Но выше веры – любовь простая,
И там, где верят в нее, где любят,
Так мало нужно, чтоб стать Героем».
Этого оказалось достаточно. Молодая мать передумала отдавать свое дитя.
А с переписчиком еще проще – он посадил кляксу и чернила сами собой сложились в новые слова. Аж четырежды складывались, пока не поверил, что это «высокая воля». Они ужасно упрямы, эти люди с разноцветными волосами, даже если лысые…
Закончив, обратила внимание девушки-Творца на пару вещей показавшихся важными – на странное вырождение той культуры, из которой в ее мире делали муку для хлеба. Син ругнулась и отправилась лично разбираться с этим.
- Орнада всегда сюрпризы подкидывает, - заметила создательница, вернувшись. - Спасибо тебе. И пошли мир спасать.
За время, пока нас не было, Шенадар подошел к самому краю и застыл на нем, готовый сорваться в любой миг.
- Как мало мы можем, - сказала подруга, ощущая, наверное, то же самое - беспомощность. - Моя первая неудача за все время.
- Пока еще не совсем неудача. Син, мы же не только Творцы, но и люди. А как одному человеку помочь другому? Как проще всего?
- Поддержать в том, что он делает, - подруга нахмурилась. - Хочешь умереть?
- Нет. Просто быть вместе с Алафе. Тоже влиться в этот мир и разделить с ним все. И потом… не дать уйти совсем.
- Мы спасаем его, а кто спасет нас? – усмехнулась она. - Но вообще-то… это выход.
И Син стремительно растворилась, как и в первый раз, но сейчас – до конца.
Я не представляла, как сделать это – и хорошо. Смогла… придумать свой способ и просто вдохнуть себя как воздух в легкие Шенадара. Так можно оживить умирающего. Но не мир. Его можно лишь поддержать на уже выбранном пути, его и Алафе.
Но когда меня позвал мой мир, Астайа, я поняла, что не смогу сейчас уйти отсюда. А надо. И просто сделала иное, новое – раздвоилась: одна осталась тут, другая отправилась в Астайю.
Жизнь мира Шенадар стремительно двигалась к концу. Зимы становились лютее, растения отказывались расти, ночь и день длились то невыносимо долго, то чересчур коротко... А потом мир взорвался, как слишком туго натянутый воздушный шарик, испытав боль умирания. Чувствовать смерть тяжело. Я не отступила лишь потому, что не отступила Син. Наверное, друзья и для этого тоже, быть вместе, когда плохо, а не только когда хорошо. И по-настоящему разница не так уж велика, если «вместе» - настоящее.
Но ничто не вечно. И потом, после того, как все закончилось, я вернулась домой – а Син увела в Замок Алафе, живого и здорового. Теперь я понимала, почему он иногда приносит себя в жертву. Это... Это больно, но кроме боли есть еще что-то. Жертва не только опускает в самую темную глубину, где тебя вообще не может существовать, но и поднимает туда, где всё - ты. И хотя умирать тяжело, но вспоминая, насколько сладко быть всем, думаешь - если бы еще раз! И хотя это значит снова умереть, все равно готов или почти готов на это.
Только есть и другие способы подняться. Творение, например, или когда рождается Творец. И умирать не обязательно.
10.
- Закрой глаза и не подглядывай!
Я и не собиралась. Сюрприз есть сюрприз, какой смысл портить себе удовольствие?
- А теперь смотри!
Я посмотрела. Дорога, весна, цветущая яблоня по обочинам, синее небо, ослепительное как Истина. Цвет его в Орнаде уникален - голубизна с золотистыми переливами, вспыхивавшими и гаснущими. Не угадаешь, когда их увидишь, но ждешь и надеешься.
- Подожди, это еще не все, - предупредила мои восторги Син.
У Алафе, стоявшего рядом, тоже был очень загадочный вид.
Я ждала. Дорога не из важных, изредка тут проезжали смешные пятиколесные повозки, проходили люди, но вот впереди показалась крошечная фигурка, и у меня вдруг сильнее заколотилось сердце. Неужели?..
Мальчик на дороге, обрамленной пеной белых цветов, был словно картинка в раме. На плече сумка, разношенные ботинки немного хлябают, на курточке заплата, а брюки подвернуты. Так просто. Но большего не нужно, ведь это он, мой Мотылек.
- Но как?..
- Как ты рассказывала, - улыбнусь Син, - и как я почувствовала. Если хочешь, можно познакомиться, поговорить.
Ребенок прошел мимо. Никого из нас троих маленький странник не замечал, а мне очень хотелось, чтобы он увидел и встретил меня.
Я бегом рванула к повороту дороги, там остановилась, села на жесткую траву обочины и сделалась видимой и такой же, как в ту, особенную, встречу – форменная куртка с курьерским значком-молнией, сумка, фляга...
Фляга! Открыла ее и сделала глоток.
- Хороший день! – услышала я незнакомый, но приятный мальчишеский голос. - А можно и мне воды?
- Конечно можно! - я протянула подошедшему ребенку флягу, он взял, и долго-долго пил, запрокинув голову, потом вернул мне сосуд. - Спасибо. А меня Орег зовут.
Орег. Слишком много времени прошло, и я не помнила, как звали того, первого, мальчика. Но имя этого понравилось, в нем была душа.
- Ну, мой герой, подаришь девушке цветок в благодарность за утоление твоей жажды? - я кинула в сторону ближайшего цветущего древа.
- Конечно! – он огляделся, быстро понял, что яблони слишком высокие и ему не дотянуться до цветов, заметил за дорогой небольшое совсем деревце, тут же спустился на обочину, перебрался через канаву, при его росте больше походившую на овраг, сорвал белую гроздь и, вернувшись, протянул мне. Приколов цветы к воротнику значком-молнией, я улыбнулась:
- Спасибо. Пошли?
Он кивнул, и мы пошли.
...Я ухитрилась забыть про Син и Алафе, а друзья деликатно испарились, оставив меня наедине с мечтой и прошлым. Прошлое ведь не обязательно боль и страдания. Я узнала своего мальчика – вот и все. И рассталась с ним, лишь приведя к порогу дома тети, который он и искал, шагая из одной части города в другую.
Найти друзей оказалось не сложно - я чувствовала их присутствие в Орнаде, как и любых Творцов в любых мирах, и просто последовала собственному чувству.
Оно привело меня на берег моря, синего-синего. Волны и прибой, изменчивые и неизменные. И друзья, словно неотъемлемая часть этого кусочка мира.
- Понравился наш подарок? – спросила Син.
Она сидела на песке и кидала в море камешки, а прибой выкатывал к ее ногам новые. Алафе ходил туда-сюда с таким серьезным лицом, словно считал в уме.
- Очень, - ответила я.
- Но это еще не все, - улыбнулся друг-Творец. - Син говорит, тебе очень нравится Орнада. И потому решила...
- Я решила дать тебе право менять все это, - подруга раскинула руки немного театрально, или словно хотела взлететь. - Разрешаю вносить свои правки, любые, какие сочтешь нужным, не спрашивая.
После того, первого, раза, я смогла довольно быстро прийти в себя от потрясения, которого не избежала, хотя Син всего лишь разрешила сделать нужное. Сейчас новое разрешение и право обрушились на меня как скала.
- Син... Но я не буду знать, что менять, ведь Орнаду не чувствую, как свои миры…
- Рианнат, это честь, - перебил Алафе. - Понимаешь?
Глядя в его глаза, я, кажется, в самом деле поняла. Право на изменения - вроде медали. С ней ничего не делают, но изредка достают полюбоваться. Я не должна ничего менять, хотя и разрешили.
- Хорошо, - согласилась я. - Но у меня тоже есть для вас подарок…
Алафе почему-то просиял.
- Видишь? - спросил он у подруги. Син кивнула.
Я мысленно взяла из своего дома листок со стихом и протянула ей.
Кажется, Син удивилась и, хотя она и должна была, ее лицо отразило и разочарование. Правда, только на миг. Девушка развернула листок, прочла написанное, улыбнулась:
- Спасибо. Это здорово.
Мне вдруг почудилось, что стих никуда не годится. Пусть даже не он разочаровал подругу…
В ночь зимнюю, в полдневный зной,
Где тени не видны,
Мои друзья всегда со мной –
Так мне они нужны.
Ведь трое больше одного -
И грусть от нас бежит.
Все, что есть в мире моего,
И вам принадлежит.
Назло бесчисленным векам,
Текущим как вода,
Я верю в нас и верю вам
Сегодня и всегда.
Разве это не наивно, и не по-детски – верить, что зарифмованные слова обладают какой-то ценностью?
Принятый подарок уже исчез из рук Син, наверное, отправленный в Замок Чести. Возникла неожиданная пауза, которую нечем оказалось заполнить. К счастью, ее прервал Алафе - как раз тогда, когда я готова была сделать глупость и заговорить о мире Шенадар и его «спасении». Может, между собой они все обсудили, но со мной никто ничем не делился.
- А у нас тут новая легенда возникла, некий «Просвет», – сказал творец. - Хочешь послушать?
- Из тебя рассказчик никакой, - поморщилась Син с заметным неудовольствием.
- А я и не собирался сам рассказывать. Мы же хотели посетить тот храм, мятежный?
Девушка кивнула.
- Ну вот... Рианнат, примешь еще одно приглашение?
- Если только не надо опять глаза закрывать.
Алафе усмехнулся – совсем другой, никакой печали и в глазах свет. Здорово-то как. Да боги с ним, с обсуждением происшествия в Шенадаре, если друг счастлив.
- А почему храм мятежный?
- Служители там все как один с Кафедры Скептиков. Есть такая в местном университете. Не знаю, кто додумался… уважения Богам никакого не выказывают, вечно вопросами забрасывают и ворчат. Только не удивляйся.
- Сегодня уже не смогу ничему удивиться! - опрометчиво пообещала я.
Храм как храм, внутри красиво и обошлось без гигантских статуй, которые я терпеть не могу. Интересные росписи – сбегающие сверху вниз широкие «ленты» с картинками, каждая рассказывает целую историю. И еще смешные подвески вроде тряпичных фонарей с длиннющей бахромой. Видимо, какие-то «священные» игрушки - висят посреди залы, и никто их не убирает.
Служитель, сухопарый мужчина с волосами сиреневого оттенка, занял позицию как раз под одним из «фонарей»: поднял взгляд к потолку и провозгласил, заставив замолчать собравшуюся в холле толпу:
- Боги дают нам все. Они тратят на нас свое время и жар своих мыслей. Чем мы можем ответить им? Своим вниманием, ведь Высшие существа, как и люди, нуждаются в нем. Творцы отличаются от нас лишь возможностями, а нужды их те же. И даже бог не может изменить себя или мир, если не хочет этого, а у создателей зачастую нет желания хотеть…
Невидимость с неслышимостью – хорошая штука: я смогла свободно рассмеяться. Это сколько же «боги» должны общаться с человеком, чтобы он знал их так хорошо?
Но, к сожалению, «молитва» на том и закончилась, и посетители быстро вымелись из храма. И тут...
Син обернулась девочкой, играющей огненными шариками, Алафе – суровым воином в странных доспехах, по виду сделанных из шелка. Ему не очень шло, и, пожалуй, та же девочка лучше бы смотрелась с ручным зверем. Милосердная и Строгий, два бога мира Орнада, предстали перед одним из своих творений.
- Господин, госпожа, - священнослужитель заметил появление «небожителей», неглубоко поклонился и замер в позе ничуть не почтительной, скорее вызывающей.
- У тебя остались вопросы с прошлого раза, аэстин? - спросил Алафе.
А сиреневоволосый, оказывается, имеет довольно высокий чин. «Аэстин» идет сразу же после аэста, прямого «доверенного лица» Богов в целой туне - почти самостоятельной области с собственной столицей. Но он совсем не похож на высокопоставленного!
- Остались, но сейчас нет времени на это, - отмахнулся аэстин - от своих богов! – причем совершенно не колеблясь. Вот это да… - А вы, Величайшие, хотели о чем-то спросить своего недостойного служку?
Не слугу, а именно служку. Еще интереснее. И вид у говорившего раздраженный.
- Расскажи легенду о Просвете, - потребовал-предложил Алафе.
Аэстин скривил и так не слишком-то красивое лицо:
- Странное желание… - один из огненных шариков Син подлетел к нему, минуту покачался перед лицом «недостойного служки» и вернулся к ней. - Как пожелаете, Великие. Итак… истинная жизнь – бесконечное путешествие по череде жизней-Просветов, нанизанных, как бусины в ожерелье, на вашу волю и наш свободный выбор. Первая в том, что всё существует, второй – в праве остаться в этом Просвете или уйти на следующий, ведь он лучше и там «легко все сложное, а тяжелое ничего не весит». Но следующий - прямо за дверью смерти и не иначе. И ваша воля так же и в том, чтобы прежде, чем уйти, мы завершили все свои дела в этой жизни, сделали все возможное. Таков известный людям миф, возможно, далекий от правды. Разрешите теперь заняться моими делами.
Нет, все-таки это здорово. Отчего мои творения не говорят со мной в таком духе? Мне нравилась его непочтительность, не оскорбительная, а отрезвляющая. Напоминание, что создание – не собственность создателя и может иметь свои важные и неотложные дела, никогда лишним не будет.
Син и Алафе переглянулись.
- Есть благодарность у людей, - сказала девушка. – Немало знаешь ты о ней. Порой себя благодаришь и тем себе немного льстишь, а есть иная, и она не всем понятна и видна. Ее, что сразу не открыть, хотим тебе мы предложить.
Что-то зазвенело, и в воздухе перед священником повисла яркая звезда. Аэстин не смог смотреть на нее и закрыл глаза ладонью, очень по-детски. Звезда коснулась головы священника и исчезла. Он опустил ладонь. Лицо осталось недовольным, но слова оказались совсем не как прежние:
- Благодарю вас, Величайшие, ваше доброта безгранична, а ваше милосердие больше вашей доброты, ведь мы чаще нуждаемся в нем, как и все, кто несовершенен и способен на ошибки…
И в таком духе аэстин разливался минут пятнадцать, снова удивляя меня. Когда он закончил, Милосердный и Строгая благосклонно улыбнулись и исчезли, вновь появляясь рядом со мной в привычном мне виде.
- В чем подвох? – спросила я, наблюдая, как священник не очень уверенной походкой удаляется куда-то в сторону маленькой двери в углу храма. - Вы сделали его более почтительным?
- Неа, - усмехнулась Син, - более разговорчивым. Аэстин Отри сам по себе довольно красноречив, но теперь его красноречие потеряет меру. Он все время будет отвлекаться на красивости, путаться в собственных причудливых выражениях, не сможет уже так явно богохульствовать, но станет собирать толпы слушателей... И сохранит должность. Его хотели снять и отправить в ссылку, но нам он нужен тут.
Я хмыкнула. Придуманный выход не очень нравился, еще неизвестно, хочет ли сам аэстин сохранить место, а избыток красноречия и вовсе не дар, а проклятье... но Творцам виднее.
- Вот почему они то и дело придумывают свое? Зачем им что-то большее, чем даваемое нами? - вздохнула Син, первой выходя из Храма. Снаружи он мне не понравился. Длинное и кажущееся приземистым здание. Из крыши тут и там торчат какие-то арки, словно змея начала разворачиваться, но передумала и так и застыла. Маленькие окна и никаких витражей, но стекла с золотистым отливом и широкий вход обрамлен чудесной, воздушной резьбой. Даже у Фая такого не видела. О-ой. Я ему кисти так и не вернула.
Мое сознание зацепилось за слово «большее» и пошло дальше, заставив спросить:
- А зачем это большее нам? Мы же создаем миры, все новые и новые, учимся, творим, ищем и находим...
- Ну, про новое мы уже говорили, - миролюбиво и даже как-то лениво заметил Алафе, - а создаем, потому что существуем для этого. Чем еще заниматься, если ты Творец?
- Кроме того, творить интересно. Но, правда, и сложно порой и устаешь даже от интересного. Но зато – у-до-влет-во-ре-ние! – Син произнесла слово по слогам, как незнакомое, и засмеялась.
И там, где верят в нее, где любят,
Так мало нужно, чтоб стать Героем».
Этого оказалось достаточно. Молодая мать передумала отдавать свое дитя.
А с переписчиком еще проще – он посадил кляксу и чернила сами собой сложились в новые слова. Аж четырежды складывались, пока не поверил, что это «высокая воля». Они ужасно упрямы, эти люди с разноцветными волосами, даже если лысые…
Закончив, обратила внимание девушки-Творца на пару вещей показавшихся важными – на странное вырождение той культуры, из которой в ее мире делали муку для хлеба. Син ругнулась и отправилась лично разбираться с этим.
- Орнада всегда сюрпризы подкидывает, - заметила создательница, вернувшись. - Спасибо тебе. И пошли мир спасать.
За время, пока нас не было, Шенадар подошел к самому краю и застыл на нем, готовый сорваться в любой миг.
- Как мало мы можем, - сказала подруга, ощущая, наверное, то же самое - беспомощность. - Моя первая неудача за все время.
- Пока еще не совсем неудача. Син, мы же не только Творцы, но и люди. А как одному человеку помочь другому? Как проще всего?
- Поддержать в том, что он делает, - подруга нахмурилась. - Хочешь умереть?
- Нет. Просто быть вместе с Алафе. Тоже влиться в этот мир и разделить с ним все. И потом… не дать уйти совсем.
- Мы спасаем его, а кто спасет нас? – усмехнулась она. - Но вообще-то… это выход.
И Син стремительно растворилась, как и в первый раз, но сейчас – до конца.
Я не представляла, как сделать это – и хорошо. Смогла… придумать свой способ и просто вдохнуть себя как воздух в легкие Шенадара. Так можно оживить умирающего. Но не мир. Его можно лишь поддержать на уже выбранном пути, его и Алафе.
Но когда меня позвал мой мир, Астайа, я поняла, что не смогу сейчас уйти отсюда. А надо. И просто сделала иное, новое – раздвоилась: одна осталась тут, другая отправилась в Астайю.
Жизнь мира Шенадар стремительно двигалась к концу. Зимы становились лютее, растения отказывались расти, ночь и день длились то невыносимо долго, то чересчур коротко... А потом мир взорвался, как слишком туго натянутый воздушный шарик, испытав боль умирания. Чувствовать смерть тяжело. Я не отступила лишь потому, что не отступила Син. Наверное, друзья и для этого тоже, быть вместе, когда плохо, а не только когда хорошо. И по-настоящему разница не так уж велика, если «вместе» - настоящее.
Но ничто не вечно. И потом, после того, как все закончилось, я вернулась домой – а Син увела в Замок Алафе, живого и здорового. Теперь я понимала, почему он иногда приносит себя в жертву. Это... Это больно, но кроме боли есть еще что-то. Жертва не только опускает в самую темную глубину, где тебя вообще не может существовать, но и поднимает туда, где всё - ты. И хотя умирать тяжело, но вспоминая, насколько сладко быть всем, думаешь - если бы еще раз! И хотя это значит снова умереть, все равно готов или почти готов на это.
Только есть и другие способы подняться. Творение, например, или когда рождается Творец. И умирать не обязательно.
10.
- Закрой глаза и не подглядывай!
Я и не собиралась. Сюрприз есть сюрприз, какой смысл портить себе удовольствие?
- А теперь смотри!
Я посмотрела. Дорога, весна, цветущая яблоня по обочинам, синее небо, ослепительное как Истина. Цвет его в Орнаде уникален - голубизна с золотистыми переливами, вспыхивавшими и гаснущими. Не угадаешь, когда их увидишь, но ждешь и надеешься.
- Подожди, это еще не все, - предупредила мои восторги Син.
У Алафе, стоявшего рядом, тоже был очень загадочный вид.
Я ждала. Дорога не из важных, изредка тут проезжали смешные пятиколесные повозки, проходили люди, но вот впереди показалась крошечная фигурка, и у меня вдруг сильнее заколотилось сердце. Неужели?..
Мальчик на дороге, обрамленной пеной белых цветов, был словно картинка в раме. На плече сумка, разношенные ботинки немного хлябают, на курточке заплата, а брюки подвернуты. Так просто. Но большего не нужно, ведь это он, мой Мотылек.
- Но как?..
- Как ты рассказывала, - улыбнусь Син, - и как я почувствовала. Если хочешь, можно познакомиться, поговорить.
Ребенок прошел мимо. Никого из нас троих маленький странник не замечал, а мне очень хотелось, чтобы он увидел и встретил меня.
Я бегом рванула к повороту дороги, там остановилась, села на жесткую траву обочины и сделалась видимой и такой же, как в ту, особенную, встречу – форменная куртка с курьерским значком-молнией, сумка, фляга...
Фляга! Открыла ее и сделала глоток.
- Хороший день! – услышала я незнакомый, но приятный мальчишеский голос. - А можно и мне воды?
- Конечно можно! - я протянула подошедшему ребенку флягу, он взял, и долго-долго пил, запрокинув голову, потом вернул мне сосуд. - Спасибо. А меня Орег зовут.
Орег. Слишком много времени прошло, и я не помнила, как звали того, первого, мальчика. Но имя этого понравилось, в нем была душа.
- Ну, мой герой, подаришь девушке цветок в благодарность за утоление твоей жажды? - я кинула в сторону ближайшего цветущего древа.
- Конечно! – он огляделся, быстро понял, что яблони слишком высокие и ему не дотянуться до цветов, заметил за дорогой небольшое совсем деревце, тут же спустился на обочину, перебрался через канаву, при его росте больше походившую на овраг, сорвал белую гроздь и, вернувшись, протянул мне. Приколов цветы к воротнику значком-молнией, я улыбнулась:
- Спасибо. Пошли?
Он кивнул, и мы пошли.
...Я ухитрилась забыть про Син и Алафе, а друзья деликатно испарились, оставив меня наедине с мечтой и прошлым. Прошлое ведь не обязательно боль и страдания. Я узнала своего мальчика – вот и все. И рассталась с ним, лишь приведя к порогу дома тети, который он и искал, шагая из одной части города в другую.
Найти друзей оказалось не сложно - я чувствовала их присутствие в Орнаде, как и любых Творцов в любых мирах, и просто последовала собственному чувству.
Оно привело меня на берег моря, синего-синего. Волны и прибой, изменчивые и неизменные. И друзья, словно неотъемлемая часть этого кусочка мира.
- Понравился наш подарок? – спросила Син.
Она сидела на песке и кидала в море камешки, а прибой выкатывал к ее ногам новые. Алафе ходил туда-сюда с таким серьезным лицом, словно считал в уме.
- Очень, - ответила я.
- Но это еще не все, - улыбнулся друг-Творец. - Син говорит, тебе очень нравится Орнада. И потому решила...
- Я решила дать тебе право менять все это, - подруга раскинула руки немного театрально, или словно хотела взлететь. - Разрешаю вносить свои правки, любые, какие сочтешь нужным, не спрашивая.
После того, первого, раза, я смогла довольно быстро прийти в себя от потрясения, которого не избежала, хотя Син всего лишь разрешила сделать нужное. Сейчас новое разрешение и право обрушились на меня как скала.
- Син... Но я не буду знать, что менять, ведь Орнаду не чувствую, как свои миры…
- Рианнат, это честь, - перебил Алафе. - Понимаешь?
Глядя в его глаза, я, кажется, в самом деле поняла. Право на изменения - вроде медали. С ней ничего не делают, но изредка достают полюбоваться. Я не должна ничего менять, хотя и разрешили.
- Хорошо, - согласилась я. - Но у меня тоже есть для вас подарок…
Алафе почему-то просиял.
- Видишь? - спросил он у подруги. Син кивнула.
Я мысленно взяла из своего дома листок со стихом и протянула ей.
Кажется, Син удивилась и, хотя она и должна была, ее лицо отразило и разочарование. Правда, только на миг. Девушка развернула листок, прочла написанное, улыбнулась:
- Спасибо. Это здорово.
Мне вдруг почудилось, что стих никуда не годится. Пусть даже не он разочаровал подругу…
В ночь зимнюю, в полдневный зной,
Где тени не видны,
Мои друзья всегда со мной –
Так мне они нужны.
Ведь трое больше одного -
И грусть от нас бежит.
Все, что есть в мире моего,
И вам принадлежит.
Назло бесчисленным векам,
Текущим как вода,
Я верю в нас и верю вам
Сегодня и всегда.
Разве это не наивно, и не по-детски – верить, что зарифмованные слова обладают какой-то ценностью?
Принятый подарок уже исчез из рук Син, наверное, отправленный в Замок Чести. Возникла неожиданная пауза, которую нечем оказалось заполнить. К счастью, ее прервал Алафе - как раз тогда, когда я готова была сделать глупость и заговорить о мире Шенадар и его «спасении». Может, между собой они все обсудили, но со мной никто ничем не делился.
- А у нас тут новая легенда возникла, некий «Просвет», – сказал творец. - Хочешь послушать?
- Из тебя рассказчик никакой, - поморщилась Син с заметным неудовольствием.
- А я и не собирался сам рассказывать. Мы же хотели посетить тот храм, мятежный?
Девушка кивнула.
- Ну вот... Рианнат, примешь еще одно приглашение?
- Если только не надо опять глаза закрывать.
Алафе усмехнулся – совсем другой, никакой печали и в глазах свет. Здорово-то как. Да боги с ним, с обсуждением происшествия в Шенадаре, если друг счастлив.
- А почему храм мятежный?
- Служители там все как один с Кафедры Скептиков. Есть такая в местном университете. Не знаю, кто додумался… уважения Богам никакого не выказывают, вечно вопросами забрасывают и ворчат. Только не удивляйся.
- Сегодня уже не смогу ничему удивиться! - опрометчиво пообещала я.
Храм как храм, внутри красиво и обошлось без гигантских статуй, которые я терпеть не могу. Интересные росписи – сбегающие сверху вниз широкие «ленты» с картинками, каждая рассказывает целую историю. И еще смешные подвески вроде тряпичных фонарей с длиннющей бахромой. Видимо, какие-то «священные» игрушки - висят посреди залы, и никто их не убирает.
Служитель, сухопарый мужчина с волосами сиреневого оттенка, занял позицию как раз под одним из «фонарей»: поднял взгляд к потолку и провозгласил, заставив замолчать собравшуюся в холле толпу:
- Боги дают нам все. Они тратят на нас свое время и жар своих мыслей. Чем мы можем ответить им? Своим вниманием, ведь Высшие существа, как и люди, нуждаются в нем. Творцы отличаются от нас лишь возможностями, а нужды их те же. И даже бог не может изменить себя или мир, если не хочет этого, а у создателей зачастую нет желания хотеть…
Невидимость с неслышимостью – хорошая штука: я смогла свободно рассмеяться. Это сколько же «боги» должны общаться с человеком, чтобы он знал их так хорошо?
Но, к сожалению, «молитва» на том и закончилась, и посетители быстро вымелись из храма. И тут...
Син обернулась девочкой, играющей огненными шариками, Алафе – суровым воином в странных доспехах, по виду сделанных из шелка. Ему не очень шло, и, пожалуй, та же девочка лучше бы смотрелась с ручным зверем. Милосердная и Строгий, два бога мира Орнада, предстали перед одним из своих творений.
- Господин, госпожа, - священнослужитель заметил появление «небожителей», неглубоко поклонился и замер в позе ничуть не почтительной, скорее вызывающей.
- У тебя остались вопросы с прошлого раза, аэстин? - спросил Алафе.
А сиреневоволосый, оказывается, имеет довольно высокий чин. «Аэстин» идет сразу же после аэста, прямого «доверенного лица» Богов в целой туне - почти самостоятельной области с собственной столицей. Но он совсем не похож на высокопоставленного!
- Остались, но сейчас нет времени на это, - отмахнулся аэстин - от своих богов! – причем совершенно не колеблясь. Вот это да… - А вы, Величайшие, хотели о чем-то спросить своего недостойного служку?
Не слугу, а именно служку. Еще интереснее. И вид у говорившего раздраженный.
- Расскажи легенду о Просвете, - потребовал-предложил Алафе.
Аэстин скривил и так не слишком-то красивое лицо:
- Странное желание… - один из огненных шариков Син подлетел к нему, минуту покачался перед лицом «недостойного служки» и вернулся к ней. - Как пожелаете, Великие. Итак… истинная жизнь – бесконечное путешествие по череде жизней-Просветов, нанизанных, как бусины в ожерелье, на вашу волю и наш свободный выбор. Первая в том, что всё существует, второй – в праве остаться в этом Просвете или уйти на следующий, ведь он лучше и там «легко все сложное, а тяжелое ничего не весит». Но следующий - прямо за дверью смерти и не иначе. И ваша воля так же и в том, чтобы прежде, чем уйти, мы завершили все свои дела в этой жизни, сделали все возможное. Таков известный людям миф, возможно, далекий от правды. Разрешите теперь заняться моими делами.
Нет, все-таки это здорово. Отчего мои творения не говорят со мной в таком духе? Мне нравилась его непочтительность, не оскорбительная, а отрезвляющая. Напоминание, что создание – не собственность создателя и может иметь свои важные и неотложные дела, никогда лишним не будет.
Син и Алафе переглянулись.
- Есть благодарность у людей, - сказала девушка. – Немало знаешь ты о ней. Порой себя благодаришь и тем себе немного льстишь, а есть иная, и она не всем понятна и видна. Ее, что сразу не открыть, хотим тебе мы предложить.
Что-то зазвенело, и в воздухе перед священником повисла яркая звезда. Аэстин не смог смотреть на нее и закрыл глаза ладонью, очень по-детски. Звезда коснулась головы священника и исчезла. Он опустил ладонь. Лицо осталось недовольным, но слова оказались совсем не как прежние:
- Благодарю вас, Величайшие, ваше доброта безгранична, а ваше милосердие больше вашей доброты, ведь мы чаще нуждаемся в нем, как и все, кто несовершенен и способен на ошибки…
И в таком духе аэстин разливался минут пятнадцать, снова удивляя меня. Когда он закончил, Милосердный и Строгая благосклонно улыбнулись и исчезли, вновь появляясь рядом со мной в привычном мне виде.
- В чем подвох? – спросила я, наблюдая, как священник не очень уверенной походкой удаляется куда-то в сторону маленькой двери в углу храма. - Вы сделали его более почтительным?
- Неа, - усмехнулась Син, - более разговорчивым. Аэстин Отри сам по себе довольно красноречив, но теперь его красноречие потеряет меру. Он все время будет отвлекаться на красивости, путаться в собственных причудливых выражениях, не сможет уже так явно богохульствовать, но станет собирать толпы слушателей... И сохранит должность. Его хотели снять и отправить в ссылку, но нам он нужен тут.
Я хмыкнула. Придуманный выход не очень нравился, еще неизвестно, хочет ли сам аэстин сохранить место, а избыток красноречия и вовсе не дар, а проклятье... но Творцам виднее.
- Вот почему они то и дело придумывают свое? Зачем им что-то большее, чем даваемое нами? - вздохнула Син, первой выходя из Храма. Снаружи он мне не понравился. Длинное и кажущееся приземистым здание. Из крыши тут и там торчат какие-то арки, словно змея начала разворачиваться, но передумала и так и застыла. Маленькие окна и никаких витражей, но стекла с золотистым отливом и широкий вход обрамлен чудесной, воздушной резьбой. Даже у Фая такого не видела. О-ой. Я ему кисти так и не вернула.
Мое сознание зацепилось за слово «большее» и пошло дальше, заставив спросить:
- А зачем это большее нам? Мы же создаем миры, все новые и новые, учимся, творим, ищем и находим...
- Ну, про новое мы уже говорили, - миролюбиво и даже как-то лениво заметил Алафе, - а создаем, потому что существуем для этого. Чем еще заниматься, если ты Творец?
- Кроме того, творить интересно. Но, правда, и сложно порой и устаешь даже от интересного. Но зато – у-до-влет-во-ре-ние! – Син произнесла слово по слогам, как незнакомое, и засмеялась.
