– То есть это дает нам ощутить себя значимыми. Очень-очень значительными. Даже божественная ипостась такого не позволяет, даже исполнение просьб тех, кто в нас верит. И это много, но не большее, нет.
       Алафе кивнул, соглашаясь:
       - Да, большее - это что-то сверх ежедневных обязанностей. Выходящее за рамки нашего бытия. А ты правда хочешь этого большего, Рианнат?
       - А разве вы не хотите стать больше?
       - Мы и так достаточно большие. Но вообще, смотря какое «большее». – И Син добавила зачем-то, словно ставя точку в разговоре: – Да, смотря какое.
       
       11.
       А мне было не важно, какое. Хотелось стать большим. Создатель – не венец творения, он может совершенствоваться, развиваться, вырваться вперед. Просто надо бежать изо всех сил, а не плестись.
       И я побежала.
       Предложений работать вместе Син и Алафе мне не делали, да и я с этим не спешила. Раньше... А сейчас сама взялась за творение той самой грозди миров, о которой уже имела представление. Итак… один мир, а к нему привязан другой простым условием. И еще один – но условие связи иное. К этим двум привязаны еще несколько, а к тем свои и так… до дюжины. У Хатана и Ошраи общие сезоны, наступающие в одно время. Ошраи делится с Таманно жителями, которые не могут существовать только в одном мире и обязательно должны проводить время в обоих. Живут вдвое дольше, ведь в каждом мире «засчитываются» только дни, проведенные там. Во всех трёx протекает «река жизни» с густой золотистой водой, иногда бьющей из земли в виде родников. Она отнимает память или возвращает ее. И так далее... Ни одно условие не повторяется, ни одно не противоречит другому.
       В общем, я просто переоценила свои силы. Создавая миры один за другим, со всеми их многочисленными связями, вдруг ощутила, как «плыву». Вернее – как плывет все сделанное мной. Не могла удержать, не хватало чего-то… может воображения, или память не способна оказалась сохранить такое количество деталей или какие-то условия все-таки мешали мирам быть в гармонии.
       И мир перевернулся. Встал с ног на голову. Не тот, что я творила, не один из них, а мой внутренний. Все созданное стало казаться… Игрушками, ненастоящим. И безмерная тяжесть этого ненастоящего придавила меня. Барахтаясь в ней, как в болоте, и пытаясь выбраться, я ощущала свое бессилие во всем, кроме одного – это и сделала: позвала на помощь беззвучным криком заплутавшего в лесу немого ребёнка.
       И сразу или почти сразу все изменилось. Работа, которая… которую я провалила, уже не казалась игрушкой, а тяжесть… не ушла, но стала иной. Кто-то помог - у меня на глазах некоторые связи отменились, другие соединили не соседние миры, а дальние. И вот гроздь уже не поворачивается, как попало, не дрожит, грозя рассыпаться, а сверкает, живет. И ощущение - доброго взгляда и крепкого плеча успокоило и поддержало. Друг. Рядом – друг, а остальное неважно…
       Как я оказалась дома, выбравшись из тумана «рабочей среды», не помню. Но после этого долго-долго ничего не могла и не хотела. И опять, словно чувствуя мое состояние, миры не звали какое-то время. Нужды посещать их не было, зато возникло желание увидеть Син и Алафе, поделиться с ними, рассказать, но встать и дойти до стены казалось невозможным, а сами они не приходили.
       Но пришел Фай. Да не один, а приволок с собой какое-то существо, огромное, неуклюжее, с густой бежевой шерстью. Когда это чудо, своротив по пути стул, почти расплющив о стену кресло и сорвав штору, подошло ко мне, валявшейся на своем «диване отдохновения», я ощутила, чудесный и очень сильный запах - травы, цветы и нотка, похожая на аромат разломленного пополам спелого яблока.
       - Это дикан, - представил Фай, - но не очень дикий. Помогает восстановить силы и поднимает настроение. Если согласишься, конечно.
       - Так заметно, что мне надо восстановиться? - спросила я печально.
       Дикан лег рядом, став чуть ниже ростом - как раз на уровне подлокотников дивана - и заурчал. Глубокое мерное бормотание, вибрация, пронизывающая все. Но от этого становилось хорошо. Тепло... Дремотно.
       - Не так, но заметно. А, вижу, все в порядке, и ты согласилась. Вернусь через... Скоро в общем. Ничего делать не нужно, просто лежи, поспи, если захочется и хорошо бы погладить и расчесать дикана. Вот.
       Он достал откуда-то чудовищных размеров расческу, положил на стол и пропал.
       При виде штуковины длинной чуть не с мою руку, я оторопела. Фай ничего не приказывал и даже не просил, но спокойно лежать, думая о том, что позже придется работать этими расческограблями, оказалось совершенно невозможно. Попробовала выбраться с дивана - отпихнуть дикана, но зверь не ушел, и я перелезла через подлокотник. Дотащилась до стола и взяла расческу. Каменная, с двумя удобными ручками. И при этом почти ничего не весит. Подошла к животному, присела рядом и для начала погладила шерстяную спину. Урчание стихло. Я сделала что-то не так? На всякий случай отодвинулась подальше, но дикан поднял голову со смешными ушами, похожими на крошечные бантики, и посмотрел так внимательно... будь это человеческий взгляд, он говорил бы - не уходи. Решила принять этот перевод, как правильный, придвинулась снова и провела расческой по мохнатому боку. Спутанные на вид патлы расчесывались легко. Похоже, нам обоим, мне и дикану, одинаково нравилось. Удивительно, вот только что ничего не моглось и не хотелось, а сейчас снова... Зверь требовательно заурчал и я продолжила.
       Через час или два отложила расческу и, пропуская пряди бежевой, сладко пахнущей шерсти между пальцами, стала массировать тонкую белую как снег кожу существа. Дикан был очень большим, но это радовало, а не пугало. Можно теребить, гладить, лохматить и когда надоест одно место все равно останется много других. Я чувствовала счастье, но очень быстро устала, обычной физической усталостью, поэтому легла в обнимку с диканом, не уверенная, что он не против, зарылась в его шерсть и закрыла глаза.
       - Засоня, - сказал голос Фая надо мной, и я проснулась. Судя по ощущениям, спала нормально, часов восемь.
       - Еще какая, - согласилась я.
       Дикан пошевелился, заставив вспомнить о нем. Я отодвинулась, зверь поднялся и встряхнулся. Искорки... Даже целые солнечные зайчики разлетелись от его встряхивания, один попал на руку, и я ощутила прилив сил и настроения. Вот чудо!
       Это оказалось почти так же хорошо, как и счастье от рождения нового Творца.
       - Где ты нашел такое волшебное существо?
       - Я его сделал когда-то, - признался Фай. - Как теперь? Лучше?
       - Теперь неописуемо, - охотно призналась я. - Можно как-то тебя поблагодарить? Ну и его.
       - Его уже отблагодарила, а меня... Раскрасишь еще пару камней?
       Я засмеялась, потом встала и быстро привела себя в порядок, мысленно причесавшись и сменив помятое платье на глаженое.
       - У тебя получается намного лучше.
       - Но не так, как у тебя, - он опустился в кресло и меня порадовал этот знак, что Фай побудет подольше. Дикан лег к его ногам.
       - Кстати... Извини за кисти. Забыла вернуть.
       - Главное помнишь, что забыла, - усмехнулся художник.
       - Творцы ничего не забывают. - Я вдруг заметила вышивку у него на воротнике. Вроде опять крылатая ящерица. И все-таки не удержалась от вопроса:
       - Слушай... А что там с драконами?
       - А что с ними? - словно бы удивился он.
       - Просто... Син не понравилось, но ты не оставил идею, рисуешь их и вырезаешь и даже вышиваешь…
       - А почему нет? Мне нравятся драконы и не важно, кому они не понравились.
       - И тебе... не неприятно продолжать иметь дело с отвергнутой кем-то вещью?
       Нет, я понимала, вопрос глупый, но судя по выражению лица Фая, он поставил художника в тупик. Я примерила на него одно из неписаных правил: при разрыве отношений уничтожаются все подарки, знаки внимания, записи и прочее. Так принято. Это и высказала вслух, как оправдание.
        - Допустим, мы с тобой поругаемся, - Фай сложил ладони вместе и тут же резко развел их, - или подеремся. Пойдешь и уничтожишь камень, который раскрасила по моей просьбе и моими красками?
       Я возмутилась:
       - Конечно, нет!
       - А почему?
       У меня был ответ, но очень уж детский:
       - Потому что... Пусть поругались и подрались. Это не отменяет общих радостей или тревог, вообще всего общего. Опыт не стирается и не вымарывается. И кстати, завтра мы можем помириться, а камень уже тю-тю… И много хорошего я себе скажу за поспешное решение.
       - В точку! – он поднял палец. - Расколошматив вдребезги прошлое, всюду потом натыкаешься на осколки и ранишься ими. Но вещи - просто вещи. На полке стоят эмпатические чернила, подарок Син и очень полезная штука, а есть бесполезная - том «законов Большего суда», который Алафе однажды прочесть присоветовал. Он тебе уже рассказал, что человека убил?
       Я удивленно кивнула.
       - Ну вот и пример. Алафе постоянно теребит свою память и не дает себе покоя. Когда-нибудь он найдет такой способ «исцеления», как создать мир, в котором все страдают. Раненый прошлым, ты становишься калекой и поступаешь как калека.
       Удивившись тому, как свободно Фай пользовался словом, означавшим его собственную беду, я задумалась надолго.
       Друг не мешал, гладил дикана.
       - Син не такая, - заметила я осторожно, и, конечно же, сразу вспомнила Орнаду. - Ее настоящее больше волнует, чем прошлое. Но именно она помогла, доставила письмо в мой родной мир. И потом я ей помогла со стихами для поэтической богини.
       - Ты владеешь словом? – заинтересовался Фай.
       Я пожала плечами:
       - Не очень-то. Но могу срифмовать пару фраз.
       - А собственные стихи тебе нравятся? – спросил художник с улыбкой в голосе.
       - Иногда, - призналась я. И торопливо предложила, радуясь возникшей возможности сделать ему подарок: - А хочешь, и для тебя придумаю стишок?
       Фай засмеялся.
       - Нет, ну правда! О чем хочешь? - я тоже села в кресло, стараясь найти в себе поэтическое вдохновение.
       Дикан, растянувшийся на полу, стал совсем плоским. Бежевый коврик, да и только! Руки успели привыкнуть к его шерсти, чудесно-мягкой на ощупь и снова захотелось погладить его.
       - О чем угодно. Может, в тему нашего разговора? Что прошлое не вымарывается, как ни старайся. К тому же – оно никогда не бывает только твоим, а другому бесполезно приказывать забыть. Бесполезно требовать отказаться… отказать себе в праве на разговор, даже когда он невозможен. И хорошая ссора не заменит хорошую дружбу.
       И прежде, чем возразила, прочел:
       
       - Так много в ссорах пищи для ума...
       А сердце - для него нет горше вести,
       Чем эта мысль - что мы уже не вместе,
       Я – сам собой и ты везде - сама.
       
       Но знаешь, я нашел лазейку, щель,
       Неявный выход в лабиринте боли.
       Что разговор? Слова, слова всего лишь,
       И не они, а ты - святая цель.
       
       А потому... Пока дышу, живу,
       В любые дни - не важно, кем я буду -
       Всё, сделанное мной - тебе, как чуду,
       Как высшему земному существу.
       
       Мой каждый шаг, вперед или назад,
       Творенья рук моих, виденья бреда -
       Мой диалог с тобой, моя беседа,
       И в ней есть все, что мог бы я сказать
       
       Без суеты и лишних громких фраз...
       И верю я, меж «да» и «нет» повиснув,
       Что этот разговор, ведомый жизнью,
       Слагает «мы» из двух отдельных нас.
       
       Стихи он читал так же, как я рисовала – плохо. Но за словами было что-то такое… больше, чем все «плохо» и «хорошо». Чуждое определений. Настоящее.
       - Спасибо, - сказала я.
       Может, Творец и правда способен любить лишь свои творения, но кто заставит меня верить в такую правду? Тем более, что так легко представить Фая влюбленным в Син.
       …Мои рисунки, скромно показанные, Фай одобрил и подарил кисточки, которые я честно попыталась вернуть. А когда он собрался уходить и расталкивал уснувшего дикана, сказала другу: «Разрешаю приходить в мой дом, когда пожелаешь, не спрашивая позволения!». И только потом сообразила - Фай уже приходит сам, когда хочет.
       
       12.
       Разрешение Син я и вправду оставила себе, как сувенир или талисман, но стала чаще бывать в Орнаде, изучала ее.
       Четыре континента и четыре расы – люди, перевертыши, «ночные» и маги, для чего-то выделенные в обособленный народ. Сейчас, на волне технического развития, когда магия перестала цениться, это становилось совсем уж бессмысленным. Люди жили везде, у «ночных», предпочитающих существовать в темное время суток и склонных спать днем, хотя свет им ничуть не вредил, свои поселения, чаще всего - в горах, перевертыши любили леса, маги практиковали свое «тайное искусство» в собственных городах и всюду, где им находилось место, но держались замкнуто. «Отступники» порой преподавали в университетах – причем не магию, а любые другие дисциплины. Университеты с кафедрой скепсиса преподнесли мне много сюрпризов: разговаривать с их учащимися или учителями было очень интересно, все как один оказывались потрясающе умны, мыслили причудливо и рассуждали вдохновенно даже о самых простых вещах.
       
       Мое любимое место - озеро у рощи. Угол глухой, но все равно тут постоянно кто-то жил.
       Сейчас - целая семья: муж, жена и ребенок, маленькая девочка. Все рыжие с черными прядями – потомки людей и «ночных».
       Две звезды - «очи богов» - сверкали в дневном небе. Листва деревьев наливалась густым синевато-зеленым цветом в преддверии лета. Пахло мокрой землей после недавнего дождя. Хорошо-то как…
       Отец семейства сидел на крыше, занимаясь починкой кровли, а мать на ступеньках крыльца читала дочери какую-то книгу.
       - И тогда Богиня Милосердная сказала: «Ты знаешь сам, а мой ответ непрост: построил дом ты, но забыл про мост…»
       - Ай, мама! – воскликнула умостившаяся на коленях у матери девочка, вдруг оттолкнув книгу. – Она злая!
       - Кто, радость моя? - удивилась мать.
       - Она, - девочка ткнула пальцем в картинку. Ничего не понимаю. Иллюстрация очень хорошо изображала Син в облике девочки-богини. – Плохое лицо! Не буду смотреть!
       - Аонь, это же наша Госпожа…
       - Злая, злая! Не хочу!
       - Ну и художники пошли! - засмеялся с крыши отец и чуть не уронил вниз очередную порцию плоских штук, которыми выкладывал кровлю. - Не могут нарисовать Милосердную так, чтоб картинка ребенка не напугала!
       Я присмотрелась – нормальный рисунок, красивый даже. Только глаза у «богини», пожалуй, слишком пронзительные.
       Громыхнул далекий гром.
       - При, слезай уже! – попросила жена, откладывая подальше книгу и вставая с дочкой на руках. - Гроза идет.
       - Сейчас, уже сле…
       Оказывается, у меня неплохая реакция. Когда отец начал падать с крыши – еще только начал - я уже сотворила дракона, который поймал его на лету на свою широкую спину, мягко опустил на землю… и исчез. Почему именно дракон, если я могла просто сделать, чтобы человек не разбился? Не знаю.
       Так получилось.
       - При! – запоздало вскрикнула женщина.
       Девочка на ее руках смотрела во все глаза. Напугаю ребенка своими чудовищами… Но Аонь не казалась испуганной.
       - Ллон, все хорошо. Я живой, - с удивлением повторил муж, вставая на ноги. - Ты видела?
       - Этого... Это создание Богини? – не выпуская ребенка из рук, жена бухнулась на колени. - Спасибо, спасибо, Великая…
       Ну вот, теперь родится еще одна семейная легенда…
       Кстати, о легендах. Есть в Орнаде знаменитый Библиотечный город… хотелось узнать больше о Просвете и том, откуда пошла эта сказка…
       - Ты встречаешься с Фаем? – Син появилась рядом ниоткуда, и я очень обрадовалась, несмотря на ее сердитый вид – скучала по ней.
       - Два раза встречалась, - уточнила я.