Бесцельное блуждание после службы в конторе по пыльным августовским московским переулкам, неожиданная чашечка кофе в забытом Богом кафе, спрятавшимся в хитросплетениях улочек изнывающего от жары города. Так одни вечера сменяли другие. Скоро осень, а это значит, что прогулки станут невозможны. К ноябрю точно.
Он даже женщину постоянную не может позволить себе завести из боязни того, что крикнет во сне что-нибудь не то. Два языка и ворох не нужных мыслей — это вам не фунт изюма.
Орловский посмотрел на солнце, пытающееся зацепиться за край раскалившейся крыши и, смахнув набежавшую слезу, свернул за угол.
Воздух тяжелой прозрачной массой оседал в колодцах дворов. Ни дуновения ветерка, ни глотка прохлады.
Виктор достал платок, снял фуражку и промокнул лоб. К нему подскочил незнакомец, одетый в светлый костюм из легкой ткани. Под мышкой этот чудак держал свернутый в трубочку большой лист бумаги.
— А вы знаете, у меня опять получилось! И как удачно, совсем недалеко от нас!
Орловский с удивлением рассматривал субъекта. Ничего особенного: бородка клинышком, за стеклами очков, отражающих розовый закат, не видно глаз, нос в красноватых прожилках, стоптанные башмаки — типичный недобитый интеллигент.
— Простите, что у вас получилось?
— Идемте со мной, и я объясню. Да здесь недалеко.
Интересно, это еще один способ выйти на связь? Что-то не припомню такого в инструкциях. — Орловский нахмурился. — В любом случае любопытно узнать, что от меня хочет этот чудак, да и вечер еще весь впереди. Делать-то все равно нечего.
Они вошли в парадное, расположенное на углу дома напротив. После уличной игры света и тени обрушившийся на Виктора сумрак и неожиданная замогильная прохлада заставили пожалеть его о своей легкомысленности. Очень уж удобно в таких местах проверять человеческий череп на прочность, а карманы на наличие кошельков.
Пока Орловский колебался, интеллигент ускакал по лестнице на второй этаж и, свесившись через перила, крикнул:
— Ну что же вы там? Скорее сюда.
Орловский огляделся и, обогнув забранный в сетку лифт, поднялся наверх. Его новый знакомый уже жал кнопку звонка.
Два раза, потом один, потом еще два раза.
Конспирация?
Из открытой двери пахнуло духотой, женским парфюмом и дымом. Нет, не сигаретным и не костром. В квартире будто бы жгли какую-то траву.
Виктору сразу же вспомнилось детство, когда бабка Матрена окуривала тимьяном стойло, чтобы изгнать ночных упырей, дабы коровы доились.
Здесь коров он не встретил, зато несколько здоровых лбов сидели за большим овальным столом, держа в руках маленькие чашечки с чаем, и с интересом таращились на него.
— Боже мой, а ведь я не представился, — закудахтал интеллигент и, смешно кланяясь, протянул руку. — Владимир.
— Виктор. — Орловский тоже назвал одно лишь имя, принимая правила игры. Да, все это казалось ему какой-то непонятной игрой.
Владимир не предложил ему присоединиться к чаевничающим, а провел в соседнюю комнату и усадил там на одиноко стоящий стул. Кроме стула другой мебели в комнате и не было.
— Секундочку, — он оставил Орловского одного, присоединившись к своей компании. Какое-то время они шушукались, а потом затихли.
Посидев минуту-другую, Виктор хотел, уже было встать и покинуть это странное место, но его внимание привлек рисунок на листе, пришпилено к обоям напротив него. Примитивный набросок девочки в треугольном платьице.
Орловский встал, подошел к рисунку и, достав из нагрудного кармана карандаш, превратил черточку рта девочки в улыбку. Тут же с торжествующим «ого-го» в комнату ворвался Владимир и, схватив Виктора за руку, потащил его к остальным.
— Я же говорил! — возопил Владимир, потрясая листком. — Сто процентная восприимчивость.
Десять пар глаз восхищенно уставились на предводителя. Несомненно, этот шизик был главным в этом дурдоме.
— Что вообще здесь происходит? — задал риторический вопрос Орловский.
— Не беспокойтесь, дражайший, скоро я вам все подробнейшим образом разъясню. Просто для чистоты эксперимента нам необходимо держать вас в неведении некоторое время. Нет, конечно, вы можете прямо сейчас взять и уйти, но мы надеемся на ваше содействие. — Предводитель так цепко ухватил его руку, что не оставалось сомнений — проще будет согласиться продолжить эту странную игру, чем отодрать его от себя.
— Хорошо, что я должен делать?
— Вы будете сегодня нашим проводником, Виктор. Садидесь вот сюда. — Он отодвинул стоящее у стола массивное кресло из какого-то ценного дерева. Резные подлокотники, высокая фигурная спинка — оно было похоже на трон.
Виктор сел и попытался придвинуться к столу. Это было нелегко.
Свет в комнате погас, и на несколько минут все затихло. Но вот в витраже старинного трюмо загорелись разноцветные стеклышки — это первые трое из необычной процессии, вошедшей в комнату, несли на вытянутых руках тяжелые старинные подсвечники, в которых на сквозняке трепетали огоньки свечей. Орловский было хотел обернуться, чтобы получше рассмотреть вошедших, но решил, что это будет выглядеть глупо (надо соответствовать моменту и напустить на себя важный вид), и лишь краем глаза следил как кто-то в черном поставил в середину стола что-то напоминающее горшок под покрывалом.
Двенадцать фигур в черных шелковых мантиях и остроконечных колпаках расселись вокруг стола на равном расстоянии друг от друга. Каждый из них достал из-за пазухи по толстой довольно потрепанной книге и положил раскрытой посередине на стол. Затем тот, в котором Виктор в этих потемках с трудом узнал Владимира, сдернул покрывало с «горшка». Орловский, и без того открывший рот от удивления, промямлил что-то не членораздельное. Это был бюст Сталина!
— Молчите, ничего не говорите, обратился к Орловскому Владимир. — Просто смотрите на Него!
Предводитель начал читать что-то непонятное нараспев. Сначала Тихо, потом все громче и громче. Остальные подхватили.
Это было похоже на заклинания.
Боже! Куда я попал? — Орловский почувствовал, как пот струйкой стекает по его спине. — Секта! Надеюсь у них тут не принято делать жертвоприношения.
Все взгляды были обращены на Виктора, и он, в буквальном смысле слова, ощутил на своей шкуре всю ненависть к Вождю народов, которую источали эти странные люди в странных одеяниях. Наконец эти жуткие песнопения достигли своего апогея, и ближайший к Орловскому сектант вскочил и вонзил в затылок бюста Сталина огромную сапожную иглу. Двенадцать глоток выдохнули что-то вроде «Иесы».
Это было уже слишком! Сейчас они еще начнут втыкать иголки в него! — Орловский вскочил и, выхватив «наган», выстрелил в потолок. Отступая, он опрокинул стол и задел свечу. Льняная скатерть мгновенно занялась огнем, а Виктор занялся предводителем. Весь недавний хмель как рукой сняло, и Орловский начал действовать как обычно — то есть безжалостно прокладывать себе дорогу к намеченной цели. Сейчас такой целью у него была входная дверь. Виктор воткнул ствол пистолета в ухо дрожащего от страха Владимира и попятился к двери. Бросившегося к нему что-то объяснять перепуганного толстяка со съехавшим на затылок колпаком, Виктор просто ударил рукояткой «нагана» по голове. Остальные в ужасе отшатнулись. Они были настолько парализованы страхом, что даже не пытались тушить стол.
Орловский выскочил на лестничную клетку и отпустил, наконец, предводителя, который тут же без чувств рухнул на ступени. Выскочив из сумрака, Виктор зажмурился от яркого солнца. Пистолет к тому времени Орловский уже пристроил обратно в наплечную кобуру. Как он проскочил несколько домов, Виктор не понял. В себя его привел звук сирены пожарной машины. Брандмейстеры спешили туда, откуда он только что бежал. Значит, не справились-таки сектанты с огнем. Погорели, одним словом.
В этот раз Виктор очнулся не как обычно за несколько минут до своего «исчезновения» из тридцать девятого. Нет, на этот раз его зашвырнуло на несколько недель вперед. Сейчас Орловский вспомнил себя — беспомощного, с раскалывающейся напополам головой. Он просто проснулся в постели в какой-то холостяцкой квартире. На столе стояла пустая бутылка из=под водки, на засаленной «комсомолке» валялись остатки селедки. В мутном рассоле в трехлитровой банки притаился одинокий огурец. Тоже со страхом ждет своей участи.
Трогать его Орловский не стал. Просто с жадностью припал к краю пузатой емкости. Видимо «это» его тело хорошенько погуляло сдесь, и теперь Виктор должен «полечиться».
Он обвел взглядом комнату: помятый шевиотовый костюм, небрежно брошенный на стул у кровати, потертый кожанный портфель, из приоткрытой пасти которого вывалились на пол какие-то чертежи, пыльная мебель, неразобранный диван и… ботинки с завязанными шнурками на ногах. Серьезно!
Потом он пришел в себя, освоился. На новой службе в каком-то строительном тресте, в который по легенде его якобы прислали со стройки из Комсомольска-на-Амуре на повышение, даже завел интрижку с секретаршей. Ничего такого — просто кино, арки, мороженное. Приводить кого-либо домой ему запретили. Тратить деньги налево и направо, тоже. Хотя в средствах не ограничивали. Первый же заявившийся к нему гость «оттуда», по хозяйски развалившись в кресле, завалил его устными инструкциями и советами лично от себя. Хотя черт его знает, может он уже и бывал здесь. Ведь кусок в полтора месяца просто выпал из жизни Орловского образца тридцать девятого года. Но невелика оказалась потеря. Каждый последующий месяц был похож один на другой, и если бы не то приключение на Котельнической, с тоски можно было бы повеситься. Виктор даже думал спровоцировать еще что-нибудь в этом духе. Да что думал? Он не раз бродил по кривым московским улочкам, но больше чудаковатых колдунов и гениальных ученых ему не попадалось. Набил рожи двум неудачливым гопникам, которые надеялись облегчить его толстый кошелек, и все.
Эх, смотаться бы в Сочи, Пицунду или Батуми. Но из Москвы никуда отлучиться ему не позволят. Даже на недельку-другую. Орловский даже пить бросил неделю назад. Во-первых, начальство уже косо смотрит, а во-вторых, просто надоело. Всю эту неделю Виктор так и ходил, словно рыба выброшенная на берег, хлопал глазами и таращился на витрины магазинов с их московским изобилием. Что говорить,
Но вчера, когда он стоял в очереди к киоску с газированной водой, за Виктором пристроился старший майор госбезопасности. Орловский покосился на два ромба в петлицах и, купив стакан с малиновой шипящей жидкостью, так и пошел с ней в руках, пока его не окликнула киоскерша.
Конечно если бы его пасли, это выглядело по-другому. Не будут же такую шишку, да еще при полном параде вот так вот открыто подсылать к нему. Так что беспокоиться тут нечего. Нечего, но весь вечер его трясло в каком-то непонятном ознобе и, не выдержав, Орловский отправился за «лекарством».
Москва Кривоколенный пер. д. 10 19.05.1940 г
Он уже думал, что и на этот раз ему придется битый час сидеть на скамейке на Садовом, потом выбросить обязательную «вечерку» в урну и тащится в такое опостылевшее гнездо одинокого госслужащего. Он даже в нарушение инструкции купил бутылку жигулевкого. Но едва он откупорил пиво, к нему подсел все тот же любитель раздавать бесплатные советы.
— Опять пьянствуем?
— А что, за это меня выгонят из вашей конторы? — виктор невозмутимо отхлебнул холодненького.
— Я бы посоветовал вам…
Ну вот, опять! Сейчас начнется лекция о вреде злоупотребления и все такое. — Орловский проводил взглядом набирающий скорость трамвай. На его заднюю площадку вскочил взмыленный толстяк с портфелем. Наверное тоже инженеришка какой-нибудь. Загулял с сослуживцами, а тперь спешит домой предстать пред светлые очи супружницы. Ну или в театр опаздывает, куда его опять же, под угрозой лишить его воскресного футбола, вытащила благоверная. Возле газетного киоска наискосок по аллее прогуливались две мамаши с колясками, интеллигентного вида старичок читал журнал «Нива» на скамейке через одну от киоска. Больше в сквере никого не было. Ничего подозрительного. Если конечно не предположить, что старичок — это ветеран ВЧК на задании, а мамаши — два кадровых офицера в юбках и с пластмассовыми младенцами в колясках. — Виктор едва не засмеялся.
— На Кривоколенный выйдете с другой стороны, — донесся откуда-то издалека голос советчика. — Итак; дом десять, третий этаж, одиннадцатая квартира. Один длинный звонок и потом три коротких. Запомнили? Уходите отсюда через десять минут после меня. — связной поднялся и бросив взгляд на дворника, подметающего проулок между домами напротив, скрылся за афишной тумбой.
Орловский допил пиво, аккуратно положил бутылку в урну и, отряхнув штаны от спикировавших сверху желтых листьев, пошел вслед за связным. Заходить в переулок с другой стороны он не стал. У парадного сидел местный общественник, который не преминул поинтересоваться к кому идет гражданин и зачем. После того, как Орловкий ничего ему не ответил, добровольный помощник управдома разразился гневной тирадой:
— Опять к Зарубиной в десятую на гулянку, нэпманы проклятые. Все бы вам народные денежки проматывать, спекулянты. Что ни день, то шабаш у них…
Виктор захлопнул входную дверь, отсекая таким образом поток брани.
А что, удобно замаскировать сходняк борцов с режимом за ширмой разгульной московской богемы. Народу шляется тьма. До позна музыка и танцы. — Орловский медленно поднимался по ступенькам, прислушиваясь к звукам, доносящимся из-за дверей коммунальных квартир.
Вот на первом залаяла собака, и сердитый голос хозяина заткнул псу пасть, вот, на втором, в квартире справа загремели посудой. Ужинать собираются.
Виктор представил себе двоих офицеров НКВД, замерших с револьверами в руках на верхней площадке, остановился на секунду и, пожав плечами, двинулся вверх.
Один длинный, и два коротких, и дверь ему открывает именно такая мадам, какую он себе нарисовал еще там визу во время отповеди общественника — покрытая тремя слоями румян, пудры и прочей штукатурки, с щедро намазанными яркой помадой губами, и крашенными перекисью, завитыми бесцветными локонами, как бы небрежно спускающимися на лоб.
— Ну? — она уставилась на него в ожидании условной фразы. — Чего надо?
— Я к Алексею Алексеевичу за новыми пластинками, — всплыло вдруг откуда-то из подсознания. Видимо эту фразу произнес связной там в сквере.
— Может сами выберете то, что нужно, — ответила ему блондинка и залыбилась. — Заходите. — Она посторонилась, но ровно настолько, чтобы он едва мог протиснуться в дверной проем никак не миновав ее пышного бюста.
Орловский шагнул вовнутрь и тут же утонул в запахе дорогого мужского одеколона, такого же дорогого импортного табака и еще чего-то приторного.
— Какой интересный мужчина, — донеслось ему в след.
Навстречу Виктору вышел давешний связной, а в темном чреве кухни по коридору налево Орловский заметил неясный силуэт, чуть слева от которого блеснула вороненая сталь.
— Проходим, проходим не задерживаемся.
Ненавязчивый фокстрот лился из трубы патефона, кольца сигаретного дыма один за другим нанизывались на хрустальную люстру, разбившись по парочкам, молодежь оживленно щебетала о чем-то своем. Двое танцевали, держа в руках фужеры с шампанским. Девушка буквально засыпала на плече у кавалера. Казалось, еще немного и фужер вывалится из ее рук, и по персидскому ковру разлетятся осколки.
Он даже женщину постоянную не может позволить себе завести из боязни того, что крикнет во сне что-нибудь не то. Два языка и ворох не нужных мыслей — это вам не фунт изюма.
Орловский посмотрел на солнце, пытающееся зацепиться за край раскалившейся крыши и, смахнув набежавшую слезу, свернул за угол.
Воздух тяжелой прозрачной массой оседал в колодцах дворов. Ни дуновения ветерка, ни глотка прохлады.
Виктор достал платок, снял фуражку и промокнул лоб. К нему подскочил незнакомец, одетый в светлый костюм из легкой ткани. Под мышкой этот чудак держал свернутый в трубочку большой лист бумаги.
— А вы знаете, у меня опять получилось! И как удачно, совсем недалеко от нас!
Орловский с удивлением рассматривал субъекта. Ничего особенного: бородка клинышком, за стеклами очков, отражающих розовый закат, не видно глаз, нос в красноватых прожилках, стоптанные башмаки — типичный недобитый интеллигент.
— Простите, что у вас получилось?
— Идемте со мной, и я объясню. Да здесь недалеко.
Интересно, это еще один способ выйти на связь? Что-то не припомню такого в инструкциях. — Орловский нахмурился. — В любом случае любопытно узнать, что от меня хочет этот чудак, да и вечер еще весь впереди. Делать-то все равно нечего.
Они вошли в парадное, расположенное на углу дома напротив. После уличной игры света и тени обрушившийся на Виктора сумрак и неожиданная замогильная прохлада заставили пожалеть его о своей легкомысленности. Очень уж удобно в таких местах проверять человеческий череп на прочность, а карманы на наличие кошельков.
Пока Орловский колебался, интеллигент ускакал по лестнице на второй этаж и, свесившись через перила, крикнул:
— Ну что же вы там? Скорее сюда.
Орловский огляделся и, обогнув забранный в сетку лифт, поднялся наверх. Его новый знакомый уже жал кнопку звонка.
Два раза, потом один, потом еще два раза.
Конспирация?
Из открытой двери пахнуло духотой, женским парфюмом и дымом. Нет, не сигаретным и не костром. В квартире будто бы жгли какую-то траву.
Виктору сразу же вспомнилось детство, когда бабка Матрена окуривала тимьяном стойло, чтобы изгнать ночных упырей, дабы коровы доились.
Здесь коров он не встретил, зато несколько здоровых лбов сидели за большим овальным столом, держа в руках маленькие чашечки с чаем, и с интересом таращились на него.
— Боже мой, а ведь я не представился, — закудахтал интеллигент и, смешно кланяясь, протянул руку. — Владимир.
— Виктор. — Орловский тоже назвал одно лишь имя, принимая правила игры. Да, все это казалось ему какой-то непонятной игрой.
Владимир не предложил ему присоединиться к чаевничающим, а провел в соседнюю комнату и усадил там на одиноко стоящий стул. Кроме стула другой мебели в комнате и не было.
— Секундочку, — он оставил Орловского одного, присоединившись к своей компании. Какое-то время они шушукались, а потом затихли.
Посидев минуту-другую, Виктор хотел, уже было встать и покинуть это странное место, но его внимание привлек рисунок на листе, пришпилено к обоям напротив него. Примитивный набросок девочки в треугольном платьице.
Орловский встал, подошел к рисунку и, достав из нагрудного кармана карандаш, превратил черточку рта девочки в улыбку. Тут же с торжествующим «ого-го» в комнату ворвался Владимир и, схватив Виктора за руку, потащил его к остальным.
— Я же говорил! — возопил Владимир, потрясая листком. — Сто процентная восприимчивость.
Десять пар глаз восхищенно уставились на предводителя. Несомненно, этот шизик был главным в этом дурдоме.
— Что вообще здесь происходит? — задал риторический вопрос Орловский.
— Не беспокойтесь, дражайший, скоро я вам все подробнейшим образом разъясню. Просто для чистоты эксперимента нам необходимо держать вас в неведении некоторое время. Нет, конечно, вы можете прямо сейчас взять и уйти, но мы надеемся на ваше содействие. — Предводитель так цепко ухватил его руку, что не оставалось сомнений — проще будет согласиться продолжить эту странную игру, чем отодрать его от себя.
— Хорошо, что я должен делать?
— Вы будете сегодня нашим проводником, Виктор. Садидесь вот сюда. — Он отодвинул стоящее у стола массивное кресло из какого-то ценного дерева. Резные подлокотники, высокая фигурная спинка — оно было похоже на трон.
Виктор сел и попытался придвинуться к столу. Это было нелегко.
Свет в комнате погас, и на несколько минут все затихло. Но вот в витраже старинного трюмо загорелись разноцветные стеклышки — это первые трое из необычной процессии, вошедшей в комнату, несли на вытянутых руках тяжелые старинные подсвечники, в которых на сквозняке трепетали огоньки свечей. Орловский было хотел обернуться, чтобы получше рассмотреть вошедших, но решил, что это будет выглядеть глупо (надо соответствовать моменту и напустить на себя важный вид), и лишь краем глаза следил как кто-то в черном поставил в середину стола что-то напоминающее горшок под покрывалом.
Двенадцать фигур в черных шелковых мантиях и остроконечных колпаках расселись вокруг стола на равном расстоянии друг от друга. Каждый из них достал из-за пазухи по толстой довольно потрепанной книге и положил раскрытой посередине на стол. Затем тот, в котором Виктор в этих потемках с трудом узнал Владимира, сдернул покрывало с «горшка». Орловский, и без того открывший рот от удивления, промямлил что-то не членораздельное. Это был бюст Сталина!
— Молчите, ничего не говорите, обратился к Орловскому Владимир. — Просто смотрите на Него!
Предводитель начал читать что-то непонятное нараспев. Сначала Тихо, потом все громче и громче. Остальные подхватили.
Это было похоже на заклинания.
Боже! Куда я попал? — Орловский почувствовал, как пот струйкой стекает по его спине. — Секта! Надеюсь у них тут не принято делать жертвоприношения.
Все взгляды были обращены на Виктора, и он, в буквальном смысле слова, ощутил на своей шкуре всю ненависть к Вождю народов, которую источали эти странные люди в странных одеяниях. Наконец эти жуткие песнопения достигли своего апогея, и ближайший к Орловскому сектант вскочил и вонзил в затылок бюста Сталина огромную сапожную иглу. Двенадцать глоток выдохнули что-то вроде «Иесы».
Это было уже слишком! Сейчас они еще начнут втыкать иголки в него! — Орловский вскочил и, выхватив «наган», выстрелил в потолок. Отступая, он опрокинул стол и задел свечу. Льняная скатерть мгновенно занялась огнем, а Виктор занялся предводителем. Весь недавний хмель как рукой сняло, и Орловский начал действовать как обычно — то есть безжалостно прокладывать себе дорогу к намеченной цели. Сейчас такой целью у него была входная дверь. Виктор воткнул ствол пистолета в ухо дрожащего от страха Владимира и попятился к двери. Бросившегося к нему что-то объяснять перепуганного толстяка со съехавшим на затылок колпаком, Виктор просто ударил рукояткой «нагана» по голове. Остальные в ужасе отшатнулись. Они были настолько парализованы страхом, что даже не пытались тушить стол.
Орловский выскочил на лестничную клетку и отпустил, наконец, предводителя, который тут же без чувств рухнул на ступени. Выскочив из сумрака, Виктор зажмурился от яркого солнца. Пистолет к тому времени Орловский уже пристроил обратно в наплечную кобуру. Как он проскочил несколько домов, Виктор не понял. В себя его привел звук сирены пожарной машины. Брандмейстеры спешили туда, откуда он только что бежал. Значит, не справились-таки сектанты с огнем. Погорели, одним словом.
В этот раз Виктор очнулся не как обычно за несколько минут до своего «исчезновения» из тридцать девятого. Нет, на этот раз его зашвырнуло на несколько недель вперед. Сейчас Орловский вспомнил себя — беспомощного, с раскалывающейся напополам головой. Он просто проснулся в постели в какой-то холостяцкой квартире. На столе стояла пустая бутылка из=под водки, на засаленной «комсомолке» валялись остатки селедки. В мутном рассоле в трехлитровой банки притаился одинокий огурец. Тоже со страхом ждет своей участи.
Трогать его Орловский не стал. Просто с жадностью припал к краю пузатой емкости. Видимо «это» его тело хорошенько погуляло сдесь, и теперь Виктор должен «полечиться».
Он обвел взглядом комнату: помятый шевиотовый костюм, небрежно брошенный на стул у кровати, потертый кожанный портфель, из приоткрытой пасти которого вывалились на пол какие-то чертежи, пыльная мебель, неразобранный диван и… ботинки с завязанными шнурками на ногах. Серьезно!
Потом он пришел в себя, освоился. На новой службе в каком-то строительном тресте, в который по легенде его якобы прислали со стройки из Комсомольска-на-Амуре на повышение, даже завел интрижку с секретаршей. Ничего такого — просто кино, арки, мороженное. Приводить кого-либо домой ему запретили. Тратить деньги налево и направо, тоже. Хотя в средствах не ограничивали. Первый же заявившийся к нему гость «оттуда», по хозяйски развалившись в кресле, завалил его устными инструкциями и советами лично от себя. Хотя черт его знает, может он уже и бывал здесь. Ведь кусок в полтора месяца просто выпал из жизни Орловского образца тридцать девятого года. Но невелика оказалась потеря. Каждый последующий месяц был похож один на другой, и если бы не то приключение на Котельнической, с тоски можно было бы повеситься. Виктор даже думал спровоцировать еще что-нибудь в этом духе. Да что думал? Он не раз бродил по кривым московским улочкам, но больше чудаковатых колдунов и гениальных ученых ему не попадалось. Набил рожи двум неудачливым гопникам, которые надеялись облегчить его толстый кошелек, и все.
Эх, смотаться бы в Сочи, Пицунду или Батуми. Но из Москвы никуда отлучиться ему не позволят. Даже на недельку-другую. Орловский даже пить бросил неделю назад. Во-первых, начальство уже косо смотрит, а во-вторых, просто надоело. Всю эту неделю Виктор так и ходил, словно рыба выброшенная на берег, хлопал глазами и таращился на витрины магазинов с их московским изобилием. Что говорить,
Но вчера, когда он стоял в очереди к киоску с газированной водой, за Виктором пристроился старший майор госбезопасности. Орловский покосился на два ромба в петлицах и, купив стакан с малиновой шипящей жидкостью, так и пошел с ней в руках, пока его не окликнула киоскерша.
Конечно если бы его пасли, это выглядело по-другому. Не будут же такую шишку, да еще при полном параде вот так вот открыто подсылать к нему. Так что беспокоиться тут нечего. Нечего, но весь вечер его трясло в каком-то непонятном ознобе и, не выдержав, Орловский отправился за «лекарством».
Москва Кривоколенный пер. д. 10 19.05.1940 г
Он уже думал, что и на этот раз ему придется битый час сидеть на скамейке на Садовом, потом выбросить обязательную «вечерку» в урну и тащится в такое опостылевшее гнездо одинокого госслужащего. Он даже в нарушение инструкции купил бутылку жигулевкого. Но едва он откупорил пиво, к нему подсел все тот же любитель раздавать бесплатные советы.
— Опять пьянствуем?
— А что, за это меня выгонят из вашей конторы? — виктор невозмутимо отхлебнул холодненького.
— Я бы посоветовал вам…
Ну вот, опять! Сейчас начнется лекция о вреде злоупотребления и все такое. — Орловский проводил взглядом набирающий скорость трамвай. На его заднюю площадку вскочил взмыленный толстяк с портфелем. Наверное тоже инженеришка какой-нибудь. Загулял с сослуживцами, а тперь спешит домой предстать пред светлые очи супружницы. Ну или в театр опаздывает, куда его опять же, под угрозой лишить его воскресного футбола, вытащила благоверная. Возле газетного киоска наискосок по аллее прогуливались две мамаши с колясками, интеллигентного вида старичок читал журнал «Нива» на скамейке через одну от киоска. Больше в сквере никого не было. Ничего подозрительного. Если конечно не предположить, что старичок — это ветеран ВЧК на задании, а мамаши — два кадровых офицера в юбках и с пластмассовыми младенцами в колясках. — Виктор едва не засмеялся.
— На Кривоколенный выйдете с другой стороны, — донесся откуда-то издалека голос советчика. — Итак; дом десять, третий этаж, одиннадцатая квартира. Один длинный звонок и потом три коротких. Запомнили? Уходите отсюда через десять минут после меня. — связной поднялся и бросив взгляд на дворника, подметающего проулок между домами напротив, скрылся за афишной тумбой.
Орловский допил пиво, аккуратно положил бутылку в урну и, отряхнув штаны от спикировавших сверху желтых листьев, пошел вслед за связным. Заходить в переулок с другой стороны он не стал. У парадного сидел местный общественник, который не преминул поинтересоваться к кому идет гражданин и зачем. После того, как Орловкий ничего ему не ответил, добровольный помощник управдома разразился гневной тирадой:
— Опять к Зарубиной в десятую на гулянку, нэпманы проклятые. Все бы вам народные денежки проматывать, спекулянты. Что ни день, то шабаш у них…
Виктор захлопнул входную дверь, отсекая таким образом поток брани.
А что, удобно замаскировать сходняк борцов с режимом за ширмой разгульной московской богемы. Народу шляется тьма. До позна музыка и танцы. — Орловский медленно поднимался по ступенькам, прислушиваясь к звукам, доносящимся из-за дверей коммунальных квартир.
Вот на первом залаяла собака, и сердитый голос хозяина заткнул псу пасть, вот, на втором, в квартире справа загремели посудой. Ужинать собираются.
Виктор представил себе двоих офицеров НКВД, замерших с револьверами в руках на верхней площадке, остановился на секунду и, пожав плечами, двинулся вверх.
Один длинный, и два коротких, и дверь ему открывает именно такая мадам, какую он себе нарисовал еще там визу во время отповеди общественника — покрытая тремя слоями румян, пудры и прочей штукатурки, с щедро намазанными яркой помадой губами, и крашенными перекисью, завитыми бесцветными локонами, как бы небрежно спускающимися на лоб.
— Ну? — она уставилась на него в ожидании условной фразы. — Чего надо?
— Я к Алексею Алексеевичу за новыми пластинками, — всплыло вдруг откуда-то из подсознания. Видимо эту фразу произнес связной там в сквере.
— Может сами выберете то, что нужно, — ответила ему блондинка и залыбилась. — Заходите. — Она посторонилась, но ровно настолько, чтобы он едва мог протиснуться в дверной проем никак не миновав ее пышного бюста.
Орловский шагнул вовнутрь и тут же утонул в запахе дорогого мужского одеколона, такого же дорогого импортного табака и еще чего-то приторного.
— Какой интересный мужчина, — донеслось ему в след.
Навстречу Виктору вышел давешний связной, а в темном чреве кухни по коридору налево Орловский заметил неясный силуэт, чуть слева от которого блеснула вороненая сталь.
— Проходим, проходим не задерживаемся.
Ненавязчивый фокстрот лился из трубы патефона, кольца сигаретного дыма один за другим нанизывались на хрустальную люстру, разбившись по парочкам, молодежь оживленно щебетала о чем-то своем. Двое танцевали, держа в руках фужеры с шампанским. Девушка буквально засыпала на плече у кавалера. Казалось, еще немного и фужер вывалится из ее рук, и по персидскому ковру разлетятся осколки.
