Сев на диван, он позвонил в службу скорой помощи, сообщив о случившемся, и стал ждать.
Первой в номер пришла милиция. К этому моменту Михаил уже взял себя в руки и стал спокойно объяснять прибывшим сотрудникам, что произошло.
— Спокойно, гражданин, – сказал один из милиционеров. – Давайте сядем, разберёмся, что к чему. Начнём с документов.
Достав свой паспорт, Михаил передал его милиционеру, и тот, усевшись за стол, принялся записывать данные.
— Паспорт жены в сумке, – сообщил молодой человек, показав на висящую на стуле сумку Дарьи. – Если хотите, я достану.
— Не стоит, – ответил милиционер. – Если позволите, я сам возьму.
Михаил пожал плечами, и тот аккуратно открыв сумку, разыскал там документ и принялся заполнять его. Закончив, он вернул один паспорт молодому человеку, второй положил в сумку.
— Гражданин Замятин, так? – уточнил милиционер, глядя перед собой на записи. – Михаил Александрович. Вы можете объяснить, почему сняли номер в гостинице, имея собственную жилплощадь в городе.
— Ну, это было что-то вроде романтического вечера, – объяснил молодой человек. – В коммунальной квартире это как-то не очень.
— Понятно. Только номер у вас одноместный. На двухместный денег не хватило?
— Это тоже для романтики.
Милиционер прочистил горло.
— И как? Всё прошло нормально, без эксцессов?
— Всё было нормально. Днём мы гуляли по городу, вечером пришли в номер, потом легли спать. Когда я засыпал, с женой всё было нормально, а утром проснулся…
— Ясно. Михаил Александрович, сейчас подъедут медики и наш эксперт. Тело вашей супруги отвезут в городской морг… – милиционер сделал паузу, увидев, как молодой человек закрыл рукой глаза, – а вы проедете с нами для уточнения, подробностей. Возможно, вам придётся отказаться от поездок в течение нескольких дней, пока мы не уточним окончательно обстоятельства смерти вашей супруги.
— Я понял. А что с нашими вещами в номере? Я смогу их забрать?
— За вещи не волнуйтесь. Пока эксперт будет работать в номере, вам ничего трогать нельзя, но после дознания вы сможете вернуться сюда.
Через полчаса в номер зашли ещё два человека в штатском, которые о чём-то пошептались с милиционерами, затем подошли к кровати и стали осматривать тело Дарьи, вполголоса переговариваясь между собой. Затем один из них присел на диван рядом с Михаилом.
— Скажите, пожалуйста, Михаил Александрович, – сразу перешёл он к делу, – вы в курсе, что ваша жена объявлена в розыск?
— Конечно. Она уехала из моей московской квартиры, и я сам обратился в милицию. У нас было небольшое недопонимание, и она приехала сюда. Я приехал в Ростов за ней позавчера, но она заперлась в квартире, и я решил, что её там нет, а сегодня утром мне удалось с ней поговорить, потом мы прогулялись по городу, вечером вернулись сюда. Всё было нормально, а утром я увидел, что она не дышит.
— Вам следовало сразу сообщить в милицию, что она нашлась. Человек в розыске – это серьёзно.
— Я понимаю, но мы были в хорошем настроении, я уговорил Дашу вернуться в Москву, и мы планировали сегодня вернуться, и сразу бы сообщили там.
— Ясно. Как вы думаете, отчего она умерла?
— У неё тяжёлая форма меркуриализма.
— Форма чего? – не понял допрашивающий.
— Меркуриализм – болезнь такая. Она лечилась. Там, на столе лекарства, которые она принимала, а дома должно быть медицинское заключение.
— Хорошо, Михаил Александрович. Сейчас мы проедем в управление, всё запротоколируем, потом пару дней проверки. На это время, пожалуйста, не покидайте город.
В это время дверь в номер раскрылась, и внутрь вошёл Клюев. Он оглядел комнату, печально взглянул на Михаила и, вздохнув, заключил:
— Ну, вот, вы её и доконали, Михаил Александрович. Теперь уже окончательно.
Молодой человек с перекошенным от ненависти лицом медленно поднялся с дивана и бросился на следователя.
— Сволочь! Подонок! Это ты её убил, скотина! – закричал он и с размаху ударил Клюева кулаком в челюсть.
От неожиданного удара следователь грохнулся на пол, а Михаил, склонившись над ним, продолжил наносить удары, пока опомнившиеся милиционеры не скрутили его, уложив на пол и надев наручники. Когда молодого человека выводили из номера, он продолжал выкрикивать угрозы и оскорбления в адрес Клюева, а того в чувство приводила бригада скорой помощи, наконец, добравшаяся до гостиницы.
У Михаила до этого не было опыта, связанного с местами заключения, только тот сумбурный набор картинок, которые он мог заполучить из книг или кино. Теперь ему предстояло познакомиться с одним из таких заведений, и он с тягостным чувством ожидал этого момента. Это чувство смешивалось с невыносимой тоской по Дарье, от которой его лицо превратилось в почти неподвижную страдающую маску.
Когда машина въехала во двор управления и остановилась, задняя дверь открылась, и милиционер скомандовал:
— Выходи из машины.
Молодого человека отвели по коридору к зарешёченному боксу со скамейкой вдоль стены и заперли там, предварительно сняв наручники. Сидеть не хотелось, и Михаил в течение получаса прохаживался взад и вперёд, как зверь в клетке, пока милиционер не открыл дверь в решётке и не отвёл его в одну из комнат.
Сидящий за столом старший лейтенант поднял глаза на арестованного и недовольно процедил:
— Фамилия, имя, отчество.
Михаил назвался, далее сообщил все свои паспортные данные. Милиционер записал всю информацию в журнал, затем скомандовал:
— Выворачивай все карманы, выкладывай всё, что есть на стол, ремень снимай, шнурки на туфлях, если есть, тоже.
Молодой человек подчинился, выложив всё, что у него было перед мрачным милиционером.
— Всё? Больше ничего нет? – спросил он и, получив ответ, встал и стал обыскивать арестованного и проверять содержимое карманов. Убедившись, что ничего больше нет, он взял пакет со стола, уложил в него все вещи Михаила, а пакет засунул в одну из ячеек в шкафу за столом.
— Закатай рукава рубашки, – приказал он, затем осмотрел внутреннюю сторону локтевых сгибов рук молодого человека. – Тебя не били? – спросил он.
— Нет, – ответил Михаил.
Старший лейтенант сел обратно за стол, что-то добавил в журнал, после чего развернул его к молодому человеку и бросил ручку на страницу.
— Напиши в конце: «Претензий не имею» и подпиши.
Михаил повиновался, сделав запись и расписавшись в последней графе.
— Пошли, – буркнул милиционер и вывел молодого человека в коридор. – Витя! – позвал он высокого крепыша в форме. – Отведёшь в третью.
— Мне можно будет позвонить? – спросил Михаил у старшего лейтенанта.
— Когда можно будет, позвонишь, – отозвался тот.
— Пожалуйста, один звонок.
— Девять-один-один? – искоса глядя на арестованного, бросил старлей. – Здесь не Майами.
— Но я же имею право позвонить.
— Кто тебе это сказал? Передашь ему, что это шутка. Давай, Витя, – махнул он рукой здоровяку и вернулся в свой кабинет.
Милиционер повёл Михаила по лестнице на второй этаж, довёл до третьей камеры, отпер металлическую дверь и, впустив внутрь, запер.
Камера представляла собой помещение площадью около пятнадцати метров. Две двухэтажные кровати упирались в дальние углы камеры, а между ними к задней стене был приставлен небольшой шкаф из четырёх отделений, над которым в стене прямо под потолком было сделано небольшое зарешёченное окошко.
Рядом с левой кроватью вплотную к стене стоял наглухо прибитый к коричневому деревянному полу стол, на котором стоял металлический чайник, несколько пластиковых стаканов, пластиковые тарелки с остатками еды, пачки с печеньем и пакетик с чаем. По обеим сторонам от стола находились скамейки, тоже прикреплённые к полу.
На другой стороне – за правой кроватью небольшой закуток был огорожен толстой стеной высотой в метр с маленькой дверцей сбоку – там находился туалет с умывальником.
За столом друг напротив друга сидели двое мужчин. Один, лет около сорока, абсолютно лысый, был одет в чёрную толстовку, другой – типичный кавказец почти такого же возраста, как и Михаил, со жгуче-чёрными волосами и небритым лицом – был в тельняшке. Они молча смотрели на новоприбывшего в камеру, а тот подошёл к столу и поздоровался:
— Добрый вечер.
— Добрый вечер, – ответили арестанты. Кавказец говорил с сильным акцентом. – Садись, – предложил тот, что был в толстовке. – Меня зовут Никита, а его, – он кивнул на кавказца, – Энвер.
— Меня зовут Михаил.
Никита налил из чайника в пластиковый стакан какую-то светло-коричневую жижу и пододвинул Михаилу.
— Пей, угощайся печеньем. Ужина сегодня уже не будет.
— Спасибо. Я всё равно есть не хочу.
— За что взяли? – поинтересовался Никита.
— Следователя избил.
— Пах! – вырвалось у Энвера.
— На допросе, что ли? – удивился Никита.
— Нет, там долгая история. В общем, это из-за жены.
— А, понятно, – протянул Никита и повернулся к Энверу, – ещё один джигит, вроде тебя.
— Ай, какой джигит? Щто ты гаварищ! – отмахнулся тот. – Я кон не ездил, панятна? Я этот сабака места пасадиль.
— У него, короче, здесь девушка есть, – объяснил Никита, – работает в какой-то фирме. Ну, и кто-то из сотрудников за ней типа ухаживать начал, а может просто пару раз подвёз на машине. В общем, наш джигит тут свои горские порядки наводить начал – бедного парня уделал.
— Падажди, э! – снова отмахнулся Энвер и, повернувшись к Михаилу, стал возмущённо выговаривать: – У тибе женщин ест, небилим, жена, девищка, без разнис. Какой-то другой парен падайдёт, скажет, пашли кафе, пашли мащина пакатаю, небилим, гулят. А-а, тибе эта панравитса?
— Нет, конечно, – еле сдерживая смех, ответил Михаил.
— Айсаол! Мине тоже не нравитса. Я адын раз гавариль, втарой раз гавариль – он не панимает. Тагда я изделал так, щто тепер панимает. Балниса вийдет, болше мой девищка рьядом стаят не будет.
— Хорошо, Энвер, он не будет, – спокойно возразил Никита. – А другой? А третий? Пока ты будешь сидеть, твой девищка десять таких же молодцов могут украсть. На всех кулаками не намахаешься.
— Тепер другой знает, я не буду терпет. Вийду, он тоже пайдёт балниса. И девищка знает. – Он похлопал Никиту по руке. – Ти не беспакойса, Энвер здесь сидит пака, Энвера брат там, – он крутанул головой, показывая направление. – Щто нада, брат изделает.
— Хорошо вам, – с белой завистью протянул Никита, – вы друг дружку прикрываете, всё время скопом действуете. Нам бы так. Если бы в своё время мне родственники или друзья помогли, я бы тут не сидел.
— А за что ты сидишь? – поинтересовался Михаил.
— За грабёж. Но теперь у меня уже дорожка такая – никуда не денешься. Выйду отсюда – всё равно ни работы, ни жилья, значит, опять придётся за старое браться.
Никита говорил безмятежным тоном смирившегося со своей судьбой человека.
— Э-э, – снова возмутился Энвер, – я тибе уже гавариль, прихади сэнтралны рынок, скажи ат Энвер, Энвер из Кедабека, мине там все знают. Я тибе харощий работа дам.
— Спасибо, Энверчик, – похлопал Никита его по плечу. – Даст бог, выберемся отсюда, ещё увидимся.
— А-а, канещна вийдем. Сиводни нет, завтра.
— Да, не сегодня – завтра будем на свободе, загляну я к тебе, Энвер. Хороший ты парень, только слишком горячий. Ты уже не у себя в горах, а в России живёшь.
— Какой гарах, ала! Я не гарах жиль, ровны места. Гарах баран пасут, я не чабан, я мащин вазиль!
— Ой, ради бога, мне без разницы. Просто не нужно из-за ерунды за решётку садиться. У меня знакомый тоже так загремел из-за бабы своей. Ножевое ранение. Всю жизнь себе поломал. А так нормальный парень, жил здесь рядом, в Нахичевани…
— Какой Нахчивани! – ещё больше распалился Энвер. – Ай, Никита, здесь Нахчиван нету, Нахчиван далеко атсюда, Нахчиван – в Азербайджане!
— Всё, – рассмеялся Никита, – задел я его за живое. Посёлок здесь неподалёку, Нахичевань-на-Дону называется. Ну, там, в основном, армяне живут, переселенцы с той Нахичевани. А у них тёрки между собой, вот он армян-то и ненавидит.
— Эта не тёрки, – поправил его Энвер. – Это война.
— У меня, если честно, тоже война с армянами, – признался Михаил, – только они в Ставропольском крае живут.
— Ай маладес, – похвалил его Энвер, – наш чалавек! Ани нехарощий люды. Лисо адын гаварит, харощий гаварит, а ти атвернулса, тибе па башке даёт. Бандыт!
— Ну, у вас свои разборки, – возразил Никита, – а мы тут не при чём. У меня много армян знакомых, нормальные люди. Я думаю, среди любого народа есть и хорошие, и плохие, а поголовно всех бандитами считать неправильно.
— Э-э, э, – недовольно помотал Энвер ладонью в воздухе из стороны в сторону. – Ти проста там не жил, где их минога. Кагда ани мала, другой минога, ани харощий, а кагда ани минога, харощий забывает, толка свой смотрит, чужой, как сабак, смотрит. Ти спраси, Армения сколка русский астался? Твой Нахчиван, каторы здес, паежай пасматри, как там русский живьёт.
— Ни к чему нам спорить, – примирительно отозвался Никита. – У всех своя правда. Я могу только о конкретном человеке судить, если знаю его. Разве не так? – обратился он к Михаилу.
— Конечно, так, – задумчиво ответил тот.
— Миша, ты если хочешь, иди, ложись на любую верхнюю койку на выбор. Мы ещё долго сидеть будем.
Михаил встал и, скинув туфли, взобрался по лесенке на второй этаж левой кровати. Свет горящей лампы на потолке раздражал, и он прикрылся от него правой рукой.
Несмотря на усталость и внутреннюю пустоту, он не смог сразу заснуть. Мысли наваливались на него одна поверх другой, не давая возможности сосредоточиться на чём-то одном. В конце концов, Михаил стал вспоминать про вчерашний день, который он провёл с Дарьей, то незабываемое ощущение счастья, которое подняло его на самый верх, и неожиданную смерть любимой женщины, которая со стремительной скоростью устремила его в пропасть. Воспоминание о той радости и счастье, которые он подарил жене в последний их день, заставили его глаза наполниться слезами. Переключившись на мысли о Дарье и её страданиях, Михаил перестал думать о том, что его ждёт – ему было уже всё равно.
Он заснул на пару часов, но стресс и беспощадно бьющий свет от лампы, висящей вблизи, не позволил ему спать долго. Его сокамерники продолжали что-то обсуждать между собой, но он не слышал их разговора и снова вспоминал всё, что происходило накануне, затем то, что было позавчера, то, что было ещё раньше.
Михаил снова уснул на какое-то время, а когда проснулся, его сокамерники уже разошлись по своим койкам. Чтобы не мучил свет, он снял свою майку и закрыл ей верхнюю часть лица. Спустя некоторое время он заснул в очередной раз, и потом ненадолго просыпался несколько раз и снова засыпал. Это повторялось много раз, так что большую часть ночи молодой человек провёл в промежуточном состоянии между сном и явью.
Когда наступил рассвет, он понял, что больше заснуть не удастся, потому спустился вниз и от нечего делать стал ходить по небольшому пятачку взад и вперёд, затем делал зарядку, чтобы хоть как-то себя занять, а после снова начал вышагивать, прикидывая план дальнейших действий, схему для ответов на вопросы следователей.
Спустя пару часов дверь в камеру открылась. Заглянув внутрь, милиционер увидел бодрствующего арестанта.
— Возьми чайник и пошли за мной, – приказал он.
Михаил забрал металлический чайник со стола и двинулся за милиционером по коридору. Они зашли в комнату, оборудованную в кухню, где у плиты с большой кастрюлей возилась полная женщина.
Первой в номер пришла милиция. К этому моменту Михаил уже взял себя в руки и стал спокойно объяснять прибывшим сотрудникам, что произошло.
— Спокойно, гражданин, – сказал один из милиционеров. – Давайте сядем, разберёмся, что к чему. Начнём с документов.
Достав свой паспорт, Михаил передал его милиционеру, и тот, усевшись за стол, принялся записывать данные.
— Паспорт жены в сумке, – сообщил молодой человек, показав на висящую на стуле сумку Дарьи. – Если хотите, я достану.
— Не стоит, – ответил милиционер. – Если позволите, я сам возьму.
Михаил пожал плечами, и тот аккуратно открыв сумку, разыскал там документ и принялся заполнять его. Закончив, он вернул один паспорт молодому человеку, второй положил в сумку.
— Гражданин Замятин, так? – уточнил милиционер, глядя перед собой на записи. – Михаил Александрович. Вы можете объяснить, почему сняли номер в гостинице, имея собственную жилплощадь в городе.
— Ну, это было что-то вроде романтического вечера, – объяснил молодой человек. – В коммунальной квартире это как-то не очень.
— Понятно. Только номер у вас одноместный. На двухместный денег не хватило?
— Это тоже для романтики.
Милиционер прочистил горло.
— И как? Всё прошло нормально, без эксцессов?
— Всё было нормально. Днём мы гуляли по городу, вечером пришли в номер, потом легли спать. Когда я засыпал, с женой всё было нормально, а утром проснулся…
— Ясно. Михаил Александрович, сейчас подъедут медики и наш эксперт. Тело вашей супруги отвезут в городской морг… – милиционер сделал паузу, увидев, как молодой человек закрыл рукой глаза, – а вы проедете с нами для уточнения, подробностей. Возможно, вам придётся отказаться от поездок в течение нескольких дней, пока мы не уточним окончательно обстоятельства смерти вашей супруги.
— Я понял. А что с нашими вещами в номере? Я смогу их забрать?
— За вещи не волнуйтесь. Пока эксперт будет работать в номере, вам ничего трогать нельзя, но после дознания вы сможете вернуться сюда.
Через полчаса в номер зашли ещё два человека в штатском, которые о чём-то пошептались с милиционерами, затем подошли к кровати и стали осматривать тело Дарьи, вполголоса переговариваясь между собой. Затем один из них присел на диван рядом с Михаилом.
— Скажите, пожалуйста, Михаил Александрович, – сразу перешёл он к делу, – вы в курсе, что ваша жена объявлена в розыск?
— Конечно. Она уехала из моей московской квартиры, и я сам обратился в милицию. У нас было небольшое недопонимание, и она приехала сюда. Я приехал в Ростов за ней позавчера, но она заперлась в квартире, и я решил, что её там нет, а сегодня утром мне удалось с ней поговорить, потом мы прогулялись по городу, вечером вернулись сюда. Всё было нормально, а утром я увидел, что она не дышит.
— Вам следовало сразу сообщить в милицию, что она нашлась. Человек в розыске – это серьёзно.
— Я понимаю, но мы были в хорошем настроении, я уговорил Дашу вернуться в Москву, и мы планировали сегодня вернуться, и сразу бы сообщили там.
— Ясно. Как вы думаете, отчего она умерла?
— У неё тяжёлая форма меркуриализма.
— Форма чего? – не понял допрашивающий.
— Меркуриализм – болезнь такая. Она лечилась. Там, на столе лекарства, которые она принимала, а дома должно быть медицинское заключение.
— Хорошо, Михаил Александрович. Сейчас мы проедем в управление, всё запротоколируем, потом пару дней проверки. На это время, пожалуйста, не покидайте город.
В это время дверь в номер раскрылась, и внутрь вошёл Клюев. Он оглядел комнату, печально взглянул на Михаила и, вздохнув, заключил:
— Ну, вот, вы её и доконали, Михаил Александрович. Теперь уже окончательно.
Молодой человек с перекошенным от ненависти лицом медленно поднялся с дивана и бросился на следователя.
— Сволочь! Подонок! Это ты её убил, скотина! – закричал он и с размаху ударил Клюева кулаком в челюсть.
От неожиданного удара следователь грохнулся на пол, а Михаил, склонившись над ним, продолжил наносить удары, пока опомнившиеся милиционеры не скрутили его, уложив на пол и надев наручники. Когда молодого человека выводили из номера, он продолжал выкрикивать угрозы и оскорбления в адрес Клюева, а того в чувство приводила бригада скорой помощи, наконец, добравшаяся до гостиницы.
Глава 40.
У Михаила до этого не было опыта, связанного с местами заключения, только тот сумбурный набор картинок, которые он мог заполучить из книг или кино. Теперь ему предстояло познакомиться с одним из таких заведений, и он с тягостным чувством ожидал этого момента. Это чувство смешивалось с невыносимой тоской по Дарье, от которой его лицо превратилось в почти неподвижную страдающую маску.
Когда машина въехала во двор управления и остановилась, задняя дверь открылась, и милиционер скомандовал:
— Выходи из машины.
Молодого человека отвели по коридору к зарешёченному боксу со скамейкой вдоль стены и заперли там, предварительно сняв наручники. Сидеть не хотелось, и Михаил в течение получаса прохаживался взад и вперёд, как зверь в клетке, пока милиционер не открыл дверь в решётке и не отвёл его в одну из комнат.
Сидящий за столом старший лейтенант поднял глаза на арестованного и недовольно процедил:
— Фамилия, имя, отчество.
Михаил назвался, далее сообщил все свои паспортные данные. Милиционер записал всю информацию в журнал, затем скомандовал:
— Выворачивай все карманы, выкладывай всё, что есть на стол, ремень снимай, шнурки на туфлях, если есть, тоже.
Молодой человек подчинился, выложив всё, что у него было перед мрачным милиционером.
— Всё? Больше ничего нет? – спросил он и, получив ответ, встал и стал обыскивать арестованного и проверять содержимое карманов. Убедившись, что ничего больше нет, он взял пакет со стола, уложил в него все вещи Михаила, а пакет засунул в одну из ячеек в шкафу за столом.
— Закатай рукава рубашки, – приказал он, затем осмотрел внутреннюю сторону локтевых сгибов рук молодого человека. – Тебя не били? – спросил он.
— Нет, – ответил Михаил.
Старший лейтенант сел обратно за стол, что-то добавил в журнал, после чего развернул его к молодому человеку и бросил ручку на страницу.
— Напиши в конце: «Претензий не имею» и подпиши.
Михаил повиновался, сделав запись и расписавшись в последней графе.
— Пошли, – буркнул милиционер и вывел молодого человека в коридор. – Витя! – позвал он высокого крепыша в форме. – Отведёшь в третью.
— Мне можно будет позвонить? – спросил Михаил у старшего лейтенанта.
— Когда можно будет, позвонишь, – отозвался тот.
— Пожалуйста, один звонок.
— Девять-один-один? – искоса глядя на арестованного, бросил старлей. – Здесь не Майами.
— Но я же имею право позвонить.
— Кто тебе это сказал? Передашь ему, что это шутка. Давай, Витя, – махнул он рукой здоровяку и вернулся в свой кабинет.
Милиционер повёл Михаила по лестнице на второй этаж, довёл до третьей камеры, отпер металлическую дверь и, впустив внутрь, запер.
Камера представляла собой помещение площадью около пятнадцати метров. Две двухэтажные кровати упирались в дальние углы камеры, а между ними к задней стене был приставлен небольшой шкаф из четырёх отделений, над которым в стене прямо под потолком было сделано небольшое зарешёченное окошко.
Рядом с левой кроватью вплотную к стене стоял наглухо прибитый к коричневому деревянному полу стол, на котором стоял металлический чайник, несколько пластиковых стаканов, пластиковые тарелки с остатками еды, пачки с печеньем и пакетик с чаем. По обеим сторонам от стола находились скамейки, тоже прикреплённые к полу.
На другой стороне – за правой кроватью небольшой закуток был огорожен толстой стеной высотой в метр с маленькой дверцей сбоку – там находился туалет с умывальником.
За столом друг напротив друга сидели двое мужчин. Один, лет около сорока, абсолютно лысый, был одет в чёрную толстовку, другой – типичный кавказец почти такого же возраста, как и Михаил, со жгуче-чёрными волосами и небритым лицом – был в тельняшке. Они молча смотрели на новоприбывшего в камеру, а тот подошёл к столу и поздоровался:
— Добрый вечер.
— Добрый вечер, – ответили арестанты. Кавказец говорил с сильным акцентом. – Садись, – предложил тот, что был в толстовке. – Меня зовут Никита, а его, – он кивнул на кавказца, – Энвер.
— Меня зовут Михаил.
Никита налил из чайника в пластиковый стакан какую-то светло-коричневую жижу и пододвинул Михаилу.
— Пей, угощайся печеньем. Ужина сегодня уже не будет.
— Спасибо. Я всё равно есть не хочу.
— За что взяли? – поинтересовался Никита.
— Следователя избил.
— Пах! – вырвалось у Энвера.
— На допросе, что ли? – удивился Никита.
— Нет, там долгая история. В общем, это из-за жены.
— А, понятно, – протянул Никита и повернулся к Энверу, – ещё один джигит, вроде тебя.
— Ай, какой джигит? Щто ты гаварищ! – отмахнулся тот. – Я кон не ездил, панятна? Я этот сабака места пасадиль.
— У него, короче, здесь девушка есть, – объяснил Никита, – работает в какой-то фирме. Ну, и кто-то из сотрудников за ней типа ухаживать начал, а может просто пару раз подвёз на машине. В общем, наш джигит тут свои горские порядки наводить начал – бедного парня уделал.
— Падажди, э! – снова отмахнулся Энвер и, повернувшись к Михаилу, стал возмущённо выговаривать: – У тибе женщин ест, небилим, жена, девищка, без разнис. Какой-то другой парен падайдёт, скажет, пашли кафе, пашли мащина пакатаю, небилим, гулят. А-а, тибе эта панравитса?
— Нет, конечно, – еле сдерживая смех, ответил Михаил.
— Айсаол! Мине тоже не нравитса. Я адын раз гавариль, втарой раз гавариль – он не панимает. Тагда я изделал так, щто тепер панимает. Балниса вийдет, болше мой девищка рьядом стаят не будет.
— Хорошо, Энвер, он не будет, – спокойно возразил Никита. – А другой? А третий? Пока ты будешь сидеть, твой девищка десять таких же молодцов могут украсть. На всех кулаками не намахаешься.
— Тепер другой знает, я не буду терпет. Вийду, он тоже пайдёт балниса. И девищка знает. – Он похлопал Никиту по руке. – Ти не беспакойса, Энвер здесь сидит пака, Энвера брат там, – он крутанул головой, показывая направление. – Щто нада, брат изделает.
— Хорошо вам, – с белой завистью протянул Никита, – вы друг дружку прикрываете, всё время скопом действуете. Нам бы так. Если бы в своё время мне родственники или друзья помогли, я бы тут не сидел.
— А за что ты сидишь? – поинтересовался Михаил.
— За грабёж. Но теперь у меня уже дорожка такая – никуда не денешься. Выйду отсюда – всё равно ни работы, ни жилья, значит, опять придётся за старое браться.
Никита говорил безмятежным тоном смирившегося со своей судьбой человека.
— Э-э, – снова возмутился Энвер, – я тибе уже гавариль, прихади сэнтралны рынок, скажи ат Энвер, Энвер из Кедабека, мине там все знают. Я тибе харощий работа дам.
— Спасибо, Энверчик, – похлопал Никита его по плечу. – Даст бог, выберемся отсюда, ещё увидимся.
— А-а, канещна вийдем. Сиводни нет, завтра.
— Да, не сегодня – завтра будем на свободе, загляну я к тебе, Энвер. Хороший ты парень, только слишком горячий. Ты уже не у себя в горах, а в России живёшь.
— Какой гарах, ала! Я не гарах жиль, ровны места. Гарах баран пасут, я не чабан, я мащин вазиль!
— Ой, ради бога, мне без разницы. Просто не нужно из-за ерунды за решётку садиться. У меня знакомый тоже так загремел из-за бабы своей. Ножевое ранение. Всю жизнь себе поломал. А так нормальный парень, жил здесь рядом, в Нахичевани…
— Какой Нахчивани! – ещё больше распалился Энвер. – Ай, Никита, здесь Нахчиван нету, Нахчиван далеко атсюда, Нахчиван – в Азербайджане!
— Всё, – рассмеялся Никита, – задел я его за живое. Посёлок здесь неподалёку, Нахичевань-на-Дону называется. Ну, там, в основном, армяне живут, переселенцы с той Нахичевани. А у них тёрки между собой, вот он армян-то и ненавидит.
— Эта не тёрки, – поправил его Энвер. – Это война.
— У меня, если честно, тоже война с армянами, – признался Михаил, – только они в Ставропольском крае живут.
— Ай маладес, – похвалил его Энвер, – наш чалавек! Ани нехарощий люды. Лисо адын гаварит, харощий гаварит, а ти атвернулса, тибе па башке даёт. Бандыт!
— Ну, у вас свои разборки, – возразил Никита, – а мы тут не при чём. У меня много армян знакомых, нормальные люди. Я думаю, среди любого народа есть и хорошие, и плохие, а поголовно всех бандитами считать неправильно.
— Э-э, э, – недовольно помотал Энвер ладонью в воздухе из стороны в сторону. – Ти проста там не жил, где их минога. Кагда ани мала, другой минога, ани харощий, а кагда ани минога, харощий забывает, толка свой смотрит, чужой, как сабак, смотрит. Ти спраси, Армения сколка русский астался? Твой Нахчиван, каторы здес, паежай пасматри, как там русский живьёт.
— Ни к чему нам спорить, – примирительно отозвался Никита. – У всех своя правда. Я могу только о конкретном человеке судить, если знаю его. Разве не так? – обратился он к Михаилу.
— Конечно, так, – задумчиво ответил тот.
— Миша, ты если хочешь, иди, ложись на любую верхнюю койку на выбор. Мы ещё долго сидеть будем.
Михаил встал и, скинув туфли, взобрался по лесенке на второй этаж левой кровати. Свет горящей лампы на потолке раздражал, и он прикрылся от него правой рукой.
Несмотря на усталость и внутреннюю пустоту, он не смог сразу заснуть. Мысли наваливались на него одна поверх другой, не давая возможности сосредоточиться на чём-то одном. В конце концов, Михаил стал вспоминать про вчерашний день, который он провёл с Дарьей, то незабываемое ощущение счастья, которое подняло его на самый верх, и неожиданную смерть любимой женщины, которая со стремительной скоростью устремила его в пропасть. Воспоминание о той радости и счастье, которые он подарил жене в последний их день, заставили его глаза наполниться слезами. Переключившись на мысли о Дарье и её страданиях, Михаил перестал думать о том, что его ждёт – ему было уже всё равно.
Он заснул на пару часов, но стресс и беспощадно бьющий свет от лампы, висящей вблизи, не позволил ему спать долго. Его сокамерники продолжали что-то обсуждать между собой, но он не слышал их разговора и снова вспоминал всё, что происходило накануне, затем то, что было позавчера, то, что было ещё раньше.
Михаил снова уснул на какое-то время, а когда проснулся, его сокамерники уже разошлись по своим койкам. Чтобы не мучил свет, он снял свою майку и закрыл ей верхнюю часть лица. Спустя некоторое время он заснул в очередной раз, и потом ненадолго просыпался несколько раз и снова засыпал. Это повторялось много раз, так что большую часть ночи молодой человек провёл в промежуточном состоянии между сном и явью.
Когда наступил рассвет, он понял, что больше заснуть не удастся, потому спустился вниз и от нечего делать стал ходить по небольшому пятачку взад и вперёд, затем делал зарядку, чтобы хоть как-то себя занять, а после снова начал вышагивать, прикидывая план дальнейших действий, схему для ответов на вопросы следователей.
Спустя пару часов дверь в камеру открылась. Заглянув внутрь, милиционер увидел бодрствующего арестанта.
— Возьми чайник и пошли за мной, – приказал он.
Михаил забрал металлический чайник со стола и двинулся за милиционером по коридору. Они зашли в комнату, оборудованную в кухню, где у плиты с большой кастрюлей возилась полная женщина.
