— А вы схватываете на лету, Ламберт. Благодарю вас, брат мой, из вас вышел бы превосходный наставник, — сказал король, повернувшись к Бозону. Свита короля вновь разразилась смехом, от которого Ламберту стало трудно дышать.
— Так вы заодно?! Иуда! Вы всегда были заодно! — завопил он.
— Ну разумеется, мы же родные братья, и наше родство не надо подкреплять никакими поединками, — ответил за короля Бозон. Братья обменялись понимающими улыбками.
— Мерзавцы и лицемеры, вот имя роду вашему! Коронованные лжецы и растлители! Вы убили мою сестру, обманом вырвав у неё лжесвидетельство, вы растлили дочь благородного графа, а в ответ на его возмущение вы казнили его! Вы готовы вступить в кровосмесительный союз с римской блудницей, вы готовы на любой грех, возможный смертному, вам нипочём ни Божий суд, ни законы предков!
— Я полагаю, мы достаточно выслушали этого синьора. — Король поднялся с кресла и спустился со своей кафедры к Ламберту. — Благодарю вас за ваш темперамент, мессер глупец. Ваши оскорбления были хорошо слышны и собравшимся здесь, и наверняка стоявшим за дверьми залы. Ваш язык достаточно выговорился, чтобы оставаться у вас во рту, ваши глаза достаточно надерзили своему сюзерену, чтобы продолжать гордо взирать на мир. Граф Сансон, вы уловили суть моего приказа?
Расторопные слуги вмиг скрутили Ламберта и заткнули ему рот.
— Смирение, проповедуемое нам, и в самом деле мудрее горячности, мой неполноценный брат. Можно робко пройти мимо льва и тем самым сохранить свою жизнь, а можно смело кидаться в него камнями, испытывая судьбу. Кто из них двоих смелее? А кто из них двоих умнее? Кто из них заботится о своей семье, о своём имуществе, о своём долге перед Господом, а кто плюёт на все ради сиюминутной отваги и дерзости? Вы слишком глупы, Ламберт, но сегодня лев пощадит вас и только лишь примерно накажет.
Король подошёл к Бозону и положил ему руку на плечо.
— Верность и преданность, смирение и мудрость — вот качества, которые ценит справедливый сюзерен. Безусловная мудрость звучала из ваших уст, мой истинный брат, когда вы посвящали этого невежду в подробности капитулярия Карла Лысого, а безусловной преданностью с вашей стороны являлось то, что вы умолчали о статусе маркграфства бенефиции, до сегодняшнего дня управляемой этим безграмотным нахалом. Готовьтесь же, брат мой, к управлению богатой Тосканской маркой. Уверен, что ваши новые подданные в скором времени восхвалят Господа, ниспославшего им мудрого и уравновешенного владыку.
— Главной целью любого территориального образования, именуемого государством, надлежит быть счастье и процветание своих подданных, а не их рабская нищета и подавление, — ответил с поклоном Бозон.
— Золотые слова! Вы слышите их, Ламберт? Впрочем, для вас они прозвучали слишком поздно. Так же, как и мой совет строить, дорожить и укреплять союзы с соседями своими, способными в свою очередь укрепить и возвысить вас. Уверяю вас, Бозон, что сенатрисса Мароция не будет препятствовать вам, она не хуже моего играет в шатрандж и умеет жертвовать лёгкими фигурами ради победы в партии.
— Но как быть с исходом судебного поединка, государь? — спросил Сансон. — Как объяснить суровое наказание мессеру Ламберту?
— Ламберт будет наказан за оскорбление короля и до конца дней своих будет находиться в одном из монастырей.
— Что, если в Новалезском? — ухмыльнулся Манассия.
— Прекрасно, святой отец, у вас изощрённое чувство юмора! Пусть Ламберт проведёт остаток жизни в келье своей сестры, и прикажите выбить на их стенах текст признания Ирменгарды. Пусть он и не сможет его читать, зато будет знать, что оно постоянно находится рядом с ним. Прощайте же, мой недалёкий названый братец, и помните мои слова!
Слуги увели оглушённого своим крушением Ламберта, и король остался наедине с ближайшими соратниками.
— Жаль, но эту стражу придётся сменить, — произнёс король, как только за Ламбертом закрылись двери.
— Безусловно, государь, — ответил Сансон.
— Что до черни и исхода судебного поединка, — произнёс изобретательный Бозон в ответ на повисший в воздухе вопрос графа дворца, — то я не думаю, что для вас, благородный и могущественный граф, будет трудным найти в городской тюрьме какого-нибудь приговорённого к петле бедолагу. Пусть он за спасение своей презренной жизни даст показания о том, что лично передавал Ламберту какие-нибудь дьявольские снадобья или языческие талисманы с заклинаниями, которые были способны даровать победу в судебном поединке. Таким образом, исход поединка определился магией и чернокнижием, а значит, не может восприниматься как установленная непреложная истина.
— Тогда получится, что чернокнижие оказалось сильнее воли нашего Господа! — испуганно воскликнул Манассия.
— Весь мир является ареной борьбы Господа и Князя Тьмы, и не всегда свету и добродетелям сопутствует победа. — Король к исходу дня явно настроился на философский лад. — Оглянитесь вокруг, и вы увидите тому сонм подтверждений. Я поддерживаю предложение моего брата, графа Авиньонского, Арльского и без пяти минут Тосканского! А вы, святой отец и мой племянник, вечно найдёте повод испортить нам всем настроение и даже на ясном небе отыщете мохнатую тучу!
Папа Стефан медленно шёл, озираясь в обе стороны на тёмные, едва освещаемые факелами стены длинного коридора, изумляясь делу рук человеческих. За ним шла небольшая процессия, состоящая из папского вестарария, греческого инженера-архитектора, человек пяти папской охраны, великой сенатриссы Рима и её сыновей, Иоанна и Альбериха. Процессия шла молча, не решаясь говорить в столь тревожном месте, покуда папа не уперся в массивную железную дверь. Вестарарий жестами выпросил для себя разрешение выйти на первый план и, недолго погремев ключами, повернул механизм замка. Затем он толкнул дверь, и папа со своими провожатыми оказался в такой же низкой, но зато просторной зале, выглядевшей ещё более мрачной из-за множества надгробий, расположенных в ней. Тем не менее папа, осмотрев новые катакомбы, радостно и удивлённо вздохнул.
— Это же священные гроты базилики Апостола!
— Да, Ваше Святейшество. Наш путь от Замка Ангела окончен, — ответил папе его вестарарий.
— Как долго мы шли?
— Я досчитал лишь до девяти сотен, Ваше Святейшество.
— Хвала вам, сенатрисса, за столь искусное творение ваше!
— Благодарю вас, Ваше Святейшество, отныне епископы Рима, в случае опасности, всегда могут рассчитывать посредством этого подземного хода спасти свою жизнь, укрывшись под защитой высоких и крепких стен замка Ангела.
Папа снова вознёс ей здравицу, мысленно заметив, что отныне верно и обратное: теперь воины сенатриссы в случае чего могут быстро и незаметно проникать внутрь Города Льва и появляться в непосредственной близости от папских палат. Таким образом, этим тоннелем, словно ещё одной цепью, Мароция привязывала папскую резиденцию к себе самой и к своей главной цитадели.
— Однако давайте поспешим на воздух. Признаться, я сильно продрог в этом подземелье, — сказал Стефан, и вся процессия заторопилась наверх.
Декабрьское солнце светило тускло, и всё же его хилый свет и струи свежего воздуха с восторгом встретили все осуществившие это столь краткое, но зато весьма необычное путешествие.
— Дети мои, оставьте нас. — Мароция повернулась к Иоанну и Альбериху. — Нам необходимо остаться с Его Святейшеством наедине.
Сопровождающие с поклонами оставили Мароцию и Стефана одних. Папа ёжился, не то от не отпускающего по-прежнему могильного холода, не то от зубной боли, третий день донимавшей его, а скорее всего в предчувствии колючего разговора с властительницей Рима. Он очень не любил подобные беседы, в ходе которых постоянно выискивал в словах Мароции намёки на необходимость быть обязанным ей, а также смущался встретиться с ней глазами, ибо не раз её глаза смотрели на него как-то странно, и Стефан при виде их то и дело вспоминал пикантные слухи, связанные с судьбой нескольких своих предшественников.
— Тема нашего разговора, возможно, изумит вас, Ваше Святейшество. Вопрос чрезвычайно важен, и чтобы подойти к нему со всей серьёзностью и пониманием перспектив, которые он открывает, необходимо будет вернуться на полтора столетия назад. Прошу вас остановиться возле этой скамьи, где вам будет удобно, и спокойно выслушать покорную слугу вашу.
Стефан опустился на деревянную скамью подле молодой, но весьма развесистой пинии. Это было одно из любимых его мест в парке возле базилики Святого Петра, летом он частенько прятался в тени вот этой самой пинии от римского зноя. Сегодня же отбрасываемая деревом тень была явно излишней и только гасила и без того скупые лучи солнца. А вообще говоря, папа был даже не против, если бы сейчас пошёл дождь, да посильнее, хотя понимал, что навряд ли это остановит настырную сенатриссу.
Резкий приступ зубной боли заставил папу невольно проскулить и схватиться за щеку.
— Ваше Святейшество, я сегодня же пришлю вам сушёные травы, купленные мной у арабских негоциантов. Настой из этих трав излечит ваши зубы.
— Нет-нет, спасибо, ваша милость. Я сегодня утром молился Святой Аполлонии , и мне уже значительно лучше.
Мароция пожала плечами и начала неторопливо говорить. Голос её был тих и вкрадчив, её глаза искали глаза папы, но тот предпочитал рассматривать пожухлую листву на стоявших недалеко от их скамьи деревьях.
— Как вы знаете, Ваше Святейшество, после того как волею Господа прекратилась власть древних кесарей, великий Рим на протяжении нескольких веков не имел достойного защитника от многочисленных врагов, посягавших на его святыни.
— Его защищал сам Господь, разве есть в мире более надёжная защита?
— Конечно нет, но тем не менее на Капитолийский холм, к церквям Латерана и Ватикана периодически поднимались то готы, то греки, то лангобарды, и город подвергался разграблению и насилию, а сам епископ Рима только словом мог увещевать варваров пощадить город и его людей.
— Таково было наказание Господне за грехи наши.
— Несомненно, но однажды братья-епископы Стефан и Павел в тяжёлый момент для города охотно приняли от франкского короля Пипина клятву быть защитником Святого престола и возвели его в сан патриция и дефензора Рима.
— Да будет навеки прославлено имя великого короля Пипина!
— Правда, через полтора года, когда лангобарды осадили Рим, короля пришлось очень долго уговаривать. И только когда папа, кстати ваш тёзка Стефан, написал королю якобы от имени самого Апостола Петра, пригрозив Пипину лишением Царства Божия и вечной жизни, если тот не придёт на выручку его могиле, король франков вторично пересёк Альпы.
— Согласитесь, в своих действиях и папа, и король действовали на благо Риму, Вере, трону Апостола и не помышляли о личной выгоде.
— Безусловно, особенно если учесть, что, совершая помазание, Стефан деликатно закрыл глаза на то, что Пипин лишил короны законного потомка Хлодвига , а в обмен на это новый король пожаловал папе земли, ранее принадлежавшие Равеннскому экзархату.
— Эти земли принадлежали епископу Рима согласно дару Константина! Ещё за четыре века до этого!
— Конечно, Ваше Святейшество. — По лицу Мароции было видно, что она явно придерживалась другой исторической версии, но до крайности раздражённый папа не глядел на неё. — Тем не менее долгое время этими землями папа не владел, пока король Пипин, а затем и его сын, великий Карл, своими мечами не добыли их для него. Взаимные обеты папы и короля были закреплены Его Святейшеством Львом , водрузившим на голову Карла императорскую корону. С тех самых пор императоры всегда служили самой надёжной опорой викарию Христа.
— Воистину так!
— Но наследство Карла Великого очень скоро было разделено его внуками. Императором с тех пор считался король Срединного королевства, которое, по замыслу Лотаря, должно было оставаться осью Империи. Однако именно королевство Лотаря оказалось самым слабым из кусков наследства великого деда и продолжило свой распад. Династия Лотаря угасла очень быстро, тогда как их кузены стремительно укреплялись и всё более жадно посматривали на своего слабеющего соседа, справедливо считая главной жемчужиной его богатства древний Рим. В итоге это привело к тому, что власть в съёживающемся королевстве Лотаря вскоре перешла к побочным ветвям их рода, и этому немало поспособствовали тогдашние епископы Рима. Не видя для себя надёжного защитника, они начали метаться, раздавая императорские короны то сполетским князьям, то германским бастардам. Всё это привело к тому, что в стенах Рима вновь появились чужеземцы, и воины Арнульфа разбили свой гарнизон в старинных садах города. Такая политика пап привела и к обратному эффекту: их жизнь уже не выглядела священной и неприкосновенной в глазах паствы, и на Святом престоле начали появляться люди случайные и недостойные.
Случайные и недостойные! Мало кто помимо Мароции и её семьи так поспособствовал этому, однако сейчас сенатрисса рассказывала об этих недавних временах как о чём-то постороннем и к ней совершенно не относящемся.
— Почти то же самое можно было сказать и о людях, получавших в те годы венец Августа. Разве можно было бы считать достойным божественного венца варвара Арнульфа, разве можно было бы считать надёжным защитником Рима бездарного и ленивого Людовика Слепого или же старца Беренгария, на склоне лет своих вступившего в сговор с дьявольским племенем венгров и пустившего их орды на итальянские земли?
— Сейчас, — продолжала Мароция, — наш Господь дал нам всем надежду в виде строгого и смиренного наместника Апостола своего. Но власть его хрупка, а многочисленные враги усиливаются. На юге вновь возросло могущество греков, в Константинополе жёстко и властно правит кесарь Роман со своими сыновьями, а армия их доместика Куркуаса, как в былые времена, наводит ужас на сарацин. На севере ещё более грозной силой выглядит саксонец Генрих, который, разгромив своих внутренних врагов, теперь, как в своё время каринтийский Арнульф, пристально и жадно глядит на земли Италии. Увы, но сейчас мы не можем, как в старину, просить помощи франков, в их королевстве идёт жестокая распря между королями Раулем и Карлом, а также графом Вермандуа. В итоге есть только один могущественный и достойный монарх, способный стать надёжным защитником Святого престола, — Гуго, король Лангобардии и Бургундии.
Мароция завершила свой монолог и теперь ждала реакции Стефана. Тот молчал, устремив взор в землю и гадая, чем вызвана такая перемена настроений у этой прожжённой лисы, никогда не упускавшей ранее возможности вставить шпильку по адресу бургундца.
— Достоинства короля Гуго известны. Но, по слухам, он не слишком радеет об интересах лангобардских церквей и монастырей, его высказывания об отцах церкви порой неуместно ироничны и непочтительны.
— О его радении к Церкви лучше всего вам расскажут монахи Клюнийского аббатства, которым Гуго оказывает существенную помощь.
— Но может ли Святой престол рассчитывать на повелителя, не зарекомендовавшего себя ранее на поле брани, а также ведущего суетный и грешный образ жизни? Мне из разных источников сообщают, что король, словно мавританский правитель, окружён множеством наложниц, с которыми предаётся сладострастию едва ли не прилюдно.
— Так вы заодно?! Иуда! Вы всегда были заодно! — завопил он.
— Ну разумеется, мы же родные братья, и наше родство не надо подкреплять никакими поединками, — ответил за короля Бозон. Братья обменялись понимающими улыбками.
— Мерзавцы и лицемеры, вот имя роду вашему! Коронованные лжецы и растлители! Вы убили мою сестру, обманом вырвав у неё лжесвидетельство, вы растлили дочь благородного графа, а в ответ на его возмущение вы казнили его! Вы готовы вступить в кровосмесительный союз с римской блудницей, вы готовы на любой грех, возможный смертному, вам нипочём ни Божий суд, ни законы предков!
— Я полагаю, мы достаточно выслушали этого синьора. — Король поднялся с кресла и спустился со своей кафедры к Ламберту. — Благодарю вас за ваш темперамент, мессер глупец. Ваши оскорбления были хорошо слышны и собравшимся здесь, и наверняка стоявшим за дверьми залы. Ваш язык достаточно выговорился, чтобы оставаться у вас во рту, ваши глаза достаточно надерзили своему сюзерену, чтобы продолжать гордо взирать на мир. Граф Сансон, вы уловили суть моего приказа?
Расторопные слуги вмиг скрутили Ламберта и заткнули ему рот.
— Смирение, проповедуемое нам, и в самом деле мудрее горячности, мой неполноценный брат. Можно робко пройти мимо льва и тем самым сохранить свою жизнь, а можно смело кидаться в него камнями, испытывая судьбу. Кто из них двоих смелее? А кто из них двоих умнее? Кто из них заботится о своей семье, о своём имуществе, о своём долге перед Господом, а кто плюёт на все ради сиюминутной отваги и дерзости? Вы слишком глупы, Ламберт, но сегодня лев пощадит вас и только лишь примерно накажет.
Король подошёл к Бозону и положил ему руку на плечо.
— Верность и преданность, смирение и мудрость — вот качества, которые ценит справедливый сюзерен. Безусловная мудрость звучала из ваших уст, мой истинный брат, когда вы посвящали этого невежду в подробности капитулярия Карла Лысого, а безусловной преданностью с вашей стороны являлось то, что вы умолчали о статусе маркграфства бенефиции, до сегодняшнего дня управляемой этим безграмотным нахалом. Готовьтесь же, брат мой, к управлению богатой Тосканской маркой. Уверен, что ваши новые подданные в скором времени восхвалят Господа, ниспославшего им мудрого и уравновешенного владыку.
— Главной целью любого территориального образования, именуемого государством, надлежит быть счастье и процветание своих подданных, а не их рабская нищета и подавление, — ответил с поклоном Бозон.
— Золотые слова! Вы слышите их, Ламберт? Впрочем, для вас они прозвучали слишком поздно. Так же, как и мой совет строить, дорожить и укреплять союзы с соседями своими, способными в свою очередь укрепить и возвысить вас. Уверяю вас, Бозон, что сенатрисса Мароция не будет препятствовать вам, она не хуже моего играет в шатрандж и умеет жертвовать лёгкими фигурами ради победы в партии.
— Но как быть с исходом судебного поединка, государь? — спросил Сансон. — Как объяснить суровое наказание мессеру Ламберту?
— Ламберт будет наказан за оскорбление короля и до конца дней своих будет находиться в одном из монастырей.
— Что, если в Новалезском? — ухмыльнулся Манассия.
— Прекрасно, святой отец, у вас изощрённое чувство юмора! Пусть Ламберт проведёт остаток жизни в келье своей сестры, и прикажите выбить на их стенах текст признания Ирменгарды. Пусть он и не сможет его читать, зато будет знать, что оно постоянно находится рядом с ним. Прощайте же, мой недалёкий названый братец, и помните мои слова!
Слуги увели оглушённого своим крушением Ламберта, и король остался наедине с ближайшими соратниками.
— Жаль, но эту стражу придётся сменить, — произнёс король, как только за Ламбертом закрылись двери.
— Безусловно, государь, — ответил Сансон.
— Что до черни и исхода судебного поединка, — произнёс изобретательный Бозон в ответ на повисший в воздухе вопрос графа дворца, — то я не думаю, что для вас, благородный и могущественный граф, будет трудным найти в городской тюрьме какого-нибудь приговорённого к петле бедолагу. Пусть он за спасение своей презренной жизни даст показания о том, что лично передавал Ламберту какие-нибудь дьявольские снадобья или языческие талисманы с заклинаниями, которые были способны даровать победу в судебном поединке. Таким образом, исход поединка определился магией и чернокнижием, а значит, не может восприниматься как установленная непреложная истина.
— Тогда получится, что чернокнижие оказалось сильнее воли нашего Господа! — испуганно воскликнул Манассия.
— Весь мир является ареной борьбы Господа и Князя Тьмы, и не всегда свету и добродетелям сопутствует победа. — Король к исходу дня явно настроился на философский лад. — Оглянитесь вокруг, и вы увидите тому сонм подтверждений. Я поддерживаю предложение моего брата, графа Авиньонского, Арльского и без пяти минут Тосканского! А вы, святой отец и мой племянник, вечно найдёте повод испортить нам всем настроение и даже на ясном небе отыщете мохнатую тучу!
Глава 29 - Эпизод 29. 1684-й год с даты основания Рима, 10-й год правления базилевса Романа Лакапина (декабрь 930 года от Рождества Христова).
Папа Стефан медленно шёл, озираясь в обе стороны на тёмные, едва освещаемые факелами стены длинного коридора, изумляясь делу рук человеческих. За ним шла небольшая процессия, состоящая из папского вестарария, греческого инженера-архитектора, человек пяти папской охраны, великой сенатриссы Рима и её сыновей, Иоанна и Альбериха. Процессия шла молча, не решаясь говорить в столь тревожном месте, покуда папа не уперся в массивную железную дверь. Вестарарий жестами выпросил для себя разрешение выйти на первый план и, недолго погремев ключами, повернул механизм замка. Затем он толкнул дверь, и папа со своими провожатыми оказался в такой же низкой, но зато просторной зале, выглядевшей ещё более мрачной из-за множества надгробий, расположенных в ней. Тем не менее папа, осмотрев новые катакомбы, радостно и удивлённо вздохнул.
— Это же священные гроты базилики Апостола!
— Да, Ваше Святейшество. Наш путь от Замка Ангела окончен, — ответил папе его вестарарий.
— Как долго мы шли?
— Я досчитал лишь до девяти сотен, Ваше Святейшество.
— Хвала вам, сенатрисса, за столь искусное творение ваше!
— Благодарю вас, Ваше Святейшество, отныне епископы Рима, в случае опасности, всегда могут рассчитывать посредством этого подземного хода спасти свою жизнь, укрывшись под защитой высоких и крепких стен замка Ангела.
Папа снова вознёс ей здравицу, мысленно заметив, что отныне верно и обратное: теперь воины сенатриссы в случае чего могут быстро и незаметно проникать внутрь Города Льва и появляться в непосредственной близости от папских палат. Таким образом, этим тоннелем, словно ещё одной цепью, Мароция привязывала папскую резиденцию к себе самой и к своей главной цитадели.
— Однако давайте поспешим на воздух. Признаться, я сильно продрог в этом подземелье, — сказал Стефан, и вся процессия заторопилась наверх.
Декабрьское солнце светило тускло, и всё же его хилый свет и струи свежего воздуха с восторгом встретили все осуществившие это столь краткое, но зато весьма необычное путешествие.
— Дети мои, оставьте нас. — Мароция повернулась к Иоанну и Альбериху. — Нам необходимо остаться с Его Святейшеством наедине.
Сопровождающие с поклонами оставили Мароцию и Стефана одних. Папа ёжился, не то от не отпускающего по-прежнему могильного холода, не то от зубной боли, третий день донимавшей его, а скорее всего в предчувствии колючего разговора с властительницей Рима. Он очень не любил подобные беседы, в ходе которых постоянно выискивал в словах Мароции намёки на необходимость быть обязанным ей, а также смущался встретиться с ней глазами, ибо не раз её глаза смотрели на него как-то странно, и Стефан при виде их то и дело вспоминал пикантные слухи, связанные с судьбой нескольких своих предшественников.
— Тема нашего разговора, возможно, изумит вас, Ваше Святейшество. Вопрос чрезвычайно важен, и чтобы подойти к нему со всей серьёзностью и пониманием перспектив, которые он открывает, необходимо будет вернуться на полтора столетия назад. Прошу вас остановиться возле этой скамьи, где вам будет удобно, и спокойно выслушать покорную слугу вашу.
Стефан опустился на деревянную скамью подле молодой, но весьма развесистой пинии. Это было одно из любимых его мест в парке возле базилики Святого Петра, летом он частенько прятался в тени вот этой самой пинии от римского зноя. Сегодня же отбрасываемая деревом тень была явно излишней и только гасила и без того скупые лучи солнца. А вообще говоря, папа был даже не против, если бы сейчас пошёл дождь, да посильнее, хотя понимал, что навряд ли это остановит настырную сенатриссу.
Резкий приступ зубной боли заставил папу невольно проскулить и схватиться за щеку.
— Ваше Святейшество, я сегодня же пришлю вам сушёные травы, купленные мной у арабских негоциантов. Настой из этих трав излечит ваши зубы.
— Нет-нет, спасибо, ваша милость. Я сегодня утром молился Святой Аполлонии , и мне уже значительно лучше.
Мароция пожала плечами и начала неторопливо говорить. Голос её был тих и вкрадчив, её глаза искали глаза папы, но тот предпочитал рассматривать пожухлую листву на стоявших недалеко от их скамьи деревьях.
— Как вы знаете, Ваше Святейшество, после того как волею Господа прекратилась власть древних кесарей, великий Рим на протяжении нескольких веков не имел достойного защитника от многочисленных врагов, посягавших на его святыни.
— Его защищал сам Господь, разве есть в мире более надёжная защита?
— Конечно нет, но тем не менее на Капитолийский холм, к церквям Латерана и Ватикана периодически поднимались то готы, то греки, то лангобарды, и город подвергался разграблению и насилию, а сам епископ Рима только словом мог увещевать варваров пощадить город и его людей.
— Таково было наказание Господне за грехи наши.
— Несомненно, но однажды братья-епископы Стефан и Павел в тяжёлый момент для города охотно приняли от франкского короля Пипина клятву быть защитником Святого престола и возвели его в сан патриция и дефензора Рима.
— Да будет навеки прославлено имя великого короля Пипина!
— Правда, через полтора года, когда лангобарды осадили Рим, короля пришлось очень долго уговаривать. И только когда папа, кстати ваш тёзка Стефан, написал королю якобы от имени самого Апостола Петра, пригрозив Пипину лишением Царства Божия и вечной жизни, если тот не придёт на выручку его могиле, король франков вторично пересёк Альпы.
— Согласитесь, в своих действиях и папа, и король действовали на благо Риму, Вере, трону Апостола и не помышляли о личной выгоде.
— Безусловно, особенно если учесть, что, совершая помазание, Стефан деликатно закрыл глаза на то, что Пипин лишил короны законного потомка Хлодвига , а в обмен на это новый король пожаловал папе земли, ранее принадлежавшие Равеннскому экзархату.
— Эти земли принадлежали епископу Рима согласно дару Константина! Ещё за четыре века до этого!
— Конечно, Ваше Святейшество. — По лицу Мароции было видно, что она явно придерживалась другой исторической версии, но до крайности раздражённый папа не глядел на неё. — Тем не менее долгое время этими землями папа не владел, пока король Пипин, а затем и его сын, великий Карл, своими мечами не добыли их для него. Взаимные обеты папы и короля были закреплены Его Святейшеством Львом , водрузившим на голову Карла императорскую корону. С тех самых пор императоры всегда служили самой надёжной опорой викарию Христа.
— Воистину так!
— Но наследство Карла Великого очень скоро было разделено его внуками. Императором с тех пор считался король Срединного королевства, которое, по замыслу Лотаря, должно было оставаться осью Империи. Однако именно королевство Лотаря оказалось самым слабым из кусков наследства великого деда и продолжило свой распад. Династия Лотаря угасла очень быстро, тогда как их кузены стремительно укреплялись и всё более жадно посматривали на своего слабеющего соседа, справедливо считая главной жемчужиной его богатства древний Рим. В итоге это привело к тому, что власть в съёживающемся королевстве Лотаря вскоре перешла к побочным ветвям их рода, и этому немало поспособствовали тогдашние епископы Рима. Не видя для себя надёжного защитника, они начали метаться, раздавая императорские короны то сполетским князьям, то германским бастардам. Всё это привело к тому, что в стенах Рима вновь появились чужеземцы, и воины Арнульфа разбили свой гарнизон в старинных садах города. Такая политика пап привела и к обратному эффекту: их жизнь уже не выглядела священной и неприкосновенной в глазах паствы, и на Святом престоле начали появляться люди случайные и недостойные.
Случайные и недостойные! Мало кто помимо Мароции и её семьи так поспособствовал этому, однако сейчас сенатрисса рассказывала об этих недавних временах как о чём-то постороннем и к ней совершенно не относящемся.
— Почти то же самое можно было сказать и о людях, получавших в те годы венец Августа. Разве можно было бы считать достойным божественного венца варвара Арнульфа, разве можно было бы считать надёжным защитником Рима бездарного и ленивого Людовика Слепого или же старца Беренгария, на склоне лет своих вступившего в сговор с дьявольским племенем венгров и пустившего их орды на итальянские земли?
— Сейчас, — продолжала Мароция, — наш Господь дал нам всем надежду в виде строгого и смиренного наместника Апостола своего. Но власть его хрупка, а многочисленные враги усиливаются. На юге вновь возросло могущество греков, в Константинополе жёстко и властно правит кесарь Роман со своими сыновьями, а армия их доместика Куркуаса, как в былые времена, наводит ужас на сарацин. На севере ещё более грозной силой выглядит саксонец Генрих, который, разгромив своих внутренних врагов, теперь, как в своё время каринтийский Арнульф, пристально и жадно глядит на земли Италии. Увы, но сейчас мы не можем, как в старину, просить помощи франков, в их королевстве идёт жестокая распря между королями Раулем и Карлом, а также графом Вермандуа. В итоге есть только один могущественный и достойный монарх, способный стать надёжным защитником Святого престола, — Гуго, король Лангобардии и Бургундии.
Мароция завершила свой монолог и теперь ждала реакции Стефана. Тот молчал, устремив взор в землю и гадая, чем вызвана такая перемена настроений у этой прожжённой лисы, никогда не упускавшей ранее возможности вставить шпильку по адресу бургундца.
— Достоинства короля Гуго известны. Но, по слухам, он не слишком радеет об интересах лангобардских церквей и монастырей, его высказывания об отцах церкви порой неуместно ироничны и непочтительны.
— О его радении к Церкви лучше всего вам расскажут монахи Клюнийского аббатства, которым Гуго оказывает существенную помощь.
— Но может ли Святой престол рассчитывать на повелителя, не зарекомендовавшего себя ранее на поле брани, а также ведущего суетный и грешный образ жизни? Мне из разных источников сообщают, что король, словно мавританский правитель, окружён множеством наложниц, с которыми предаётся сладострастию едва ли не прилюдно.
