ПРОЛОГ
Дверь камеры захлопывается на удивление почти беззвучно, а вот засов с той стороны гремит оглушительно. Мне думается, что с таким грохотом, наверное, упали бы комья влажной земли на крышку моего гроба. Засов – давление психологическое, не более, на двери он не нужен. На выкрашенном серой унылой краской металле посверкивают зеленоватые искорки защитных чар. Выхода отсюда нет, сбежать не получится.
Я глубоко вздыхаю и поворачиваюсь к новым соседкам. Пять пар глаз буравят меня с нескрываемым интересом.
– Эй, новенькая! – окликает самая молодая, темноволосая и темноглазая. – За что тебя упекли?
– Меня подставили.
Дружный хохот.
– Нас всех здесь подставили, – насмешливо заявляет все та же девушка. – Мы все невинные жертвы!
И снова смеется. Не обидно, а так, словно услышала хорошую шутку.
– Звать тебя как, жертва невинная? – отсмеявшись, спрашивает женщина постарше.
Не самая старая из заключенных: вон, справа от нее сидит совсем старуха, полулысая, нечесаная, скалится беззубым ртом. Этой же не больше пятидесяти, лицо грубое, словно топором вытесанное, губы мясистые, красные, а в каштановых волосах серебрятся только тонкие редкие нити. И смотрит так, что сразу понятно: с этой спорить нельзя.
– Мелинда, – сглатывая комок в горле, отвечаю я. – Мелинда Сильверстон.
Представляться девичьей фамилией легко. К счастью, муж лишил меня права именоваться леди Гроув, и мне не приходится повторять ненавистное имя.
Карие глаза смотрят внимательно, без насмешки.
– Что ж, располагайся, Мелинда. Вон свободная шконка. И присоединяйся.
Они сидят прямо на полу, пождав ноги. Кажется, играют в какую-то игру. Я кладу нехитрые пожитки на указанные нары, осторожно подхожу ближе. На грязный пол усаживаться не спешу.
– Что, брезгуешь, леди? – хохочет та, молодая.
– Помолчи, Куропатка, – бросает Главная.
Куропатка? Это имя такое? Сомневаюсь.
Главная плавно поднимается, оказываясь чуть выше меня ростом. Протягивает руку, пальцем приподнимает прядь моих волос.
– Яркие какие, – произносит завороженно. – Выделяются. Здесь нельзя выделяться, Леди. Нелегко тебе придется.
Значит, Куропатка – точно не имя.
– Знаю, – соглашаюсь я.
Даже если сейчас сяду на пол и включусь в игру, правил которой не знаю, легче не будет.
– Ладно, отдыхай пока, – снисходит Главная. И в спину мне бросает: – Тетка!
Я оборачиваюсь, приподнимаю недоуменно бровь.
– Что – Тетка?
– Я! – Она опять хохочет, а зубы белые, крепкие, немного неровные. – Тетка – это мое имя, Леди.
* * *
Я сижу на нарах, притянув колени к груди и обхватив их руками. Сокамерницы словно забыли обо мне, не смотрят в мою сторону, продолжают свою странную игру, перемещают по полу какие-то фигурки. Откуда они здесь?
Слепили из хлеба, осеняет догадка. Пережевали и слепили. Я морщусь.
Как я оказалась здесь? Где пролегла линия невозврата? Причины… причины мне известны. Я была хорошей девочкой. Хорошей дочерью. Послушной. Делала все, что велел мне отец. Старалась не расстраивать ни его, ни мачеху. И замуж вышла, за кого велели. И вот он – итог.
О муже думать не хочу. Ни о нем, ни о той, кого считала подругой. Разве что о Максе – перед Максом я виновата. Но мысли о нем согревают и отгоняют нервную дрожь.
Мне не выбраться. Не выбраться. Не выбраться.
В голове набатом звучат слова адвоката. Он сочувствовал. Искренне. И разводил руками, демонстрируя собственную беспомощность. А я чувствовала только безразличие. Словно замерзла изнутри.
Холод не отступает. К нему присоединяется отупение. Умом я понимаю, что это все – навсегда. Даже если переведут в другую камеру, ничего для меня не изменится. Но поверить, окончательно поверить никак не могу.
Рука бессознательно стискивает амулет – подарок от друга. Кто он такой? Где он взял эту вещицу? Сколько заплатил адвокату? Какую взятку дал караульному? Не знаю, но амулет у меня.
В самом крайнем случае, так сказал адвокат. Действие непредсказуемо. Вещь экспериментальная, потенциально опасная. Все нужные проверки не пройдены. Так что только крайний случай, да. Интересно, какой случай считать крайним?
Провожу пальцем по острой грани. Достаточно одной капли крови. Одна капля – это так мало. Или много? Я не рискую, пока не рискую. Боюсь. Мне кажется, что самое худшее еще не случилось, хотя куда еще хуже?
Закрываю глаза, прислоняюсь затылком к холодной влажной стене. Нестерпимо воняет плесенью, испражнениями и еще чем-то странным, сладковато-удушающим.
Новый взрыв хохота с пола.
– Все, Куропатка! Продула!
Я открываю глаза, инстинктивно чувствую опасность. На первый взгляд все мирно. Сморщенная беззубая старуха кривым пальцем манит Куропатку, и та наклоняется ниже. Отшатывается, бормочет:
– Нет, нет! Нет-нет-нет! Скажи ей, Тетка, скажи ей! Так нельзя!
– Ты проиграла, – равнодушно бросает Тетка.
– Но…
– Знаешь, что делают с теми, кто не отдает долги?
Старуха заливается безумным смехом.
Куропатка встает, пошатывается. Делает шаг ко мне. В руке ее – остро заточенное шило.
– Прости, – беззвучно шепчет побелевшими губами.
Замахивается.
Это – крайний случай?
В камере тихо, только мерзко хихикает безумная старуха. Губа Куропатки закушена. Рука опускается…
Крайний случай?
Достаточно капли крови.
Я не хочу умирать! Не так! Не здесь! Не…
Палец режет острая грань. Перед глазами – яркая вспышка. И крутится, крутится колесо. И я падаю, проваливаюсь в черную дыру. А в голове часы отщелкивают: тик-так! Тик-так! Тик-так!
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Порыв свежего ветра принес аромат спелых яблок и слежавшихся листьев. Я распахнула глаза и тут же снова зажмурилась, ослепленная солнечным лучом.
Ясно одно: я не в тюрьме. Там о яблочном аромате и ветре в лицо, о ярком солнце остается разве что грезить. А ощущения более чем реальные: воздух прохладен, откуда-то тянет дымом костра, раздаются приглушенные голоса. Значит, амулет сработал и перенес меня – но куда? Или же я умерла. Только странное какое-то тогда у меня посмертие.
Я вновь открыла глаза и высунулась в окно, чтобы осмотреться как следует. И охнула от изумления: пейзаж был знаком и хорошо изучен. Родительский дом, в котором я провела детство и юность. Вид из окна моей спальни. Вон яблоневый сад, в котором росли удивительно вкусные краснобокие яблоки. Увитая плющом стена ограды. А если высунуться еще немного, то можно разглядеть поворот дороги. Я легла животом на подоконник и свесилась вниз: картинка перед глазами предстала ровно та же, что хранилась бережно в памяти. Последние годы не безмятежного счастья, нет, но относительного спокойствия.
Была ли я вообще когда-либо счастлива? Наверное, совсем маленькой девочкой, когда еще была жива мама. Я ее почти не помнила, так, какие-то обрывки: ласковые руки, гладящие по голове и плечам. Кольцо с изумрудом на тонком пальце. Огненные пряди волос, такого же оттенка, как и у меня. Мачеха всегда кривилась и называла его вульгарным, заставляла заплетать косы и носить шляпки.
А потом, когда выросла? Я робко надеялась на счастье, стоя перед алтарем и повторяя брачные клятвы. Не знала, что клянусь в верности и вечной любви настоящему чудовищу. Что же, ни мачеха, ни отец тоже не получили желаемого. Адриан Гроув перехитрил и их, считавших себя такими умными и расчетливыми.
Любопытно, почему амулет перенес меня в этот дом? Он давно продан, пошел с молотка за долги. Здесь мне никто не поможет.
– Мелинда!
Знакомый окрик заставил вздрогнуть. Нет, этого не может быть! Она ведь уехала, сбежала. Бросила отца одного разгребать все, что натворила. Неужели вернулась?
Оливия не просто скрылась – она исчезла вместе со всеми деньгами Сильверстонов. Сняла банковские вклады, обчистила сейфы, прихватила фамильные драгоценности. Я оценила бы иронию богов, если бы сама не находилась в куда более неприятной ситуации, нежели отец. Ему грозило на тот момент только банкротство, мне же…
– Мелинда! Куда ты подевалась, дрянная девчонка?
Девчонка? Странное обращение к женщине, давно перешагнувшей тридцатилетний рубеж. Да и никакого влияния на меня у мачехи давно уже нет. Если только…
Догадка поражает, ослепляет. Сбивает дыхание. Я зажмуриваюсь, боясь поверить. И вот так, вслепую, соскальзываю с подоконника. В родном доме осторожничать ни к чему: здесь мне знакомая каждая ступенька, каждая дощечка паркета, каждая резная завитушка на мебели. Медленно поворачиваюсь к окну спиной и только потом открываю глаза.
Малая голубая гостиная осталась точно такой же, какой я ее помнила. Ее давным-давно любила мама – и не любила Оливия. Не терпела напоминаний о предшественнице. Но идеям сделать ремонт и все преобразить неожиданно воспротивился отец, отдав на откуп мачехе весь первый этаж и добрую половину второго, только не бывшие мамины комнаты. В детстве я пряталась здесь, зная о неприязни Оливии. В любое другое помещение она могла войти внезапно, наткнуться на меня взглядом и отчитать ледяным тоном за выдуманное тут же прегрешение. И только в маминой гостиной я чувствовала себя в относительной безопасности. Увы, с возрастом и эта хитрость перестала меня спасать.
Дверь распахнулась рывком.
– Так и знала, что найду тебя здесь, – процедила Оливия сквозь зубы. – Что за детское поведение, Мелинда?
И вот в тот момент все и стало на свои места.
Пол покачнулся под ногами, а разрозненные фрагменты в голове соединились в цельную картинку.
Лицо мачехи, безупречно гладкое, без единой морщинки – я помнила его уже с тяжелыми складками, спускавшимися к уголкам губ, с пигментными пятнами, не поддававшимися притираниям. Ее одежда, платье из тяжелого бирюзового шелка – такой фасон носили почти двадцать лет назад. Ее пока еще густые каштановые волосы – укладку посчитали бы старомодной в ту осень, когда я очутилась за решеткой. Голубая гостиная, оставшаяся такой же, как и моей памяти. Старый семейный особняк. А главное – тон Оливии и выражение ее лица.
Я не вырвалась из тюрьмы. Я туда еще не попала.
Переместилась не только на расстояние, а и во времени.
Странная мысль. Дикая. Но объясняющая все.
Я вытянула вперед руку, повертела кистью. Никакого обручального браслета. Никакого колечка с изумрудами в цвет моих глаз. Значит, я не только не замужем, но еще даже не помолвлена. Значит, Адриан Гроув еще не случился в моей жизни.
– Мне стыдно за твое поведение, Мелинда! – отчитывала меня Оливия. – Адриан уже приехал, спрашивает о тебе, а ты ведешь себя, как ребенок.
И пол снова качнулся под ногами, в глазах потемнело. К столь скорой встрече с супругом – бывшим или будущим? как его следует называть в такой ситуации? – я определенно не была готова.
Пришлось ухватиться за подоконник, чтобы не упасть. Голос раздосадованной мачехи зудел осенней мухой, вызывая тошноту и головную боль.
– …на что похожа твоя прическа? А платье? Я ведь велела тебе переодеться!
Я ухватилась за возможность оттянуть встречу.
– Я сейчас!
Глаза Оливии сузились.
– С ума сошла? Адриан ждет! Немедленно ступай вниз!
К ногам словно гири приковали. Я тащилась вниз по лестнице, бессознательно цепляясь за перила. Должно быть, Оливии очень хотелось подтолкнуть меня в спину – и она бы так и сделала, если бы не боялась, что я упаду. Зато наставления так и сыпались из ее рта.
Веди себя приветливо. Не смотри букой. Улыбайся. Помни, что Адриан – замечательная партия. Тебе повезло, что он тобой заинтересовался. И дальше в том же духе.
Вопреки всем традициям гостеприимства, он ожидал в холле. Должно быть, не захотел оставаться в столь любимом мачехой музыкальном салоне в одиночестве. Поднял голову и с легкой полуулыбкой наблюдал за тем, как я иду к нему. А у меня во рту появился противный металлический привкус крови.
Золотистые волосы. Голубые глаза. Безупречные черты лица. Изящная фигура. Лорд Само Совершенство, по которому вздыхали все особы женского пола от восьми до восьмидесяти лет. Лжец, подлец и мерзавец.
* * *
Смешно, но я никогда не была в него влюблена. Девятнадцатилетней мне льстило его внимание. Кружило голову осознание того, что столь блестящий молодой человек выбрал меня из множества девиц на выданье. Я была ему даже благодарна за то, что дал возможность вырваться из липкой паутины Оливии, почувствовать себя ненадолго свободной. Тогда я еще не знала, что угодила в гораздо более глубокую яму.
Сейчас же во мне подняла голову ненависть, яростная, ледяная. Я прекрасно помнила все то, что он совершил – все то, что он совершит, если уж быть точной. Вернее, постарается совершить. Потому что в этот раз я не собиралась позволить ему исковеркать мою судьбу.
И еще одно чувство проснулось внутри. То, которое поселилось незадолго до того, как меня взяли под стражу. Когда мне стало уже понятно, что именно представляет из себя мой муженек, блестящий лорд Гроув.
Отвращение. Глубочайшее, такое, словно вместо красавца Адриана ко мне устремлялся гигантский слизень. Хотя за что я так оскорбляю слизня? Адриан хуже, гораздо хуже.
– Мелинда! – просиял белозубой улыбкой Тот-кто-хуже-слизня. – Я так счастлив вас видеть!
А я была бы рада никогда тебя не видеть вовсе. Плюнуть на твою могилу. Но за спиной стояла Оливия, поэтому я натянула ответную улыбку.
– Лорд Гроув.
– Что вы, Мелинда, не стоит так официально. В конце концов, ваш отец…
– Мы еще не успели обрадовать дорогую Мел, – сладко пропела мачеха.
А у меня потемнело в глазах. Значит, они уже обо всем договорились. Когда? Я напрягала память, но никак не могла припомнить, чтобы Адриан являлся для разговора. Кажется, отец вызвал меня в свой кабинет и объявил, что выдает меня замуж. И да, это случилось осенью, в такой же ясный солнечный день, наполненный ароматами спелых яблок и далеких костров. Ало-желтые листья медленно кружились в воздухе, и я чувствовала себя таким же листом, оторванным от родной ветки. Не то, чтобы тогда меня это опечалило. Скорее наоборот. Но сейчас же я ощутила только лишь досаду: почему артефакт не вернул меня в другое время? Хотя бы на месяц раньше? Я бы придумала, как отпугнуть Адриана. Да он скорее своей кобыле сделал бы предложение, чем мне! Увы, придется выбираться из ненавистной помолвки. Хорошо еще, что замуж выдать не успели!
– Я принес вам подарок! – жизнерадостно объявил Адриан.
И жестом фокусника раскрыл ладонь, демонстрируя обтянутую черной кожей коробочку.
Все было не так, не так! Да, я помнила и коробочку, и кольцо, что сверкало на бархатном ложе. Огромный бриллиант в окружении изумрудов – «в цвет ваших глаз, дорогая Мелинда». Но вручил мне его Адриан совсем в иных обстоятельствах. Да, отец объявил о помолвке, Адриан пожаловал к ужину и торжественно вручил мне кольцо. Оливия… да, кажется, она тоже присутствовала. И смотрела так же жадно и завистливо, как и сейчас. А бриллиант сверкал, отражая огни искусственного света.
Так почему же теперь все иначе? Не вечер, а день. Не столовая и торжественный ужин, а холл и лестница. И отца нет.
Ответ только один. Что-то сдвинулось, когда я активировала артефакт. Какие-то изменения, пусть пока что мелкие, незначительные, но произошли. И жизнь потекла иначе. И это значило, что у меня появился шанс не оказаться в тюремной камере и не погибнуть от шила в руке Куропатки. И шансом этим я непременно воспользуюсь. Во что бы то ни стало.
