Выглянув из укрытия, Алан увидел хорошо одетого молодого человека со скрипичным футляром в руке. Он стоял рядом с Вудом, взирая на него свысока.
— Совсем скоро выступать буду я.
— Сомневаюсь, что твое выступление доставит ему большое удовольствие, — заявил Вуд, нисколько не испугавшись.
— Едва ли об этом может судить такой пьяница, как ты. От тебя разит, как из бочки! Ты что, купался в своей отраве? Констебль! — Молодой человек помахал рукой полицейскому. — Констебль, уберите это с улицы. Не хочу, чтобы его бездарная игра помешала мне получить место ученика маэстро Баннистера.
— А вы уверены, что получите это место без моей бездарной игры? — спросил Вуд, поднимая пустое кэпи с мостовой — в нем не оказалось ни единого фенинга.
Молодой человек не ответил. Кивнув полисмену, он пошел в сторону одного из домов. Может, чуть более ухоженного, чем остальные, но оставалось лишь удивляться, почему знаменитый музыкант, если это был действительно он, решил жить в таком сравнительно небогатом районе.
Маэстро Баннистер… Уж у него-то не было проблем с деньгами, как у старого Вуда. О нем ходили легенды. Он выступал в лучших концертных залах по всему миру. И поговаривали, будто его наставником был сам Сивори — ученик дьявольского скрипача. Об этом Алан слышал от своего отца. Давно. Когда Хикс-старший еще нет-нет да выходил расклеивать афиши. В ту пору маэстро давал концерт в Хрустальном дворце и папаша Алана, пропив полученный задаток, подобрел достаточно, чтобы рассказать сыну сказку на сон грядущий. Наверное, тогда в сердце мальчика и родилась глупая мечта о скрипке, еще больше окрепнув благодаря Вуду…
Меж тем суровый констебль велел старику убираться с улицы, и тот медленно побрел прочь.
Сгорбленная спина. Жалкое рванье вместо одежды. Сегодня бедняге придется ложиться спать на пустой желудок.
Алан нащупал в кармане свою выручку за день. Отец поколотит его… да ну и пусть. В первый раз, что ли?
— Подождите! Подождите, пожалуйста! — побежал за Вудом мальчишка.
Старик оглянулся.
— Чего тебе, малыш? — спросил он, окинув Алана взглядом насмешливо-мудрых и не по возрасту ясных глаз.
— Вот! Возьмите, — волнуясь, мальчик протянул скрипачу пригоршню мелких монет.
— Что ты еще удумал? — удивился старик, не спеша брать подношение.
— Я Алан… Хикс… чищу обувь около магазина Смита. Когда вы приходите, я всегда слушаю, но ни разу не давал вам и фенинга, — поспешно затараторил мальчишка. — А теперь вот… возьмите.
— Да ты богач, я посмотрю, — по-доброму улыбнулся Вуд.
— Нет, но… вы играете лучше всех на свете! Наверное, даже лучше маэстро Баннистера… хоть я никогда не был на его концертах, но зато знаю, как играете вы! Как бы мне хотелось научиться так же… Но, увы. И все-таки я могу слушать вашу игру. Поэтому возьмите деньги и купите себе поесть. — Алан в очередной раз протянул монетки старику. — И обязательно приходите сюда еще. Он… тот музыкант… просто ничего не слышит! Не обращайте на него внимания.
— Деньги убери. Тебе самому они пригодятся, — велел Вуд. — Теперь слушай внимательно, а потом повтори за мной, — тонкие длинные пальцы музыканта настучали рваный ритм по корпусу скрипки.
Алан засунул монеты в карман, положил руку на свой ящик для чистки обуви и послушно выполнил его просьбу.
— А так сможешь? — спросил Вуд и усложнил задачу.
— Смогу! — азартно ответил мальчик.
— А так? — теперь это была уже целая мелодия.
— Смогу! — Алан справился и сейчас.
— Очень хорошо, — похвалил его старик. — Давай отойдем подальше, чтобы не мешать маэстро слушать игру этих виртуозов, — в его голосе сквозило презрение.
Рядом находился маленький сквер, куда они и зашли.
— Вот, возьми. — Вуд протянул мальчику свою скрипку.
— Можно? — Алан неверяще уставился на музыканта, но лишь дождавшись повторного разрешения, снял с плеча ящик, поставил его на дорожку и с трепетом взял удивительно теплый, несмотря на холодную погоду, инструмент. Подержал на весу, привыкая, а потом поднял и поставил так, как сотню раз делал это в воображении. Скрипка сама собой заняла положенное место на плече. Пальцы скользнули по струнам. Подушечки отозвались болью, но Алан почти не заметил этого. Мелодии, некогда звучавшие лишь в его душе, взволнованно рвались на свободу.
— Ты уже учился у кого-то? — спросил Вуд, удивленно глядя на мальчишку.
— Я наблюдал. За вами, — зачарованно ответил Алан. — А можно мне… смычок?
— Да, конечно. — Старик с любопытством следил за происходящим.
Пальцы левой руки заскользили по струнам. Слишком неловкие. Слишком грубые. Смычок издал жуткий скрежещущий звук, заставив Алана скривиться. Нет. Не так. Нужно иначе. Осторожней. Бережней. Более плавно.
Струны до боли врезались в подушечки левой руки, и скрипка, словно сжалившись, издала первый чистый звук. Потом еще один. Потом сыграла целую мелодию. Простенькую, всего из нескольких нот, но это была первая мелодия Алана. Мальчик уже не чувствовал боли в пальцах. Звуки, доселе заточённые в его воображении, требовали выхода, и он отпускал их на свободу. Неловко, задевая пальцами струны, фальшивя и сбиваясь с ритма…
— Все, хватит, малыш.
Вуд осторожно забрал инструмент из рук Алана.
— Неужели ты научился этому, всего лишь наблюдая за мной? — спросил старик.
Мальчик опустил глаза.
— Да. Я знаю, у меня пока плохо получается, но…
— И ты в первый раз в жизни держал в руках скрипку?
— Да.
— Что ж, приходи сюда завтра. В это же время. Я буду ждать, — сказал Вуд.
— Возьмите. — Алан опустил ноющую руку в карман и вытащил несколько монет. — Это за урок.
— Достаточно и одной. Вот этой. — Старик выбрал потертый и погнутый фенинг, который вряд ли взял бы кто-нибудь из торговцев.
— Но…
— Завтра я жду тебя здесь.
С этого самого дня жизнь Алана изменилась. Он и помыслить не мог, что музыка — это не только смычок и скрипка, но и ноты, сольфеджио, гаммы… Не умея читать и писать, мальчик осваивал грамоту звуков. Вуд оказался требовательным учителем. Иной раз после уроков пальцы Алана кровоточили, а голова казалась тяжелой и невероятно болела.
До вечера он все так же приходил чистить обувь на Сент-Джон-стрит, а после шел в парк, где его ждал учитель. Вуд наотрез отказался брать у него деньги. Похоже, он просто получал удовольствие, наставляя одаренного мальчика.
Тем временем дни становились все короче.
Заметив однажды, что у его ученика дрожат от холода пальцы, следующим вечером Вуд принес старое, но очень теплое шерстяное пальто и вязаный шарф. А вскоре им пришлось сменить место занятий — перебраться на улицу, ближе к фонарю, ведь встречаться получалось лишь после пяти вечера, когда на город опускалась темнота.
Отец начал косо смотреть на Алана. Ему не нравилось, что сын так поздно приходит домой. Дело было не в беспокойстве — просто Хикс-старший привык к пяти идти в местный паб к друзьям, а теперь ему приходилось ждать, когда ему принесут деньги, и случалось это лишь ближе к семи. Несколько раз отец даже протянул Алана ремнем поперек спины и потребовал, чтобы тот возвращался не позднее пяти.
Пришлось перенести занятия с Вудом на четыре, и выручка за чистку обуви стала меньше. Отцу не понравилось и это.
Сын, как мог, пытался усыпить его бдительность, но вопросов становилось все больше. И однажды случилось неизбежное.
В тот вечер Вуд принес новые ноты. Сложное произведение, намного сложнее всего, что до сих пор приходилось играть Алану. Вместе учитель и его ученик с азартом погрузились в разбор мелодии и совсем утратили осторожность.
— Так вот где ты пропадаешь! — Хриплый голос отца заставил мальчика сжаться и отшатнуться. — Решил в музыкантишки податься! — между косматыми бровями Хикса-старшего появилась глубокая гневная складка, и он угрожающей горой навис над Вудом и Аланом. — Так вот что я тебе на это скажу — не бывать такому! Ты не для того на свет появился, чтобы взад и вперед пиликать смычком на потеху публике. Ступай домой, негодник! А ты, — толстый как сосиска палец указал на Вуда, — и думать забудь о том, чтобы сбивать с пути моего щенка! Он должен работать, а не пиликать! Много денег таким путем не получить!
Ухватив Алана за ухо, отец подхватил его ящик для чистки обуви и поволок прочь непослушного сына.
— Отпусти его, негодяй! — раздался ему вслед полный решимости голос старого музыканта.
Сгорбленная спина Вуда выпрямилась, а плечи расправились, как случалось всякий раз, когда он давал уличные концерты и держал в руке скрипку. Серые глаза старого музыканта потемнели от гнева.
— Не надо, учитель! — Мальчик затрепыхался, пытаясь вырваться или хотя бы задержать отца — уж он-то знал, какие тяжелые у него кулаки. Пьяное чудовище вполне могло забить Вуда насмерть.
— Я сказал — отпусти его! — Голос учителя звучал удивительно твердо, словно Вуд чувствовал за собой право требовать все, что угодно.
— Отпустить? Что ж, отпущу, пожалуй. — Отец отшвырнул Алана в сторону. — И займусь тобой, старая ты развалина. Можно и так!
— Продай мне его! — вдруг произнес Вуд и в его руке, словно по волшебству, блеснул золотой кружочек — целый кинг. Вскоре к нему присоединился второй и третий. — Как видишь, развлекая публику, я сумел кое-что сберечь, — сказал старик, и что-то дьявольское проскользнуло в его обычно доброй улыбке или, быть может, то была просто игра теней. — Три кинга за твоего сына. По-моему, неплохая сделка. Забирай и забудь о нем. Я заберу его к себе.
Алан держался за голову — падая, он сильно ударился затылком. Теперь он даже боялся дышать и горячо молился богу, лишь бы отец согласился и взял деньги.
— Пять кингов, или иди к дьяволу! — прорычал Хикс-старший, и мальчик понял — все пропало. Откуда у уличного музыканта целых пять кингов? Тем более он уже давно не давал концерты, предпочитая тратить свое время на ученика.
— По рукам, — невозмутимо ответил Вуд. В его руке, как по волшебству, появилось еще две монеты. — Но сначала, разумеется, договор.
Старик извлек из кармана огрызок карандаша и что-то написал на одном из нотных листов, а потом протянул его Хиксу.
— Подпиши.
Мужчина поставил корявый крест вместо подписи.
— Не пойдет, — покачал головой Вуд. — Не можешь написать свое имя, что ж, подпишись кровью.
— Ты шутишь надо мной? — взревел отец Алана.
— Зачем же? Сын — плоть от плоти твоей. Продавая свою плоть, нужно расписываться собственной кровью. Вот, возьми, — протянул он собеседнику длинную иглу. — Пары капель достаточно. А чтоб ты не чувствовал себя обиженным, я добавлю к сумме еще один кинг. Согласись, отличная сумма за тощего мальчишку, способного только пиликать.
Затуманенный алкоголем мозг работал плохо. Шесть кингов! Целых шесть! Сумма звучала для Хикса-старшего, как все золото мира. Ткнув иглой в палец, он капнул кровью на бумагу и, забрав деньги, ушел, даже не оглядываясь на сына.
— Что ж, все к лучшему, — сказал Вуд, глядя пьянице вслед. — Теперь мы можем заниматься, не тратя время на всякую ерунду.
— Учитель, а зачем вы попросили подписать договор кровью? — робко спросил Алан, потирая ушибленный затылок — ему было очень не по себе от увиденного.
— Суеверие — отличный способ удерживать человека от соблазна. Поставил бы он крест на договоре, потом того и гляди начал бы утверждать, будто ничего не подписывал. А теперь он убежден, что заключил сделку с дьяволом. С нечистым связываться себе дороже, поэтому, надеюсь, больше твой отец нас не потревожит.
Рождество неуклонно приближалось. Теперь Алан жил в крохотной, зато теплой комнатенке на чердаке одного из домов на Сент-Джон-стрит. Все его дни были посвящены игре на скрипке. Вуд приходил лишь на несколько часов. Принимал сделанные уроки, давал новые задания, оставлял еду и вновь исчезал, не иначе как отправляясь в паб — от него по-прежнему все время разило дешевым виски.
Но двадцать третьего декабря учитель принес подарок.
— Я соскучился по Дороти, — сказал он, показывая на свой старый инструмент, на котором все это время играл Алан. — Между тем, пора тебе получить собственную скрипку. Вот она. — Вуд извлек из-за спины черный деревянный футляр. — Будем считать это рождественским подарком.
Замирая от восторга, мальчик поблагодарил учителя и с благоговением извлек на свет совсем новенький инструмент.
— Спасибо! Она прекрасна, — прошептал он, чувствуя, как по щеке скользит крохотная слезинка — счастье оказалось слишком большим, и оттого хотелось безудержно плакать, как в раннем детстве.
— Сегодня ты будешь играть на ней, — сказал Вуд. — А завтра приходи к четырем часам дня в дом маэстро Баннистера. Я знаю его слугу и смог договориться о прослушивании. Но ты должен показать все, на что способен.
— Клянусь, что не подведу вас! — пообещал ему Алан.
Вот он, первый и единственный шанс. И его нельзя упустить.
Увы, новенькая скрипка оказалась норовистой и непослушной. Ее тугие струны безжалостно резали пальцы, и полночи Алан провозился, пытаясь ее настроить. Увы, ничего не получалось, пришлось на ходу переделывать знакомые мелодии под звучание ущербного инструмента. Должно быть, Вуд польстился на внешний вид. Что ж, пусть так, Алан знал — теперь он сможет укротить и такую скрипку.
Бессонная ночь. Медленно разгорающийся холодный зимний рассвет. День, проведенный за репетициями. И вот уже половина четвертого. Канун Рождества.
Отряхнув одежду, Алан взял скрипку и пошел указанный ему в дом.
— Я к маэстро Баннистеру… на прослушивание, — сказал мальчик важному лакею в синей ливрее.
— Мистер… — Слуга вопросительно посмотрел на Алана.
— Хикс.
— Следуйте за мной, — приказал лакей.
Смущаясь и двумя руками прижимая к себе черный футляр с инструментом, Алан со страхом и восхищением разглядывал старинные портреты в темных коридорах, позолоченную мебель, бархатные шторы, букеты из остролиста, венки и ленты, украшающие перила… Ему никогда в жизни не приходилось видеть ничего подобного. Надежда и отчаяние сошлись в смертельной схватке за душу Алана. Он то верил в свои силы, то опускал руки и думал, что ничего не получится.
В комнате для прослушивания толпились претенденты. Их оказалось куда больше, чем предполагал Алан. Его фамилию записали в самый конец списка и велели ждать.
Слуга называл имя. Соискатель поднимался на крохотную сцену и играл что угодно по своему выбору, потом уходил. Почти всегда исполнение прерывалось звоном невидимого серебряного колокольчика, звучащего из-за кулис. Это означало, что маэстро уже сделал свои выводы и не желает слушать дальше. Так было часто. Иной раз знаменитому музыканту хватало и трех аккордов, чтобы нетерпеливо оборвать мелодию.
Молодые люди шепотом рассказывали друг другу, скольких неудачников Баннистер отправил за этот месяц несолоно хлебавши. Кто-то считал, что маэстро попросту издевается, ведь иной раз выступления претендентов были вполне достойными.
— Хикс!
Алан не сразу понял, что вызывают его, но потом с бешено бьющимся сердцем побежал на сцену, чуть не растянувшись на ступенях. От волнения дрожали руки и подкашивались ноги. Пришлось закрыть глаза и замереть, выравнивая дыхание и собираясь с мыслями.
Норовистая скрипка шепнула: «Я с тобой. Ничего не бойся». Алан был уверен, что услышал ее слова. Если не ушами, то сердцем. Последний вздох и…
Беглая трель.
— Совсем скоро выступать буду я.
— Сомневаюсь, что твое выступление доставит ему большое удовольствие, — заявил Вуд, нисколько не испугавшись.
— Едва ли об этом может судить такой пьяница, как ты. От тебя разит, как из бочки! Ты что, купался в своей отраве? Констебль! — Молодой человек помахал рукой полицейскому. — Констебль, уберите это с улицы. Не хочу, чтобы его бездарная игра помешала мне получить место ученика маэстро Баннистера.
— А вы уверены, что получите это место без моей бездарной игры? — спросил Вуд, поднимая пустое кэпи с мостовой — в нем не оказалось ни единого фенинга.
Молодой человек не ответил. Кивнув полисмену, он пошел в сторону одного из домов. Может, чуть более ухоженного, чем остальные, но оставалось лишь удивляться, почему знаменитый музыкант, если это был действительно он, решил жить в таком сравнительно небогатом районе.
Маэстро Баннистер… Уж у него-то не было проблем с деньгами, как у старого Вуда. О нем ходили легенды. Он выступал в лучших концертных залах по всему миру. И поговаривали, будто его наставником был сам Сивори — ученик дьявольского скрипача. Об этом Алан слышал от своего отца. Давно. Когда Хикс-старший еще нет-нет да выходил расклеивать афиши. В ту пору маэстро давал концерт в Хрустальном дворце и папаша Алана, пропив полученный задаток, подобрел достаточно, чтобы рассказать сыну сказку на сон грядущий. Наверное, тогда в сердце мальчика и родилась глупая мечта о скрипке, еще больше окрепнув благодаря Вуду…
Меж тем суровый констебль велел старику убираться с улицы, и тот медленно побрел прочь.
Сгорбленная спина. Жалкое рванье вместо одежды. Сегодня бедняге придется ложиться спать на пустой желудок.
Алан нащупал в кармане свою выручку за день. Отец поколотит его… да ну и пусть. В первый раз, что ли?
— Подождите! Подождите, пожалуйста! — побежал за Вудом мальчишка.
Старик оглянулся.
— Чего тебе, малыш? — спросил он, окинув Алана взглядом насмешливо-мудрых и не по возрасту ясных глаз.
— Вот! Возьмите, — волнуясь, мальчик протянул скрипачу пригоршню мелких монет.
— Что ты еще удумал? — удивился старик, не спеша брать подношение.
— Я Алан… Хикс… чищу обувь около магазина Смита. Когда вы приходите, я всегда слушаю, но ни разу не давал вам и фенинга, — поспешно затараторил мальчишка. — А теперь вот… возьмите.
— Да ты богач, я посмотрю, — по-доброму улыбнулся Вуд.
— Нет, но… вы играете лучше всех на свете! Наверное, даже лучше маэстро Баннистера… хоть я никогда не был на его концертах, но зато знаю, как играете вы! Как бы мне хотелось научиться так же… Но, увы. И все-таки я могу слушать вашу игру. Поэтому возьмите деньги и купите себе поесть. — Алан в очередной раз протянул монетки старику. — И обязательно приходите сюда еще. Он… тот музыкант… просто ничего не слышит! Не обращайте на него внимания.
— Деньги убери. Тебе самому они пригодятся, — велел Вуд. — Теперь слушай внимательно, а потом повтори за мной, — тонкие длинные пальцы музыканта настучали рваный ритм по корпусу скрипки.
Алан засунул монеты в карман, положил руку на свой ящик для чистки обуви и послушно выполнил его просьбу.
— А так сможешь? — спросил Вуд и усложнил задачу.
— Смогу! — азартно ответил мальчик.
— А так? — теперь это была уже целая мелодия.
— Смогу! — Алан справился и сейчас.
— Очень хорошо, — похвалил его старик. — Давай отойдем подальше, чтобы не мешать маэстро слушать игру этих виртуозов, — в его голосе сквозило презрение.
Рядом находился маленький сквер, куда они и зашли.
— Вот, возьми. — Вуд протянул мальчику свою скрипку.
— Можно? — Алан неверяще уставился на музыканта, но лишь дождавшись повторного разрешения, снял с плеча ящик, поставил его на дорожку и с трепетом взял удивительно теплый, несмотря на холодную погоду, инструмент. Подержал на весу, привыкая, а потом поднял и поставил так, как сотню раз делал это в воображении. Скрипка сама собой заняла положенное место на плече. Пальцы скользнули по струнам. Подушечки отозвались болью, но Алан почти не заметил этого. Мелодии, некогда звучавшие лишь в его душе, взволнованно рвались на свободу.
— Ты уже учился у кого-то? — спросил Вуд, удивленно глядя на мальчишку.
— Я наблюдал. За вами, — зачарованно ответил Алан. — А можно мне… смычок?
— Да, конечно. — Старик с любопытством следил за происходящим.
Пальцы левой руки заскользили по струнам. Слишком неловкие. Слишком грубые. Смычок издал жуткий скрежещущий звук, заставив Алана скривиться. Нет. Не так. Нужно иначе. Осторожней. Бережней. Более плавно.
Струны до боли врезались в подушечки левой руки, и скрипка, словно сжалившись, издала первый чистый звук. Потом еще один. Потом сыграла целую мелодию. Простенькую, всего из нескольких нот, но это была первая мелодия Алана. Мальчик уже не чувствовал боли в пальцах. Звуки, доселе заточённые в его воображении, требовали выхода, и он отпускал их на свободу. Неловко, задевая пальцами струны, фальшивя и сбиваясь с ритма…
— Все, хватит, малыш.
Вуд осторожно забрал инструмент из рук Алана.
— Неужели ты научился этому, всего лишь наблюдая за мной? — спросил старик.
Мальчик опустил глаза.
— Да. Я знаю, у меня пока плохо получается, но…
— И ты в первый раз в жизни держал в руках скрипку?
— Да.
— Что ж, приходи сюда завтра. В это же время. Я буду ждать, — сказал Вуд.
— Возьмите. — Алан опустил ноющую руку в карман и вытащил несколько монет. — Это за урок.
— Достаточно и одной. Вот этой. — Старик выбрал потертый и погнутый фенинг, который вряд ли взял бы кто-нибудь из торговцев.
— Но…
— Завтра я жду тебя здесь.
***
С этого самого дня жизнь Алана изменилась. Он и помыслить не мог, что музыка — это не только смычок и скрипка, но и ноты, сольфеджио, гаммы… Не умея читать и писать, мальчик осваивал грамоту звуков. Вуд оказался требовательным учителем. Иной раз после уроков пальцы Алана кровоточили, а голова казалась тяжелой и невероятно болела.
До вечера он все так же приходил чистить обувь на Сент-Джон-стрит, а после шел в парк, где его ждал учитель. Вуд наотрез отказался брать у него деньги. Похоже, он просто получал удовольствие, наставляя одаренного мальчика.
Тем временем дни становились все короче.
Заметив однажды, что у его ученика дрожат от холода пальцы, следующим вечером Вуд принес старое, но очень теплое шерстяное пальто и вязаный шарф. А вскоре им пришлось сменить место занятий — перебраться на улицу, ближе к фонарю, ведь встречаться получалось лишь после пяти вечера, когда на город опускалась темнота.
Отец начал косо смотреть на Алана. Ему не нравилось, что сын так поздно приходит домой. Дело было не в беспокойстве — просто Хикс-старший привык к пяти идти в местный паб к друзьям, а теперь ему приходилось ждать, когда ему принесут деньги, и случалось это лишь ближе к семи. Несколько раз отец даже протянул Алана ремнем поперек спины и потребовал, чтобы тот возвращался не позднее пяти.
Пришлось перенести занятия с Вудом на четыре, и выручка за чистку обуви стала меньше. Отцу не понравилось и это.
Сын, как мог, пытался усыпить его бдительность, но вопросов становилось все больше. И однажды случилось неизбежное.
В тот вечер Вуд принес новые ноты. Сложное произведение, намного сложнее всего, что до сих пор приходилось играть Алану. Вместе учитель и его ученик с азартом погрузились в разбор мелодии и совсем утратили осторожность.
— Так вот где ты пропадаешь! — Хриплый голос отца заставил мальчика сжаться и отшатнуться. — Решил в музыкантишки податься! — между косматыми бровями Хикса-старшего появилась глубокая гневная складка, и он угрожающей горой навис над Вудом и Аланом. — Так вот что я тебе на это скажу — не бывать такому! Ты не для того на свет появился, чтобы взад и вперед пиликать смычком на потеху публике. Ступай домой, негодник! А ты, — толстый как сосиска палец указал на Вуда, — и думать забудь о том, чтобы сбивать с пути моего щенка! Он должен работать, а не пиликать! Много денег таким путем не получить!
Ухватив Алана за ухо, отец подхватил его ящик для чистки обуви и поволок прочь непослушного сына.
— Отпусти его, негодяй! — раздался ему вслед полный решимости голос старого музыканта.
Сгорбленная спина Вуда выпрямилась, а плечи расправились, как случалось всякий раз, когда он давал уличные концерты и держал в руке скрипку. Серые глаза старого музыканта потемнели от гнева.
— Не надо, учитель! — Мальчик затрепыхался, пытаясь вырваться или хотя бы задержать отца — уж он-то знал, какие тяжелые у него кулаки. Пьяное чудовище вполне могло забить Вуда насмерть.
— Я сказал — отпусти его! — Голос учителя звучал удивительно твердо, словно Вуд чувствовал за собой право требовать все, что угодно.
— Отпустить? Что ж, отпущу, пожалуй. — Отец отшвырнул Алана в сторону. — И займусь тобой, старая ты развалина. Можно и так!
— Продай мне его! — вдруг произнес Вуд и в его руке, словно по волшебству, блеснул золотой кружочек — целый кинг. Вскоре к нему присоединился второй и третий. — Как видишь, развлекая публику, я сумел кое-что сберечь, — сказал старик, и что-то дьявольское проскользнуло в его обычно доброй улыбке или, быть может, то была просто игра теней. — Три кинга за твоего сына. По-моему, неплохая сделка. Забирай и забудь о нем. Я заберу его к себе.
Алан держался за голову — падая, он сильно ударился затылком. Теперь он даже боялся дышать и горячо молился богу, лишь бы отец согласился и взял деньги.
— Пять кингов, или иди к дьяволу! — прорычал Хикс-старший, и мальчик понял — все пропало. Откуда у уличного музыканта целых пять кингов? Тем более он уже давно не давал концерты, предпочитая тратить свое время на ученика.
— По рукам, — невозмутимо ответил Вуд. В его руке, как по волшебству, появилось еще две монеты. — Но сначала, разумеется, договор.
Старик извлек из кармана огрызок карандаша и что-то написал на одном из нотных листов, а потом протянул его Хиксу.
— Подпиши.
Мужчина поставил корявый крест вместо подписи.
— Не пойдет, — покачал головой Вуд. — Не можешь написать свое имя, что ж, подпишись кровью.
— Ты шутишь надо мной? — взревел отец Алана.
— Зачем же? Сын — плоть от плоти твоей. Продавая свою плоть, нужно расписываться собственной кровью. Вот, возьми, — протянул он собеседнику длинную иглу. — Пары капель достаточно. А чтоб ты не чувствовал себя обиженным, я добавлю к сумме еще один кинг. Согласись, отличная сумма за тощего мальчишку, способного только пиликать.
Затуманенный алкоголем мозг работал плохо. Шесть кингов! Целых шесть! Сумма звучала для Хикса-старшего, как все золото мира. Ткнув иглой в палец, он капнул кровью на бумагу и, забрав деньги, ушел, даже не оглядываясь на сына.
— Что ж, все к лучшему, — сказал Вуд, глядя пьянице вслед. — Теперь мы можем заниматься, не тратя время на всякую ерунду.
— Учитель, а зачем вы попросили подписать договор кровью? — робко спросил Алан, потирая ушибленный затылок — ему было очень не по себе от увиденного.
— Суеверие — отличный способ удерживать человека от соблазна. Поставил бы он крест на договоре, потом того и гляди начал бы утверждать, будто ничего не подписывал. А теперь он убежден, что заключил сделку с дьяволом. С нечистым связываться себе дороже, поэтому, надеюсь, больше твой отец нас не потревожит.
***
Рождество неуклонно приближалось. Теперь Алан жил в крохотной, зато теплой комнатенке на чердаке одного из домов на Сент-Джон-стрит. Все его дни были посвящены игре на скрипке. Вуд приходил лишь на несколько часов. Принимал сделанные уроки, давал новые задания, оставлял еду и вновь исчезал, не иначе как отправляясь в паб — от него по-прежнему все время разило дешевым виски.
Но двадцать третьего декабря учитель принес подарок.
— Я соскучился по Дороти, — сказал он, показывая на свой старый инструмент, на котором все это время играл Алан. — Между тем, пора тебе получить собственную скрипку. Вот она. — Вуд извлек из-за спины черный деревянный футляр. — Будем считать это рождественским подарком.
Замирая от восторга, мальчик поблагодарил учителя и с благоговением извлек на свет совсем новенький инструмент.
— Спасибо! Она прекрасна, — прошептал он, чувствуя, как по щеке скользит крохотная слезинка — счастье оказалось слишком большим, и оттого хотелось безудержно плакать, как в раннем детстве.
— Сегодня ты будешь играть на ней, — сказал Вуд. — А завтра приходи к четырем часам дня в дом маэстро Баннистера. Я знаю его слугу и смог договориться о прослушивании. Но ты должен показать все, на что способен.
— Клянусь, что не подведу вас! — пообещал ему Алан.
Вот он, первый и единственный шанс. И его нельзя упустить.
Увы, новенькая скрипка оказалась норовистой и непослушной. Ее тугие струны безжалостно резали пальцы, и полночи Алан провозился, пытаясь ее настроить. Увы, ничего не получалось, пришлось на ходу переделывать знакомые мелодии под звучание ущербного инструмента. Должно быть, Вуд польстился на внешний вид. Что ж, пусть так, Алан знал — теперь он сможет укротить и такую скрипку.
Бессонная ночь. Медленно разгорающийся холодный зимний рассвет. День, проведенный за репетициями. И вот уже половина четвертого. Канун Рождества.
Отряхнув одежду, Алан взял скрипку и пошел указанный ему в дом.
— Я к маэстро Баннистеру… на прослушивание, — сказал мальчик важному лакею в синей ливрее.
— Мистер… — Слуга вопросительно посмотрел на Алана.
— Хикс.
— Следуйте за мной, — приказал лакей.
Смущаясь и двумя руками прижимая к себе черный футляр с инструментом, Алан со страхом и восхищением разглядывал старинные портреты в темных коридорах, позолоченную мебель, бархатные шторы, букеты из остролиста, венки и ленты, украшающие перила… Ему никогда в жизни не приходилось видеть ничего подобного. Надежда и отчаяние сошлись в смертельной схватке за душу Алана. Он то верил в свои силы, то опускал руки и думал, что ничего не получится.
В комнате для прослушивания толпились претенденты. Их оказалось куда больше, чем предполагал Алан. Его фамилию записали в самый конец списка и велели ждать.
Слуга называл имя. Соискатель поднимался на крохотную сцену и играл что угодно по своему выбору, потом уходил. Почти всегда исполнение прерывалось звоном невидимого серебряного колокольчика, звучащего из-за кулис. Это означало, что маэстро уже сделал свои выводы и не желает слушать дальше. Так было часто. Иной раз знаменитому музыканту хватало и трех аккордов, чтобы нетерпеливо оборвать мелодию.
Молодые люди шепотом рассказывали друг другу, скольких неудачников Баннистер отправил за этот месяц несолоно хлебавши. Кто-то считал, что маэстро попросту издевается, ведь иной раз выступления претендентов были вполне достойными.
— Хикс!
Алан не сразу понял, что вызывают его, но потом с бешено бьющимся сердцем побежал на сцену, чуть не растянувшись на ступенях. От волнения дрожали руки и подкашивались ноги. Пришлось закрыть глаза и замереть, выравнивая дыхание и собираясь с мыслями.
Норовистая скрипка шепнула: «Я с тобой. Ничего не бойся». Алан был уверен, что услышал ее слова. Если не ушами, то сердцем. Последний вздох и…
Беглая трель.
