужно лишь сдавить посильнее, и такая мразь как ты исчезнет навсегда.
Я даже не сопротивлялась, понимая, что бесполезно. Он воин, сильный и жестокий, и вряд ли у меня достаточно сил, чтобы ему помешать. В ушах зашумело, мир перед глазами поплыл, хотя Мишель не душил. Он держал свою руку на моей шее, бросая в меня обидные слова. Скорее всего, пустые угрозы. Но в моей памяти всплыл совсем другой день и другой мужчина, душивший меня, а затем его вкрадчивый шепот, вызывающий приступ тошноты: « мы с тобой поиграем, малышка…»
– Нет, пожалуйста! Не надо! Отпусти меня! – глубоко спрятанный страх вырвался наружу, а с ним и гнев на собственную слабость и бессилие. Я перехватила запястья Мишеля, сжимая их изо всех своих невеликих сил, - ты не смеешь говорить мне все это! Ты просто мерзавец! Благородный воин, виконт Мишель Ромеро посмел поднять руку на женщину! Ты еще большее чудовище, чем я о тебе думала!
– Как ты посмела! – разъяренный Мишель слегка сдавил пальцы, и тут же взгляд его изменился. Из злобного и презрительного, он стал цепким, настороженным и изучающим, - кто это сделал? Кто на тебя напал?
Я поняла, что он разглядел следы, оставшиеся от его предшественника, убитого наемника.
– Чьи руки оставили эти следы? – меня встряхнули, однако, давление на шею прекратилось, - кого ты подпустила к себе настолько близко?
– Мишель, мне больно! – я со злостью взглянула на него и тут же пожалела. В его глазах пытала ярость.
– Отвечай! – рыкнул он, больно сдавив плечи.
– Я… - я запнулась, не понимая, стоит ли об этом рассказывать хоть кому-нибудь. На моих глазах произошло неудачное покушение, закончившееся убийством нападавших, к тому же я сама едва не стала жертвой убийства или чего похуже. Возможно, я бы могла поделиться этим с мамой, если бы не боялась ее расстроить. Но только не с Мишелем. Мне было… неловко.
– Тебя изнасиловали? – вопрос заставил меня растерянно застыть с открытым ртом. Я почувствовала, как краска заливает мне лицо, как горят щеки от стыда.
–Ну же! Это простой вопрос, - с деликатностью тарана напирал Мишель, - да или нет?
– Нет, - прошептала я, понимая, что иначе этот допрос никогда не закончится. И с удивлением услышала едва различимый выдох. Похоже, сводный брат затаил дыхание, дожидаясь от меня ответа. Странный он. Сперва был готов задушить сам, теперь же требует выдать ему обидчика «поруганной чести» сестры.
– Кто он? – с новыми силами взялся за меня Мишель.
– Это не важно. Больше не важно. Этого человека нет в живых, - торопливо призналась я, желая раз и навсегда закончить щекотливую тему.
– Жаль, я бы с удовольствием выпустил ему кишки, - мрачно выдал Мишель, видимо забыв о том, что в присутствии шанэли не говорят о подобных вещах, либо же не считал меня настолько утонченной и благородной, - возможно, тебе не знакомо такое понятие, как честь семьи.
Я не стала говорить, что смерть негодяя была не менее мучительной, надеясь, что на этом наше тесное общение закончится, но последние слова Мишеля отбили у меня всякое желание что-то пояснять.
С тех пор наши отношения с Мишелем лишь ухудшились. Хотя, куда уж хуже? Я изо всех сил пыталась сохранять спокойствие, но было трудно. Моему уединению пришел конец. Где бы я ни оказалась, куда бы ни направилась: к ллойвам, в сад или к пруду, ощущение чужого присутствия, а, конкретно, присутствия младшего из братьев, меня не покидало. Все валилось из рук, я не могла сосредоточиться. Когда поймала себя на том, что у меня подрагивают кончики пальцев, плюнула на все и начала злиться. Это неожиданно помогло. Злость хорошо прочищала мозги, удерживая от необдуманных поступков. Так что мысль о том, чтобы уехать из замка, пока в нем гостят мои братья, покинула меня. Здесь я дома, а вот за воротами превращусь в чью-то добычу, и это наглядно продемонстрировали мне недавние события.
И все же я старалась не забрасывать рисование. Только излив на бумагу часть своих не самых достойных эмоция, я могла пережить три совместных приема пищи в день и тихие, наполненные мрачными предчувствиями семейные вечера, ставшие обязательными после возвращения братьев.
Однажды, усевшись в удобное кресло, рядом с камином, не прислушиваясь к тихому разговору отца с Алессандро и отрешившись от всего, я медленно водила грифелем по бумаге, старательно изображая собственный портрет. Еще в детстве у меня была игра – когда я злилась, обижалась на кого-то или чего-то боялась, нарисовав себя и вложив в рисунок все чувства, которые я в тот момент испытывала, я его уничтожала, и в ту же минуту словно преображалась, глядя на мир уже совершенно другими глазами.
На бумаге медленно проступали черты лица, которые я не собиралась приукрашивать – худощавое лицо с выступающими скулами, чуть полноватая нижняя губа, нос, совсем неидеальной формы, глаза… они были как у мамы, и это единственная часть лица, которая нравилась мне самой. Смяв, бросила бумагу в камин, закинув за решетку. Несколько секунд понаблюдала, как огонь медленно подбирается к ней. Было достаточно поздно, и задерживаться дольше не имело смысла. Я встала, пожелала всем спокойной ночи и удалилась. Краем глаза заметила, как Мишель приблизился к камину, склоняясь над ним. Замерз?
Целыми днями братья занимались укреплением замка и занятием с парнями из охраны, которых преимущественно набирали на службу из соседних деревень. Жесткая муштра и обучение приемов ведения ближнего боя продолжались с раннего утра до обеда, и этим занимался исключительно Мишель, еще раз позволив мне убедиться, что этому человеку нравится унижать других. После короткого перерыва приходил черед занятию по стрельбе. Братья привезли с собой несколько грубо сделанных пистолетов имевших, однако, приличную дальность выстрела, и раздали их тем, у кого был лучший результат. Один из пистолетов, явно дорогой они подарили папе.
В последние дни перед отъездом, когда мы встречались на семейных обедах, сводный брат не утруждал себя даже соблюдением какого-то приличия. Он был хмур, говорил мало и лишь с отцом, кидая на меня неприязненные взгляды, словно я первопричина его неприятностей. Видела, как поведение Мишела больно ранит маму и заставляет мрачнеть отца. Однажды, когда я, не сдержавшись, бросила в сторону своего сводного брата резкое замечание, мама пришла ко мне вечером в спальню и с присущей ей мягкостью постаралась меня уговорить быть терпимее к нему. Я не понимала – почему? Почему она позволяет ему так с собой обращаться? Какое он имеет право нас унижать? Я злилась на маму, за излишнюю доброту, к тому, кто не был ее достоин, тактичность и беззащитность. Наверное, мои слова звучали зло и обидно, я это понимала, где-то там, глубоко внутри. Но не могла себя остановить. Ярость на брата, на саму себя и собственные страхи, давно сдерживаемая нашла выход. Мама встала и, не говоря не слово, лишь печально мне улыбнулась, опустила голову и ушла, тихо притворив за собой дверь.
Я дулась, злилась, в первую очередь, на себя саму и на всех, кто меня окружает. Во мне росло какое-то безотчетное раздражение на все, что когда-либо было дорого и привычно. Стены замка давили, солнце больно слепило глаза, а когда приходила Никта , мне казалось, я чувствую на своей коже прикосновение ночи, осторожное и нежное как шелк. Сон не приносил отдыха, а еда не придавала сил. В конце концов, я решила, что единственный способ прийти в себя – дождаться, когда исчезнет источник раздражения, коим я справедливо считала своего брата. И вот тогда, я смогу прийти в себя, успокоиться, а, главное, помириться с мамой. Разумеется, я попросила у нее прощения за свою несдержанность уже на следующее утро после нашего разговора, но все же хотелось вернуть ту близость и теплоту, что существовала всегда между нами.
Наконец, этот день настал, и мои братья возвращались на границу. Мне было жаль расставаться с Алессандро, поэтому я крепко его обняв и поцеловав в небритую щеку, прошептала:
– Вернись поскорее.
И добавила:
– Живым.
– Обещаю, - кивнул с улыбкой мой старший брат, вскочил на ллойва и застыл в ожидании. Мишель, успев попрощаться с отцом, холодно кивнул маме, и обратил свое внимание на меня. Мне не хотелось обижать родителей, поэтому, скрепя сердце первая подошла к брату и учтиво произнесла:
– До встречи.
Отступила, в полной уверенности, что все приличия соблюдены и теперь у мамы с папой не будет повода расстроиться. В тот же миг, Мишель, неожиданно схватил меня за руки и притянул к себе. Я почувствовала в уголке своего рта его твердые горячие губы.
– Я сделаю все, чтобы она поскорее состоялась, - тихо произнес он со странной интонацией, и, резко развернувшись, вскочил на ллойва. Через несколько минут братья скрылись за стенами высокой ограды.
Много дней мы ждали известий с границы. До нас долетали отдаленные слухи, которым не хотелось верить. Мы все чувствовали надвигающуюся угрозу, она ощущалась в воздухе, в шуме деревьев, в отрывистых криках птиц, которые спешно покидали наши края. Даже домашние животные вели себя странно, замирая, будто прислушиваясь к чему-то, а затем искали уголок потемнее, чтобы забиться туда.
– Мне тревожно, - мы с мамой стояли на крыше замка. Я поднялась вслед за ней, чтобы набросить на ее плечи теплый плащ. Ветер развивал ее выбившиеся из прически волосы, и мне казалось, что она выглядит как настоящая королева. Разумеется, я никогда не видела нашего правителя и его жену, но была точно уверена, что она не сравниться красотой с моей мамой.
– Если бы что-то произошло, они бы нам сообщили, - мама взяла меня за руку и легонько пожала.
Я не хотела ее расстраивать, поэтому мысли о том, что братья могли просто не успеть нас предупредить, я оставила при себе, зная, насколько мама привязана к своим пасынкам. Только обняла ее за плечи и посмотрела вдаль, туда, откуда на нас надвигалась грозовая туча. Сверкнула молния, послышался отдаленный грохот грома. Туча двигалась быстро, с каждым мгновением все больше закрывая от нас ясное небо.
Порывистый ветер донес запах гари, но пожара видно не было. Перед нами простиралось поле и дорога, ведущая к границе. Позади на значительном отдалении располагались дома наших соседей и тракт, ведущий в столицу.
Внезапно, я почувствовала, как мама напряглась, а, затем поспешила задвинуть меня себе за спину. Ничего не понимая, я проследила за ее взглядом, с удивлением обнаружив в воздухе прямо перед нами небольшой светящийся шар. Он парил, переливаясь в последних лучах скрывшегося за тучами солнца, словно не решаясь приблизиться, но и исчезать не спешил.
– Что это? – я сделала попытку выступить вперед, чтобы оградить маму от возможной опасности, однако, она не позволила мне, крепко сжав запястье, и процедив сквозь зубы:
– Не лезь! – никогда раньше она не говорила так твердо и категорично, и я послушалась, не в силах отвести взгляда от сверкающего чуда.
– Это магия? – шепнула я.
– Я должна была объяснить тебе раньше. Но я думала, что мне удалось…
– Ты о чем?
В это время шар, засияв ярче, стал приближаться к нам, набирая скорость, увеличиваясь в размере.
– О, нет! Я не позволю! – крикнула мама, отступая назад. Я слегка выдвинулась вперед, не позволяя ей встретить опасность первой. Сжала сильнее ее руку. Если что-то произойдет, мы будем вместе. Я понимала, что нам не удастся сбежать быстро, а спасительная дверь находилась слишком далеко.
Внезапно, мама сорвала с шеи массивный кулон, и, подержав его перед собой, словно привлекая внимание шара, подкинула его как можно выше. Одновременно, схватив меня за руку, потянула вниз, заставив распластаться на холодном камне. Над нашими головами раздался хлопок, глаза ослепила яркая вспышка, затем все стихло.
– Что это было? – нерешительно подняв голову, я осмотрелась, отмечая, что наши с мамой платья прожжены на плечах и подоле, словно на нас с неба падали огненные капли дождя. Камни вокруг нас почернели.
– Искатель, - выдавила она, пряча взгляд.
– Маам! – протянула я, призывая продолжить.
– Он ищет и находит людей… необычных людей. А потом их забирают и… Никто не знает. Они исчезают.
Мама всхлипнула, а затем, закрыв глаза, заплакала. Я, не вставая, подалась к ней, прижав к себе, гладила по волосам, стараясь успокоить и отвлечь.
– Нет, ты не понимаешь, - мама отстранилась, замотав головой, - они знают, что ты есть. Я уничтожила Искатель, возможно, они не сразу смогут тебя найти, но они знают, где искать.
– Зачем я им нужна? И кто такие – они? – все происходящее казалось нереальным сном.
– Профосы и их фламин, глава нового культа Шаи-та. Они следят за тем, чтобы в мире не появлялись маги. Они уничтожают всех, в ком есть хоть капля силы.
– Поэтому, как только появилась возможность приехать домой, мы с Мишелем ею воспользовались. К тому же, неплохо бы проверить защиту замка, этим давно никто не занимался. На всякий случай.
Увидев, мой встревоженный взгляд, Алессандро успокаивающе погладил меня по руке.
– Все будет хорошо. Нам пора, - добавил брат и, встав, протянул мне руку. Я воспользовалась его помощью, отряхнула платье от сухих травинок и решительно улыбнулась.
– Иди, я присоединюсь чуть позднее. Мне нужно собрать кисти и краски.
– Тебе помочь? – тут же вызвался брат.
– Нет, я сама. Это… особый ритуал, - добавила я, вспоминая как еще с детских лет, покидая свое любимое место, мысленно прощалась с солнцем и водой и деревьями, чтобы вернуться сюда снова.
Алессандро ушел, а я, собрав бумагу и краски, прополоскала кисти в воде. Сложила все в специальную коробочку, которую смастерил для меня папа, и резко повернулась, почти столкнувшись с Мишелем.
– Извини. Не думала, что ты здесь, - особой вины я не ощущала, мог бы и посторониться.
– Вижу, что не думала, - заметил он со странной, пугающей интонацией. Он сделал шаг, надвигаясь на меня, я отступила, повинуясь какому-то непонятному внутреннему чутью. Это же Мишель! Он всегда такой. И все же, именно сейчас что-то в нем изменилось. Наверное, в это мгновение я увидела в нем не мальчишку, беспрестанно изводящего меня своими нападками, а взрослого, хмурого мужчину на дух не переносившего свою сестру.
– А я все ждал, когда же ты начнешь, - мрачно начал он.
– Начну что? – мне не было страшно. Еще нет. Но я не понимала, что же на него нашло?
– Не делай вид, что ничего не понимаешь. Алессандро слишком мягок и доверчив. Он любит тебя, а ты решила этим воспользоваться. Твоя мать охмурила отца, тебе же пришло в голову взяться за сына?
– Что ты говоришь? Он мой брат. Наш брат! Мне противно тебя слушать! – я почувствовала, как на глазах выступили слезы обиды от несправедливости его слов.
– А мне противно видеть, что ты вьешься вокруг него, как плющ, - с непонятной злобой выдавил Мишель.
– Ты ошибаешься. Я люблю Алессандро. Он мой брат! – твердо возразила я.
– Чушь! Ни он, ни я тебе не братья. И тебе это прекрасно известно, - сквозь зубы произнес Мишель, а затем, совершенно неожиданно для меня, схватил за плечи, и, притянув к себе, положил свою руку на мою шею, - мне нужно лишь сдавить посильнее, и такая мразь как ты исчезнет навсегда.
Я даже не сопротивлялась, понимая, что бесполезно. Он воин, сильный и жестокий, и вряд ли у меня достаточно сил, чтобы ему помешать. В ушах зашумело, мир перед глазами поплыл, хотя Мишель не душил. Он держал свою руку на моей шее, бросая в меня обидные слова. Скорее всего, пустые угрозы. Но в моей памяти всплыл совсем другой день и другой мужчина, душивший меня, а затем его вкрадчивый шепот, вызывающий приступ тошноты: « мы с тобой поиграем, малышка…»
– Нет, пожалуйста! Не надо! Отпусти меня! – глубоко спрятанный страх вырвался наружу, а с ним и гнев на собственную слабость и бессилие. Я перехватила запястья Мишеля, сжимая их изо всех своих невеликих сил, - ты не смеешь говорить мне все это! Ты просто мерзавец! Благородный воин, виконт Мишель Ромеро посмел поднять руку на женщину! Ты еще большее чудовище, чем я о тебе думала!
– Как ты посмела! – разъяренный Мишель слегка сдавил пальцы, и тут же взгляд его изменился. Из злобного и презрительного, он стал цепким, настороженным и изучающим, - кто это сделал? Кто на тебя напал?
Я поняла, что он разглядел следы, оставшиеся от его предшественника, убитого наемника.
– Чьи руки оставили эти следы? – меня встряхнули, однако, давление на шею прекратилось, - кого ты подпустила к себе настолько близко?
– Мишель, мне больно! – я со злостью взглянула на него и тут же пожалела. В его глазах пытала ярость.
– Отвечай! – рыкнул он, больно сдавив плечи.
– Я… - я запнулась, не понимая, стоит ли об этом рассказывать хоть кому-нибудь. На моих глазах произошло неудачное покушение, закончившееся убийством нападавших, к тому же я сама едва не стала жертвой убийства или чего похуже. Возможно, я бы могла поделиться этим с мамой, если бы не боялась ее расстроить. Но только не с Мишелем. Мне было… неловко.
– Тебя изнасиловали? – вопрос заставил меня растерянно застыть с открытым ртом. Я почувствовала, как краска заливает мне лицо, как горят щеки от стыда.
–Ну же! Это простой вопрос, - с деликатностью тарана напирал Мишель, - да или нет?
– Нет, - прошептала я, понимая, что иначе этот допрос никогда не закончится. И с удивлением услышала едва различимый выдох. Похоже, сводный брат затаил дыхание, дожидаясь от меня ответа. Странный он. Сперва был готов задушить сам, теперь же требует выдать ему обидчика «поруганной чести» сестры.
– Кто он? – с новыми силами взялся за меня Мишель.
– Это не важно. Больше не важно. Этого человека нет в живых, - торопливо призналась я, желая раз и навсегда закончить щекотливую тему.
– Жаль, я бы с удовольствием выпустил ему кишки, - мрачно выдал Мишель, видимо забыв о том, что в присутствии шанэли не говорят о подобных вещах, либо же не считал меня настолько утонченной и благородной, - возможно, тебе не знакомо такое понятие, как честь семьи.
Я не стала говорить, что смерть негодяя была не менее мучительной, надеясь, что на этом наше тесное общение закончится, но последние слова Мишеля отбили у меня всякое желание что-то пояснять.
ГЛАВА 4
С тех пор наши отношения с Мишелем лишь ухудшились. Хотя, куда уж хуже? Я изо всех сил пыталась сохранять спокойствие, но было трудно. Моему уединению пришел конец. Где бы я ни оказалась, куда бы ни направилась: к ллойвам, в сад или к пруду, ощущение чужого присутствия, а, конкретно, присутствия младшего из братьев, меня не покидало. Все валилось из рук, я не могла сосредоточиться. Когда поймала себя на том, что у меня подрагивают кончики пальцев, плюнула на все и начала злиться. Это неожиданно помогло. Злость хорошо прочищала мозги, удерживая от необдуманных поступков. Так что мысль о том, чтобы уехать из замка, пока в нем гостят мои братья, покинула меня. Здесь я дома, а вот за воротами превращусь в чью-то добычу, и это наглядно продемонстрировали мне недавние события.
И все же я старалась не забрасывать рисование. Только излив на бумагу часть своих не самых достойных эмоция, я могла пережить три совместных приема пищи в день и тихие, наполненные мрачными предчувствиями семейные вечера, ставшие обязательными после возвращения братьев.
Однажды, усевшись в удобное кресло, рядом с камином, не прислушиваясь к тихому разговору отца с Алессандро и отрешившись от всего, я медленно водила грифелем по бумаге, старательно изображая собственный портрет. Еще в детстве у меня была игра – когда я злилась, обижалась на кого-то или чего-то боялась, нарисовав себя и вложив в рисунок все чувства, которые я в тот момент испытывала, я его уничтожала, и в ту же минуту словно преображалась, глядя на мир уже совершенно другими глазами.
На бумаге медленно проступали черты лица, которые я не собиралась приукрашивать – худощавое лицо с выступающими скулами, чуть полноватая нижняя губа, нос, совсем неидеальной формы, глаза… они были как у мамы, и это единственная часть лица, которая нравилась мне самой. Смяв, бросила бумагу в камин, закинув за решетку. Несколько секунд понаблюдала, как огонь медленно подбирается к ней. Было достаточно поздно, и задерживаться дольше не имело смысла. Я встала, пожелала всем спокойной ночи и удалилась. Краем глаза заметила, как Мишель приблизился к камину, склоняясь над ним. Замерз?
Целыми днями братья занимались укреплением замка и занятием с парнями из охраны, которых преимущественно набирали на службу из соседних деревень. Жесткая муштра и обучение приемов ведения ближнего боя продолжались с раннего утра до обеда, и этим занимался исключительно Мишель, еще раз позволив мне убедиться, что этому человеку нравится унижать других. После короткого перерыва приходил черед занятию по стрельбе. Братья привезли с собой несколько грубо сделанных пистолетов имевших, однако, приличную дальность выстрела, и раздали их тем, у кого был лучший результат. Один из пистолетов, явно дорогой они подарили папе.
В последние дни перед отъездом, когда мы встречались на семейных обедах, сводный брат не утруждал себя даже соблюдением какого-то приличия. Он был хмур, говорил мало и лишь с отцом, кидая на меня неприязненные взгляды, словно я первопричина его неприятностей. Видела, как поведение Мишела больно ранит маму и заставляет мрачнеть отца. Однажды, когда я, не сдержавшись, бросила в сторону своего сводного брата резкое замечание, мама пришла ко мне вечером в спальню и с присущей ей мягкостью постаралась меня уговорить быть терпимее к нему. Я не понимала – почему? Почему она позволяет ему так с собой обращаться? Какое он имеет право нас унижать? Я злилась на маму, за излишнюю доброту, к тому, кто не был ее достоин, тактичность и беззащитность. Наверное, мои слова звучали зло и обидно, я это понимала, где-то там, глубоко внутри. Но не могла себя остановить. Ярость на брата, на саму себя и собственные страхи, давно сдерживаемая нашла выход. Мама встала и, не говоря не слово, лишь печально мне улыбнулась, опустила голову и ушла, тихо притворив за собой дверь.
Я дулась, злилась, в первую очередь, на себя саму и на всех, кто меня окружает. Во мне росло какое-то безотчетное раздражение на все, что когда-либо было дорого и привычно. Стены замка давили, солнце больно слепило глаза, а когда приходила Никта , мне казалось, я чувствую на своей коже прикосновение ночи, осторожное и нежное как шелк. Сон не приносил отдыха, а еда не придавала сил. В конце концов, я решила, что единственный способ прийти в себя – дождаться, когда исчезнет источник раздражения, коим я справедливо считала своего брата. И вот тогда, я смогу прийти в себя, успокоиться, а, главное, помириться с мамой. Разумеется, я попросила у нее прощения за свою несдержанность уже на следующее утро после нашего разговора, но все же хотелось вернуть ту близость и теплоту, что существовала всегда между нами.
Наконец, этот день настал, и мои братья возвращались на границу. Мне было жаль расставаться с Алессандро, поэтому я крепко его обняв и поцеловав в небритую щеку, прошептала:
– Вернись поскорее.
И добавила:
– Живым.
– Обещаю, - кивнул с улыбкой мой старший брат, вскочил на ллойва и застыл в ожидании. Мишель, успев попрощаться с отцом, холодно кивнул маме, и обратил свое внимание на меня. Мне не хотелось обижать родителей, поэтому, скрепя сердце первая подошла к брату и учтиво произнесла:
– До встречи.
Отступила, в полной уверенности, что все приличия соблюдены и теперь у мамы с папой не будет повода расстроиться. В тот же миг, Мишель, неожиданно схватил меня за руки и притянул к себе. Я почувствовала в уголке своего рта его твердые горячие губы.
– Я сделаю все, чтобы она поскорее состоялась, - тихо произнес он со странной интонацией, и, резко развернувшись, вскочил на ллойва. Через несколько минут братья скрылись за стенами высокой ограды.
Много дней мы ждали известий с границы. До нас долетали отдаленные слухи, которым не хотелось верить. Мы все чувствовали надвигающуюся угрозу, она ощущалась в воздухе, в шуме деревьев, в отрывистых криках птиц, которые спешно покидали наши края. Даже домашние животные вели себя странно, замирая, будто прислушиваясь к чему-то, а затем искали уголок потемнее, чтобы забиться туда.
– Мне тревожно, - мы с мамой стояли на крыше замка. Я поднялась вслед за ней, чтобы набросить на ее плечи теплый плащ. Ветер развивал ее выбившиеся из прически волосы, и мне казалось, что она выглядит как настоящая королева. Разумеется, я никогда не видела нашего правителя и его жену, но была точно уверена, что она не сравниться красотой с моей мамой.
– Если бы что-то произошло, они бы нам сообщили, - мама взяла меня за руку и легонько пожала.
Я не хотела ее расстраивать, поэтому мысли о том, что братья могли просто не успеть нас предупредить, я оставила при себе, зная, насколько мама привязана к своим пасынкам. Только обняла ее за плечи и посмотрела вдаль, туда, откуда на нас надвигалась грозовая туча. Сверкнула молния, послышался отдаленный грохот грома. Туча двигалась быстро, с каждым мгновением все больше закрывая от нас ясное небо.
Порывистый ветер донес запах гари, но пожара видно не было. Перед нами простиралось поле и дорога, ведущая к границе. Позади на значительном отдалении располагались дома наших соседей и тракт, ведущий в столицу.
Внезапно, я почувствовала, как мама напряглась, а, затем поспешила задвинуть меня себе за спину. Ничего не понимая, я проследила за ее взглядом, с удивлением обнаружив в воздухе прямо перед нами небольшой светящийся шар. Он парил, переливаясь в последних лучах скрывшегося за тучами солнца, словно не решаясь приблизиться, но и исчезать не спешил.
– Что это? – я сделала попытку выступить вперед, чтобы оградить маму от возможной опасности, однако, она не позволила мне, крепко сжав запястье, и процедив сквозь зубы:
– Не лезь! – никогда раньше она не говорила так твердо и категорично, и я послушалась, не в силах отвести взгляда от сверкающего чуда.
– Это магия? – шепнула я.
– Я должна была объяснить тебе раньше. Но я думала, что мне удалось…
– Ты о чем?
В это время шар, засияв ярче, стал приближаться к нам, набирая скорость, увеличиваясь в размере.
– О, нет! Я не позволю! – крикнула мама, отступая назад. Я слегка выдвинулась вперед, не позволяя ей встретить опасность первой. Сжала сильнее ее руку. Если что-то произойдет, мы будем вместе. Я понимала, что нам не удастся сбежать быстро, а спасительная дверь находилась слишком далеко.
Внезапно, мама сорвала с шеи массивный кулон, и, подержав его перед собой, словно привлекая внимание шара, подкинула его как можно выше. Одновременно, схватив меня за руку, потянула вниз, заставив распластаться на холодном камне. Над нашими головами раздался хлопок, глаза ослепила яркая вспышка, затем все стихло.
– Что это было? – нерешительно подняв голову, я осмотрелась, отмечая, что наши с мамой платья прожжены на плечах и подоле, словно на нас с неба падали огненные капли дождя. Камни вокруг нас почернели.
– Искатель, - выдавила она, пряча взгляд.
– Маам! – протянула я, призывая продолжить.
– Он ищет и находит людей… необычных людей. А потом их забирают и… Никто не знает. Они исчезают.
Мама всхлипнула, а затем, закрыв глаза, заплакала. Я, не вставая, подалась к ней, прижав к себе, гладила по волосам, стараясь успокоить и отвлечь.
– Нет, ты не понимаешь, - мама отстранилась, замотав головой, - они знают, что ты есть. Я уничтожила Искатель, возможно, они не сразу смогут тебя найти, но они знают, где искать.
– Зачем я им нужна? И кто такие – они? – все происходящее казалось нереальным сном.
– Профосы и их фламин, глава нового культа Шаи-та. Они следят за тем, чтобы в мире не появлялись маги. Они уничтожают всех, в ком есть хоть капля силы.
