ПРОЛОГ
Ветер, завывая, терзал малиновый флаг на шпиле дворцовой башни, словно впал в охотничий раж при виде медведя, изображённого на полотнище. Геральдическая зверюга сердито скалилась и, встав на задние лапы, демонстрировала когти, но ветер не давал себя отпугнуть — лишь иногда устраивал короткую передышку, чтобы затем наброситься с новой силой.
А у людей во дворце тем временем хватало своих забот.
Сухопарый господин в вицмундире сидел за столом в просторном, но сдержанно обставленном кабинете. Не было тут ни картин в золочёных рамах, ни бархатных портьер, ни ковров — только стол с простым чернильным прибором, книги на полках, сейф. Сдержанность эту злые языки назвали бы нарочитой и даже несколько неприличной. Хозяин кабинета, однако, плевать хотел на чужие мнения. При дворе он занимал должность, которая в официальных бумагах называлась длинно и скучно, а на практике означала, что её обладатель консультирует императора по некоторым нестандартным вопросам, влияющим на вращение шестерёнок в государственном механизме.
— Итак, — негромко сказал придворный, глядя на посетителя в партикулярном платье, который сидел напротив, — что с нашей фигуранткой? Чем она сейчас занята?
— Пытается наладить светскую жизнь, наносит визиты. Контакты не представляют оперативного интереса. Регулярная слежка прекращена ввиду явной бесперспективности. Что, между прочим, полностью соответствует указанию, данному в своё время его величеством.
Произнося последнюю фразу, гость позволил себе намёк на иронию. Хозяин отреагировал флегматично:
— Его величество мудр и, сообразно своему статусу, движим стремлением к справедливости. Нам же с вами выпало заниматься практическими задачами. Ваша служба действительно полагает, что слежка за фигуранткой более не нужна?
— Да. Мои специалисты ручаются — все предыдущие аномалии были связаны исключительно с применением артефакта. Без него барышня ни на что серьёзное не способна.
Визитёр кивнул на пластину из полупрозрачного минерала, лежащую на столе. В поперечнике та имела чуть меньше пяди, по краям поблёскивали неаккуратные сколы. Хозяин кабинета взял её, повертел в руках и сказал:
— Артефакт без девчонки — тоже пустышка.
— Лично меня такое положение дел более чем устраивает. Пустышка, по крайней мере, не грозит нарушением статус-кво.
— Вы правы. Меня, однако, смущает, что некоторые вопросы по этой теме по-прежнему остаются открытыми. А ведь прошло уже, если не ошибаюсь…
— Без малого восемь месяцев. Сейчас апрель, а впервые артефакт был задействован в конце лета. Тогда вся эта история, по сути, и началась.
— Что ж, будем надеяться, что продолжения она не получит. Благодарю за визит и за пояснения. Ваша помощь очень ценна.
Посетитель откланялся. Дождавшись, пока он выйдет, человек в вицмундире встал, открыл сейф с кодовым замком и положил пластину в изолированную ячейку. Потом остановился возле окна.
Небо над столицей густело, принимая вечерний цвет. Оранжевый персик солнца плыл в закатном сиропе. Одинокая набухшая туча подкрадывалась к дворцу и, судя по всему, обещала короткий дождь.
Полюбовавшись видом с высоты четвёртого этажа, придворный бросил взгляд на часы и взял со стола кожаную папку — пора было на доклад к государю.
Когда он покидал кабинет, туча обронила первые капли — а уже через полминуты на дворец обрушился ливень. Полог, сотканный из воды, повис напротив окна, одна из створок которого была приоткрыта.
От этого полога отделились три прозрачно-тугих жгута. Они хлестнули по подоконнику и, преодолев защитные чары, в облаке брызг проникли внутрь кабинета. Ещё миг — и жгуты сплелись в зыбкую человеческую фигуру, которая склонилась над сейфом.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ЗНОЙ
Глава 1
В августе я отправился искать запретную реку. Попутчица мне попалась — что надо, хоть и хитрющая, и поначалу мы продвигались бодро, но потом нас выследили люди-осколки…
Да-да, понимаю, о чём вы сейчас подумали: «Брешет парень и не краснеет». Люди-осколки — это ж деревенские сказки, страшилки, которыми детишек пугают, а наяву такого не встретишь, хоть с фонарём ищи.
Вот и я тоже думал — страшилки, сказки…
В общем, предупреждаю сразу: история правдивая, от первого и до последнего слова. Я вам её расскажу, а верить или не верить — решайте сами. Это, как говорится, дело хозяйское.
Чтобы вы не ругались зря, постараюсь рассказывать по порядку, не перескакивая с пятого на десятое. Надеюсь, как-нибудь справлюсь. Мне даже учитель в школе, господин Кунь-Кунаев, сказал однажды: «Светлая у тебя голова, Митяй». Потом, правда, вздохнул и добавил: «Жаль, балбесу досталась».
Ладно. С чего начать?
Мой отец держит пасеку, разводит там пьяных пчёл. Вы их, наверно, видели на картинках — крупные, почти как шмели, и не жёлтые, а красновато-рыжие. Мёд у них особенный, голову туманит приятно, хотя много его не съешь, слишком приторный. Две-три ложки — от силы, а если больше, то поплохеет, и морда пойдёт красными пятнами. Я один раз объелся — до сих пор вспомнить тошно, да ещё отец ремнём отодрал за дурость.
Но вообще-то отец у меня не злой. И не какой-нибудь мужик сиволапый, а из городских мещан, служил в своё время письмоводителем. Это потом уже мёдом занялся, когда талант в себе разглядел.
Пьяные пчёлы есть только у нас на острове, на материк их везти нельзя. Специально придумано, чтобы мёд никто не мог поставлять, кроме островитян. Торговая привилегия — так это называется. Существует испокон веку, и указ императора её подтверждает.
На материке на нас обижаются и придумывают обидные шутки. Говорят, что мы — жадные дикари, моемся раз в полгода, живём в берлогах и в дуплах, а всю нашу территорию можно переплюнуть одним плевком, если хорошо постараться.
Специально для таких умников — урок географии забесплатно. Остров — вёрст четыреста в поперечнике, по форме — почти квадрат, только перекошенный и приплюснутый. Я, если смотреть по карте, живу в самом низу, в городе у южного побережья, где устье реки Медвянки. Ну а материк — ещё южнее, за морем.
Как бы объяснить понагляднее про наш город? Представьте, что вы на судне входите с моря в реку, в это самое устье. Порт миновали, плывёте дальше. По левую руку — дома попроще, по правую — побогаче. Ещё через пару вёрст река потихоньку загибается на восток. Справа в излучине — резиденция императорского наместника, замок из серовато-белого камня. А слева кварталы уже закончились (напротив замка строить запрещено), и начались поля с перелесками.
Мой дом — на краю города, возле поля. Получается интересно — я живу на «бедном» берегу, но вид на замок у меня лучше, чем у иного аристократа. Пускай завидуют.
На поле растут подсолнухи, с которых пчёлы собирают нектар с пыльцой. «Пасутся», как говорит отец. Меня это слово в детстве очень смешило — я сразу представлял себе пчелу размером с корову, которая бродит туда-сюда и лениво жуёт, а потом её для полного счастья доят. Фантазия у меня с малолетства буйная.
Это было вступление, а теперь — собственно история.
Просыпаюсь я однажды утром, гляжу в окно. Замок за рекой торчит, как положено. Солнце ещё толком не поднялось, а жарит уже вовсю. Мухи летают жирные, злые. Дождя не было уже почти две недели — редкий случай для побережья, но такой уж выдался август.
Смотрю — отец беседует у ворот с двумя господами. Один — в солидном костюме-тройке и в шляпе, другой — с непокрытой головой, в полотняной паре, весь такой из себя расслабленный, руки держит в карманах, да ещё травинку жуёт.
О чём говорят — не слышно, но чувствуется, что отец недоволен. Стоит, набычившись, и руку в кулак сжимает, как перед дракой. Выслушал, что эти ему втирали, и головой покачал — нет, мол, не убедили. Гости, однако, уходить не хотят. Тот, который в шляпе, что-то ещё сказал, и отец как-то сразу сник — помолчал и махнул рукой в сторону беседки. Вроде как пригласил продолжить.
Мне всё это не понравилось совершенно, да и любопытство замучило. Поэтому я, не мешкая, выскочил через заднюю дверь и рванул к беседке в обход. Пробежал за сараями, потом через сад — к крыжовниковым кустам. Из-за них беседку неплохо видно, а главное — слышно. Давно проверено.
Они все сели за столик, и я гостей рассмотрел подробно. В шляпе — почти старик, усы седые, а глаза водянистые. Не улыбается и слова произносит тихо, будто делает одолжение. Я его про себя обозвал — куркуль. Второй, наоборот, молодой, синеглазый, лыбится постоянно. Сокол ясный, по хребту ему кочергой.
Мать подошла, налила им квасу. Куркуль на неё даже не посмотрел, только кивнул слегка. Зато молодой обрадовался, как дитятко леденцу, выхлебал сразу полкружки, крякнул и говорит:
— Благодарю, сударыня. По этой погоде — ничего лучше и не придумать.
Мать аж зарделась вся, будто в жизни такой похвалы не слышала. Вернулась обратно в дом, а усатый хрыч говорит отцу:
— Итак, господин Горяев, давайте ещё раз обсудим нашу проблему. Мы, повторюсь, стремимся разрешить ситуацию максимально цивилизованным способом, да и вы человек разумный. Поэтому я нисколько не сомневаюсь, что, взвесив все «за» и «против», вы примете единственно верное и, по сути, очевиднейшее решение, которое принесёт вам солидные дивиденды.
— Простите, — отвечает отец, — но солидные дивиденды оно принесёт в первую очередь вам. А я, следуя вашей логике, должен удовольствоваться подачкой.
— Что ж, давайте уточним размер компенсации, которую мы готовы вам предложить. Назовите, пожалуйста, сумму, отвечающую вашим представлениям о выгодной сделке.
— Я ведь уже объяснил — дело не в деньгах. Точнее, не только в них. Мне важна независимость, чтобы ни перед кем не отчитываться. Я хочу и впредь заниматься любимым делом.
— Вы продолжите им заниматься, в этом и суть. Мы очень ценим специалистов, подобных вам, и гарантируем вам работу. Изменятся записи в документах, но это, если рассуждать здраво, не более чем формальность.
Тут отец усмехнулся:
— Формальность, говорите? Вы станете фактическими хозяевами, а я — чем-то вроде наёмного управляющего. Вы будете мне приказывать, а я — исполнять. Простите за резкость, но справедливой сделкой тут и не пахнет.
Куркуль вздохнул, пожевал губами и аккуратно глотнул из кружки (кадык у него неприятно дёрнулся).
— Видите ли, господин Горяев, жизнь не стоит на месте. На острове назревают серьёзные перемены. К сожалению, любое прогрессивное новшество, как правило, встречает сопротивление — общество инертно, люди закоснели в своих привычках. Но прогресс всё равно проторит себе дорогу, и пережитки старого отступят под его натиском. Это закон природы, и спорить с ним бесполезно.
— Вы мне угрожаете?
— Я помогаю вам избежать осложнений. Через неделю мы снова вас навестим, чтобы официально оформить наше взаимовыгодное согласие, а пока позвольте откланяться. Провожать нас не надо, благодарю.
Хрыч встал и пошёл через сад к воротам. А молодой, который всё это время квасок потягивал и в разговор вообще не встревал, вдруг повернулся в мою сторону и подмигнул эдак заговорщицки. Я знал, что меня за кустом не должно быть видно, но этот гад смотрел мне прямо в глаза. Его губы всё ещё улыбались, но взгляд был тяжёлый, страшный — я даже пошевелиться не мог, как будто оцепенел.
Или, точнее, окаменел.
В прямом смысле.
Мне почудилось, что я весь состою из камня, как какая-нибудь скульптура. Когда-то очень давно меня вытесали, отшлифовали, подчистили и оставили здесь, в саду. А теперь почему-то вспомнили — оглядели, забраковали и решили пустить на слом. Взяли кувалду и начали лупить прямо в грудь. Бум, бум, бум — удар за ударом. Я чувствую, как в теле появляется трещина, и понимаю, что ещё полминуты — и рассыплюсь, развалюсь на куски…
— Митяй! Ты чего придуриваешься?
Отец меня за плечо встряхнул, и я опять стал нормальный, не из камня, а из костей и мяса. Трещина в груди куда-то исчезла. Теперь понятно — никто меня кувалдой не бьёт, это просто сердце колотится, как если бы я версту пробежал с кем-нибудь наперегонки. Скосил глаза на беседку — тех двоих уже след простыл.
— Подслушивал? — спрашивает отец.
Я только плечами пожал. А что тут сказать? Что я грибы под кустиком собирал?
— Ладно, — говорит он, — пошли посидим, подумаем.
Сели за стол, отец мне отдал свою кружку с квасом, и я всё выдул до донышка. Сердце кое-как успокоилось, соображать стало легче. Начинаю допытываться:
— Что они от тебя хотели?
— Да ты и сам, наверное, уже понял, Митяй. Пасеку решили прибрать к рукам, причём побыстрее.
— Задёшево?
— Ну, не то чтобы за бесценок, но и золотом не осыплют. Сначала в городе ко мне подошли, в трактир пригласили на разговор. Я в тот раз выслушал, да и послал подальше — правда, со всем почтением. Надеялся, что отстанут. А дома ничего не рассказывал — ни братьям твоим, ни матери.
— А теперь расскажешь?
— Теперь придётся.
— Но пасеку не продашь?
Он хмыкнул и по голове меня потрепал:
— Чего ты, Митяй, о пасеке так волнуешься? Ты ж её вроде терпеть не можешь.
Тут он в точку попал — не люблю я пчёл, нет у меня таланта. И пчёлы меня не любят. А они (особенно те, что делают пьяный мёд) — твари умные и капризные, кого попало близко не подпускают. Вот и получилось, что я в нашем семейном деле — сбоку припёка, пятое колесо. Но сейчас-то речь не об этом!
— Мне, — говорю, — рожи этих твоих гостей не понравились. Гады они, особенно молодой.
— Да? — отец удивился. — А по-моему, главный гад из этих двоих — усатый. Вот уж действительно змеиное племя, ядовитая сволочь. Молодой при нём — просто телохранитель, выполняет свою работу.
Я про себя прикинул — может, рассказать, как этот самый телохранитель меня чуть в камень не превратил своими буркалами? Но решил — пока промолчу. Отец, скорей всего, не поверит — знает ведь, что я люблю присочинить иногда.
Спросил про другое:
— А чего они там про прогресс втирали?
— Это, Митяй, такой изощрённый способ, чтобы мозги дурить. Положим, задумал ты захапать чужое, но не желаешь, чтобы все в тебя пальцем тыкали и прилюдно обзывали разбойником. Тогда ты изобретаешь красивую экономическую теорию и говоришь, что она осчастливит всех до единого. А кто ей противится — мракобес и темнота деревенская. Вот и эти твердят, что малые хозяйства — вчерашний день, а будущее — за крупными трестами, которые смогут жёстче диктовать континенту ценовую политику. Понимаешь, о чём я?
— Да, — отвечаю скромненько, — не дурак.
— Ладно, стрясут они с материка больше денег. Но ведь излишек этот в их кармане осядет, а не в моём! А мне придётся, по сути дела, на них батрачить. Нет, Митяй, это не по мне. Я бы всё оставил как есть.
Как-то угрюмо он это выдал. Я осторожно предлагаю:
— Ну и оставь. Припрутся ещё раз — пошлём их туда же, куда и раньше, а если будут наглеть, полицию позовём. Околоточный у нас мёдом угощается задарма, так пусть от него хоть какая-то будет польза.
— Эх, Митька, — отец только рукой махнул, — если бы всё так просто! Околоточный у них с потрохами куплен, да и начальники его тоже, насколько могу судить. Кое в чём наши гости всё же не врут: связываться с ними — себе дороже. Сожрут и косточки переварят.
— А если не в полицию, а в Тайную Стражу?
Он головой качает:
— Это тоже палка о двух концах. Ресурсов у Стражи много, тут не поспоришь, но и методы, скажем так, специфические.
