- Да, да, да, - зачастила Хлоя.
Берта в ужасе смотрела, как ведунья унесла крошку Кару и вынесла взамен сверток с уже притихшей девочкой.
- Тогда возьми.
- И получу мужа?
Отшельница кивнула. Чадящий светильник отбрасывал на ее лицо причудливые тени, и Берте казалось, что она видит перед собой то молоденькую девушку, то умудренную опытом женщину в годах. Малютка внезапно зевнула и распахнула глазенки, оказавшиеся того же ярко-синего цвета, что и у ведуньи. Хлоя выхватила сверток с чужим ребенком, а к Берте от возмущения вернулся дар речи.
- Что ты творишь? – гневно закричала она.
- Не твоего ума дело, - огрызнулась подруга. – Мне хныкса так надоела – сил нет. За эту-то хоть мужика обещают, а та камнем на шее висит.
Берта поняла, что переубедить приятельницу не получится, как ни старайся, и безнадежно спросила у ведуньи:
- А что будет с Карой?
Не ожидала ответа, спросила от отчаяния, но услышала, к своему удивлению, тихое:
- О ней не беспокойся. Только имя теперь у девочки иное будет. А тебя ждет судьба хорошая, в сытости и довольстве.
- А меня? – тут же жадно поинтересовалась Хлоя.
- А ты мужа просила, - отрезала ведунья и скрылась в доме.
В родную деревню подруги вернулись на рассвете. А через день донеслась до них весть, что сгорела хижина, в которой жила отшельница. Не то необычайно сухое и жаркое лето было тому причиной, не то злой человек поджег. Деревенские осуждающе качали головами: отшельницу, по их твердому убеждению, на помощь людям благословили боги. Она лечила всех страждущих, платы не назначала, мерзким колдовством не занималась. Хоть и побаивались ее – ведунья все-таки, но и обижать не обижали.
- Жаль бабу, - выразил всеобщее мнение староста. – К кому мы теперь с хворями своими пойдет? Лекарь-травник дорого берет. Чтоб у злодея рука отсохла!
Подмену девочек никто не заметил, за своими бы детьми уследить, а не чужих малышей разглядывать. Хлоя действительно через месяц вышла замуж за заезжего парня, который увез ее в соседнюю деревню. Берта после той ночи у лесной хижины приятельницу сторонилась, а вскоре ее и вовсе забрали в замок: одна из судомоек замолвило словечко, и рукастую девицу взяли помощницей на кухню. Долгие годы бывшие подруги не встречались и даже, казалось, позабыли о существовании друг друга.
Берта замолчала, утерла лицо передником. Я пыталась осмыслить услышанное. Наверное, если бы внезапно разверзлась земля и поглотила замок – и тогда я не была бы так поражена. Сейчас же никак не могла убедить себя в реальности происходящего. Матушка мне не родная? Да как же так? Пусть между нами не было особой близости, пусть никогда не поверяла я ей свои детские секреты, пусть она с прохладцей всегда ко мне относилась, но все равно никогда в голову не приходило сомневаться в нашем родстве. Второго мужа матушки я помнила плохо. Вот то, что он мне не отец, никогда не скрывалось. В памяти остался смутный образ веселого русоволосого великана, хотя великаном он мог казаться малышке. Хорн – вот как его звали. Он подбрасывал меня до потолка и хохотал вместе со мной. А вот с матушкой они жили плохо, часто кричали друг на друга, и тогда я в испуге забивалась под стол. Однажды Хорн просто не вернулся домой с ярмарки. Соседки перешептывались, бросали любопытные взгляды на наш дом, норовили заглянуть то муки одолжить, то масла. Матушка сердилась, выгоняла их и бросала им в спины такие слова, что я зажимала уши руками. Не понимала, что происходит, ревела и получала оплеухи, сдобренные злобным шипением:
- Уймись, докука.
Лишь спустя несколько лет я поняла, что произошло. Хорн просто-напросто бросил семью, оставил опостылевшую супругу и подался за лучшей долей. Вроде бы видели его в таборе бродячих ромэ, но правдивы ли слухи – не знаю. И теперь вот получается, что Хлоя заключила невыгодную сделку: мужа-то она заполучила, вот только не удержала, а ненужный ребенок остался при ней.
- Не я должна была тебе все рассказать, - сокрушалась Берта. – Да только как узнала, чья ты дочь, так и поняла: надо ждать беды.
- Почему? – забросала я ее вопросами. – Ладно, пусть я ребенок не Хлои, а лесной ведуньи, но отчего вам в голову пришли дурные мысли? И откуда вы узнали о знаках? Кстати, что они означают?
Повариха утерла глаза широкой грубой ладонью с вечно красной и потрескавшейся кожей.
- И говоришь как по писаному, - пробормотала она. – Ох, зря хозяин покойный тебя грамоте обучил, ох, зря! Верно говорят: судьбу не объедешь. Не вышло из тебя деревенской девки.
Мое поведение можно объяснить только тем, что от крайнего изумления я помутилась рассудком, потому что в здравом уме мне и в голову не пришло бы спорить с Бертой, тем более – приказывать ей. Даже в страшное подземелье отправилась безропотно, а сейчас притопнула и звенящим голосом велела:
- Рассказывай! Все, что знаешь, рассказывай! И о старинной легенде, и о дочери покойного льера, и о таинственных знаках!
Велела – и тут же испугалась: а ну как повариха влепит мне за дерзость затрещину да отправит в наказание чистить котлы. Но она посмотрела на меня округлившимися глазами и прошептала:
- Ишь, кровь-то проявляется. Видать, льер Раннон что-то такое в тебе учуял, раз в замок забрал да обучать начал. Ладно, расскажу, что знаю, вот только знаю я немного.
***
…Когда Берта очутилась на замковой кухне, слава об Эжени как о первой красавице королевства уже разнеслась по всей стране. Едва ли не каждый день прибывали к льеру Раннону отважные рыцари и просили руки его дочери, но хозяин очень любил Эжени и – неслыханное дело! – дозволил ей самой выбрать себе супруга. Гордая красавица отказывала всем, невзирая на доблесть, ратные подвиги, знатность и богатство. Берта только диву давалась: уж какие женихи только не сватались, но все получали от капризницы от ворот поворот. И кого только юная льери ожидает? Уж не наследного ли принца? Так у того нареченная имеется. Правду сказать, никто из слуг и не сомневался, что случись наследнику престола увидеть их хозяйку, так он мигом позабыл бы о невесте. Раз увидав Эжени, выбросить ее из памяти и перестать о ней думать не получалось. Среднего роста, стройная, гибкая, она напоминала небесных дев, живущих, по преданиям, на облаках. На нежных щеках горел румянец, с алых губ не сходила улыбка, а в золотистых волосах выделялись две алые прядки. Отец гордился дочерью, и только младший брат порой посматривал на Эжени со странной тоской, будто было ему известно нечто о той судьбе, что поджидала его сестру. Или же юный Верион предчувствовал беду – кто знает.
Первые признаки надвигающегося несчастья обитатели замка уловили, когда пришел во владения льера Раннона бродячий менестрель. Долго развлекал он за ужином хозяев и гостей своим пением, а потом испросил позволения исполнить балладу во славу прекрасной юной льери. Эжени зарделась, но не потупилась, кивнула свысока.
Все ожидали, что менестрель примется воспевать внешность прекрасной девы, сравнивая ее волосы с золотисто-алым закатом, а глаза – с глубокими озерами. Эжени давно уже привыкла к столь банальным сравнениям, но песнь странствующего артиста поразила ее. Он пел о дивном крае, что лежит за непроходимой пустыней, где отражающееся от барханов безжалостное солнце слепит глаза. Попади в ту пустыню случайный путник – непременно погибнет от жажды, ибо на многие-многие мили не сыскать ни одного источника. Днем солнечные лучи сжигают кожу, а по ночам холод пробирает до костей. Скрыта за той пустыней дивная страна, где небо пронзают шпили высоких башен, где бьют на мраморных площадях в небо высокие струи чудесных фонтанов, где голова кружится от сладостного аромата цветущих лугов, где тенистые рощи манят прохладой, где не дрожат над водопадами переливчатые радужные дуги, а под облаками парят страшные огнедышащие монстры. Пел менестрель о девах, отмеченных особым знаком, о том, что рыщут звери по городам и весям, высматривая Избранниц, а когда находят – навсегда забирают в дивный мир, откуда нет возврата.
Эжени подалась вперед, прислушиваясь к голосу певца. Выступила капелька крови на прикушенной губе, тонкие пальцы судорожно комкали кружевной платок, побелели нежные щеки.
- Хватит! – внезапно рявкнул молодой льер Верион и грохнул кулаком по столу. – Довольно!
Менестрель растерянно замолчал.
- Не о моей сестре ты поешь, не ее красу воспеваешь, - продолжил вкрадчиво льер. – Скажи, кто прислал тебя смущать ее ум странными речами?
Певец помотал головой.
- Никто, господин. Я и сам не знаю, отчего вспомнил именно эту балладу.
- Никто, говоришь? – протянул льер Верион, нехорошо прищурившись. – Эй, Джок, Рикард! Отведите этого наглеца в подземелье. Глядишь, за ночь и вспомнит, с чего бы ему вздумалось развлекать нас столь странной песней.
Рикард и Джок схватили перепуганного и почти не сопротивлявшегося менестреля и потащили его прочь из зала. Эжени молча швырнула на стол скомканный платок, встала и вышла…
***
…Берта прервала рассказ, уставилась невидящим взглядом в стену и надолго замолчала. Ни слова не произнесла, пока я не поторопила ее:
- А дальше? Что случилось дальше?
Повариха отмерла и продолжила:
- А дальше было вот что…
***
…Менестреля льер Раннон распорядился выпустить из темницы. Верион, узнав о решении отца, помрачнел и принялся расспрашивать, куда ушел певец, но никто на его вопросы ответа не дал. Менестрель словно испарился – ни через одну окрестную деревню он не проходил. Во всяком случае, крестьяне путников в тот день не видали. Льер Верион только зря исхлестал ни в чем не повинную лошадь и вернулся в замок с пустыми руками.
Эжени же с того дня переменилась. Стала грустной, молчаливой, полюбила подолгу смотреть в окно, время от времени вздыхая. Встревоженный отец созвал всех лекарей и травников, но целители только руками разводили: девушка была здорова. А что печалится – так то свойственно юным девам, выдать ее замуж – мигом повеселеет. Верион предположил, что на сестру наслали порчу, и привел сначала служителя храма, а затем привез откуда-то старую ведунью. Служитель прочел молитвы и окропил комнаты Эжени драгоценным маслом, старуха поводила над ее головой руками, закатила глаза и затрясла головой. Ни молитвы, ни странные действия ведуньи не принесли результата.
Лето подходило к концу. В один из последних погожих дней юная хозяйка словно бы проснулась, велела служанкам нарядить ее в новое платье из светлого шелка и вышла погулять в сад. И не вернулась…
***
…Берта опять замолчала, теребя передник.
- Куда она пропала? – не выдержала я. – Сбежала?
Кухарка медленно покачала головой.
- Нет, не сбежала. Запрещено о том судачить, но тебя я скажу. Похитили ее.
- Как? – ахнула я. – Кто похитил?
- Зверь.
Слово упало камнем, придавив все мои надежды, разрушив веру с то, что я смогу быть счастливой.
- Значит, это правда? Та легенда? Правда, да?
Берта кивнула. У рта ее залегли скорбные складки, лоб прорезала морщина, и сейчас она казалась совсем старухой.
- Расскажи мне! – потребовала я. – О нем. О звере. Какой он?
Повариха поежилась, зябко обхватила пухлые плечи натруженными руками.
- Страшный. Сама я его не видела, но горничные шептались. Да, шептались, пока молодой хозяин им рты не заткнул. Он искал сестру, искал, но не нашел и следа. А когда вернулся – чернее грозовых туч был, страшнее урагана, что срывает крыши домов. Объявил, что Эжени умерла. Скончалась – и все. Наверное, им так легче было, ему и льеру Раннону. Тот вообще за сутки превратился в старика.
- Но почему я не слышала эту историю?
- А как бы ты услышала? Говорю же – льер запретил о ней упоминать. Да и не вчера все случилось, многие слуги из тех, кто знал, уже на погосте, а кто помоложе – считают Эжени покойницей. Я и сама почти уверовала в то, что она погибла. Безопаснее так, понимаешь?
Я понимала. Конечно, под угрозой плетей и подземелья можно убедить себя в чем угодно. Вот только собственная судьба теперь казалась мне незавидной. Он обещал вернуться за мной, колдун с золотыми глазами. Отметина вспыхнула огнем, да так, что я зашипела от боли. Значит, это и есть метка. Знак Бездны. Матушка – нет, не матушка, Хлоя – откуда-то прознала о судьбе юной льери и догадалась, кто такая ее названная дочь. Жаль, мне ничего о своих догадках не сообщила. А вот кстати…
- Скажи, а ты не виделась потом с Хлоей?
Уже без всякого удивления отметила, что из моего обращения с Бертой ушла почтительность, я вела себя так, будто имела право расспрашивать и приказывать – и не сомневалась, что приказы будут исполнены. Должно быть, повариха тоже не усомнилась в моем праве требовать ответов, потому как покорно сообщила:
- Нет, с тех пор, как попала в замок – ни разу.
- От кого же тогда она узнала о знаках? – вслух размышляла я. – Надо бы ее навестить и все выяснить.
Берта закивала.
- Навести, Кара. Может, ей ведунья чего рассказала? Я-то ту ночь, когда детей поменяли, помню плохо. Нет, неверно, не плохо, а как-то странно. То вижу все ясно, будто вчера случилось, а то как туманом застилает память.
Ее слова убедили меня в том, что надо бы поскорее наведаться в родную деревню. Может, есть способ спастись от зверя, и отшельница сообщила о нем Хлое? Вот только осуществить свой план у меня скоро не получилось: не удалось выбраться из замка. Хлопот в связи с приближающейся свадьбой хозяина навалилось много, и слуги сбивались с ног, стремясь угодить льеру. Ни о каком свободном времени и думать не приходилось, работы хватало на всех с лишком. Вечерами я просто валилась в кровать без сил. Одно хорошо – в бесконечной суете думать о таинственном звере было некогда. О том, что я могу оказаться Избранницей, лишь иногда напоминала метка на руке, но беспокоила она меня нечасто, всего лишь пару раз за эти дни я почувствовала от нее тепло – вот и все.
Джок подстерег меня вечером через три дня после исчезновения колдуна. Расплывшийся чуть ли не на половину лица синяк уже утратил черно-фиолетовый окрас, налился зеленцой, а по краям пожелтел.
- Очень болит? – спросила я с сочувствием. – Может, попросить для тебя у травника целебной мази?
- Сам справлюсь, - буркнул стражник. – Только вот чего, Кара: должна ты мне. Я тебя хозяину не выдал, не рассказал, что ты к узнику ходила.
- Спасибо тебе, - благодарно ответила я.
Джок ухмыльнулся.
- Одними словами не отделаешься, крошка. Знаешь, что льер Верион сделал бы с тобой, узнай он, что ты приносила колдуну еду? Высек бы плетьми, а потом кинул в ту самую камеру, где сидел проклятый беглец. И позволил бы всем желающим поразвлечься с тобой.
Он говорил правду, слава о Верионе как о человеке вспыльчивом и жестоком давно уже разнеслась по окрестностям. Должно быть, именно потому хозяин и не мог так долго сыскать себе подходящую невесту: никто из соседей не желал отдавать за него свою дочь.
- Спасибо, - повторила я. – Чего же ты хочешь за доброе дело, Джок? Принести тебе пирогов с мясом? Больше мне, увы, дать нечего.
Стражник осклабился.
- Как это нечего, милая Кара? Верно ли говорят, что ты еще девица? Что никого к себе не подпускаешь?
Берта в ужасе смотрела, как ведунья унесла крошку Кару и вынесла взамен сверток с уже притихшей девочкой.
- Тогда возьми.
- И получу мужа?
Отшельница кивнула. Чадящий светильник отбрасывал на ее лицо причудливые тени, и Берте казалось, что она видит перед собой то молоденькую девушку, то умудренную опытом женщину в годах. Малютка внезапно зевнула и распахнула глазенки, оказавшиеся того же ярко-синего цвета, что и у ведуньи. Хлоя выхватила сверток с чужим ребенком, а к Берте от возмущения вернулся дар речи.
- Что ты творишь? – гневно закричала она.
- Не твоего ума дело, - огрызнулась подруга. – Мне хныкса так надоела – сил нет. За эту-то хоть мужика обещают, а та камнем на шее висит.
Берта поняла, что переубедить приятельницу не получится, как ни старайся, и безнадежно спросила у ведуньи:
- А что будет с Карой?
Не ожидала ответа, спросила от отчаяния, но услышала, к своему удивлению, тихое:
- О ней не беспокойся. Только имя теперь у девочки иное будет. А тебя ждет судьба хорошая, в сытости и довольстве.
- А меня? – тут же жадно поинтересовалась Хлоя.
- А ты мужа просила, - отрезала ведунья и скрылась в доме.
В родную деревню подруги вернулись на рассвете. А через день донеслась до них весть, что сгорела хижина, в которой жила отшельница. Не то необычайно сухое и жаркое лето было тому причиной, не то злой человек поджег. Деревенские осуждающе качали головами: отшельницу, по их твердому убеждению, на помощь людям благословили боги. Она лечила всех страждущих, платы не назначала, мерзким колдовством не занималась. Хоть и побаивались ее – ведунья все-таки, но и обижать не обижали.
- Жаль бабу, - выразил всеобщее мнение староста. – К кому мы теперь с хворями своими пойдет? Лекарь-травник дорого берет. Чтоб у злодея рука отсохла!
Подмену девочек никто не заметил, за своими бы детьми уследить, а не чужих малышей разглядывать. Хлоя действительно через месяц вышла замуж за заезжего парня, который увез ее в соседнюю деревню. Берта после той ночи у лесной хижины приятельницу сторонилась, а вскоре ее и вовсе забрали в замок: одна из судомоек замолвило словечко, и рукастую девицу взяли помощницей на кухню. Долгие годы бывшие подруги не встречались и даже, казалось, позабыли о существовании друг друга.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Берта замолчала, утерла лицо передником. Я пыталась осмыслить услышанное. Наверное, если бы внезапно разверзлась земля и поглотила замок – и тогда я не была бы так поражена. Сейчас же никак не могла убедить себя в реальности происходящего. Матушка мне не родная? Да как же так? Пусть между нами не было особой близости, пусть никогда не поверяла я ей свои детские секреты, пусть она с прохладцей всегда ко мне относилась, но все равно никогда в голову не приходило сомневаться в нашем родстве. Второго мужа матушки я помнила плохо. Вот то, что он мне не отец, никогда не скрывалось. В памяти остался смутный образ веселого русоволосого великана, хотя великаном он мог казаться малышке. Хорн – вот как его звали. Он подбрасывал меня до потолка и хохотал вместе со мной. А вот с матушкой они жили плохо, часто кричали друг на друга, и тогда я в испуге забивалась под стол. Однажды Хорн просто не вернулся домой с ярмарки. Соседки перешептывались, бросали любопытные взгляды на наш дом, норовили заглянуть то муки одолжить, то масла. Матушка сердилась, выгоняла их и бросала им в спины такие слова, что я зажимала уши руками. Не понимала, что происходит, ревела и получала оплеухи, сдобренные злобным шипением:
- Уймись, докука.
Лишь спустя несколько лет я поняла, что произошло. Хорн просто-напросто бросил семью, оставил опостылевшую супругу и подался за лучшей долей. Вроде бы видели его в таборе бродячих ромэ, но правдивы ли слухи – не знаю. И теперь вот получается, что Хлоя заключила невыгодную сделку: мужа-то она заполучила, вот только не удержала, а ненужный ребенок остался при ней.
- Не я должна была тебе все рассказать, - сокрушалась Берта. – Да только как узнала, чья ты дочь, так и поняла: надо ждать беды.
- Почему? – забросала я ее вопросами. – Ладно, пусть я ребенок не Хлои, а лесной ведуньи, но отчего вам в голову пришли дурные мысли? И откуда вы узнали о знаках? Кстати, что они означают?
Повариха утерла глаза широкой грубой ладонью с вечно красной и потрескавшейся кожей.
- И говоришь как по писаному, - пробормотала она. – Ох, зря хозяин покойный тебя грамоте обучил, ох, зря! Верно говорят: судьбу не объедешь. Не вышло из тебя деревенской девки.
Мое поведение можно объяснить только тем, что от крайнего изумления я помутилась рассудком, потому что в здравом уме мне и в голову не пришло бы спорить с Бертой, тем более – приказывать ей. Даже в страшное подземелье отправилась безропотно, а сейчас притопнула и звенящим голосом велела:
- Рассказывай! Все, что знаешь, рассказывай! И о старинной легенде, и о дочери покойного льера, и о таинственных знаках!
Велела – и тут же испугалась: а ну как повариха влепит мне за дерзость затрещину да отправит в наказание чистить котлы. Но она посмотрела на меня округлившимися глазами и прошептала:
- Ишь, кровь-то проявляется. Видать, льер Раннон что-то такое в тебе учуял, раз в замок забрал да обучать начал. Ладно, расскажу, что знаю, вот только знаю я немного.
***
…Когда Берта очутилась на замковой кухне, слава об Эжени как о первой красавице королевства уже разнеслась по всей стране. Едва ли не каждый день прибывали к льеру Раннону отважные рыцари и просили руки его дочери, но хозяин очень любил Эжени и – неслыханное дело! – дозволил ей самой выбрать себе супруга. Гордая красавица отказывала всем, невзирая на доблесть, ратные подвиги, знатность и богатство. Берта только диву давалась: уж какие женихи только не сватались, но все получали от капризницы от ворот поворот. И кого только юная льери ожидает? Уж не наследного ли принца? Так у того нареченная имеется. Правду сказать, никто из слуг и не сомневался, что случись наследнику престола увидеть их хозяйку, так он мигом позабыл бы о невесте. Раз увидав Эжени, выбросить ее из памяти и перестать о ней думать не получалось. Среднего роста, стройная, гибкая, она напоминала небесных дев, живущих, по преданиям, на облаках. На нежных щеках горел румянец, с алых губ не сходила улыбка, а в золотистых волосах выделялись две алые прядки. Отец гордился дочерью, и только младший брат порой посматривал на Эжени со странной тоской, будто было ему известно нечто о той судьбе, что поджидала его сестру. Или же юный Верион предчувствовал беду – кто знает.
Первые признаки надвигающегося несчастья обитатели замка уловили, когда пришел во владения льера Раннона бродячий менестрель. Долго развлекал он за ужином хозяев и гостей своим пением, а потом испросил позволения исполнить балладу во славу прекрасной юной льери. Эжени зарделась, но не потупилась, кивнула свысока.
Все ожидали, что менестрель примется воспевать внешность прекрасной девы, сравнивая ее волосы с золотисто-алым закатом, а глаза – с глубокими озерами. Эжени давно уже привыкла к столь банальным сравнениям, но песнь странствующего артиста поразила ее. Он пел о дивном крае, что лежит за непроходимой пустыней, где отражающееся от барханов безжалостное солнце слепит глаза. Попади в ту пустыню случайный путник – непременно погибнет от жажды, ибо на многие-многие мили не сыскать ни одного источника. Днем солнечные лучи сжигают кожу, а по ночам холод пробирает до костей. Скрыта за той пустыней дивная страна, где небо пронзают шпили высоких башен, где бьют на мраморных площадях в небо высокие струи чудесных фонтанов, где голова кружится от сладостного аромата цветущих лугов, где тенистые рощи манят прохладой, где не дрожат над водопадами переливчатые радужные дуги, а под облаками парят страшные огнедышащие монстры. Пел менестрель о девах, отмеченных особым знаком, о том, что рыщут звери по городам и весям, высматривая Избранниц, а когда находят – навсегда забирают в дивный мир, откуда нет возврата.
Эжени подалась вперед, прислушиваясь к голосу певца. Выступила капелька крови на прикушенной губе, тонкие пальцы судорожно комкали кружевной платок, побелели нежные щеки.
- Хватит! – внезапно рявкнул молодой льер Верион и грохнул кулаком по столу. – Довольно!
Менестрель растерянно замолчал.
- Не о моей сестре ты поешь, не ее красу воспеваешь, - продолжил вкрадчиво льер. – Скажи, кто прислал тебя смущать ее ум странными речами?
Певец помотал головой.
- Никто, господин. Я и сам не знаю, отчего вспомнил именно эту балладу.
- Никто, говоришь? – протянул льер Верион, нехорошо прищурившись. – Эй, Джок, Рикард! Отведите этого наглеца в подземелье. Глядишь, за ночь и вспомнит, с чего бы ему вздумалось развлекать нас столь странной песней.
Рикард и Джок схватили перепуганного и почти не сопротивлявшегося менестреля и потащили его прочь из зала. Эжени молча швырнула на стол скомканный платок, встала и вышла…
***
…Берта прервала рассказ, уставилась невидящим взглядом в стену и надолго замолчала. Ни слова не произнесла, пока я не поторопила ее:
- А дальше? Что случилось дальше?
Повариха отмерла и продолжила:
- А дальше было вот что…
***
…Менестреля льер Раннон распорядился выпустить из темницы. Верион, узнав о решении отца, помрачнел и принялся расспрашивать, куда ушел певец, но никто на его вопросы ответа не дал. Менестрель словно испарился – ни через одну окрестную деревню он не проходил. Во всяком случае, крестьяне путников в тот день не видали. Льер Верион только зря исхлестал ни в чем не повинную лошадь и вернулся в замок с пустыми руками.
Эжени же с того дня переменилась. Стала грустной, молчаливой, полюбила подолгу смотреть в окно, время от времени вздыхая. Встревоженный отец созвал всех лекарей и травников, но целители только руками разводили: девушка была здорова. А что печалится – так то свойственно юным девам, выдать ее замуж – мигом повеселеет. Верион предположил, что на сестру наслали порчу, и привел сначала служителя храма, а затем привез откуда-то старую ведунью. Служитель прочел молитвы и окропил комнаты Эжени драгоценным маслом, старуха поводила над ее головой руками, закатила глаза и затрясла головой. Ни молитвы, ни странные действия ведуньи не принесли результата.
Лето подходило к концу. В один из последних погожих дней юная хозяйка словно бы проснулась, велела служанкам нарядить ее в новое платье из светлого шелка и вышла погулять в сад. И не вернулась…
***
…Берта опять замолчала, теребя передник.
- Куда она пропала? – не выдержала я. – Сбежала?
Кухарка медленно покачала головой.
- Нет, не сбежала. Запрещено о том судачить, но тебя я скажу. Похитили ее.
- Как? – ахнула я. – Кто похитил?
- Зверь.
Слово упало камнем, придавив все мои надежды, разрушив веру с то, что я смогу быть счастливой.
- Значит, это правда? Та легенда? Правда, да?
Берта кивнула. У рта ее залегли скорбные складки, лоб прорезала морщина, и сейчас она казалась совсем старухой.
- Расскажи мне! – потребовала я. – О нем. О звере. Какой он?
Повариха поежилась, зябко обхватила пухлые плечи натруженными руками.
- Страшный. Сама я его не видела, но горничные шептались. Да, шептались, пока молодой хозяин им рты не заткнул. Он искал сестру, искал, но не нашел и следа. А когда вернулся – чернее грозовых туч был, страшнее урагана, что срывает крыши домов. Объявил, что Эжени умерла. Скончалась – и все. Наверное, им так легче было, ему и льеру Раннону. Тот вообще за сутки превратился в старика.
- Но почему я не слышала эту историю?
- А как бы ты услышала? Говорю же – льер запретил о ней упоминать. Да и не вчера все случилось, многие слуги из тех, кто знал, уже на погосте, а кто помоложе – считают Эжени покойницей. Я и сама почти уверовала в то, что она погибла. Безопаснее так, понимаешь?
Я понимала. Конечно, под угрозой плетей и подземелья можно убедить себя в чем угодно. Вот только собственная судьба теперь казалась мне незавидной. Он обещал вернуться за мной, колдун с золотыми глазами. Отметина вспыхнула огнем, да так, что я зашипела от боли. Значит, это и есть метка. Знак Бездны. Матушка – нет, не матушка, Хлоя – откуда-то прознала о судьбе юной льери и догадалась, кто такая ее названная дочь. Жаль, мне ничего о своих догадках не сообщила. А вот кстати…
- Скажи, а ты не виделась потом с Хлоей?
Уже без всякого удивления отметила, что из моего обращения с Бертой ушла почтительность, я вела себя так, будто имела право расспрашивать и приказывать – и не сомневалась, что приказы будут исполнены. Должно быть, повариха тоже не усомнилась в моем праве требовать ответов, потому как покорно сообщила:
- Нет, с тех пор, как попала в замок – ни разу.
- От кого же тогда она узнала о знаках? – вслух размышляла я. – Надо бы ее навестить и все выяснить.
Берта закивала.
- Навести, Кара. Может, ей ведунья чего рассказала? Я-то ту ночь, когда детей поменяли, помню плохо. Нет, неверно, не плохо, а как-то странно. То вижу все ясно, будто вчера случилось, а то как туманом застилает память.
Ее слова убедили меня в том, что надо бы поскорее наведаться в родную деревню. Может, есть способ спастись от зверя, и отшельница сообщила о нем Хлое? Вот только осуществить свой план у меня скоро не получилось: не удалось выбраться из замка. Хлопот в связи с приближающейся свадьбой хозяина навалилось много, и слуги сбивались с ног, стремясь угодить льеру. Ни о каком свободном времени и думать не приходилось, работы хватало на всех с лишком. Вечерами я просто валилась в кровать без сил. Одно хорошо – в бесконечной суете думать о таинственном звере было некогда. О том, что я могу оказаться Избранницей, лишь иногда напоминала метка на руке, но беспокоила она меня нечасто, всего лишь пару раз за эти дни я почувствовала от нее тепло – вот и все.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Джок подстерег меня вечером через три дня после исчезновения колдуна. Расплывшийся чуть ли не на половину лица синяк уже утратил черно-фиолетовый окрас, налился зеленцой, а по краям пожелтел.
- Очень болит? – спросила я с сочувствием. – Может, попросить для тебя у травника целебной мази?
- Сам справлюсь, - буркнул стражник. – Только вот чего, Кара: должна ты мне. Я тебя хозяину не выдал, не рассказал, что ты к узнику ходила.
- Спасибо тебе, - благодарно ответила я.
Джок ухмыльнулся.
- Одними словами не отделаешься, крошка. Знаешь, что льер Верион сделал бы с тобой, узнай он, что ты приносила колдуну еду? Высек бы плетьми, а потом кинул в ту самую камеру, где сидел проклятый беглец. И позволил бы всем желающим поразвлечься с тобой.
Он говорил правду, слава о Верионе как о человеке вспыльчивом и жестоком давно уже разнеслась по окрестностям. Должно быть, именно потому хозяин и не мог так долго сыскать себе подходящую невесту: никто из соседей не желал отдавать за него свою дочь.
- Спасибо, - повторила я. – Чего же ты хочешь за доброе дело, Джок? Принести тебе пирогов с мясом? Больше мне, увы, дать нечего.
Стражник осклабился.
- Как это нечего, милая Кара? Верно ли говорят, что ты еще девица? Что никого к себе не подпускаешь?
