- Ты, что, хочешь, чтобы про меня говорили «сам не работает и другим мешает не работать»? - я тоже улыбнулся, - не дождётесь сударыня.
- А как же карьера и всё такое? - не унималась Аня. - Ведь должно же быть что-то, что тебя мотивирует на работе, что для тебя важно?
- Занять место, которое тебе подобает и достичь положения, которое признают все – вот что меня мотивирует, - сказал я уже без иронии. - А карьерный рост…стремление стать боссом…Знаешь, взойдя на вершину успеха, можно не встретить там ни одного друга.
- Прикольно сказал, мне понравилось.
- Это не я, это Марк Твен. Читай классику, Брякина.
- Ладно не умничай. Ты, кстати, не забудешь сегодня заехать к деду?
- Не забуду. У вас с ним всё также, без перемен?
Аня не ответила и отвернулась.
К Семёну Ивановичу, деду Ани Брякиной, я ехал уже в четвёртый раз. Я точно не знал всей истории, которая произошла у Ани с её дедом, в результате которой они поссорились, или, как говорила Аня, «сильно разошлись во взглядах». Так сильно, что полностью перестали друг с другом общаться. Меня Аня просила иногда заезжать к Семёну Ивановичу, привозить продукты и помогать с бытовыми вопросами, но ни в коем случае не рассказывать, что я являюсь её коллегой, поскольку была уверена, что дед обижен на неё настолько, что откажется принимать помощь от любого, кто хоть как-то связан с его внучкой. Вот и пришлось мне представиться волонтёром общественного фонда, получившим задание помочь ветеранам войны в подотчётном районе. Сначала Семён Иванович с настороженностью, свойственной его поколению, воспринял мой неожиданный визит. Выглядело это действительно странно, когда незнакомый мужчина привозит продукты, не требуя за них денег, делится новостями, предлагает помощь с решением коммунальных вопросов. Однако, когда стало ясно, что я не прошу подписывать никаких бумаг и не предлагаю вкладов в сомнительные авантюры, настороженность Семёна Ивановича стала постепенно отступать. Дед Ани оказался интересным собеседником. Он был среднего роста, несмотря на свой почтенный возраст держался прямо с необъяснимым достоинством. Мало кто, глядя на него мог бы догадаться, что этот человек с гордо поставленной на ещё несгибаемом под бременем лет туловище, породистой, украшенной благородной сединой головой, прошёл всю Отечественную войну. Его глубокие тёмно-коричневые глаза временами взрывались необъяснимым беспокойством, при этом правильные черты лица оживлялись редко. В руках он обычно держал незажжённую трубку, видимо, как напоминание о временах, когда он позволял себе курить. Когда мы обсуждали какие-либо непростые темы эта трубка играла роль указки, или дирижёрской палочки, с помощью которой он подкреплял свои аргументы или направлял спор в нужное русло. Семён Иванович занимался историей и до скрупулёзности был сведущ в ней. Он любил угощать меня чаем из самовара, правда электрического, за которым обычно следовала беседа на разные интересные темы, чаще всего связанные с историей, в течение которой он обычно с какой-то гордой неприступностью отстаивал одному ему ведомые взгляды на известные исторические события. В этот раз Семён Иванович встретил меня без особого радушия: было видно, что он чем-то расстроен, отвечал односложно, казалось, что мысли его заняты чем-то другим. Тем не менее, он по традиции пригласил меня в гостиную, которую по старинке именовал библиотекой, и пошёл заваривать чай. Когда Семён Иванович вошёл в комнату с подносом, на котором стояла неизменная ваза с сушками, я рассматривал его многочисленные книги. Комната, в которой располагалась библиотека, была наполнена уютом и спокойствием. Из мебели - пара массивных кресел, обитых тиснёной кожей, стол со старинной лампой на нём и многочисленные, практически по всей длине двух стен стеллажи с книгами.
- Семён Иванович, не перестаю удивляться, как много у Вас разных книг. И это при том, что сейчас многие перешли на чтение в электронном формате. Возможность скачать, загрузить и читать практически любую книгу на смартфоне делает бессмысленным содержание собственной библиотеки.
- Смотря что Вы подразумеваете под «смыслом», Серёжа. Для моего поколения книги – это те островки знаний, накопленных человечеством, те сокровища, предназначенные для будущих поколений, которые невозможно доверить ни одной самой надёжной банковской ячейке. Как сказал кто-то из великих, книги это - корабли мысли, странствующие по волнам времени и бережно несущие свой драгоценный груз от поколения к поколению.
- Ну хорошо, допустим, если книги – это корабли знаний, то они должны постоянно заходить во всё новые порты и обновлять свой груз, - я неуклюже попытался пошутить, чтобы не дать беседе уйти в слишком философское русло. - А у вас я вижу сплошь старинные издания.
- Всё верно, Серёжа. Лично для меня книги – это ещё и клуб моих одиноких друзей из потерянного поколения. Да, да, молодой человек, я принадлежу к утраченному поколению, мне комфортно в компании таких же молчаливых, невостребованных, но безумно интересных собеседников.
Семён Иванович налил мне чаю, и подошёл к стеллажу с книгами, затем повернулся ко мне, как мне показалось, чтобы заговорить о том, что его беспокоило, но передумал. Меня тревожило его состояние. Обычно собранный, подтянутый, уверенный в себе, создающий вокруг себя атмосферу спокойного оптимизма, сегодня Семён Иванович явно выглядел потерянным и расстроенным, словно какое-то новое ощущение, новая мысль настолько встревожила его сознание, что он не в состоянии был скрыть этого от своего гостя.
- Семён Иванович, вот Вы говорите, «ваше поколение», «моё поколение». Неужели прошло так много времени, так многое изменилось, что между нами такая пропасть. Безусловно, технический прогресс не стоит на месте, но разве он становится той непреодолимой границей между поколениями?
- Нет, нет, молодой человек, у меня и в мыслях не было проводить границы и выстраивать барьеры между поколениями. У каждого поколения есть свои особенности, недостатки и преимущества, поводы для гордости и причины для разочарования. Ваше поколение умеет быстро решать, не стесняется говорить о неловких вещах, игнорирует бессмысленные условности и уверенно идёт в ногу с безжалостным техническим прогрессом. А наше поколение умело любить без сослагательного наклонения, считало в уме и гордилось тем, что не дало миру погибнуть. Между нами нет стены, есть… как бы это точнее выразить…есть некое взаимонедопонимание, бескомпромиссная неготовность принимать иную жизненную позицию, взаимоотталкивание принципов. Вот к примеру, все эти социальные сети, блоги, каналы: что они дают вам, вашему поколению? - спросил он немного насмешливо и подчёркнуто церемонно.
- Семён Иванович, если честно я и сам не большой сторонник социальных сетей. Но готов попытаться разъяснить Вам точку зрения нашего поколения, - поспешил ответить я чересчур эмоционально. - Социальные сети – это как окно в новый мир, трамплин для возможностей. Если раньше, чтобы пройти этот путь человеку требовалось закончить школу, продраться через институт, выстроить карьеру, убедить целую когорту мнимых доброжелателей в своей готовности удивлять этот мир, то сейчас - вот они, эти возможности, прямо перед тобой на экране твоего компьютера и на кончиках твоих пальцев: заходи, изучай, дерзай, подключайся, действуй и получай результат.
- И получай «лайки», хотели сказать Вы, Серёжа, эти ваши лайки как единственное мерило самооценки. Меня лайкнули, значит я существую, не так ли? – Семён Иванович произнёс это не без доли ехидства.
Я задумался. Логика данной дискуссии предполагала, что мне необходимо привести новые доводы в защиту чрезмерного увлечения нового поколения общением в сети, но вот ведь выходила какая штука: я совсем не был убеждённым сторонником социальных сетей. Социальные сети не сближают. Это скопление одиночества. Мы вроде вместе, но каждый – сам по себе. Иллюзия общения, иллюзия дружбы, иллюзия жизни.
- Поверьте, Семён Иванович, я не из числа людей, амбиции которых измеряются лайками в сети, но такая оценка своих достижений всё же лучше незаслуженного материального поощрения. Это, если хотите, двигатель многих идей, условие для развития технического прогресса.
- Неудовлетворённость и жажда знаний – вот первейшие условия развития технического прогресса. Если человек стремится достичь каких-либо новых высот развития, то это должно быть уж точно не с целью получить цифровую оценку своих достижений со стороны наблюдателей, - ответил Семён Иванович чересчур эмоционально. - Ну, хорошо, оставим в покое технический прогресс, - Семён Иванович, казалось, вновь взял себя в руки и начал ходить по комнате, теребя незажжённую трубку в руках. – А почему такие понятия, как любовь, привязанность, дружба, семья также неуклонно переместились в Интернет. Вы считаете это нормальным, влюбляться и создавать семью с помощью социальных сетей?
Кажется, я начинал понимать причину угрюмости и агрессивного возбуждения Семёна Ивановича. Все в отделе знали эту историю знакомства Ани Брякиной через Интернет с каким-то типом из Германии. Сначала они просто переписывались, обменивались фотками и новостями, а теперь у них всё неуклонно шло к свадьбе, по крайней мере Аня говорила об этом с большой уверенностью как о деле решённом. Не это ли вызывало такое раздражение и не приятие у Семёна Ивановича, не это ли стало причиной их ссоры. Его раздражение и скрытая агрессия показались мне скорее криком о помощи, средством заглушить одиночество, чем желанием отвергнуть всё, что связано с Интернетом и социальными сетями. Семён Иванович не готов был принимать такой образ существования, и в своём отрицании зашёл так далеко, что вынужден был поссориться с внучкой. Надо будет как-то деликатно об этом поговорить с Аней. А пока я решил перевести беседу в более спокойное русло.
- Семён Иванович, можно ещё чаю, очень уж он у Вас ароматный.
- Всё дело в самоваре и травах, которые я собираю у себя на даче и добавляю в чай. Вы уж извините меня, Серёжа, за мою резкость. Я ничего не имею против Вашего поколения и того образа жизни, который стал нормой. Просто у меня всё чаще создаётся впечатление, мы, наше поколение ничему не научили своих потомков, мы продолжаем жить лишь для того, чтобы послужить каким-то незначительным уроком, поводом сделать выводы и поступить по-своему.
Он сделал паузу и, медленно вздохнув, сказал так, точно обращался к кому-то третьему: - И от этого становится обидно и тоскливо на душе. Но это, скорее, от недостатка мудрости, ведь истинная мудрость, это когда всё понимаешь, но уже не огорчаешься.
Вот здесь настал уже мой черёд задуматься. Семён Иванович как будто бы извинялся за своё поколение, но от этого мне становилось ещё более неловко и беспокойно. Чему научились мы за эти годы: поглощать холестериновые гамбургеры? Давиться самодовольством от смены модели айфона? Не краснеть при слове «откат»?
Я медлил с ответом.
- Знаете, что больше остального давит на сознание моего поколения? Ощущение, что тебе уже под тридцать, а ты еще ничего не достиг. Ты научился презирать роскошь, избавился от дурных манер, сумел не обрести кумиров и авторитетов, и даже посадил дерево, но так и ничего не достиг: той мудрости, того спокойствия и уверенности, что делаешь всё правильно, идёшь той дорогой, которая не заканчивается тупиком, того осознания, что мир через тебя хоть чуточку становится лучше.
Я сделал паузу, хотел продолжить, но передумал. Семён Иванович смотрел на меня немного смущённый моим эмоциональным откровением, не зная, что ему делать, возражать или поддерживать.
- Спасибо Вам, Семён Иванович
- За что?
- За чай, за возможность задуматься, за искренность и вообще за всё. Вы - очень интересный собеседник.
Я попрощался и вышел с твёрдым намерением поговорить с Аней о необходимости помириться с дедом. Можно ей позвонить прямо сегодня не откладывая. Впрочем, нет сегодня мне предстояло изучить тот самый страховой случай с Гелендвагеном, и что-то мне подсказывало, что там не всё так просто.
С владельцем угнанного Гелендвагена я встретился на следующее утро на его даче. Нет, я бы ни за что не согласился ехать к клиенту компании на его дачу, несмотря на то, что она была в самом ближнем Подмосковье. В конце концов это ведь ему нужно поскорее решить все формальности с оформлением страховки. И будь он даже трижды ВИП клиентом, ехать к кому-то на дачу для решения его деловых проблем, противоречило моим принципам, не говоря уже о том, что такие беседы на «чужой» территории ставили стороны в заведомо неравное положение. Однако, с этим угоном всё было по особенному: необычная срочность запроса, звонок от Генерального, взятие дела на контроль - всё это заставило меня пренебречь своей убеждённостью.
Дорога от станции электрички, до которой я доехал из Москвы, до дачи клиента оказалась легкой приятной получасовой прогулкой. День был умеренно теплым, типично июньским и немного тусклым, поскольку солнце пряталось за тягучей ватой многочисленных молочно-серых облаков, хотя дождя ничто не предвещало. Сухая усыпанная мелкой галькой лесная дорога замысловатыми извилистыми дугами пробивалась сквозь густые ели, устремившиеся пушистыми кронами высоко в небо. Букет лесных ароматов и перезвон жаворонков были моими спутниками в этой короткой, но весьма приятной прогулке.
Сама дача, которую сразу хотелось назвать «усадьбой», одиноко высилась на просторной лесной поляне, вся в обрамлении живой изгороди из вековых елей, если не считать изящные чугунные решётки, надёжно охраняющие по периметру покой обитателей этого дома. За воротами виднелась роскошная веранда, богато украшенная гирляндами разноцветных фонарей и экзотических растений. Как выяснилось, обсуждать дела с хозяином дома нам предстояло как раз на этой веранде. Фамилия хозяина была Глот, впрочем, за период работы с клиентами нашей компании я каких только фамилий не повидал и перестал удивляться их разнообразию.
Господин Глот имел типичную для представителей своего класса, довольно выразительную наружность. Хищные узкие глаза пронзительным как молния взглядом изучали собеседника. Безгубый рот на фоне резко очерченных челюстей был единственным подвижным элементом его сурового, гранитного лица, в каждом выражении которого чувствовалась не то усталость, не то презрение к происходящему разговору. Его нижняя челюсть была немного выдвинута вперёд массивными скулами, что придавало физиономии отпечаток властности и упорства. Казалось, что этот человек уверен в себе на столько, что привык чувствовать себя одинаково свободно и у себя на даче, и в окружении толпы. Впрочем, мои первые впечатления о человеке, случалось, оказывались обманчивыми и могли служить лишь наглядным доказательством того, как я себя настроил для разговора с очередным собеседником.
- Господин Глот, расскажите о том, как произошёл угон, - попросил я после обычных для подобных деловых разговоров приветствий и формальностей.
Его низкий баритональный голос и манера расставлять неторопливые акценты через слово мешали мне сосредоточиться на рассказе.
- А как же карьера и всё такое? - не унималась Аня. - Ведь должно же быть что-то, что тебя мотивирует на работе, что для тебя важно?
- Занять место, которое тебе подобает и достичь положения, которое признают все – вот что меня мотивирует, - сказал я уже без иронии. - А карьерный рост…стремление стать боссом…Знаешь, взойдя на вершину успеха, можно не встретить там ни одного друга.
- Прикольно сказал, мне понравилось.
- Это не я, это Марк Твен. Читай классику, Брякина.
- Ладно не умничай. Ты, кстати, не забудешь сегодня заехать к деду?
- Не забуду. У вас с ним всё также, без перемен?
Аня не ответила и отвернулась.
Глава 3. Семён Иванович сердится.
К Семёну Ивановичу, деду Ани Брякиной, я ехал уже в четвёртый раз. Я точно не знал всей истории, которая произошла у Ани с её дедом, в результате которой они поссорились, или, как говорила Аня, «сильно разошлись во взглядах». Так сильно, что полностью перестали друг с другом общаться. Меня Аня просила иногда заезжать к Семёну Ивановичу, привозить продукты и помогать с бытовыми вопросами, но ни в коем случае не рассказывать, что я являюсь её коллегой, поскольку была уверена, что дед обижен на неё настолько, что откажется принимать помощь от любого, кто хоть как-то связан с его внучкой. Вот и пришлось мне представиться волонтёром общественного фонда, получившим задание помочь ветеранам войны в подотчётном районе. Сначала Семён Иванович с настороженностью, свойственной его поколению, воспринял мой неожиданный визит. Выглядело это действительно странно, когда незнакомый мужчина привозит продукты, не требуя за них денег, делится новостями, предлагает помощь с решением коммунальных вопросов. Однако, когда стало ясно, что я не прошу подписывать никаких бумаг и не предлагаю вкладов в сомнительные авантюры, настороженность Семёна Ивановича стала постепенно отступать. Дед Ани оказался интересным собеседником. Он был среднего роста, несмотря на свой почтенный возраст держался прямо с необъяснимым достоинством. Мало кто, глядя на него мог бы догадаться, что этот человек с гордо поставленной на ещё несгибаемом под бременем лет туловище, породистой, украшенной благородной сединой головой, прошёл всю Отечественную войну. Его глубокие тёмно-коричневые глаза временами взрывались необъяснимым беспокойством, при этом правильные черты лица оживлялись редко. В руках он обычно держал незажжённую трубку, видимо, как напоминание о временах, когда он позволял себе курить. Когда мы обсуждали какие-либо непростые темы эта трубка играла роль указки, или дирижёрской палочки, с помощью которой он подкреплял свои аргументы или направлял спор в нужное русло. Семён Иванович занимался историей и до скрупулёзности был сведущ в ней. Он любил угощать меня чаем из самовара, правда электрического, за которым обычно следовала беседа на разные интересные темы, чаще всего связанные с историей, в течение которой он обычно с какой-то гордой неприступностью отстаивал одному ему ведомые взгляды на известные исторические события. В этот раз Семён Иванович встретил меня без особого радушия: было видно, что он чем-то расстроен, отвечал односложно, казалось, что мысли его заняты чем-то другим. Тем не менее, он по традиции пригласил меня в гостиную, которую по старинке именовал библиотекой, и пошёл заваривать чай. Когда Семён Иванович вошёл в комнату с подносом, на котором стояла неизменная ваза с сушками, я рассматривал его многочисленные книги. Комната, в которой располагалась библиотека, была наполнена уютом и спокойствием. Из мебели - пара массивных кресел, обитых тиснёной кожей, стол со старинной лампой на нём и многочисленные, практически по всей длине двух стен стеллажи с книгами.
- Семён Иванович, не перестаю удивляться, как много у Вас разных книг. И это при том, что сейчас многие перешли на чтение в электронном формате. Возможность скачать, загрузить и читать практически любую книгу на смартфоне делает бессмысленным содержание собственной библиотеки.
- Смотря что Вы подразумеваете под «смыслом», Серёжа. Для моего поколения книги – это те островки знаний, накопленных человечеством, те сокровища, предназначенные для будущих поколений, которые невозможно доверить ни одной самой надёжной банковской ячейке. Как сказал кто-то из великих, книги это - корабли мысли, странствующие по волнам времени и бережно несущие свой драгоценный груз от поколения к поколению.
- Ну хорошо, допустим, если книги – это корабли знаний, то они должны постоянно заходить во всё новые порты и обновлять свой груз, - я неуклюже попытался пошутить, чтобы не дать беседе уйти в слишком философское русло. - А у вас я вижу сплошь старинные издания.
- Всё верно, Серёжа. Лично для меня книги – это ещё и клуб моих одиноких друзей из потерянного поколения. Да, да, молодой человек, я принадлежу к утраченному поколению, мне комфортно в компании таких же молчаливых, невостребованных, но безумно интересных собеседников.
Семён Иванович налил мне чаю, и подошёл к стеллажу с книгами, затем повернулся ко мне, как мне показалось, чтобы заговорить о том, что его беспокоило, но передумал. Меня тревожило его состояние. Обычно собранный, подтянутый, уверенный в себе, создающий вокруг себя атмосферу спокойного оптимизма, сегодня Семён Иванович явно выглядел потерянным и расстроенным, словно какое-то новое ощущение, новая мысль настолько встревожила его сознание, что он не в состоянии был скрыть этого от своего гостя.
- Семён Иванович, вот Вы говорите, «ваше поколение», «моё поколение». Неужели прошло так много времени, так многое изменилось, что между нами такая пропасть. Безусловно, технический прогресс не стоит на месте, но разве он становится той непреодолимой границей между поколениями?
- Нет, нет, молодой человек, у меня и в мыслях не было проводить границы и выстраивать барьеры между поколениями. У каждого поколения есть свои особенности, недостатки и преимущества, поводы для гордости и причины для разочарования. Ваше поколение умеет быстро решать, не стесняется говорить о неловких вещах, игнорирует бессмысленные условности и уверенно идёт в ногу с безжалостным техническим прогрессом. А наше поколение умело любить без сослагательного наклонения, считало в уме и гордилось тем, что не дало миру погибнуть. Между нами нет стены, есть… как бы это точнее выразить…есть некое взаимонедопонимание, бескомпромиссная неготовность принимать иную жизненную позицию, взаимоотталкивание принципов. Вот к примеру, все эти социальные сети, блоги, каналы: что они дают вам, вашему поколению? - спросил он немного насмешливо и подчёркнуто церемонно.
- Семён Иванович, если честно я и сам не большой сторонник социальных сетей. Но готов попытаться разъяснить Вам точку зрения нашего поколения, - поспешил ответить я чересчур эмоционально. - Социальные сети – это как окно в новый мир, трамплин для возможностей. Если раньше, чтобы пройти этот путь человеку требовалось закончить школу, продраться через институт, выстроить карьеру, убедить целую когорту мнимых доброжелателей в своей готовности удивлять этот мир, то сейчас - вот они, эти возможности, прямо перед тобой на экране твоего компьютера и на кончиках твоих пальцев: заходи, изучай, дерзай, подключайся, действуй и получай результат.
- И получай «лайки», хотели сказать Вы, Серёжа, эти ваши лайки как единственное мерило самооценки. Меня лайкнули, значит я существую, не так ли? – Семён Иванович произнёс это не без доли ехидства.
Я задумался. Логика данной дискуссии предполагала, что мне необходимо привести новые доводы в защиту чрезмерного увлечения нового поколения общением в сети, но вот ведь выходила какая штука: я совсем не был убеждённым сторонником социальных сетей. Социальные сети не сближают. Это скопление одиночества. Мы вроде вместе, но каждый – сам по себе. Иллюзия общения, иллюзия дружбы, иллюзия жизни.
- Поверьте, Семён Иванович, я не из числа людей, амбиции которых измеряются лайками в сети, но такая оценка своих достижений всё же лучше незаслуженного материального поощрения. Это, если хотите, двигатель многих идей, условие для развития технического прогресса.
- Неудовлетворённость и жажда знаний – вот первейшие условия развития технического прогресса. Если человек стремится достичь каких-либо новых высот развития, то это должно быть уж точно не с целью получить цифровую оценку своих достижений со стороны наблюдателей, - ответил Семён Иванович чересчур эмоционально. - Ну, хорошо, оставим в покое технический прогресс, - Семён Иванович, казалось, вновь взял себя в руки и начал ходить по комнате, теребя незажжённую трубку в руках. – А почему такие понятия, как любовь, привязанность, дружба, семья также неуклонно переместились в Интернет. Вы считаете это нормальным, влюбляться и создавать семью с помощью социальных сетей?
Кажется, я начинал понимать причину угрюмости и агрессивного возбуждения Семёна Ивановича. Все в отделе знали эту историю знакомства Ани Брякиной через Интернет с каким-то типом из Германии. Сначала они просто переписывались, обменивались фотками и новостями, а теперь у них всё неуклонно шло к свадьбе, по крайней мере Аня говорила об этом с большой уверенностью как о деле решённом. Не это ли вызывало такое раздражение и не приятие у Семёна Ивановича, не это ли стало причиной их ссоры. Его раздражение и скрытая агрессия показались мне скорее криком о помощи, средством заглушить одиночество, чем желанием отвергнуть всё, что связано с Интернетом и социальными сетями. Семён Иванович не готов был принимать такой образ существования, и в своём отрицании зашёл так далеко, что вынужден был поссориться с внучкой. Надо будет как-то деликатно об этом поговорить с Аней. А пока я решил перевести беседу в более спокойное русло.
- Семён Иванович, можно ещё чаю, очень уж он у Вас ароматный.
- Всё дело в самоваре и травах, которые я собираю у себя на даче и добавляю в чай. Вы уж извините меня, Серёжа, за мою резкость. Я ничего не имею против Вашего поколения и того образа жизни, который стал нормой. Просто у меня всё чаще создаётся впечатление, мы, наше поколение ничему не научили своих потомков, мы продолжаем жить лишь для того, чтобы послужить каким-то незначительным уроком, поводом сделать выводы и поступить по-своему.
Он сделал паузу и, медленно вздохнув, сказал так, точно обращался к кому-то третьему: - И от этого становится обидно и тоскливо на душе. Но это, скорее, от недостатка мудрости, ведь истинная мудрость, это когда всё понимаешь, но уже не огорчаешься.
Вот здесь настал уже мой черёд задуматься. Семён Иванович как будто бы извинялся за своё поколение, но от этого мне становилось ещё более неловко и беспокойно. Чему научились мы за эти годы: поглощать холестериновые гамбургеры? Давиться самодовольством от смены модели айфона? Не краснеть при слове «откат»?
Я медлил с ответом.
- Знаете, что больше остального давит на сознание моего поколения? Ощущение, что тебе уже под тридцать, а ты еще ничего не достиг. Ты научился презирать роскошь, избавился от дурных манер, сумел не обрести кумиров и авторитетов, и даже посадил дерево, но так и ничего не достиг: той мудрости, того спокойствия и уверенности, что делаешь всё правильно, идёшь той дорогой, которая не заканчивается тупиком, того осознания, что мир через тебя хоть чуточку становится лучше.
Я сделал паузу, хотел продолжить, но передумал. Семён Иванович смотрел на меня немного смущённый моим эмоциональным откровением, не зная, что ему делать, возражать или поддерживать.
- Спасибо Вам, Семён Иванович
- За что?
- За чай, за возможность задуматься, за искренность и вообще за всё. Вы - очень интересный собеседник.
Я попрощался и вышел с твёрдым намерением поговорить с Аней о необходимости помириться с дедом. Можно ей позвонить прямо сегодня не откладывая. Впрочем, нет сегодня мне предстояло изучить тот самый страховой случай с Гелендвагеном, и что-то мне подсказывало, что там не всё так просто.
Глава 4. Про Глота и не только.
С владельцем угнанного Гелендвагена я встретился на следующее утро на его даче. Нет, я бы ни за что не согласился ехать к клиенту компании на его дачу, несмотря на то, что она была в самом ближнем Подмосковье. В конце концов это ведь ему нужно поскорее решить все формальности с оформлением страховки. И будь он даже трижды ВИП клиентом, ехать к кому-то на дачу для решения его деловых проблем, противоречило моим принципам, не говоря уже о том, что такие беседы на «чужой» территории ставили стороны в заведомо неравное положение. Однако, с этим угоном всё было по особенному: необычная срочность запроса, звонок от Генерального, взятие дела на контроль - всё это заставило меня пренебречь своей убеждённостью.
Дорога от станции электрички, до которой я доехал из Москвы, до дачи клиента оказалась легкой приятной получасовой прогулкой. День был умеренно теплым, типично июньским и немного тусклым, поскольку солнце пряталось за тягучей ватой многочисленных молочно-серых облаков, хотя дождя ничто не предвещало. Сухая усыпанная мелкой галькой лесная дорога замысловатыми извилистыми дугами пробивалась сквозь густые ели, устремившиеся пушистыми кронами высоко в небо. Букет лесных ароматов и перезвон жаворонков были моими спутниками в этой короткой, но весьма приятной прогулке.
Сама дача, которую сразу хотелось назвать «усадьбой», одиноко высилась на просторной лесной поляне, вся в обрамлении живой изгороди из вековых елей, если не считать изящные чугунные решётки, надёжно охраняющие по периметру покой обитателей этого дома. За воротами виднелась роскошная веранда, богато украшенная гирляндами разноцветных фонарей и экзотических растений. Как выяснилось, обсуждать дела с хозяином дома нам предстояло как раз на этой веранде. Фамилия хозяина была Глот, впрочем, за период работы с клиентами нашей компании я каких только фамилий не повидал и перестал удивляться их разнообразию.
Господин Глот имел типичную для представителей своего класса, довольно выразительную наружность. Хищные узкие глаза пронзительным как молния взглядом изучали собеседника. Безгубый рот на фоне резко очерченных челюстей был единственным подвижным элементом его сурового, гранитного лица, в каждом выражении которого чувствовалась не то усталость, не то презрение к происходящему разговору. Его нижняя челюсть была немного выдвинута вперёд массивными скулами, что придавало физиономии отпечаток властности и упорства. Казалось, что этот человек уверен в себе на столько, что привык чувствовать себя одинаково свободно и у себя на даче, и в окружении толпы. Впрочем, мои первые впечатления о человеке, случалось, оказывались обманчивыми и могли служить лишь наглядным доказательством того, как я себя настроил для разговора с очередным собеседником.
- Господин Глот, расскажите о том, как произошёл угон, - попросил я после обычных для подобных деловых разговоров приветствий и формальностей.
Его низкий баритональный голос и манера расставлять неторопливые акценты через слово мешали мне сосредоточиться на рассказе.
