Раненых тут добивают, чтобы завладеть их имуществом. Слабых могут запросто съесть в самом прямом смысле этого слова. Спят в зоне ее обитатели на свой страх и риск. Каждая ночь здесь, как последняя. Друг, напарник, попутчик в зоне — это тот, кто первым отрежет тебе голову, воспользовавшись потерей твоей бдительности. Если нашел что-то стоящее, первым делом избавься от свидетелей, иначе на завтра будешь плакать горючими слезами возле опустошенного «хлебного места» или разоренного тайника. Тайники делай только под покровом глубокой ночи, в одиночестве, предварительно обследовав окрестности и шевеля всеми четырьмя глазами на затылке. Не исключено, что в этот самый момент кто-нибудь внимательно наблюдает за твоими манипуляциями, потирая руки. Сделав закладку, сразу не уходи, а сделав круг, поудобнее устройся напротив места с тайником. Вполне возможно спустя пяток минут к нему пожалуют гости. Убей их, даже если они ничего не возьмут сразу, потому, что они сами могут устроить засаду именно на тебя, когда ты будешь возвращаться с новой добычей сюда.
Не принимай не из чьих рук пищу, так как даренный кусок может стать последним куском в твоей жизни, застряв в твоем горле. Как только не изгаляются местные отравители, куда там до них Фанни Каплан, с ее ядовитыми пулями. Здесь в ход идут и кусок радиоактивного тяжелого металла, засунутого в банку тушенки, и толченое стекло в пшенной каше, и разнообразные, не раз опробованные химикаты из окрестных разрушенных заводов. Под водочку такое проходит. И милосердия не дождешься. Никто не будет тратить патрон на извивающегося в судорогах партнера и собутыльника. Предпочтут в это время прошманать его поклажу.
В зоне не может быть чего-то постоянного, кроме ее подлости. Здесь все постоянно меняется: начиная с погоды, заканчивая местностью. Вечером ты лег, дрожа от холода, а проснулся рано отром изнывая от жары, а к обеду у тебя опять зуб на зуб не попадает. А как иначе может быть на земле, изуродованной человеком до неузнаваемости? Доходит до того, что возвращаясь вчера пройденной улицей, не обнаруживаешь ни ее начала, ни ее конца. Ветхие строения сыпятся как карточные домики и в результате: вместо переулка площадь, вместо квартала пустырь, а вот как раз на месте площади новые холмы.
Пожары здесь возникают сами по себе и сами по себе затухают. Еще и поэтому здесь так опасно спать. Просто рискуешь поджариться заживо еще до попадания в преисподнюю. А то, что ты там окажешься вне всяких сомнений, потому что когда говорят, мол хантеров без очереди в рай пропускают — это все брехня. Хантерам самое место в аду. Ведь если ты жив до сих пор, значит на твоей совести не одна загубленная душа. И не говори, мы, Калязинские особенные, у нас дух, взаимовыручка и все такое… Без разницы. Или фольксфрай или мародер или «свежачок», а получили от тебя подарок. И не говори, что защищался, что не хотел и не желал зла. Не хотел бы, не было бы тебя здесь.
А трофеи? Откуда этот нездоровый блеск в глазах? Ради них любой хантер готов маму родную продать. Не так? А где твоя мать? Где она сейчас? Когда ты последний раз черкнул ей хотя бы пару строк? Тото же!
Память — это понятие сузилось в зоне до странички в записной книжке, где отмечены пройденные на неделе минные поля, количество баксов, что должен тебе коллега или, что должен ты торговцу, да адресок дешевой пробляди недалеко от периметра. Это все, что ты способен помнить, потому что, как тебе кажется от этого зависит твоя жизнь. Да! Это главное в твоей жизни.
Но ты и не заметил, как эту твою жизнь сожрала зона. Сожрала без остатка и не подавилась. Она проглотила всех, кто хоть раз коснулся ее. Вон возле того, что осталось от парка, где когда-то звучал детский смех и играла музыка, лежит английский солдатик. Он, в отличие от вас не сам пришел сюда. Его заставили. Но и его она съела. Она еще перемолет своими каменными жвалами не одну тысячу, не один десяток тысяч таких, как ты.
Виктор проснулся будто от толчка, — что это было? Кто это с ним сейчас разговаривал? — Он вскочил, огляделся, вышел из самодельного шалаша на чердаке трехэтажного дома, что вчера вечером соорудили они вместе с Андреем.
Пусто. Да и не мог никто сюда проникнуть. Они вечером устроили здесь настоящий маленький укрепрайон.
Орловский собрал щепки, разворошил вчерашние угли и поставил котелок с водой на занимающийся огонь. Пока поспевал чай, закурил.
Андрей спал тихо, безмятежно. Так, будто и не в зоне вовсе спит. Можно позавидовать. Тем более Виктор знал, что сон этот чуткий. Ему давно не удавалось забыться таким вот сном праведника. От царства Морфея Орловский не мог ждать ничего хорошего. То в другое время закинет, то воевать заставит, а сегодня вот этот голос.
Конечно он был в чем-то прав. Во многом прав. Виктор постоянно от кого-то бежал, в кого-то стрелял, цеплялся за минимальную возможность выжить, как за соломинку в мутном водовороте бытия. А зачем? Ради чего все это, если за все это время он не вспомнил ни о сестре, ни о матери? И если в тридцать девятом Орловский не мог показаться в родных краях, то что ему мешало это сделать сейчас? Зачем он, как волк, обложенный флажками, подался в эту Москву? Почему не вернулся в свою деревню? По крайней мере, не попытался?
Мишин заворочался, открыл глаза и поднял голову. Орловский разлил дымящийся чай по алюминиевым кружкам. Хмурое, туманное утро не обещало хорошего дня. Но прав был тот голос, к обеду солнце вполне могло порвать облака в клочья и придавить своим жаром все живое к раскаленным камням того, что раньше называлось домами.
— Не спиться? — андрей подул на обжигающий чай и весело подмигнул Орловскому.
Нет, врешь, гад, — ответил Виктор ночному гостю, — есть в зоне настоящая дружба. Андрюха не продаст. Для него эти несколько побрякушек, что вчера они наши в загадочном доме и вчера же закопали на окраине Марьиной рощи, не значат больше, чем очередная получка для работяги с механического завода. Конечно свои кровные, заработанные потом и мозолями, но и только. — Виктор улыбнулся в ответ Мишину и кивнул в сторону Садового кольца:
— Как думаешь, до мясницкой к полудню доберемся?
— К вечеру бы дойти. Марьина Роща ведь!
Мишин был прав. Тот еще райончик. В деревеньках на месте нынешней Марьиной рощи до революции селились в основном цыгане и мордва. Их деревянные хибарки сохранились до сих пор. Сам по себе околоток вошел в Москву лишь в семнадцатом году и представлял из себя довольно странное сочетание промышленных районов, пахотных земель, за счет которых местные выживали в голодные двадцатые, и бандитских трущоб. Перед войной такие мощные заводы как «Станколит» и «Калибр» сосуществовали рядом с крохотными портняжьими и слесарными мастерскими, где можно было быстро перешить ворованную кожанку или сделать пару ключей не от своего замка. Здесь же сбывали краденное.
По хорошему и ночевать-то здесь не стоило бы. Да только выбились они из своего графика, затемно подойдя к опасным местам. Тут уж сам Бог велел найти нору и затаиться до утра.
К обеду хантеры только-только пересекли Трифоновскую. Перед каждым броском от развалин к развалинам приходилось подолгу сидеть в укрытии, наблюдая за местной живностью. То в зарослях борщевика, заполонившего перекресток, что-то начнет пыхтеть и ухать, то обалдевший от синтетической водки местный боец бригады «ух» вылетит на середину улицы и завоет дурным голосом «калинку-малинку». Он, конечно, сам по себе не опасен, но крику может поднять такого, что вся эта «ягода-малина» тут же сбежится чужаков на ножи поставить.
Обойдя за три версты задний двор бывшего Рижского вокзала, где еще до войны штабелями складировали экспроприированное у честных граждан добро и куда по одному, по двое не рисковали заходить доблестные милиционеры, хантеры, наконец, вышли на первую Мещанскую (ныне Проспект Мира — авт.) и вздохнули с облегчением. Здесь все-таки по-спокойнее.
Огромные сталинские дома от бомбежек почти не пострадали, а сама широкая улица позволяла увидеть врага издалека. Одновременно, если что, всегда можно было укрыться за навечно застывшим троллейбусом или перевернутой легковушкой.
Но умиротворяющая тишина и какая-то довоенная обстановка, расслабившие хантеров и сыграли с ними злую шутку. Едва они приблизились к ржавому корпусу рогатой машины, как в переулке раздался пронзительны свист. Виктор попятился к троллейбусу, а Андрей и вовсе раздвинул скрипучую гармошку двери и нырнул вовнутрь. Это было неправильное решение. Едва Мишин скрылся в салоне, оттуда послышались звуки борьбы и матюки, приглушенные противогазом. Виктор рванулся на помощь напарнику. В салоне, царила темнота, потому что и в этом троллейбусе, как и во всем городском транспорте во время войны окна были заклеены светонепроницаемой бумагой.
Не успел Орловский сделать и шага, как ему на голову одели мешок и добавили чем-то тяжелым по спине, чтобы не рыпался. Автомат его к тому времени перекочевал в чужие руки, а
достать нож не было никакой возможности, потому что чьи-то железные клешни обхватили его за плечи.
Ловушка!
Их долго вели по переулкам, а потом Виктор почувствовал под ногами ступеньки. Подвал.
С мешком на голове особо не сориентируешься, но Андрей шепнул Орловскому, когда дверь за неизвестными закрылась, что приволокли их куда-то в район Цветного бульвара. Как потом оказалось, он угадал, вернее чутье матерого хантера не подвело. Это был Лаврский переулок.
В противогазах и с мешками на головах не больно-то подышишь, а уж в подвале с затхлым, застоявшимся воздухом и вовсе кони кинуть можно. Слава Богу, где-то через полчаса дверь снова открылась, и пленников вывели наружу.
Вот чего Орловский не ожидал услышать в центре московской зоны поражения, так это шум работающего мотора. Но в переулке действительно стоял грузовик, к которому подвели Хантеров и даже помогли им забраться в кузов.
Вообще с ними обращались нормально. Не считая мешков на головах и тычков в спину прикладами и матюков, все было вполне благопристойно. По почкам никто не бил, по зубам тоже. Хотя может быть это только начало и все еще впереди. Утешало одно, раз не убили сразу, значит, они для чего-то кому-то нужны и проживут еще какое-то время. Тем самым сохранялась некоторая, пусть и довольно призрачная, надежда на побег.
Грузовик нещадно трясло на ухабах и рытвинах но, судя по всему, опытный водила, не сбавляя скорости, лавировал между воронок, гребней вздыбившегося асфальта и упавшими деревьями.
Далеко ли сидит от него Андрей, Виктор не знал, Он уперся плечом в прыгающий борт, чтобы не завалиться на бок, и пытался сообразить, что это за люди такие, что могут позволить себе ездить на грузовике в глубине зоны, не боясь ни воздушных патрулей, ни мародеров. СФОРовцы или фольксфраи? Врядли. Эссесовцы или американские рейнджеры? Этих в зону и калачем с тремя нулями не заманишь. А кто еще мог позволить себе грузовик? Черт его знает. Может, наемники какого-нибудь финансового магната или супер-пупер секретное подразделение одной из трех супердержав? Остается только гадать.
Время на раздумья было достаточно. Остановился этот громыхающий всем, чем только можно полуторатонный болид только через час с лишним.
Внезапная тишина отдалась хрустальным звоном в ушах. Виктор чувствовал себя так, будто его целиком пропустили через мясорубку, да не один раз. Слыша, как кряхтит и отдувается где-то рядом Андрей, Орловский понял, что тот тоже не в лучшей своей форме. Попробуй поезди в кузове полуторки вслепую, со связанными руками и со скоростью километров семьдесят-восемьдесят. Тем более не по ровной асфальтовой дороге.
Виктора приняли у земли, взяли под руки и повели по каким-то оврагам и косогорам. Потом опять были ступеньки. На этот раз долго. Наконец сзади заскрипели явно давно не знавшие смазки ржавые петли закрываемой за ними двери, и Орловский ткнулся лбом в широкую спину идущего впереди конвоира.
Кажись приплыли. Сейчас начнется самое интересное.
С него рывком сдернули мешок, а затем также бесцеремонно стащили противогаз.
Виктор зажмурился от неяркого вроде бы света потолочного светильника, забранного в металлическую решетку. Справа и слева давили своей непробиваемой толщей серые, в темных потеках бетонные стены. Сырой спертый воздух с неохотой проникал в итак обделенные кислородом легкие. Хотелось пить и сесть.
Орловский огляделся.
Рядом стоял, прикрыв ладонью глаза, Андрей Мишин. За его спиной переминался с ноги на ногу молодой парень в красноармейской гимнастерке, на которой от заплаток не было живого места. Впереди своей тушей весь коридор перекрывал еще один боец, в руках которого немецкий автомат казался всего лишь игрушкой. Одет он тоже был не ахти. Неопределенного цвета рубаха с расплывшимися пятнами пота, милицейские галифе с провисшими коленками и ботинки, перетянутые проволокой. А здоровый-то какой? Наверное, это он сграбастал Виктора в троллейбусе.
За углом по цементному полу застучали подошвы кованных сапог, и на свет вышли два вполне прилично одетых красноармейца и офицер. В петлицах его новехонькой коверкотовой гимнастерки красовалась шпала — капитан.
Откуда?! Здесь?!
— Добро пожаловать в штаб московского гарнизона Красной армии, подонки, — процедил капитан сквозь зубы и сделал знак конвоирам, чтобы те следовали за ним вместе со своей добычей.
САВЕЛИЙ ДМИТРИЕВ
Москва. Краснопресненскя наб. д. 24 к 2 03.08.2008 г.
Здравствуйте Алексей Петрович, — консьержка посторонилась, давая ему пройти. — Льет, как из ведра весь день. Давно такого не было. Подъездному церберу хотелось пообщаться, но Бенедиктинскому было некогда точить лясы со всякими разными.
Надо же, запомнила его! И даже по имени-отчеству величает. Старой совковой закалки старушка. Такие все обо всех знают, хоть сейчас принимай в штат гэбешных осведомителей. А может и состояла там когда-то. Вот он, например, никогда не мог запомнить ни лица, ни имени пару раз попавшегося ему на глаза человека. Попроси, скажем, Алексея сейчас составить фото-робот этой старушенции или дежурной в метро на «Менделеевской», или киоскерши возле этой же станции, у которой он каждый божий день покупает сигареты, ни за что не смог бы. Не обращал он внимания на ненужных, мелких людишек. Вот Рутковского с его седой гривой волос и неприятными глубокими старческими морщинами на щеках он хорошо запомнил. Этот старикан вызывал в нем отвращение и одновременно страх, как все, что связано с той далекой эпохой. Не дай Бог там оказаться! Сидеть по ночам на краешке кровати, ожидая звука хлопающей двери парадной и настойчивых, длинных звонков в прихожей. Бр-р-р.
Нажав на звонок со старомодной табличкой с фамилией жильца, Бенедиктинский н на физиономию дежурную улыбку и шагнул в полумрак прихожей.
На этот раз обошлось без длинных экивоков и церемоний. Они вместе с бывшим академиком с головой погрузились в пыльный ворох бумаг времен бесстрашных Челюскинцев и подыхающих с голода крестьян тамбовской области.
— Вот, пожалуйста, — Рутковский послюнявил указательный палец и перелистнув несколько страниц, нашел нужную. — доклад Николая Ежова «О служебном аппарате Секретариата ЦИК Союза ССР и товарище А.
Не принимай не из чьих рук пищу, так как даренный кусок может стать последним куском в твоей жизни, застряв в твоем горле. Как только не изгаляются местные отравители, куда там до них Фанни Каплан, с ее ядовитыми пулями. Здесь в ход идут и кусок радиоактивного тяжелого металла, засунутого в банку тушенки, и толченое стекло в пшенной каше, и разнообразные, не раз опробованные химикаты из окрестных разрушенных заводов. Под водочку такое проходит. И милосердия не дождешься. Никто не будет тратить патрон на извивающегося в судорогах партнера и собутыльника. Предпочтут в это время прошманать его поклажу.
В зоне не может быть чего-то постоянного, кроме ее подлости. Здесь все постоянно меняется: начиная с погоды, заканчивая местностью. Вечером ты лег, дрожа от холода, а проснулся рано отром изнывая от жары, а к обеду у тебя опять зуб на зуб не попадает. А как иначе может быть на земле, изуродованной человеком до неузнаваемости? Доходит до того, что возвращаясь вчера пройденной улицей, не обнаруживаешь ни ее начала, ни ее конца. Ветхие строения сыпятся как карточные домики и в результате: вместо переулка площадь, вместо квартала пустырь, а вот как раз на месте площади новые холмы.
Пожары здесь возникают сами по себе и сами по себе затухают. Еще и поэтому здесь так опасно спать. Просто рискуешь поджариться заживо еще до попадания в преисподнюю. А то, что ты там окажешься вне всяких сомнений, потому что когда говорят, мол хантеров без очереди в рай пропускают — это все брехня. Хантерам самое место в аду. Ведь если ты жив до сих пор, значит на твоей совести не одна загубленная душа. И не говори, мы, Калязинские особенные, у нас дух, взаимовыручка и все такое… Без разницы. Или фольксфрай или мародер или «свежачок», а получили от тебя подарок. И не говори, что защищался, что не хотел и не желал зла. Не хотел бы, не было бы тебя здесь.
А трофеи? Откуда этот нездоровый блеск в глазах? Ради них любой хантер готов маму родную продать. Не так? А где твоя мать? Где она сейчас? Когда ты последний раз черкнул ей хотя бы пару строк? Тото же!
Память — это понятие сузилось в зоне до странички в записной книжке, где отмечены пройденные на неделе минные поля, количество баксов, что должен тебе коллега или, что должен ты торговцу, да адресок дешевой пробляди недалеко от периметра. Это все, что ты способен помнить, потому что, как тебе кажется от этого зависит твоя жизнь. Да! Это главное в твоей жизни.
Но ты и не заметил, как эту твою жизнь сожрала зона. Сожрала без остатка и не подавилась. Она проглотила всех, кто хоть раз коснулся ее. Вон возле того, что осталось от парка, где когда-то звучал детский смех и играла музыка, лежит английский солдатик. Он, в отличие от вас не сам пришел сюда. Его заставили. Но и его она съела. Она еще перемолет своими каменными жвалами не одну тысячу, не один десяток тысяч таких, как ты.
Виктор проснулся будто от толчка, — что это было? Кто это с ним сейчас разговаривал? — Он вскочил, огляделся, вышел из самодельного шалаша на чердаке трехэтажного дома, что вчера вечером соорудили они вместе с Андреем.
Пусто. Да и не мог никто сюда проникнуть. Они вечером устроили здесь настоящий маленький укрепрайон.
Орловский собрал щепки, разворошил вчерашние угли и поставил котелок с водой на занимающийся огонь. Пока поспевал чай, закурил.
Андрей спал тихо, безмятежно. Так, будто и не в зоне вовсе спит. Можно позавидовать. Тем более Виктор знал, что сон этот чуткий. Ему давно не удавалось забыться таким вот сном праведника. От царства Морфея Орловский не мог ждать ничего хорошего. То в другое время закинет, то воевать заставит, а сегодня вот этот голос.
Конечно он был в чем-то прав. Во многом прав. Виктор постоянно от кого-то бежал, в кого-то стрелял, цеплялся за минимальную возможность выжить, как за соломинку в мутном водовороте бытия. А зачем? Ради чего все это, если за все это время он не вспомнил ни о сестре, ни о матери? И если в тридцать девятом Орловский не мог показаться в родных краях, то что ему мешало это сделать сейчас? Зачем он, как волк, обложенный флажками, подался в эту Москву? Почему не вернулся в свою деревню? По крайней мере, не попытался?
Мишин заворочался, открыл глаза и поднял голову. Орловский разлил дымящийся чай по алюминиевым кружкам. Хмурое, туманное утро не обещало хорошего дня. Но прав был тот голос, к обеду солнце вполне могло порвать облака в клочья и придавить своим жаром все живое к раскаленным камням того, что раньше называлось домами.
— Не спиться? — андрей подул на обжигающий чай и весело подмигнул Орловскому.
Нет, врешь, гад, — ответил Виктор ночному гостю, — есть в зоне настоящая дружба. Андрюха не продаст. Для него эти несколько побрякушек, что вчера они наши в загадочном доме и вчера же закопали на окраине Марьиной рощи, не значат больше, чем очередная получка для работяги с механического завода. Конечно свои кровные, заработанные потом и мозолями, но и только. — Виктор улыбнулся в ответ Мишину и кивнул в сторону Садового кольца:
— Как думаешь, до мясницкой к полудню доберемся?
— К вечеру бы дойти. Марьина Роща ведь!
Мишин был прав. Тот еще райончик. В деревеньках на месте нынешней Марьиной рощи до революции селились в основном цыгане и мордва. Их деревянные хибарки сохранились до сих пор. Сам по себе околоток вошел в Москву лишь в семнадцатом году и представлял из себя довольно странное сочетание промышленных районов, пахотных земель, за счет которых местные выживали в голодные двадцатые, и бандитских трущоб. Перед войной такие мощные заводы как «Станколит» и «Калибр» сосуществовали рядом с крохотными портняжьими и слесарными мастерскими, где можно было быстро перешить ворованную кожанку или сделать пару ключей не от своего замка. Здесь же сбывали краденное.
По хорошему и ночевать-то здесь не стоило бы. Да только выбились они из своего графика, затемно подойдя к опасным местам. Тут уж сам Бог велел найти нору и затаиться до утра.
К обеду хантеры только-только пересекли Трифоновскую. Перед каждым броском от развалин к развалинам приходилось подолгу сидеть в укрытии, наблюдая за местной живностью. То в зарослях борщевика, заполонившего перекресток, что-то начнет пыхтеть и ухать, то обалдевший от синтетической водки местный боец бригады «ух» вылетит на середину улицы и завоет дурным голосом «калинку-малинку». Он, конечно, сам по себе не опасен, но крику может поднять такого, что вся эта «ягода-малина» тут же сбежится чужаков на ножи поставить.
Обойдя за три версты задний двор бывшего Рижского вокзала, где еще до войны штабелями складировали экспроприированное у честных граждан добро и куда по одному, по двое не рисковали заходить доблестные милиционеры, хантеры, наконец, вышли на первую Мещанскую (ныне Проспект Мира — авт.) и вздохнули с облегчением. Здесь все-таки по-спокойнее.
Огромные сталинские дома от бомбежек почти не пострадали, а сама широкая улица позволяла увидеть врага издалека. Одновременно, если что, всегда можно было укрыться за навечно застывшим троллейбусом или перевернутой легковушкой.
Но умиротворяющая тишина и какая-то довоенная обстановка, расслабившие хантеров и сыграли с ними злую шутку. Едва они приблизились к ржавому корпусу рогатой машины, как в переулке раздался пронзительны свист. Виктор попятился к троллейбусу, а Андрей и вовсе раздвинул скрипучую гармошку двери и нырнул вовнутрь. Это было неправильное решение. Едва Мишин скрылся в салоне, оттуда послышались звуки борьбы и матюки, приглушенные противогазом. Виктор рванулся на помощь напарнику. В салоне, царила темнота, потому что и в этом троллейбусе, как и во всем городском транспорте во время войны окна были заклеены светонепроницаемой бумагой.
Не успел Орловский сделать и шага, как ему на голову одели мешок и добавили чем-то тяжелым по спине, чтобы не рыпался. Автомат его к тому времени перекочевал в чужие руки, а
достать нож не было никакой возможности, потому что чьи-то железные клешни обхватили его за плечи.
Ловушка!
Их долго вели по переулкам, а потом Виктор почувствовал под ногами ступеньки. Подвал.
С мешком на голове особо не сориентируешься, но Андрей шепнул Орловскому, когда дверь за неизвестными закрылась, что приволокли их куда-то в район Цветного бульвара. Как потом оказалось, он угадал, вернее чутье матерого хантера не подвело. Это был Лаврский переулок.
В противогазах и с мешками на головах не больно-то подышишь, а уж в подвале с затхлым, застоявшимся воздухом и вовсе кони кинуть можно. Слава Богу, где-то через полчаса дверь снова открылась, и пленников вывели наружу.
Вот чего Орловский не ожидал услышать в центре московской зоны поражения, так это шум работающего мотора. Но в переулке действительно стоял грузовик, к которому подвели Хантеров и даже помогли им забраться в кузов.
Вообще с ними обращались нормально. Не считая мешков на головах и тычков в спину прикладами и матюков, все было вполне благопристойно. По почкам никто не бил, по зубам тоже. Хотя может быть это только начало и все еще впереди. Утешало одно, раз не убили сразу, значит, они для чего-то кому-то нужны и проживут еще какое-то время. Тем самым сохранялась некоторая, пусть и довольно призрачная, надежда на побег.
Грузовик нещадно трясло на ухабах и рытвинах но, судя по всему, опытный водила, не сбавляя скорости, лавировал между воронок, гребней вздыбившегося асфальта и упавшими деревьями.
Далеко ли сидит от него Андрей, Виктор не знал, Он уперся плечом в прыгающий борт, чтобы не завалиться на бок, и пытался сообразить, что это за люди такие, что могут позволить себе ездить на грузовике в глубине зоны, не боясь ни воздушных патрулей, ни мародеров. СФОРовцы или фольксфраи? Врядли. Эссесовцы или американские рейнджеры? Этих в зону и калачем с тремя нулями не заманишь. А кто еще мог позволить себе грузовик? Черт его знает. Может, наемники какого-нибудь финансового магната или супер-пупер секретное подразделение одной из трех супердержав? Остается только гадать.
Время на раздумья было достаточно. Остановился этот громыхающий всем, чем только можно полуторатонный болид только через час с лишним.
Внезапная тишина отдалась хрустальным звоном в ушах. Виктор чувствовал себя так, будто его целиком пропустили через мясорубку, да не один раз. Слыша, как кряхтит и отдувается где-то рядом Андрей, Орловский понял, что тот тоже не в лучшей своей форме. Попробуй поезди в кузове полуторки вслепую, со связанными руками и со скоростью километров семьдесят-восемьдесят. Тем более не по ровной асфальтовой дороге.
Виктора приняли у земли, взяли под руки и повели по каким-то оврагам и косогорам. Потом опять были ступеньки. На этот раз долго. Наконец сзади заскрипели явно давно не знавшие смазки ржавые петли закрываемой за ними двери, и Орловский ткнулся лбом в широкую спину идущего впереди конвоира.
Кажись приплыли. Сейчас начнется самое интересное.
С него рывком сдернули мешок, а затем также бесцеремонно стащили противогаз.
Виктор зажмурился от неяркого вроде бы света потолочного светильника, забранного в металлическую решетку. Справа и слева давили своей непробиваемой толщей серые, в темных потеках бетонные стены. Сырой спертый воздух с неохотой проникал в итак обделенные кислородом легкие. Хотелось пить и сесть.
Орловский огляделся.
Рядом стоял, прикрыв ладонью глаза, Андрей Мишин. За его спиной переминался с ноги на ногу молодой парень в красноармейской гимнастерке, на которой от заплаток не было живого места. Впереди своей тушей весь коридор перекрывал еще один боец, в руках которого немецкий автомат казался всего лишь игрушкой. Одет он тоже был не ахти. Неопределенного цвета рубаха с расплывшимися пятнами пота, милицейские галифе с провисшими коленками и ботинки, перетянутые проволокой. А здоровый-то какой? Наверное, это он сграбастал Виктора в троллейбусе.
За углом по цементному полу застучали подошвы кованных сапог, и на свет вышли два вполне прилично одетых красноармейца и офицер. В петлицах его новехонькой коверкотовой гимнастерки красовалась шпала — капитан.
Откуда?! Здесь?!
— Добро пожаловать в штаб московского гарнизона Красной армии, подонки, — процедил капитан сквозь зубы и сделал знак конвоирам, чтобы те следовали за ним вместе со своей добычей.
Глава 13
САВЕЛИЙ ДМИТРИЕВ
Москва. Краснопресненскя наб. д. 24 к 2 03.08.2008 г.
Здравствуйте Алексей Петрович, — консьержка посторонилась, давая ему пройти. — Льет, как из ведра весь день. Давно такого не было. Подъездному церберу хотелось пообщаться, но Бенедиктинскому было некогда точить лясы со всякими разными.
Надо же, запомнила его! И даже по имени-отчеству величает. Старой совковой закалки старушка. Такие все обо всех знают, хоть сейчас принимай в штат гэбешных осведомителей. А может и состояла там когда-то. Вот он, например, никогда не мог запомнить ни лица, ни имени пару раз попавшегося ему на глаза человека. Попроси, скажем, Алексея сейчас составить фото-робот этой старушенции или дежурной в метро на «Менделеевской», или киоскерши возле этой же станции, у которой он каждый божий день покупает сигареты, ни за что не смог бы. Не обращал он внимания на ненужных, мелких людишек. Вот Рутковского с его седой гривой волос и неприятными глубокими старческими морщинами на щеках он хорошо запомнил. Этот старикан вызывал в нем отвращение и одновременно страх, как все, что связано с той далекой эпохой. Не дай Бог там оказаться! Сидеть по ночам на краешке кровати, ожидая звука хлопающей двери парадной и настойчивых, длинных звонков в прихожей. Бр-р-р.
Нажав на звонок со старомодной табличкой с фамилией жильца, Бенедиктинский н на физиономию дежурную улыбку и шагнул в полумрак прихожей.
На этот раз обошлось без длинных экивоков и церемоний. Они вместе с бывшим академиком с головой погрузились в пыльный ворох бумаг времен бесстрашных Челюскинцев и подыхающих с голода крестьян тамбовской области.
— Вот, пожалуйста, — Рутковский послюнявил указательный палец и перелистнув несколько страниц, нашел нужную. — доклад Николая Ежова «О служебном аппарате Секретариата ЦИК Союза ССР и товарище А.
