Мы расплатились с подошедшей служанкой, вышли из таверны и без лишних слов отправились каждый к себе. Правда, я ощущала себя слишком странно, чтобы заниматься в этот вечер чем-то важным. Перебирая покупки и отыскивая место для каждой из них, снова и снова переживала это странное состояние - веру в большее, в дверь, куда можно выйти даже оттуда, где так хорошо, и понимала – пока не найду ее – не успокоюсь.
9.
Меня разбудило счастье. Необыкновенное ощущение: яркого праздника и одновременно - тихого послепраздничного вечера, завершающего день, в котором все удалось. Но такой был вчера. Точнее, по моим ощущениям после ярмарки прошло уже два дня-периода. Син с Алафе пока в гости не звали и сами не приходили. Так откуда счастье?
Почти сразу пришел ответ - родился новый Творец. Стоило войти в рабочую среду, как я увидела сотворенный им мир. Золотое небо, сиреневая листва прямых как стрелы деревьев, но отчего-то очень краткий срок жизни людей. А, они перерождаются, четырежды, и в итоге проживают каждый по нескольку жизней. Чудная выдумка! Ее автор была вдвое старше меня, перешагнувшая человеческую ограниченность или слабость ради дара Творения. Не двадцать - а почти сорок лет. Мы встретились глазами через бесконечные и ничего не значащие расстояния и улыбнулись друг другу.
Я хотела поработать, но не смогла. Счастье опьяняло и не давало думать, воображение выплескивалось за край - в сотворенные миры, и в них всегда что-то менялось, хаотично, бесконтрольно... Словно счастье было энергией, которую можно использовать как угодно. На это воображение согласилось - перенаправить силу счастья на важное и нужное.
В мире Мэйлишан я создала когда-то белое небо. Но у людей Мэйлишана развилась болезнь - непереносимость небесно-белого цвета. Они защищали глаза полупрозрачными шарфами и повязками, вытачивали из бросового «золотого камня» круглые или продолговатые плоские пластины-окуляры и козырьки для шапок. Мне не нравилось видеть, как они мучаются, но цвет неба изменить не удавалась, лишь подкрасить на пару лет, не больше. Сейчас... Я просто попросила, и небо стало светло-сиреневым.
Потом я создала новый мир и прописала в нем особенность - раз в году все живые существа ощущали счастье, вроде моего нынешнего. Еще - села за стол и написала стихотворение для Син и Алафе. Сходила в один из миров, известный искусством каллиграфии, и заплатила за оформление стиха – запись красивыми буквами: первая, в начале строчки, обрамлена орнаментом, остальные украшены завитушками. А посвящение золотой краской: «Моим друзьям, Син и Алафе». Потом вспомнила о Фае и его кисточках. Пора попробовать что-нибудь нарисовать. Тут же нафантазировала краски поярче, вышла из дома и взялась раскрашивать стены.
Пока рисовала, пока счастье держало мой ум пустым, вернее, придерживало его для себя, казалось, что мои рисунки хороши. Но как только эйфория отпустила, и я посмотрела своими глазами, то пришла в ужас. Линии и фигуры, попытки изобразить цветок и человека, на полстены изображение развернутого письма с иероглифами. Оно единственное показалось красивым. Остальное стерла, и начала заново.
Потом изнутри дома позвало знакомое ощущение. Вошла, проверила стену - точно, записка от Алафе, просящего разрешения прийти. Быстро черкнула на том же листе «давай» и он появился. Увидел кисточки в моих руках, удивленно приподнял красивые брови.
- Ты занята?
- Уже нет, - я припомнила, как поступил с кистями Фай, нашла стакан, который по рассеянности утащила из какой-то таверны, наполнила его водой и поставила туда рисовальные инструменты.
- Ты еще и художница, а не только поэт?
Гость сел за стол, где лежало мое стихо, начисто переписанное умельцем. Пока Алафе не заметил и не заинтересовался, мысленно отправила листок в шкаф. Потом торжественно вручу обоим.
- Ничуть. У Фая однажды попробовала и понравилось. Сегодня новый Творец родился...
- Знаю, - отмахнулся он. - Фай? Ты с ним знакома?
Видимо счастье все еще бурлило в моих венах. Скрывать знакомство с Фаем я не собиралась, но постаралась бы преподнести его в какой-то другой момент. Судя по лицу, Алафе и так был чем-то озабочен, а я еще подкинула ему невеселых мыслей о человеке, который обидел Син.
- Знакома. Его дракон мне очень понравился, я спросила о нем через стену. Фай разрешил прийти, и мы немного поболтали.
- Не стоило тебе… Ну да ладно. Вреда калека причинить не сможет. Но будь осторожна. Чем он сейчас занят, кстати?
- Живет, - я пожала плечами, - и вроде бы счастлив.
- Счастлив... Ну, понятно, на его совести нет ни пятнышка или Фай так считает. А вот на моей...
- А что на твоей? - удивилась я.
- Убийство. Это… все еще со мной и всегда останется. Никто не избавит от ноши, никогда. Лучше бы умер...
- Послушай, - я остановила его не из жалости, а скорее... из какого-то иного чувства, неприятного, из-за того, что сильный человек голосом капризного мальчишки произносил пафосные слова, жалуясь на себя самого, - это было, да. Но с тех пор ты сотворил много миров. И спас много миров.
- И уничтожил, - заметил гость почему-то с улыбкой, - но к этому толкнула ответственность.
- Необходимость убивать оправдывается ответственностью? Перед кем? – я спросила прежде, чем задумалась над собственными словами и тем, почему вдруг они вырвались, и почему – эти.
Алафе вскинул голову, в глазах стояло отчаяние. Мгновенная перемена от жалобы к улыбке и обратно – вот что меня поразило. Особенно – переход от улыбки к отчаянию.
- Осуждаешь? Правильно. То, первое убийство и сделало меня Творцом, а я недостоин такой чести. Ответственность перед другим человеком заставила убить, и теперь этого не остановить… Я обречен повторять свою ошибку, хоть именно она возвысила…
- Нет, - снова перебила я, почти с тем же чувством, к которому теперь добавилось непонимание, – не осуждаю и даже не сужу. Пытаюсь лишь разобраться вместе с тобой. Если ты для этого сюда пришел, понять себя…
- О, я понимаю себя, - мгновенно признал он, – только этого мало.
- А что еще нужно?
Алафе подумал и тряхнул головой:
- Не знаю, но этого нет.
От его ответа возникло ощущение почти как от слов про законченное совершенство.
Гость встал из-за стола.
- Пойду, - и тут же исчез, оставив меня столь же растерянной, сколь счастливой я была час назад.
Наверное, он все-таки хотел сочувствия. Но жалобы в стиле «лучше умереть» совершенно не вызывают во мне желания сочувствовать, а врать не хотелось. Да, Рианн, ты так и не научилась вести себя «правильно»…
Тут, по счастью, позвали миры, и блаженные несколько часов я занималась любимым делом, увлеченно и почти неистово.
* * *
«Поможешь?» - спрашивала записка Син.
«С радостью», - ответила я и мгновенно оказалась в Замке.
- Надо бы дать тебе разрешение приходить, когда хочешь, не спрашивая, и не отказалась бы от такого же разрешения с твоей стороны… - не здороваясь, сказала девушка-Творец. Как и всегда в облегающем и темном, но более решительная, чем обычно. – Пока твой Дом не стал частью Замка Чести, как Дом Алафе в свое время. Ала надо вытащить. Он пришел в бесхозный, ничей мир и растворился в нем, стал его душой. И умирает вместе с ним. Не знаю, сумеет ли вернуться, как после обычной «героической смерти».
Про ничьи миры я слышала. Иногда Творцы исчезают. Мир остается без защитника и тогда о нем заботятся все, правда, мир-сирота все равно долго не живет.
- Уже знаешь, как ему помочь?
- Пока нет, - отмахнулась она. - Идем.
Идем… Хорошо, когда слово не расходится с делом, но в таком случае, как этот, я предпочла бы подготовиться. Ощущение не из лучших: «ничей мир» - общая вещь. Много кто тут руку приложил, а гармонии не чувствуется, ее заменяет раздирающее душу несовершенство и неприкаянность всех и всего.
- Как мир называется? - спросила я, мучительно сглотнув комок в горле. Мы материализовались у горного водопада, красивого, неистового - и такого же беспросветно-сиротского.
- Шенадар. Да зачем тебе? - удивилась Син.
- Не знаю. Просто... Хочется почувствовать полнее...
- Куда полнее-то?
Ответа на этот вопрос я не знала. Местные отчаяние и обреченность словно смотрели на меня глазами друга-Творца - такого, каким он был в нашу последнюю встречу. Возможно, именно мои слова подтолкнули его прийти и отдать всего себя, вместе с жалостью к себе и болью прошлого, никому не нужному миру…
- Сейчас попробую одну вещь, - Син вытерла рукавом мокрое лицо - брызги водопада долетали и до меня, еще немного, и волосы придется выжимать, - не пугайся.
Хорошо, что предупредила. Я видела много «чудес» и некоторые делала сама, но не такое. Син стала таять, терять плотность и растекаться... Полупрозрачными струйками, вроде прядей тумана «рабочей среды», сразу во все стороны. Очень тревожно. Но тревога ушла, когда на какой-то миг я ощутила, как сиротство мира потеснились, уступая место... Не надежде, а скорее намеку на нее, острому осколку, семечку возможности… И почти сразу напряжение взорвало эту полунадежду и вышибло Син оттуда, где создательница была, или старалась быть... Когда подруга снова появилась у водопада, она выглядела ошеломленной. Ей даже пришлось сесть на мокрую землю. Я быстро подошла и опустилась рядом.
- Не вышло?
- Нет. Он не принял меня, - Син зачем-то отодвинулась – оказалось, чтобы сесть, сложив ноги особым образом, выпрямив спину и разведя руки в стороны вверх ладонями. Вдох-выдох. Какое-то упражнение. Я ждала, не мешая. Минута, и подруга опустила руки и изменила положение тела на удобное.
- Воображение Творцов безгранично - оно превращает каждую глупость в фантастическую, - девушка больше не мокла, словно брызги и водяная взвесь избегали ее.
Представить сухость проще, чем тепло в ледяной пустыне. Минута - и я тоже совершенно высохла. И даже больше – ни одна капля воды теперь не касалась меня.
- У тебя еще мало опыта, - заметила Син с легкой улыбкой, мгновенно погасшей, - даже для глупостей.
- Наверное, - согласилась я. - Даже не представляю, как это, раствориться в мире. Если только... Иногда погружаюсь в работу с головой и возникает ощущение, как будто я - всё.
- По сути, так и есть, - заметила Син. - Есть мысли по делу?
У меня не было времени подумать, а еще очень мешало напряжение мира, его готовность к смерти. Рано или поздно все миры поворачиваются к создателю этой стороной, обретают какое-то особое смирение перед лицом неизбежного. Но я не видела тех, кто торопит свой конец, до этого дня.
В Шенадаре все зашло уже довольно далеко. Моря испарялись, растения чахли, животных остались считанные виды. Люди... Лучше такого не видеть никогда. И при этом ощущалась внутренняя потребность к еще большему, еще худшему… Она и неприкаянность были теми течениями, которым следовал мир.
Я ощущала виноватой и себя, из-за Алафе. Но чувство вины не поможет, нужно действовать.
- Давай вот что попробуем, - предложила я.
Мы попробовали все. Мир был не против изменений. Претерпев тысячи тысяч вмешательств от чужих ему Творцов, он привык и стал более… отзывчивым? Нет, не так. Допустим, есть щель в заборе и есть калитка. Обычно все пользуются последней, но вот калитку заклинило или ключ потерялся. Тогда гости и хозяева начнут лазать через щель и постепенно расширят ее. Вот так с этим миром – Творец ушел и калитку заперли навсегда, но после многих посещений щель превратилась в огромную дыру. В общем, работалось легко, но это не помогало. Мелкие и крупные изменения не приживались или почти ничего не давали. Мы создали источник с особой энергией для подпитки мира, Источник Надежды. Син название не нравилось, но лучшего не нашлось… Энергия просто исчезала, словно ее выпивало невидимое чудовище. Это и было чудовище по имени отчаяние. Мы пошли на крайности и создали еще один мир, привязав к нему Шенадар, чтобы новый не дал ему утонуть. Вышло наоборот – гибнущий потянул свежесозданный на дно, как якорь. Пришлось порвать связку.
Опускавшийся в море континент мы кое-как удержали, а вот с вулканами на соседнем материке ничего сделать не могли.
- Все, передышка, - мы так и не покинули берег у водопада, пользуясь тем, что можем заниматься одновременно многими делами, не сходя с места. И теперь обе позволили себе просто сидеть на чахлой желтой травке и ничего не делать.
- Кажется, не справимся, - заметила я.
- Придется… Нет, только не сейчас! - Син раздраженно ударила кулаком по земле. - Орнада зовет. И, похоже, это надолго. Так, есть выход! Я могу оставить тут всё на тебя... Но лучше если пойдешь со мной и поможешь в Орнаде.
- Конечно, как всегда...
- Не как всегда! - перебила подруга. - Речь не о стихах, а о разрешенном вмешательстве. Согласишься?
Я подумала и неуверенно кивнула. Это казалось… неправильным и рождало глубокий внутренний протест. Вспомнились слова Горрика: «В чужие Творения мы вмешиваться не можем». Так он говорил не о том, что мы не способны менять чужое, а о том, что не должны?
- Вот и правильно, - кивнула Син. - Я тебе доверяю. Теперь легче?
От этого и правда стало легче. Окутанная молочным туманом «рабочей среды», я во второй раз примерила на себя мысль о вмешательстве в чужое Творение.
- Смотри, - не дав мне времени на рефлексию, подруга развернула перед нами картинку одного кусочка мира: довольно большой дом, выглядевший хорошо снаружи и оказавшийся очень бедным внутри – поцарапанные стены, покосившаяся мебель… Скрипучая колыбелька с ребенком. - За новорожденным надо присмотреть, его хотят отдать в «призвание», а он нужен не там. Еще вот тут, - открылось помещение без окон с арочным потолком. Какой-то человек, щурясь при неярком, неизвестно откуда идущем свете, писал в толстой книге, сверяясь с другой книгой, стоявшей на подставке. – Легенду надо исправить. Вместо «Он получил в дар силу, от которой ему самому не было пользы» - «силу, от которой ему не было вреда». Сможешь?
- Сделаю, - кивнула я и занялась делом.
Все-таки это непросто, когда не чувствуешь мир. Но стоило перенестись в Орнаду – стало легче. Я могла узнавать нужное и ненужное, имена континентов и людей, названия городов и легенды, подробности истории и особенности культур… Это помогало.
«Призвание» оказалось очень даже хорошей школой для сирот и «лишних» детей. Только ее учащиеся никогда не видят родителей, если они есть. «Лишь в отрешенности от всех раскрываются истинный талант и сила» - вот во имя чего детей сразу же увозили в другой город и давали каждому новое имя.
И все-таки я это сделала! Явилась в дом со скрипучей колыбелью в облике странницы со вдохновенным лицом и полным обаяния голосом и рассказала сказку, наскоро переделав одну из известных мне, сказку о Герое, которого нет.
«Он мог стать многим, как может каждый.
Но путь сиротский не ляжет прямо.
Шестой ребенок - семье обуза
И был он отдан в чужие руки.
Родных не видеть, любви их, ласки
Не знать вовеки - сиротство духа.
Так мало нужно, чтоб стать несчастным.
А кто несчастен - себя теряет.
Он мог стать многим. Другой, быть может,
И не был отдан на воспитанье
Чужим, безликим – и стал Героем.
Со злом сражался, и, побеждая,
Отцу и маме шептал «спасибо,
Что так любили, что были рядом».
Другой, не этот, никем не ставший…
Сильней надежды одна лишь вера,
9.
Меня разбудило счастье. Необыкновенное ощущение: яркого праздника и одновременно - тихого послепраздничного вечера, завершающего день, в котором все удалось. Но такой был вчера. Точнее, по моим ощущениям после ярмарки прошло уже два дня-периода. Син с Алафе пока в гости не звали и сами не приходили. Так откуда счастье?
Почти сразу пришел ответ - родился новый Творец. Стоило войти в рабочую среду, как я увидела сотворенный им мир. Золотое небо, сиреневая листва прямых как стрелы деревьев, но отчего-то очень краткий срок жизни людей. А, они перерождаются, четырежды, и в итоге проживают каждый по нескольку жизней. Чудная выдумка! Ее автор была вдвое старше меня, перешагнувшая человеческую ограниченность или слабость ради дара Творения. Не двадцать - а почти сорок лет. Мы встретились глазами через бесконечные и ничего не значащие расстояния и улыбнулись друг другу.
Я хотела поработать, но не смогла. Счастье опьяняло и не давало думать, воображение выплескивалось за край - в сотворенные миры, и в них всегда что-то менялось, хаотично, бесконтрольно... Словно счастье было энергией, которую можно использовать как угодно. На это воображение согласилось - перенаправить силу счастья на важное и нужное.
В мире Мэйлишан я создала когда-то белое небо. Но у людей Мэйлишана развилась болезнь - непереносимость небесно-белого цвета. Они защищали глаза полупрозрачными шарфами и повязками, вытачивали из бросового «золотого камня» круглые или продолговатые плоские пластины-окуляры и козырьки для шапок. Мне не нравилось видеть, как они мучаются, но цвет неба изменить не удавалась, лишь подкрасить на пару лет, не больше. Сейчас... Я просто попросила, и небо стало светло-сиреневым.
Потом я создала новый мир и прописала в нем особенность - раз в году все живые существа ощущали счастье, вроде моего нынешнего. Еще - села за стол и написала стихотворение для Син и Алафе. Сходила в один из миров, известный искусством каллиграфии, и заплатила за оформление стиха – запись красивыми буквами: первая, в начале строчки, обрамлена орнаментом, остальные украшены завитушками. А посвящение золотой краской: «Моим друзьям, Син и Алафе». Потом вспомнила о Фае и его кисточках. Пора попробовать что-нибудь нарисовать. Тут же нафантазировала краски поярче, вышла из дома и взялась раскрашивать стены.
Пока рисовала, пока счастье держало мой ум пустым, вернее, придерживало его для себя, казалось, что мои рисунки хороши. Но как только эйфория отпустила, и я посмотрела своими глазами, то пришла в ужас. Линии и фигуры, попытки изобразить цветок и человека, на полстены изображение развернутого письма с иероглифами. Оно единственное показалось красивым. Остальное стерла, и начала заново.
Потом изнутри дома позвало знакомое ощущение. Вошла, проверила стену - точно, записка от Алафе, просящего разрешения прийти. Быстро черкнула на том же листе «давай» и он появился. Увидел кисточки в моих руках, удивленно приподнял красивые брови.
- Ты занята?
- Уже нет, - я припомнила, как поступил с кистями Фай, нашла стакан, который по рассеянности утащила из какой-то таверны, наполнила его водой и поставила туда рисовальные инструменты.
- Ты еще и художница, а не только поэт?
Гость сел за стол, где лежало мое стихо, начисто переписанное умельцем. Пока Алафе не заметил и не заинтересовался, мысленно отправила листок в шкаф. Потом торжественно вручу обоим.
- Ничуть. У Фая однажды попробовала и понравилось. Сегодня новый Творец родился...
- Знаю, - отмахнулся он. - Фай? Ты с ним знакома?
Видимо счастье все еще бурлило в моих венах. Скрывать знакомство с Фаем я не собиралась, но постаралась бы преподнести его в какой-то другой момент. Судя по лицу, Алафе и так был чем-то озабочен, а я еще подкинула ему невеселых мыслей о человеке, который обидел Син.
- Знакома. Его дракон мне очень понравился, я спросила о нем через стену. Фай разрешил прийти, и мы немного поболтали.
- Не стоило тебе… Ну да ладно. Вреда калека причинить не сможет. Но будь осторожна. Чем он сейчас занят, кстати?
- Живет, - я пожала плечами, - и вроде бы счастлив.
- Счастлив... Ну, понятно, на его совести нет ни пятнышка или Фай так считает. А вот на моей...
- А что на твоей? - удивилась я.
- Убийство. Это… все еще со мной и всегда останется. Никто не избавит от ноши, никогда. Лучше бы умер...
- Послушай, - я остановила его не из жалости, а скорее... из какого-то иного чувства, неприятного, из-за того, что сильный человек голосом капризного мальчишки произносил пафосные слова, жалуясь на себя самого, - это было, да. Но с тех пор ты сотворил много миров. И спас много миров.
- И уничтожил, - заметил гость почему-то с улыбкой, - но к этому толкнула ответственность.
- Необходимость убивать оправдывается ответственностью? Перед кем? – я спросила прежде, чем задумалась над собственными словами и тем, почему вдруг они вырвались, и почему – эти.
Алафе вскинул голову, в глазах стояло отчаяние. Мгновенная перемена от жалобы к улыбке и обратно – вот что меня поразило. Особенно – переход от улыбки к отчаянию.
- Осуждаешь? Правильно. То, первое убийство и сделало меня Творцом, а я недостоин такой чести. Ответственность перед другим человеком заставила убить, и теперь этого не остановить… Я обречен повторять свою ошибку, хоть именно она возвысила…
- Нет, - снова перебила я, почти с тем же чувством, к которому теперь добавилось непонимание, – не осуждаю и даже не сужу. Пытаюсь лишь разобраться вместе с тобой. Если ты для этого сюда пришел, понять себя…
- О, я понимаю себя, - мгновенно признал он, – только этого мало.
- А что еще нужно?
Алафе подумал и тряхнул головой:
- Не знаю, но этого нет.
От его ответа возникло ощущение почти как от слов про законченное совершенство.
Гость встал из-за стола.
- Пойду, - и тут же исчез, оставив меня столь же растерянной, сколь счастливой я была час назад.
Наверное, он все-таки хотел сочувствия. Но жалобы в стиле «лучше умереть» совершенно не вызывают во мне желания сочувствовать, а врать не хотелось. Да, Рианн, ты так и не научилась вести себя «правильно»…
Тут, по счастью, позвали миры, и блаженные несколько часов я занималась любимым делом, увлеченно и почти неистово.
* * *
«Поможешь?» - спрашивала записка Син.
«С радостью», - ответила я и мгновенно оказалась в Замке.
- Надо бы дать тебе разрешение приходить, когда хочешь, не спрашивая, и не отказалась бы от такого же разрешения с твоей стороны… - не здороваясь, сказала девушка-Творец. Как и всегда в облегающем и темном, но более решительная, чем обычно. – Пока твой Дом не стал частью Замка Чести, как Дом Алафе в свое время. Ала надо вытащить. Он пришел в бесхозный, ничей мир и растворился в нем, стал его душой. И умирает вместе с ним. Не знаю, сумеет ли вернуться, как после обычной «героической смерти».
Про ничьи миры я слышала. Иногда Творцы исчезают. Мир остается без защитника и тогда о нем заботятся все, правда, мир-сирота все равно долго не живет.
- Уже знаешь, как ему помочь?
- Пока нет, - отмахнулась она. - Идем.
Идем… Хорошо, когда слово не расходится с делом, но в таком случае, как этот, я предпочла бы подготовиться. Ощущение не из лучших: «ничей мир» - общая вещь. Много кто тут руку приложил, а гармонии не чувствуется, ее заменяет раздирающее душу несовершенство и неприкаянность всех и всего.
- Как мир называется? - спросила я, мучительно сглотнув комок в горле. Мы материализовались у горного водопада, красивого, неистового - и такого же беспросветно-сиротского.
- Шенадар. Да зачем тебе? - удивилась Син.
- Не знаю. Просто... Хочется почувствовать полнее...
- Куда полнее-то?
Ответа на этот вопрос я не знала. Местные отчаяние и обреченность словно смотрели на меня глазами друга-Творца - такого, каким он был в нашу последнюю встречу. Возможно, именно мои слова подтолкнули его прийти и отдать всего себя, вместе с жалостью к себе и болью прошлого, никому не нужному миру…
- Сейчас попробую одну вещь, - Син вытерла рукавом мокрое лицо - брызги водопада долетали и до меня, еще немного, и волосы придется выжимать, - не пугайся.
Хорошо, что предупредила. Я видела много «чудес» и некоторые делала сама, но не такое. Син стала таять, терять плотность и растекаться... Полупрозрачными струйками, вроде прядей тумана «рабочей среды», сразу во все стороны. Очень тревожно. Но тревога ушла, когда на какой-то миг я ощутила, как сиротство мира потеснились, уступая место... Не надежде, а скорее намеку на нее, острому осколку, семечку возможности… И почти сразу напряжение взорвало эту полунадежду и вышибло Син оттуда, где создательница была, или старалась быть... Когда подруга снова появилась у водопада, она выглядела ошеломленной. Ей даже пришлось сесть на мокрую землю. Я быстро подошла и опустилась рядом.
- Не вышло?
- Нет. Он не принял меня, - Син зачем-то отодвинулась – оказалось, чтобы сесть, сложив ноги особым образом, выпрямив спину и разведя руки в стороны вверх ладонями. Вдох-выдох. Какое-то упражнение. Я ждала, не мешая. Минута, и подруга опустила руки и изменила положение тела на удобное.
- Воображение Творцов безгранично - оно превращает каждую глупость в фантастическую, - девушка больше не мокла, словно брызги и водяная взвесь избегали ее.
Представить сухость проще, чем тепло в ледяной пустыне. Минута - и я тоже совершенно высохла. И даже больше – ни одна капля воды теперь не касалась меня.
- У тебя еще мало опыта, - заметила Син с легкой улыбкой, мгновенно погасшей, - даже для глупостей.
- Наверное, - согласилась я. - Даже не представляю, как это, раствориться в мире. Если только... Иногда погружаюсь в работу с головой и возникает ощущение, как будто я - всё.
- По сути, так и есть, - заметила Син. - Есть мысли по делу?
У меня не было времени подумать, а еще очень мешало напряжение мира, его готовность к смерти. Рано или поздно все миры поворачиваются к создателю этой стороной, обретают какое-то особое смирение перед лицом неизбежного. Но я не видела тех, кто торопит свой конец, до этого дня.
В Шенадаре все зашло уже довольно далеко. Моря испарялись, растения чахли, животных остались считанные виды. Люди... Лучше такого не видеть никогда. И при этом ощущалась внутренняя потребность к еще большему, еще худшему… Она и неприкаянность были теми течениями, которым следовал мир.
Я ощущала виноватой и себя, из-за Алафе. Но чувство вины не поможет, нужно действовать.
- Давай вот что попробуем, - предложила я.
Мы попробовали все. Мир был не против изменений. Претерпев тысячи тысяч вмешательств от чужих ему Творцов, он привык и стал более… отзывчивым? Нет, не так. Допустим, есть щель в заборе и есть калитка. Обычно все пользуются последней, но вот калитку заклинило или ключ потерялся. Тогда гости и хозяева начнут лазать через щель и постепенно расширят ее. Вот так с этим миром – Творец ушел и калитку заперли навсегда, но после многих посещений щель превратилась в огромную дыру. В общем, работалось легко, но это не помогало. Мелкие и крупные изменения не приживались или почти ничего не давали. Мы создали источник с особой энергией для подпитки мира, Источник Надежды. Син название не нравилось, но лучшего не нашлось… Энергия просто исчезала, словно ее выпивало невидимое чудовище. Это и было чудовище по имени отчаяние. Мы пошли на крайности и создали еще один мир, привязав к нему Шенадар, чтобы новый не дал ему утонуть. Вышло наоборот – гибнущий потянул свежесозданный на дно, как якорь. Пришлось порвать связку.
Опускавшийся в море континент мы кое-как удержали, а вот с вулканами на соседнем материке ничего сделать не могли.
- Все, передышка, - мы так и не покинули берег у водопада, пользуясь тем, что можем заниматься одновременно многими делами, не сходя с места. И теперь обе позволили себе просто сидеть на чахлой желтой травке и ничего не делать.
- Кажется, не справимся, - заметила я.
- Придется… Нет, только не сейчас! - Син раздраженно ударила кулаком по земле. - Орнада зовет. И, похоже, это надолго. Так, есть выход! Я могу оставить тут всё на тебя... Но лучше если пойдешь со мной и поможешь в Орнаде.
- Конечно, как всегда...
- Не как всегда! - перебила подруга. - Речь не о стихах, а о разрешенном вмешательстве. Согласишься?
Я подумала и неуверенно кивнула. Это казалось… неправильным и рождало глубокий внутренний протест. Вспомнились слова Горрика: «В чужие Творения мы вмешиваться не можем». Так он говорил не о том, что мы не способны менять чужое, а о том, что не должны?
- Вот и правильно, - кивнула Син. - Я тебе доверяю. Теперь легче?
От этого и правда стало легче. Окутанная молочным туманом «рабочей среды», я во второй раз примерила на себя мысль о вмешательстве в чужое Творение.
- Смотри, - не дав мне времени на рефлексию, подруга развернула перед нами картинку одного кусочка мира: довольно большой дом, выглядевший хорошо снаружи и оказавшийся очень бедным внутри – поцарапанные стены, покосившаяся мебель… Скрипучая колыбелька с ребенком. - За новорожденным надо присмотреть, его хотят отдать в «призвание», а он нужен не там. Еще вот тут, - открылось помещение без окон с арочным потолком. Какой-то человек, щурясь при неярком, неизвестно откуда идущем свете, писал в толстой книге, сверяясь с другой книгой, стоявшей на подставке. – Легенду надо исправить. Вместо «Он получил в дар силу, от которой ему самому не было пользы» - «силу, от которой ему не было вреда». Сможешь?
- Сделаю, - кивнула я и занялась делом.
Все-таки это непросто, когда не чувствуешь мир. Но стоило перенестись в Орнаду – стало легче. Я могла узнавать нужное и ненужное, имена континентов и людей, названия городов и легенды, подробности истории и особенности культур… Это помогало.
«Призвание» оказалось очень даже хорошей школой для сирот и «лишних» детей. Только ее учащиеся никогда не видят родителей, если они есть. «Лишь в отрешенности от всех раскрываются истинный талант и сила» - вот во имя чего детей сразу же увозили в другой город и давали каждому новое имя.
И все-таки я это сделала! Явилась в дом со скрипучей колыбелью в облике странницы со вдохновенным лицом и полным обаяния голосом и рассказала сказку, наскоро переделав одну из известных мне, сказку о Герое, которого нет.
«Он мог стать многим, как может каждый.
Но путь сиротский не ляжет прямо.
Шестой ребенок - семье обуза
И был он отдан в чужие руки.
Родных не видеть, любви их, ласки
Не знать вовеки - сиротство духа.
Так мало нужно, чтоб стать несчастным.
А кто несчастен - себя теряет.
Он мог стать многим. Другой, быть может,
И не был отдан на воспитанье
Чужим, безликим – и стал Героем.
Со злом сражался, и, побеждая,
Отцу и маме шептал «спасибо,
Что так любили, что были рядом».
Другой, не этот, никем не ставший…
Сильней надежды одна лишь вера,
