— Вот и я не понимаю, как? — осуждающе покачала головой.
Какой – то миг мы молча смотрели друг на друга.
В следующую секунду пространство вокруг нас заполнилось заливистым смехом.
Смеялись мы долго, до слёз.
Образ моей первой любви всегда вызывал смех. Я явно выбирала себе фаворита исключительно по его любви к сочетанию несочетаемого, и припоминалось мне это не один раз.
За воротами послышалось урчание мотора.
—Дети приехали, — вскочила сразу Алька, позабыв обо всём. — Пошли встречать!
Но не успели мы даже опустить ногу, на первую ступеньку невысокой лестницы, как услышали весёлое.
— Мама! Мама… Ооо, Лия приехала!
В следующую секунду я уже была атакована двумя рыжеволосыми мальчуганами.
— Конечно, тётя Лия приехала, зачем маму целовать?, — забурчала ревниво Алька, а племяшки тут же рванули к надувшейся мамочке, звонко целуя с обеих сторон. — Ладно, ладно, подлизы, рассказывайте, как утро прошло.
Мальчишки звонко, взахлёб, начали пересказ своего насыщенного утра. Слушая их, Алька накрывала на стол, не забывая переспросить подробности.
Как же я люблю находиться в этом счастливом мирке! Не хватает сейчас только Алексея, для полной идиллии.
Вспомнилось, как впала в истерику, узнав, что моя старшая сестрица, заменившая мне маму, заявила, о своём намерении выйти замуж.
Ещё вчера я по её же просьбе, говорила этому мужчине, что сестры нет дома или что она сейчас очень занята, а сейчас она хочет уехать к нему, оставляя нас с бабушкой одних.
Конечно, на самом деле она никого не оставила и почти каждый день прибегала помогать мне с уроками, а бабуле — по хозяйству.
На Алексея я ещё долго смотрела исподлобья, несмотря на его постоянные попытки завязать со мной дружбу.
До того момента, пока не появился Антошка — их первенец.
После этого уже я бегала каждый день к ещё рядом живущей Альке, не желая уходить из теперь полной, родной семьи, а Алексей стал для меня самым идеальным мужчиной, успевающий уделять внимание не только свой прекрасной молодой жене и маленькому сыну, но и мне, терпеливо разъясняя очередную сложную тему по математике или забирая по вечерам из художки.
Пусть так, но я получила полную семью.
Посидев еще пару часов, играя с мальчишками, я засобиралась домой.
— Подожди, скоро Лешка приедет, увезет, — попыталась задержать меня Алька.
— Нет, я на такси доберусь, — снимая Тёмку с рук, передала матери, та сразу поставила тяжёленькую ношу на пол, — надо ещё кое – что купить по дороге: если задержусь, то не успею.
— Ну, хорошо, и когда теперь тебя ждать? — спросила сестра, как будто и не было утреннего протеста, на мой отъезд.
— К концу июля вернусь.
Выскочивший из–за угла взъерошенный Антон, увидев меня у порога, надул губки.
— Как, уже? — обиженно пробормотал он. — Мы же ещё не рисовали.
— Приеду, нарисуемся, — заговорщически подмигнула расстроившемуся племяшке, жестом подзывая к себе. — Обожаю вас, мои зайцы. Сгребла обоих в объятья, крепко целуя каждого.
Попрощавшись со всеми, побежала к уже подъехавшей машине.
—Осторожно там со змеями, — услышала вслед от старшей сестры.
—Не переживай, они меня стороной обползать будут, когда узнают поближе, — смеясь, кинула ей в ответ.
Вот уже две недели я проживаю в небольшом селе у берегов Катуни.
Интересно, сколько километров, я и двое моих сокурсников прошли, зарисовывая невообразимые пейзажи этой древней реки. Она, как капризная девица, то рвала землю своими бурными потоками на скалистые каньоны, извиваясь как змея, то становилась смирной, послушной, отражая в своём бирюзовом зеркале безграничное небо.
Руки сами тянулись к краскам.
Запечатлеть умиротворённую природу, практически не тронутую человеком, упиваясь терпким ароматом разнотравья, тонкими переливами мелких птах и жужжанием насекомых, что может быть лучше?
Правда, вчера мои единомышленники, ушли покорять с рафтерами, один из участков буйных порогов реки. Звали и меня, но я предпочла остаться.
Слишком экстремален этот вид спорта для меня. Мне больше нравятся неспешные переходы, порой с ночёвками под открытым небом, по твёрдой матушке земле. Сейчас была даже рада небольшой передышке, наслаждаясь одиночеством.
Так хотелось выспаться, но последние ночи меня преследует один и тот же кошмар, где я вижу неотрывно смотрящие на меня, налитые кровью и безумием глаза, пробуждающие леденящий душу страх, а затем оглушает надрывный женский крик. Кровавые глаза растворяются в тумане: рассеиваясь, он открывает новый образ. Тонкий силуэт девушки, стоящей на мосту. Чувствую, как она неотрывно смотрит на меня и вдруг пропадает в тёмных водах, то ли реки, то ли озера.
Подскакивая с дико колотящимся сердцем, я долго смотрю в одну точку, пытаясь успокоиться. Заснуть снова не могу. И так происходит уже три ночи подряд.
Благо, село начинает пробуждаться рано и, заслышав первые переговоры соседей, я бегу на утренние зарисовки.
Любопытно наблюдать, за тем, как местные жительницы, всегда в одно и то же время выгоняя своих рогатых кормилиц, громко обсуждают последние новости, хохоча или ругаясь при этом.
Такого точно не увидишь в городе и даже в пригородных посёлках. Я и коров–то так близко видела, может, одну, две за всю свою жизнь, а здесь набиралось целое стадо послушно идущих, перекатывающих свои пёстрые бока к общему сбору, мычащих рогатых.
Завидев, как я возвращаюсь, соседская бабушка угощает меня холодным молоком с куском тёплого, хрустящего хлеба, приговаривая: «Что ж так рано поднялась–то, не спится тебе, голубушка, совсем, что ли? Мои вон оболтусы дрыхнут до обеда, пушкой не пробудешь.»
И так по–доброму улыбается своими глубокими, солнечными морщинками, что не обращаешь внимания на то, что говорит она эти слова, при каждой нашей утренней встречи.
Немного поболтав, мы расходимся: она, медленно ковыляя в свой огород с аккуратными грядочками, идеально прополотыми, а я, подхватив этюдник, ухожу в очередное небольшое путешествие в компании своих друзей.
Это утро началось также, вот только день я решила посветить прогулке по селу.
Услышав, как хозяюшки бурёнок обсуждают праздник, который должен состояться сегодня на местном стадионе, решила непременно там побывать.
Надела длинный сарафан, цвета морской волны, сверху накинула лёгкую джинсовую курточку. Погода здесь менялась, как настроение у ребёнка: сейчас припекало солнце, но через минуту из–за каменного склона местной горы, могла выбраться сизая тучка, которая непременно прольётся на головы проливным дождём.
Лучше подстраховаться.
Заплела свои непослушные, рыжие кудри в две тугие косы. Довольно оглядев себя в небольшое зеркало, направилась искать тот самый стадион, на котором и должен был состояться сбор местных жителей.
Стадионом оказалось поле на окраине села, обрамлённое деревянными скамьями и двумя П–образными воротами, стоящими друг против друга.
Народ уже вовсю наслаждался выходным, прогуливаясь вдоль самодельных лавочек, стихийного рынка, в основном с изделиями ручной работы. Красивыми, надо отметить: такие, думаю, на ура расходились бы и в городе, в какой–нибудь
Громкие переговоры продавцов и покупателей заглушала непонятно откуда гремевшая музыка. От этой какофонии даже разболелась голова.
Быстро пробежавшись между рядами, удаляясь от центра праздника, теперь оказалась на противоположной стороне поля.
Здесь было намного тише, чему я была несказанно рада.
Облокотившись на деревянную изгородь, стала наблюдать за мирно прогуливавшимися, грациозными красавцами.
Лошади здесь не были редкостью, я видела их довольно часто, но эти отличались от тех, что мирно паслись небольшим табуном за селом.
Сейчас я смотрела на статное, горделивое животное, мощное, мускулистое тело которого лоснилось на солнце, играя с лучами, а грива с хвостом были тщательно расчёсаны и заплетены в замысловатые косы.
Невольно залюбовавшись, пожалела, что не взяла с собой блокнот для зарисовок. Заметив, как одного из гнедых выводят, я подошла ближе.
Очень захотелось прикоснуться к этому аспидно–чёрному, совершенному созданию.
Внезапно налетевший вихрь ослепил меня, забивая глаза мелкими песчинками.
Рядом раздалось дикое ржание: кажется, конь встал на дыбы, а в следующую секунду я ощутила, как мою талию обвивают тугие плети и сильным рывком отбрасывают назад, отчего, теряя равновесие, я падаю на…
На твёрдый камень, срывающий с моих рук кожу. Пронзительная боль, пробивающая висок, затягивает меня в темноту
Только где—то вдали слышу отрывистые, мужские ругательства.
— Как она здесь оказалась? — кричал один.
— Не знаю, судья, она будто из воздуха появилась, — причитал виновато второй, уже совсем далеко.
Проснулась я от раздирающей головной боли, пульсирующей в висках. Попыталась разомкнуть глаза, но яркий–белый свет больно ударил, заставляя со стоном снова их сомкнуть.
— О, вира, вы проснулись, — прозвучал низкий, женский голос, почти у самого уха, отзываясь новым пульсаром боли.
Кто–то положил на лоб прохладную ткань, прижимая ладонью.
— Спасибо, так лучше, — поблагодарила, голос свой при этом не узнала: он был неестественно хриплым, а во рту ощущался привкус металла.
Вторая попытка увидеть белый свет оказалась более удачной и, чуть проморгавшись, я, наконец, смогла разглядеть того, кто мне помогал.
То была женщина, лет сорока на вид, полновата, но не лишённая красоты, она смотрела на меня медовыми глазами, обрамлёнными длинными, пшеничного цвета ресницами, а чуть пухлые губы мягко улыбались, выделяя розовые щёки на круглом лице.
— Целитель сказал, постоянно менять компресс, — не убирая улыбки, ответила она на благодарность.
— Целитель? Вы что, ещё прибегаете к помощи целителей, — это меня очень удивило: кажется, я и слово–то такое только в книгах читала, да в дурацких эзотерических передачах слышала.
— Конечно, вира, а к кому же обращаться за лечением?
К врачам, — попробовала даже брови возмущённо свести, но ненадолго отступившая боль сразу напомнила о себе.
Я прикрыла глаза, судорожно вспоминая, видела ли я больницу в селе.
Видела, точно видела: небольшое серое, двухэтажное здание, ярко–синяя табличка с надписью «Областная поликлиника №1» и старая, серая «таблетка» скорой помощи с красным крестом на жестяном боку, стоящая во дворе.
— К кому? Не знаю таких, — ответила моя сиделка так, будто впервые услышала это слово.
— Ну как же, люди в белых халатах, работают в больнице…
— Я лучше магистра Вериоса позову, — забормотала женщина и, быстро поднявшись, приподняв при этом подол непривычно длинного платья, поспешила скрыться за дверью.
— То есть магистратура у вас есть, а кто такие врачи, вы не знаете?, — прохрипела ей вслед.
Оставшись одна, я, с трудом поворачивая голову, начала оглядываться.
Лежала я на кровати в небольшой, светлой комнате. Рядом стояла прикроватная тумбочка со стоящей на ней глиняной тарелкой: видимо, с тем самым компрессом. По правую руку находилось окно, закрытое лёгкими, белыми занавесками в пол, чуть колышущимися от незаметного потока воздуха. Напротив кровати стоял большой, старинный, деревянный шкаф с резными дверцами, а рядом — такой же по стилю комод или столик с ящиками, со стоящим на нём зеркалом. У стены со стороны двери стояло высокое кресло: такие, кстати, последнее время были довольно модными, но и эта мода вернулась к нам из прошлого. Стены были покрыты светлыми обоями с шёлковым переливом, что было на полу, но мне видно не было.
Отметила, что в домике, который мы снимали, мебель была намного современней.
От созерцания интерьера отвлёк тонкий скрип дверей, являя моему взору кота.
Ушастого такого, лысого, серого кота.
Я видела таких много раз: правда, этот отличался от своих египетских сородичей тем, что был раза в два больше.
Мой гость вальяжно прошагал к кровати, вытянул одну лапу, расправляя подушечки, невзначай показывая внушительные когти–сабли.
Вскинул грациозно голову и начал меня рассматривать своими огромными жёлтыми глазами с лёгким прищуром.
— Ну и вид–ок у те–ебя, — вдруг протянул незваный гость.
Кажется, я кричала: по крайней мере, рот я раскрыла так широко, что почувствовала, как засохшая корка на нижней губе лопнула и по подбородку побежала тёплая струйка крови. Вот только звука, исходящего от себя, я не слышала, хотя горло саднило.
Может, оглушила сама себя?
— Чего разоралась? Храни–ителей никогда не ви–идела, что ли? — протянул котяра—мутант.
— Кого? — кажется, только губами произнесла я. Правда, теперь себя слышала хорошо. — Я что, так сильно ударилась, что мне мерещатся говорящие коты?
— Что–о? Где ты кота увидела? — возмущённо зарычал мой глюк, оглядываясь по сторонам.
— Вот же ты стоишь передо мной, возмущаешься.
— Да уж, головой ты си–ильно приложилась, — огрызнулся тот, запрыгивая на кровать.
— Может, не стоит приближаться ко мне, — почти пропищала, отодвигаясь подальше от невнушающего доверия зверя, каждое движение отдавалось при этом резкой болью в висках.
— Почему–у не стоит? Я должен про–оверрить, кого привёл хозяин. Вдруг ты ненормальная? Во–он как завереща–ала, увидев меня.
— Не увидев, а услышав, — поправила я, вновь обращая его внимание на то, что коты не говорят.
Но на этот раз он не отреагировал на это замечание, а вальяжно прошагал по мне, игнорируя мою, пусть не очень крепкую, но всё же защиту, натянутую почти до глаз.
Поведя носом по воздуху справа налево, принюхиваясь, отчего белые, длинные усы чуть задрожали, вынес приговор.
— Без—зумием не пахнешь и зло–обы в тебе нет.
— Может, по поводу безумия ещё раз проверишь? — предложила я ему. — Не помню, чтобы разговоры с животными считались нормальным.
—Ты издева–аешься, что ли?! Ты котом меня называешь, тепе–ерь живо–отным! Сейчас ка–ак добавлю пару сса–адин, — он начал угрожающе наступать, подбираясь к моему лицу.
Я зажмурилась, пытаясь сообразить, как отбиваться от бешеных «некотов». Хотя куда мне: я и от настоящих не знала, как защититься, считая, что максимум, на что они способны, так это замурлыкать до смерти.
— Хам! — услышала громкий мужской голос, остановивший разъярённого котяру, почти у самого моего носа. — Ты что творишь?
— Она меня котом обзыва–ает, — по–детски начал ябедничать, свирепый хранитель, теперь отступая.
— Хам? — открывая глаза и стягивая одеяло с носа, повторила я.
— Что и имя моё не нра–авится? — обиженно прошипел тот.
— Да нет, очень даже нравится, идеально раскрывает вашу суть, хранитель, — ехидно улыбнулась, но быстро убрала улыбку сообразив, что разговариваю с котом при мужчине, одно радует он тоже его видит, значит, Хам — не галлюцинация, осталось только выяснить, почему я его слышу.
— Не–ет вы посмотри—ите на неё... — возмущённо затопал он, лапами по одеялу.
— Хам выйди, мне нужно осмотреть девушку, — строго отчеканил незнакомец, указывая пальцем на выход.
Хранитель ещё раз недовольно фыркнул, но приказа не посмел ослушаться, мягко спрыгнул с кровати, скрываясь за приоткрытой дверью.
Передо мной остался стоять пожилой мужчина в чёрном, длинном камзоле или сюртуке: сейчас не могу вспомнить название старинного пиджака, но то, что одежда была несовременной, отметила сразу. Что–то подобное видела в музее и в театральных постановках.
Какой – то миг мы молча смотрели друг на друга.
В следующую секунду пространство вокруг нас заполнилось заливистым смехом.
Смеялись мы долго, до слёз.
Образ моей первой любви всегда вызывал смех. Я явно выбирала себе фаворита исключительно по его любви к сочетанию несочетаемого, и припоминалось мне это не один раз.
За воротами послышалось урчание мотора.
—Дети приехали, — вскочила сразу Алька, позабыв обо всём. — Пошли встречать!
Но не успели мы даже опустить ногу, на первую ступеньку невысокой лестницы, как услышали весёлое.
— Мама! Мама… Ооо, Лия приехала!
В следующую секунду я уже была атакована двумя рыжеволосыми мальчуганами.
— Конечно, тётя Лия приехала, зачем маму целовать?, — забурчала ревниво Алька, а племяшки тут же рванули к надувшейся мамочке, звонко целуя с обеих сторон. — Ладно, ладно, подлизы, рассказывайте, как утро прошло.
Мальчишки звонко, взахлёб, начали пересказ своего насыщенного утра. Слушая их, Алька накрывала на стол, не забывая переспросить подробности.
Как же я люблю находиться в этом счастливом мирке! Не хватает сейчас только Алексея, для полной идиллии.
Вспомнилось, как впала в истерику, узнав, что моя старшая сестрица, заменившая мне маму, заявила, о своём намерении выйти замуж.
Ещё вчера я по её же просьбе, говорила этому мужчине, что сестры нет дома или что она сейчас очень занята, а сейчас она хочет уехать к нему, оставляя нас с бабушкой одних.
Конечно, на самом деле она никого не оставила и почти каждый день прибегала помогать мне с уроками, а бабуле — по хозяйству.
На Алексея я ещё долго смотрела исподлобья, несмотря на его постоянные попытки завязать со мной дружбу.
До того момента, пока не появился Антошка — их первенец.
После этого уже я бегала каждый день к ещё рядом живущей Альке, не желая уходить из теперь полной, родной семьи, а Алексей стал для меня самым идеальным мужчиной, успевающий уделять внимание не только свой прекрасной молодой жене и маленькому сыну, но и мне, терпеливо разъясняя очередную сложную тему по математике или забирая по вечерам из художки.
Пусть так, но я получила полную семью.
Посидев еще пару часов, играя с мальчишками, я засобиралась домой.
— Подожди, скоро Лешка приедет, увезет, — попыталась задержать меня Алька.
— Нет, я на такси доберусь, — снимая Тёмку с рук, передала матери, та сразу поставила тяжёленькую ношу на пол, — надо ещё кое – что купить по дороге: если задержусь, то не успею.
— Ну, хорошо, и когда теперь тебя ждать? — спросила сестра, как будто и не было утреннего протеста, на мой отъезд.
— К концу июля вернусь.
Выскочивший из–за угла взъерошенный Антон, увидев меня у порога, надул губки.
— Как, уже? — обиженно пробормотал он. — Мы же ещё не рисовали.
— Приеду, нарисуемся, — заговорщически подмигнула расстроившемуся племяшке, жестом подзывая к себе. — Обожаю вас, мои зайцы. Сгребла обоих в объятья, крепко целуя каждого.
Попрощавшись со всеми, побежала к уже подъехавшей машине.
—Осторожно там со змеями, — услышала вслед от старшей сестры.
—Не переживай, они меня стороной обползать будут, когда узнают поближе, — смеясь, кинула ей в ответ.
Глава 3
Вот уже две недели я проживаю в небольшом селе у берегов Катуни.
Интересно, сколько километров, я и двое моих сокурсников прошли, зарисовывая невообразимые пейзажи этой древней реки. Она, как капризная девица, то рвала землю своими бурными потоками на скалистые каньоны, извиваясь как змея, то становилась смирной, послушной, отражая в своём бирюзовом зеркале безграничное небо.
Руки сами тянулись к краскам.
Запечатлеть умиротворённую природу, практически не тронутую человеком, упиваясь терпким ароматом разнотравья, тонкими переливами мелких птах и жужжанием насекомых, что может быть лучше?
Правда, вчера мои единомышленники, ушли покорять с рафтерами, один из участков буйных порогов реки. Звали и меня, но я предпочла остаться.
Слишком экстремален этот вид спорта для меня. Мне больше нравятся неспешные переходы, порой с ночёвками под открытым небом, по твёрдой матушке земле. Сейчас была даже рада небольшой передышке, наслаждаясь одиночеством.
Так хотелось выспаться, но последние ночи меня преследует один и тот же кошмар, где я вижу неотрывно смотрящие на меня, налитые кровью и безумием глаза, пробуждающие леденящий душу страх, а затем оглушает надрывный женский крик. Кровавые глаза растворяются в тумане: рассеиваясь, он открывает новый образ. Тонкий силуэт девушки, стоящей на мосту. Чувствую, как она неотрывно смотрит на меня и вдруг пропадает в тёмных водах, то ли реки, то ли озера.
Подскакивая с дико колотящимся сердцем, я долго смотрю в одну точку, пытаясь успокоиться. Заснуть снова не могу. И так происходит уже три ночи подряд.
Благо, село начинает пробуждаться рано и, заслышав первые переговоры соседей, я бегу на утренние зарисовки.
Любопытно наблюдать, за тем, как местные жительницы, всегда в одно и то же время выгоняя своих рогатых кормилиц, громко обсуждают последние новости, хохоча или ругаясь при этом.
Такого точно не увидишь в городе и даже в пригородных посёлках. Я и коров–то так близко видела, может, одну, две за всю свою жизнь, а здесь набиралось целое стадо послушно идущих, перекатывающих свои пёстрые бока к общему сбору, мычащих рогатых.
Завидев, как я возвращаюсь, соседская бабушка угощает меня холодным молоком с куском тёплого, хрустящего хлеба, приговаривая: «Что ж так рано поднялась–то, не спится тебе, голубушка, совсем, что ли? Мои вон оболтусы дрыхнут до обеда, пушкой не пробудешь.»
И так по–доброму улыбается своими глубокими, солнечными морщинками, что не обращаешь внимания на то, что говорит она эти слова, при каждой нашей утренней встречи.
Немного поболтав, мы расходимся: она, медленно ковыляя в свой огород с аккуратными грядочками, идеально прополотыми, а я, подхватив этюдник, ухожу в очередное небольшое путешествие в компании своих друзей.
Это утро началось также, вот только день я решила посветить прогулке по селу.
Услышав, как хозяюшки бурёнок обсуждают праздник, который должен состояться сегодня на местном стадионе, решила непременно там побывать.
Надела длинный сарафан, цвета морской волны, сверху накинула лёгкую джинсовую курточку. Погода здесь менялась, как настроение у ребёнка: сейчас припекало солнце, но через минуту из–за каменного склона местной горы, могла выбраться сизая тучка, которая непременно прольётся на головы проливным дождём.
Лучше подстраховаться.
Заплела свои непослушные, рыжие кудри в две тугие косы. Довольно оглядев себя в небольшое зеркало, направилась искать тот самый стадион, на котором и должен был состояться сбор местных жителей.
Стадионом оказалось поле на окраине села, обрамлённое деревянными скамьями и двумя П–образными воротами, стоящими друг против друга.
Народ уже вовсю наслаждался выходным, прогуливаясь вдоль самодельных лавочек, стихийного рынка, в основном с изделиями ручной работы. Красивыми, надо отметить: такие, думаю, на ура расходились бы и в городе, в какой–нибудь
Громкие переговоры продавцов и покупателей заглушала непонятно откуда гремевшая музыка. От этой какофонии даже разболелась голова.
Быстро пробежавшись между рядами, удаляясь от центра праздника, теперь оказалась на противоположной стороне поля.
Здесь было намного тише, чему я была несказанно рада.
Облокотившись на деревянную изгородь, стала наблюдать за мирно прогуливавшимися, грациозными красавцами.
Лошади здесь не были редкостью, я видела их довольно часто, но эти отличались от тех, что мирно паслись небольшим табуном за селом.
Сейчас я смотрела на статное, горделивое животное, мощное, мускулистое тело которого лоснилось на солнце, играя с лучами, а грива с хвостом были тщательно расчёсаны и заплетены в замысловатые косы.
Невольно залюбовавшись, пожалела, что не взяла с собой блокнот для зарисовок. Заметив, как одного из гнедых выводят, я подошла ближе.
Очень захотелось прикоснуться к этому аспидно–чёрному, совершенному созданию.
Внезапно налетевший вихрь ослепил меня, забивая глаза мелкими песчинками.
Рядом раздалось дикое ржание: кажется, конь встал на дыбы, а в следующую секунду я ощутила, как мою талию обвивают тугие плети и сильным рывком отбрасывают назад, отчего, теряя равновесие, я падаю на…
На твёрдый камень, срывающий с моих рук кожу. Пронзительная боль, пробивающая висок, затягивает меня в темноту
Только где—то вдали слышу отрывистые, мужские ругательства.
— Как она здесь оказалась? — кричал один.
— Не знаю, судья, она будто из воздуха появилась, — причитал виновато второй, уже совсем далеко.
Глава 4
Проснулась я от раздирающей головной боли, пульсирующей в висках. Попыталась разомкнуть глаза, но яркий–белый свет больно ударил, заставляя со стоном снова их сомкнуть.
— О, вира, вы проснулись, — прозвучал низкий, женский голос, почти у самого уха, отзываясь новым пульсаром боли.
Кто–то положил на лоб прохладную ткань, прижимая ладонью.
— Спасибо, так лучше, — поблагодарила, голос свой при этом не узнала: он был неестественно хриплым, а во рту ощущался привкус металла.
Вторая попытка увидеть белый свет оказалась более удачной и, чуть проморгавшись, я, наконец, смогла разглядеть того, кто мне помогал.
То была женщина, лет сорока на вид, полновата, но не лишённая красоты, она смотрела на меня медовыми глазами, обрамлёнными длинными, пшеничного цвета ресницами, а чуть пухлые губы мягко улыбались, выделяя розовые щёки на круглом лице.
— Целитель сказал, постоянно менять компресс, — не убирая улыбки, ответила она на благодарность.
— Целитель? Вы что, ещё прибегаете к помощи целителей, — это меня очень удивило: кажется, я и слово–то такое только в книгах читала, да в дурацких эзотерических передачах слышала.
— Конечно, вира, а к кому же обращаться за лечением?
К врачам, — попробовала даже брови возмущённо свести, но ненадолго отступившая боль сразу напомнила о себе.
Я прикрыла глаза, судорожно вспоминая, видела ли я больницу в селе.
Видела, точно видела: небольшое серое, двухэтажное здание, ярко–синяя табличка с надписью «Областная поликлиника №1» и старая, серая «таблетка» скорой помощи с красным крестом на жестяном боку, стоящая во дворе.
— К кому? Не знаю таких, — ответила моя сиделка так, будто впервые услышала это слово.
— Ну как же, люди в белых халатах, работают в больнице…
— Я лучше магистра Вериоса позову, — забормотала женщина и, быстро поднявшись, приподняв при этом подол непривычно длинного платья, поспешила скрыться за дверью.
— То есть магистратура у вас есть, а кто такие врачи, вы не знаете?, — прохрипела ей вслед.
Оставшись одна, я, с трудом поворачивая голову, начала оглядываться.
Лежала я на кровати в небольшой, светлой комнате. Рядом стояла прикроватная тумбочка со стоящей на ней глиняной тарелкой: видимо, с тем самым компрессом. По правую руку находилось окно, закрытое лёгкими, белыми занавесками в пол, чуть колышущимися от незаметного потока воздуха. Напротив кровати стоял большой, старинный, деревянный шкаф с резными дверцами, а рядом — такой же по стилю комод или столик с ящиками, со стоящим на нём зеркалом. У стены со стороны двери стояло высокое кресло: такие, кстати, последнее время были довольно модными, но и эта мода вернулась к нам из прошлого. Стены были покрыты светлыми обоями с шёлковым переливом, что было на полу, но мне видно не было.
Отметила, что в домике, который мы снимали, мебель была намного современней.
От созерцания интерьера отвлёк тонкий скрип дверей, являя моему взору кота.
Ушастого такого, лысого, серого кота.
Я видела таких много раз: правда, этот отличался от своих египетских сородичей тем, что был раза в два больше.
Мой гость вальяжно прошагал к кровати, вытянул одну лапу, расправляя подушечки, невзначай показывая внушительные когти–сабли.
Вскинул грациозно голову и начал меня рассматривать своими огромными жёлтыми глазами с лёгким прищуром.
— Ну и вид–ок у те–ебя, — вдруг протянул незваный гость.
Кажется, я кричала: по крайней мере, рот я раскрыла так широко, что почувствовала, как засохшая корка на нижней губе лопнула и по подбородку побежала тёплая струйка крови. Вот только звука, исходящего от себя, я не слышала, хотя горло саднило.
Может, оглушила сама себя?
— Чего разоралась? Храни–ителей никогда не ви–идела, что ли? — протянул котяра—мутант.
— Кого? — кажется, только губами произнесла я. Правда, теперь себя слышала хорошо. — Я что, так сильно ударилась, что мне мерещатся говорящие коты?
— Что–о? Где ты кота увидела? — возмущённо зарычал мой глюк, оглядываясь по сторонам.
— Вот же ты стоишь передо мной, возмущаешься.
— Да уж, головой ты си–ильно приложилась, — огрызнулся тот, запрыгивая на кровать.
— Может, не стоит приближаться ко мне, — почти пропищала, отодвигаясь подальше от невнушающего доверия зверя, каждое движение отдавалось при этом резкой болью в висках.
— Почему–у не стоит? Я должен про–оверрить, кого привёл хозяин. Вдруг ты ненормальная? Во–он как завереща–ала, увидев меня.
— Не увидев, а услышав, — поправила я, вновь обращая его внимание на то, что коты не говорят.
Но на этот раз он не отреагировал на это замечание, а вальяжно прошагал по мне, игнорируя мою, пусть не очень крепкую, но всё же защиту, натянутую почти до глаз.
Поведя носом по воздуху справа налево, принюхиваясь, отчего белые, длинные усы чуть задрожали, вынес приговор.
— Без—зумием не пахнешь и зло–обы в тебе нет.
— Может, по поводу безумия ещё раз проверишь? — предложила я ему. — Не помню, чтобы разговоры с животными считались нормальным.
—Ты издева–аешься, что ли?! Ты котом меня называешь, тепе–ерь живо–отным! Сейчас ка–ак добавлю пару сса–адин, — он начал угрожающе наступать, подбираясь к моему лицу.
Я зажмурилась, пытаясь сообразить, как отбиваться от бешеных «некотов». Хотя куда мне: я и от настоящих не знала, как защититься, считая, что максимум, на что они способны, так это замурлыкать до смерти.
— Хам! — услышала громкий мужской голос, остановивший разъярённого котяру, почти у самого моего носа. — Ты что творишь?
— Она меня котом обзыва–ает, — по–детски начал ябедничать, свирепый хранитель, теперь отступая.
— Хам? — открывая глаза и стягивая одеяло с носа, повторила я.
— Что и имя моё не нра–авится? — обиженно прошипел тот.
— Да нет, очень даже нравится, идеально раскрывает вашу суть, хранитель, — ехидно улыбнулась, но быстро убрала улыбку сообразив, что разговариваю с котом при мужчине, одно радует он тоже его видит, значит, Хам — не галлюцинация, осталось только выяснить, почему я его слышу.
— Не–ет вы посмотри—ите на неё... — возмущённо затопал он, лапами по одеялу.
— Хам выйди, мне нужно осмотреть девушку, — строго отчеканил незнакомец, указывая пальцем на выход.
Хранитель ещё раз недовольно фыркнул, но приказа не посмел ослушаться, мягко спрыгнул с кровати, скрываясь за приоткрытой дверью.
Передо мной остался стоять пожилой мужчина в чёрном, длинном камзоле или сюртуке: сейчас не могу вспомнить название старинного пиджака, но то, что одежда была несовременной, отметила сразу. Что–то подобное видела в музее и в театральных постановках.
