ПРОЛОГ
Дверь камеры захлопывается на удивление почти беззвучно, а вот засов с той стороны гремит оглушительно. Мне думается, что с таким грохотом, наверное, упали бы комья влажной земли на крышку моего гроба. Засов – давление психологическое, не более, на двери он не нужен. На выкрашенном серой унылой краской металле посверкивают зеленоватые искорки защитных чар. Выхода отсюда нет, сбежать не получится.
Я глубоко вздыхаю и поворачиваюсь к новым соседкам. Пять пар глаз буравят меня с нескрываемым интересом.
– Эй, новенькая! – окликает самая молодая, темноволосая и темноглазая. – За что тебя упекли?
– Меня подставили.
Дружный хохот.
– Нас всех здесь подставили, – насмешливо заявляет все та же девушка. – Мы все невинные жертвы!
И снова смеется. Не обидно, а так, словно услышала хорошую шутку.
– Звать тебя как, жертва невинная? – отсмеявшись, спрашивает женщина постарше.
Не самая старая из заключенных: вон, справа от нее сидит совсем старуха, полулысая, нечесаная, скалится беззубым ртом. Этой же не больше пятидесяти, лицо грубое, словно топором вытесанное, губы мясистые, красные, а в каштановых волосах серебрятся только тонкие редкие нити. И смотрит так, что сразу понятно: с этой спорить нельзя.
– Мелинда, – сглатывая комок в горле, отвечаю я. – Мелинда Сильверстон.
Представляться девичьей фамилией легко. К счастью, муж лишил меня права именоваться леди Гроув, и мне не приходится повторять ненавистное имя.
Карие глаза смотрят внимательно, без насмешки.
– Что ж, располагайся, Мелинда. Вон свободная шконка. И присоединяйся.
Они сидят прямо на полу, пождав ноги. Кажется, играют в какую-то игру. Я кладу нехитрые пожитки на указанные нары, осторожно подхожу ближе. На грязный пол усаживаться не спешу.
– Что, брезгуешь, леди? – хохочет та, молодая.
– Помолчи, Куропатка, – бросает Главная.
Куропатка? Это имя такое? Сомневаюсь.
Главная плавно поднимается, оказываясь чуть выше меня ростом. Протягивает руку, пальцем приподнимает прядь моих волос.
– Яркие какие, – произносит завороженно. – Выделяются. Здесь нельзя выделяться, Леди. Нелегко тебе придется.
Значит, Куропатка – точно не имя.
– Знаю, – соглашаюсь я.
Даже если сейчас сяду на пол и включусь в игру, правил которой не знаю, легче не будет.
– Ладно, отдыхай пока, – снисходит Главная. И в спину мне бросает: – Тетка!
Я оборачиваюсь, приподнимаю недоуменно бровь.
– Что – Тетка?
– Я! – Она опять хохочет, а зубы белые, крепкие, немного неровные. – Тетка – это мое имя, Леди.
* * *
Я сижу на нарах, притянув колени к груди и обхватив их руками. Сокамерницы словно забыли обо мне, не смотрят в мою сторону, продолжают свою странную игру, перемещают по полу какие-то фигурки. Откуда они здесь?
Слепили из хлеба, осеняет догадка. Пережевали и слепили. Я морщусь.
Как я оказалась здесь? Где пролегла линия невозврата? Причины… причины мне известны. Я была хорошей девочкой. Хорошей дочерью. Послушной. Делала все, что велел мне отец. Старалась не расстраивать ни его, ни мачеху. И замуж вышла, за кого велели. И вот он – итог.
О муже думать не хочу. Ни о нем, ни о той, кого считала подругой. Разве что о Максе – перед Максом я виновата. Но мысли о нем согревают и отгоняют нервную дрожь.
Мне не выбраться. Не выбраться. Не выбраться.
В голове набатом звучат слова адвоката. Он сочувствовал. Искренне. И разводил руками, демонстрируя собственную беспомощность. А я чувствовала только безразличие. Словно замерзла изнутри.
Холод не отступает. К нему присоединяется отупение. Умом я понимаю, что это все – навсегда. Даже если переведут в другую камеру, ничего для меня не изменится. Но поверить, окончательно поверить никак не могу.
Рука бессознательно стискивает амулет – подарок Макса. Где он взял эту вещицу? Сколько заплатил адвокату? Какую взятку дал караульному? Не знаю, но амулет у меня.
В самом крайнем случае, так сказал адвокат. Действие непредсказуемо. Вещь экспериментальная, потенциально опасная. Все нужные проверки не пройдены. Так что только крайний случай, да. Интересно, какой случай считать крайним?
Провожу пальцем по острой грани. Достаточно одной капли крови. Одна капля – это так мало. Или много? Я не рискую, пока не рискую. Боюсь. Мне кажется, что самое худшее еще не случилось, хотя куда еще хуже?
Закрываю глаза, прислоняюсь затылком к холодной влажной стене. Нестерпимо воняет плесенью, испражнениями и еще чем-то странным, сладковато-удушающим.
Новый взрыв хохота с пола.
– Все, Куропатка! Продула!
Я открываю глаза, инстинктивно чувствую опасность. На первый взгляд все мирно. Сморщенная беззубая старуха кривым пальцем манит Куропатку, и та наклоняется ниже. Отшатывается, бормочет:
– Нет, нет! Нет-нет-нет! Скажи ей, Тетка, скажи ей! Так нельзя!
– Ты проиграла, – равнодушно бросает Тетка.
– Но…
– Знаешь, что делают с теми, кто не отдает долги?
Старуха заливается безумным смехом.
Куропатка встает, пошатывается. Делает шаг ко мне. В руке ее – остро заточенное шило.
– Прости, – беззвучно шепчет побелевшими губами.
Замахивается.
Это – крайний случай?
В камере тихо, только мерзко хихикает безумная старуха. Губа Куропатки закушена. Рука опускается…
Крайний случай?
Достаточно капли крови.
Я не хочу умирать! Не так! Не здесь! Не…
Палец режет острая грань. Перед глазами – яркая вспышка. И крутится, крутится колесо. И я падаю, проваливаюсь в черную дыру. А в голове часы отщелкивают: тик-так! Тик-так! Тик-так!
