«Пушкин был поэтом и всё что-то писал.
Однажды Жуковский застал его за писанием и громко воскликнул:
— Да никако ты писака!
С тех пор Пушкин очень полюбил Жуковского и стал называть его по-приятельски Жуковым».
Почин вышел многообещающим, пальцы, соскучившись без работы, птичками порхали, клавиши клевали. Окрылённый сознанием значимости, — да что там значимости, эпохальности происходящего! — мозг извергал всё новые, новые порции сальных воспоминаний и натянутых метафорических измышлизмов. Всё шло как по маслу, я страшно гордилась собой! До соплей!
Тем не менее где-то после двадцати страниц бессвязного текста пришло понимание всей тяжести писательского труда, его неблагодарности, и, к вящему удивлению моему, серьёзного риска. Да-да, прошу не удивляться, дорогие читатели, серьёзной опасности для здоровья! Скажите пожалуйста, кто бы мог подумать?
Первые ласточки прилетели сразу же, вечером в воскресенье, когда, находясь в состоянии эйфории от сопричастности к сонму Творцов, почувствовав вдруг неуёмное желание осчастливить каждого встречного-поперечного, дарить людям радость, я предложила Алёнке прочитать начало опуса, втайне рассчитывая, разумеется, получить если не восторженный, то хотя бы сдержанно-одобрительный отзыв.
Представьте же себе глубину Юлиного огорчения — услышать от лучшей подруги эдакое «хармское»: «Да никако ты писака!», и, в завершение всего, безапелляционное, вроде: «Полнейшая фигня! Бред больной на голову нимфоманки!»
Жёсткая реакция на столь возмутительный демарш последовала незамедлительно! Короче, слово за слово, сами знаете чем по столу: результат очевиден — спали врозь, дулись друг на друга. Успокоившись лишь к утру, порвала распечатку и удалила рабочий файл, приняв твёрдое решение подобной ерундой никогда боле не заниматься!
Однако блажен, кто верует! На работе, вместо самозабвенного, в унисон прочему офисному планктону, генерирования прибавочной стоимости во благо некоего симпатичного Буржуинчика, снова исподволь с головой погрузилась в увлекательнейшее автобиографическое жизнеописание. Ох, и прилипчивая же, скажу я вам, штука — это сочинительство, словно на жувачку наступила! Теперь ежели только ножом сошкребать!
Впервые за долгое, долгое время не дотерпела, раньше положенного сбежала домой, где, вывалив на пол в кухне благоухающее содержимое мусорного ведра, весь вечер с ангельским терпением склеивала скотчем малюсенькие клочки бумаги. Алёнка потихоньку глумилась надо мной, но, отдадим ей должное, по мере сил старалась сдерживаться в оценках.
Правда, теперь подруге казалось мало натуризма, слишком много уменьшительно-ласкательных суффиксов и вообще — сплошные слюни! Что поделать, вынуждена терпеть, сама ведь навязалась. «Жёстче нужно, жёстче! Больше секса! Ты что, барышня кисейная?!» — сверкала она глазами, наседала, сжимая очаровательные кулачки. Я не соглашалась, отпиралась по возможности. В общем, тот вечер подружки тоже пережили с трудом.
Кульминации же наш творческий союз достиг в среду, когда, титаническим усилием воли подавив внезапно поднявшуюся из мрачных неизведанных глубин моей сущности кровожадную агрессивность пра-пра-пра-…прабабушки-неандерталки , я, малька одумавшись, осторожно вернула на место тяжёлую дорогущую вазу ар-нуво , Алёнка же, в свою очередь, крайне неохотно рассталась с массивной салатницей элитного лиможского фарфора. После чего мы быстренько и нежно, без лишних слов, с облегчением распрощались, весьма благоразумно, таким образом, избежав вполне вероятных трагических последствий для себя и «лавки древностей» любимого мужа. Пусть слегка раздражённые, уставшие, зато целые и невредимые.
К тому моменту квартира уже изрядно напоминала редакцию жёлтой газетёнки, в которой дружно сломались все шредеры . Скомканные серые бумажные шарики кучками грязного снега валялись повсюду, даже в хлебнице. Вот ещё новость! Туда-то они коим образом попали? Безобразие, честно говоря! По-хорошему, убраться не мешало бы, да лениво девочке.
В дополнение ко всему, как назло, безвременно скончался картридж принтера. Сдох, гнида! Самое интересное ведь распечатывала, невезуха, слов нет! Дома, естественно, хоть шаром покати в смысле запчастей к копировальной технике, посему пришлось заказывать чернильницу на дом нарочным. Вот, собственно, сижу, жду.
А за окном — тропический ливень! Удивительное место — город многоликий, в котором мы живём. Ещё час назад люто пекло солнце, автомобили истомлённо хлюпали шинами по расплавленному асфальту, и всяко животное существо норовило забиться в сумрачную щель, устало кляня немыслимую жару. Ничто не предвещало непогоду.
Нынче не могу отделаться от ощущения вынужденного пребывания на борту подводной лодки. Люки задраены, иллюминаторы зашторены, перископ опущен. Ветер задувает в окна прямой наводкой, веерами жемчугов размётывая по стёклам набрызги дождя. Почти красиво, коль не было б столь тоскливо. Стоит хоть на миг приоткрыть форточку, всё вокруг мгновенно заполняется душной липкой сыростью.
Должно отметить, чертовски люблю дома мотыляться нагишом! Тело отдыхает. Да и кого, собственно говоря, стесняться-то? Опять-таки, глянешься мимоходом в зеркало — душа радуется! Хо-хо! Красотища! Устраиваюсь в Олежкиной курительной каморке, там обстановка располагающая и вытяжка хорошая.
Давление скачет зайчиком, голова — чугунная! Рюмка-другая коньяка отчасти улучшают самочувствие, в целом же хреново мне, откровенно признаюсь! Сижу в окружении трубок и сигар — безмолвных свидетелей девичьих творческих потуг, с огромным трудом давлю из себя умные слова. Не выходит дурман-цветок у Данило-мастера ! Отвлекаюсь, закуриваю, пытаюсь угадать ради интереса, какой он из себя, этот курьер?
«Куда ж картридж-то мой задевался, а? — недоумеваю. — Из магазина давным-давно звонили, отмашку дали, типа гонца отправили. Слёзно просили дома кому-нибудь быть, встретить. Полдень скоро, а я всё встречаю, встречаю. Пару часов ещё проваландаюсь, и на работу нет никакого смысла тащиться!»
Вспоминаю о брошенном на произвол судьбы Буржуинчике. Бедняжка! Грустно, одиноко ему сейчас без женской-то ласки и тепла душевного! Ничего, ничего, пускай чуточку помучается, будем надеяться, переживёт денёк-другой. Должна же секретутка, в конце концов, свой нехилый социальный пакет когда-то отрабатывать? Уверена, поможет, чем сможет, коли страдальцу совсем уж невмоготу станет.
Ох уж мне эта молодежь! Секретарша Ирочка, за глаза единодушно именуемая Барби, — миниатюрная прелестная фея, кокетливо прячущая озорные серые глазёнки под водопадом струящихся светло-русых волос, волнами блестящего шёлка ниспадающим на худенькие, по-мальчишески чуть широковатые плечи, — та ещё, скажу вам, мамзелька! Обладательница, при всём своем хрупком изяществе, превосходного бюста третьего размера, совершенная красота коего исключает всякие намеки на корректирующие приспособы типа «бюстгальтер», своей изумительной, в меру обнажённо-декольтированной фактурой вкупе с вызывающе дерзкой улыбкой, смягчённой милыми ямочками на щеках, поддерживает перманентное состояние юношеской экзальтации у всего мужеского населения нашего офисного центра.
Голубая мечта розового детства всевозможных мастей и окрасов, седеющих молодящихся, подтянутых и не очень, папиков, частенько заглядывающих к Буржуинчику на огонёк. Способен ли нормальный человек, имеет ли он право, день за днём созерцая метаморфозы восхитительного, превращающегося в дивный плод жизнелюбивого цветка, словно ниспосланного небом дарить каждому вкусившему его восторг сладчайшего наслаждения, безучастно проходить мимо?!
«Скажи, откуда ты приходишь, Красота?
Твой взор — лазурь небес иль порожденье ада?
Ты, как вино, пьянишь прильнувшие уста,
Равно ты радости и козни сеять рада».
Разумеется, нет! Живая красота эфемерна и подвержена скорой порче, именно поэтому Ирочка — давний объект моего пристального внимания. Сообразительная дамочка, хоть и молоденькая ещё совсем. Из той бойкой юной поросли прагматиков, здраво разделяющих деньги, карьеру и моральные принципы.
Щучка зубастая! Кабы не мой глаз хозяйский, считай, пропал бы Буржуинчик! «Гляжусь в тебя, как в зеркало, до головокружения…» Стреляного воробья на мякине не проведёшь, сама никогда добродетельностью особой не отличалась!
Гризетка наша замужем, кстати говоря, за буржуинским водителем, пребывающим, однозначно уверена, в счастливейшем неведении по поводу отдельных пикантных обязанностей своей красавицы-жены, слегка выходящих, скажем так, за рамки её официальных должностных инструкций. Знала бы и она о его далеко не целомудренных похождениях! Иными словами — вишенка от яблоньки…
Присматриваюсь к ней со дня первого выхода милашки в свет на одной из наших корпоративных вечеринок. Муж её весьма опрометчиво, на мой взгляд, поступил, представив расслабленной публике свою куколку, да ещё в столь откровенно провокационном наряде. Видели бы вы девочку, ваша покорная слуга и то скромнее смотрелась! Представляете себе?! Честно признаюсь, сумела озорница впечатление на присутствующих произвести, молодчинка! Замечательный допинг для ленивых жирных офисных карасей!
Все взбодрились, и стар и млад! Заглотали наживку, ожил прудик, зашевелился камыш прибрежный, зашуршал! Тёрки пошли, круги на воде! Притом во мне отчего-то крепнет убеждённость, что главная закопёрщица в той весёлой семейке, невзирая на бутафорскую свирепость мужа, — Ирочка.
Не мытьём, так катаньем своего добивается. Очередной раз обломала муженька. Сомнений нет, упирался он всеми четырьмя копытами, да вынужден был согласиться, выпустил джинна из бутылки. Хотя… Днём раньше, днём позже. Чему быть, того, всё одно, не миновать. Шила-то в мешке не утаишь!
Ясное дело, за хорошенькой породистой кобылкой глаз да глаз нужен. Одной морковкой, пусть денно и нощно сочной, в стойле ни в жисть не удержать! Здесь особый, вдумчивый, подход требуется. Либо мужчина семи пядей во лбу, тогда жена его, точно приворожённая, каждое слово ловит, рот открывши, и нет времени, желания у неё на мысли охальные, либо деспотом жесточайшим должен прослыть.
Третьего, как правило, не дано. Вернее, для большинства — невозможно, но… вельми хотелось бы! О чём мы тут, собственно, с самой первой страницы и твердим.
Те же, кто по наивности или недомыслию исключительно на морковку свою надеется, понимать должны, что всегда и везде найдёшь гада, коий иеройством своим всех прочих гадов превосходит и затемняет. Взгляни на дерево — и там усмотришь некоторый сук больший и против других крепчайший, а следственно, и доблестнейший . Водила наш, сдаётся мне, парень неглупый, но умом ленив и к компромиссам не склонен. Соответственно, по Сеньке и шапка. Хоть и зело суковатый, ха-ха!
Мальчики, миленькие, слушайте сюда: не женитесь на красивых! А коли уж женились, будьте умницами, не то голова зимой замёрзнет! Смекаете, о чём я?
Да-а-а-а, весёлое, помнится, было времечко, загуливали по любому подходящему и не очень-то поводу! Насколько память мне не изменяет, отмечали день рождения Компании. Случилось всё в начале лета. Тепло, хорошо, комарики! Фирма арендовала пароходик, покататься по Москве-реке.
Обожаю всяческие пароходики! Снизу, из машинного отделения, еле слышно пробивается старательное ворчание судовых дизелей, покачивает слегонца, торопиться некуда, водичка кругом, чаечки, жучки, стрекозки. И, разумеется, стрекозлы. Куда ж без них-то, без красавцев?
Специфика ограниченного пространства на каждого по-своему влияет: кто-то бежит в бар, преследуя единственную цель — напиться, другой икрой обжирается на шведском столе, остаток пути задумчиво проводя в гальюне, третий всю дорогу пластом лежит в каюте с тазиком под койкой. Я вот, на волнах морской романтики, пару лет назад между Финляндией и Швецией трижды туда-обратно халявно прокатилась.
Классный паром! Скандинавы мою особу эстафетной палочкой из рук в руки передавали. Бережно и нежно. Признаюсь, покуролесили! Ну, да не обо мне речь.
Примерно на полпути шефу, по обыкновению, занадобилось срочно отлучиться в высочайшие инстанции, обсудить ряд чрезвычайно важных насущных проблем. Водила бессменно при нём. «Профессор, конечно, лопух, но аппаратура при нннём, при нннём…» — один-то он куда доедет?
Недавно по простоте душевной затащила босса в метро. Мамой клянусь, безо всякой задней мысли! Весеннее обострение, знаете ли, пробки в городе. На машинке никуда и нипочём не успеть. Уговорила, в общем.
Когда же он в поручень эскалатора вцепился мёртвой хваткой и глаза остекленели, поняла, что совершаю бо-о-ольшую ошибку! А куда деваться-то? Едем уже. Короче, не до смеху было, еле добрались! Болезненность у него наличествует сложная пространственная. Э-э-э-эх! Знать бы заранее. Успокаивать потом пришлось. Хм… До утра.
В общем, менее часа прошло с убытия предводителя дворянства , как мы с Виталичем в поисках свободной каютки «для отдыха», которых на данном корабле мною на всякий пожарный анонсировано было не менее трёх, дуриком спалили пьяную голую Ирочку, увлечённую горячими оральными ласками одному из менеджеров среднего звена. Причём симпатичные трусики, обнаруженные нами в начале коридора, и легко узнаваемое задорное платьице, валяющееся при входе в каюту, однозначно указывали, что яркий финал — самое безобидное из всего, здесь вытворявшегося.
Трусики я, само собой, прибрала. Люблю сувенирчики, знаете ли, интимные! Красивые, спереди цветочек изящный вышит. Лилия. Не видела в продаже ничего подобного. Чего им у всех на виду валяться, глаз смущать, правильно? Верну с оказией. Ирочка с этим… не припомню имени… едва за борт не попрыгали со страха! Да и было отчего!
Здесь такое дело, м-м-м-м… Понимаете ли, Виталич у Буржуинчика завсегда самый почётный гость. Тот перед ним извечно на цырлах. И по нечётным, кстати, тож. Обязан зело чем-то, уж не знаю чем. Баблосы, бывает, девчонок при необходимости подгоняет. Он-то нас давным-давно и свёл — сдал, паршивец, меня без моего же ведома в безраздельное пользование на пару дней за кое-какие, как позже выяснилось, услуги весьма деликатного характера. Или делинквентного? Теперь разве ж упомнишь, какие?
А дело было так. Привезли Юлечку в крутое местечко за высоченный забор, якобы документы срочные подписать. Покуда выяснилось, что всё давно уже подписано и ещё вчера курьером назад ушло, машина исчезла. Чистейшей воды колдовство. Вуду! Буквально минуту назад здесь ещё стояла! Провалиться мне на этом месте! Нет её, испарилась!
Оперативно провожу рекогносцировку местности. Стена бетонная, покруче Великой Китайской, метров пять высотой. Ворота автоматические базуку выдержат. Закрыты. Огородами не уйти, возле калитки валяется на боку огромный кудлатый волкодав. Плотоядно щерится исподлобья. Да уж, попадалово, нечего сказать.
Когда ж в зашторенной гостиной столик, сервированный на двоих, обнаружился с напитками горячительными знатной выдержки, икоркой да балычком (всё, заметьте, белужье!), полумрак интимный, свечи горят, прочие прибамбасы по всем правилам соблазнения, о-о-о-о-о! — тут-то всё на свои места и встало!
«Вот же мелкий прощелыга! — думаю. — Мог бы хоть предупредить! Вдруг месячные у меня?! И ведь вычислил всё правильно, шельмец!»
Однажды Жуковский застал его за писанием и громко воскликнул:
— Да никако ты писака!
С тех пор Пушкин очень полюбил Жуковского и стал называть его по-приятельски Жуковым».
Почин вышел многообещающим, пальцы, соскучившись без работы, птичками порхали, клавиши клевали. Окрылённый сознанием значимости, — да что там значимости, эпохальности происходящего! — мозг извергал всё новые, новые порции сальных воспоминаний и натянутых метафорических измышлизмов. Всё шло как по маслу, я страшно гордилась собой! До соплей!
Тем не менее где-то после двадцати страниц бессвязного текста пришло понимание всей тяжести писательского труда, его неблагодарности, и, к вящему удивлению моему, серьёзного риска. Да-да, прошу не удивляться, дорогие читатели, серьёзной опасности для здоровья! Скажите пожалуйста, кто бы мог подумать?
Первые ласточки прилетели сразу же, вечером в воскресенье, когда, находясь в состоянии эйфории от сопричастности к сонму Творцов, почувствовав вдруг неуёмное желание осчастливить каждого встречного-поперечного, дарить людям радость, я предложила Алёнке прочитать начало опуса, втайне рассчитывая, разумеется, получить если не восторженный, то хотя бы сдержанно-одобрительный отзыв.
Представьте же себе глубину Юлиного огорчения — услышать от лучшей подруги эдакое «хармское»: «Да никако ты писака!», и, в завершение всего, безапелляционное, вроде: «Полнейшая фигня! Бред больной на голову нимфоманки!»
Жёсткая реакция на столь возмутительный демарш последовала незамедлительно! Короче, слово за слово, сами знаете чем по столу: результат очевиден — спали врозь, дулись друг на друга. Успокоившись лишь к утру, порвала распечатку и удалила рабочий файл, приняв твёрдое решение подобной ерундой никогда боле не заниматься!
Однако блажен, кто верует! На работе, вместо самозабвенного, в унисон прочему офисному планктону, генерирования прибавочной стоимости во благо некоего симпатичного Буржуинчика, снова исподволь с головой погрузилась в увлекательнейшее автобиографическое жизнеописание. Ох, и прилипчивая же, скажу я вам, штука — это сочинительство, словно на жувачку наступила! Теперь ежели только ножом сошкребать!
Впервые за долгое, долгое время не дотерпела, раньше положенного сбежала домой, где, вывалив на пол в кухне благоухающее содержимое мусорного ведра, весь вечер с ангельским терпением склеивала скотчем малюсенькие клочки бумаги. Алёнка потихоньку глумилась надо мной, но, отдадим ей должное, по мере сил старалась сдерживаться в оценках.
Правда, теперь подруге казалось мало натуризма, слишком много уменьшительно-ласкательных суффиксов и вообще — сплошные слюни! Что поделать, вынуждена терпеть, сама ведь навязалась. «Жёстче нужно, жёстче! Больше секса! Ты что, барышня кисейная?!» — сверкала она глазами, наседала, сжимая очаровательные кулачки. Я не соглашалась, отпиралась по возможности. В общем, тот вечер подружки тоже пережили с трудом.
Кульминации же наш творческий союз достиг в среду, когда, титаническим усилием воли подавив внезапно поднявшуюся из мрачных неизведанных глубин моей сущности кровожадную агрессивность пра-пра-пра-…прабабушки-неандерталки , я, малька одумавшись, осторожно вернула на место тяжёлую дорогущую вазу ар-нуво , Алёнка же, в свою очередь, крайне неохотно рассталась с массивной салатницей элитного лиможского фарфора. После чего мы быстренько и нежно, без лишних слов, с облегчением распрощались, весьма благоразумно, таким образом, избежав вполне вероятных трагических последствий для себя и «лавки древностей» любимого мужа. Пусть слегка раздражённые, уставшие, зато целые и невредимые.
К тому моменту квартира уже изрядно напоминала редакцию жёлтой газетёнки, в которой дружно сломались все шредеры . Скомканные серые бумажные шарики кучками грязного снега валялись повсюду, даже в хлебнице. Вот ещё новость! Туда-то они коим образом попали? Безобразие, честно говоря! По-хорошему, убраться не мешало бы, да лениво девочке.
В дополнение ко всему, как назло, безвременно скончался картридж принтера. Сдох, гнида! Самое интересное ведь распечатывала, невезуха, слов нет! Дома, естественно, хоть шаром покати в смысле запчастей к копировальной технике, посему пришлось заказывать чернильницу на дом нарочным. Вот, собственно, сижу, жду.
А за окном — тропический ливень! Удивительное место — город многоликий, в котором мы живём. Ещё час назад люто пекло солнце, автомобили истомлённо хлюпали шинами по расплавленному асфальту, и всяко животное существо норовило забиться в сумрачную щель, устало кляня немыслимую жару. Ничто не предвещало непогоду.
Нынче не могу отделаться от ощущения вынужденного пребывания на борту подводной лодки. Люки задраены, иллюминаторы зашторены, перископ опущен. Ветер задувает в окна прямой наводкой, веерами жемчугов размётывая по стёклам набрызги дождя. Почти красиво, коль не было б столь тоскливо. Стоит хоть на миг приоткрыть форточку, всё вокруг мгновенно заполняется душной липкой сыростью.
Должно отметить, чертовски люблю дома мотыляться нагишом! Тело отдыхает. Да и кого, собственно говоря, стесняться-то? Опять-таки, глянешься мимоходом в зеркало — душа радуется! Хо-хо! Красотища! Устраиваюсь в Олежкиной курительной каморке, там обстановка располагающая и вытяжка хорошая.
Давление скачет зайчиком, голова — чугунная! Рюмка-другая коньяка отчасти улучшают самочувствие, в целом же хреново мне, откровенно признаюсь! Сижу в окружении трубок и сигар — безмолвных свидетелей девичьих творческих потуг, с огромным трудом давлю из себя умные слова. Не выходит дурман-цветок у Данило-мастера ! Отвлекаюсь, закуриваю, пытаюсь угадать ради интереса, какой он из себя, этот курьер?
«Куда ж картридж-то мой задевался, а? — недоумеваю. — Из магазина давным-давно звонили, отмашку дали, типа гонца отправили. Слёзно просили дома кому-нибудь быть, встретить. Полдень скоро, а я всё встречаю, встречаю. Пару часов ещё проваландаюсь, и на работу нет никакого смысла тащиться!»
Вспоминаю о брошенном на произвол судьбы Буржуинчике. Бедняжка! Грустно, одиноко ему сейчас без женской-то ласки и тепла душевного! Ничего, ничего, пускай чуточку помучается, будем надеяться, переживёт денёк-другой. Должна же секретутка, в конце концов, свой нехилый социальный пакет когда-то отрабатывать? Уверена, поможет, чем сможет, коли страдальцу совсем уж невмоготу станет.
Ох уж мне эта молодежь! Секретарша Ирочка, за глаза единодушно именуемая Барби, — миниатюрная прелестная фея, кокетливо прячущая озорные серые глазёнки под водопадом струящихся светло-русых волос, волнами блестящего шёлка ниспадающим на худенькие, по-мальчишески чуть широковатые плечи, — та ещё, скажу вам, мамзелька! Обладательница, при всём своем хрупком изяществе, превосходного бюста третьего размера, совершенная красота коего исключает всякие намеки на корректирующие приспособы типа «бюстгальтер», своей изумительной, в меру обнажённо-декольтированной фактурой вкупе с вызывающе дерзкой улыбкой, смягчённой милыми ямочками на щеках, поддерживает перманентное состояние юношеской экзальтации у всего мужеского населения нашего офисного центра.
Голубая мечта розового детства всевозможных мастей и окрасов, седеющих молодящихся, подтянутых и не очень, папиков, частенько заглядывающих к Буржуинчику на огонёк. Способен ли нормальный человек, имеет ли он право, день за днём созерцая метаморфозы восхитительного, превращающегося в дивный плод жизнелюбивого цветка, словно ниспосланного небом дарить каждому вкусившему его восторг сладчайшего наслаждения, безучастно проходить мимо?!
«Скажи, откуда ты приходишь, Красота?
Твой взор — лазурь небес иль порожденье ада?
Ты, как вино, пьянишь прильнувшие уста,
Равно ты радости и козни сеять рада».
Разумеется, нет! Живая красота эфемерна и подвержена скорой порче, именно поэтому Ирочка — давний объект моего пристального внимания. Сообразительная дамочка, хоть и молоденькая ещё совсем. Из той бойкой юной поросли прагматиков, здраво разделяющих деньги, карьеру и моральные принципы.
Щучка зубастая! Кабы не мой глаз хозяйский, считай, пропал бы Буржуинчик! «Гляжусь в тебя, как в зеркало, до головокружения…» Стреляного воробья на мякине не проведёшь, сама никогда добродетельностью особой не отличалась!
Гризетка наша замужем, кстати говоря, за буржуинским водителем, пребывающим, однозначно уверена, в счастливейшем неведении по поводу отдельных пикантных обязанностей своей красавицы-жены, слегка выходящих, скажем так, за рамки её официальных должностных инструкций. Знала бы и она о его далеко не целомудренных похождениях! Иными словами — вишенка от яблоньки…
Присматриваюсь к ней со дня первого выхода милашки в свет на одной из наших корпоративных вечеринок. Муж её весьма опрометчиво, на мой взгляд, поступил, представив расслабленной публике свою куколку, да ещё в столь откровенно провокационном наряде. Видели бы вы девочку, ваша покорная слуга и то скромнее смотрелась! Представляете себе?! Честно признаюсь, сумела озорница впечатление на присутствующих произвести, молодчинка! Замечательный допинг для ленивых жирных офисных карасей!
Все взбодрились, и стар и млад! Заглотали наживку, ожил прудик, зашевелился камыш прибрежный, зашуршал! Тёрки пошли, круги на воде! Притом во мне отчего-то крепнет убеждённость, что главная закопёрщица в той весёлой семейке, невзирая на бутафорскую свирепость мужа, — Ирочка.
Не мытьём, так катаньем своего добивается. Очередной раз обломала муженька. Сомнений нет, упирался он всеми четырьмя копытами, да вынужден был согласиться, выпустил джинна из бутылки. Хотя… Днём раньше, днём позже. Чему быть, того, всё одно, не миновать. Шила-то в мешке не утаишь!
Ясное дело, за хорошенькой породистой кобылкой глаз да глаз нужен. Одной морковкой, пусть денно и нощно сочной, в стойле ни в жисть не удержать! Здесь особый, вдумчивый, подход требуется. Либо мужчина семи пядей во лбу, тогда жена его, точно приворожённая, каждое слово ловит, рот открывши, и нет времени, желания у неё на мысли охальные, либо деспотом жесточайшим должен прослыть.
Третьего, как правило, не дано. Вернее, для большинства — невозможно, но… вельми хотелось бы! О чём мы тут, собственно, с самой первой страницы и твердим.
Те же, кто по наивности или недомыслию исключительно на морковку свою надеется, понимать должны, что всегда и везде найдёшь гада, коий иеройством своим всех прочих гадов превосходит и затемняет. Взгляни на дерево — и там усмотришь некоторый сук больший и против других крепчайший, а следственно, и доблестнейший . Водила наш, сдаётся мне, парень неглупый, но умом ленив и к компромиссам не склонен. Соответственно, по Сеньке и шапка. Хоть и зело суковатый, ха-ха!
Мальчики, миленькие, слушайте сюда: не женитесь на красивых! А коли уж женились, будьте умницами, не то голова зимой замёрзнет! Смекаете, о чём я?
Да-а-а-а, весёлое, помнится, было времечко, загуливали по любому подходящему и не очень-то поводу! Насколько память мне не изменяет, отмечали день рождения Компании. Случилось всё в начале лета. Тепло, хорошо, комарики! Фирма арендовала пароходик, покататься по Москве-реке.
Обожаю всяческие пароходики! Снизу, из машинного отделения, еле слышно пробивается старательное ворчание судовых дизелей, покачивает слегонца, торопиться некуда, водичка кругом, чаечки, жучки, стрекозки. И, разумеется, стрекозлы. Куда ж без них-то, без красавцев?
Специфика ограниченного пространства на каждого по-своему влияет: кто-то бежит в бар, преследуя единственную цель — напиться, другой икрой обжирается на шведском столе, остаток пути задумчиво проводя в гальюне, третий всю дорогу пластом лежит в каюте с тазиком под койкой. Я вот, на волнах морской романтики, пару лет назад между Финляндией и Швецией трижды туда-обратно халявно прокатилась.
Классный паром! Скандинавы мою особу эстафетной палочкой из рук в руки передавали. Бережно и нежно. Признаюсь, покуролесили! Ну, да не обо мне речь.
Примерно на полпути шефу, по обыкновению, занадобилось срочно отлучиться в высочайшие инстанции, обсудить ряд чрезвычайно важных насущных проблем. Водила бессменно при нём. «Профессор, конечно, лопух, но аппаратура при нннём, при нннём…» — один-то он куда доедет?
Недавно по простоте душевной затащила босса в метро. Мамой клянусь, безо всякой задней мысли! Весеннее обострение, знаете ли, пробки в городе. На машинке никуда и нипочём не успеть. Уговорила, в общем.
Когда же он в поручень эскалатора вцепился мёртвой хваткой и глаза остекленели, поняла, что совершаю бо-о-ольшую ошибку! А куда деваться-то? Едем уже. Короче, не до смеху было, еле добрались! Болезненность у него наличествует сложная пространственная. Э-э-э-эх! Знать бы заранее. Успокаивать потом пришлось. Хм… До утра.
В общем, менее часа прошло с убытия предводителя дворянства , как мы с Виталичем в поисках свободной каютки «для отдыха», которых на данном корабле мною на всякий пожарный анонсировано было не менее трёх, дуриком спалили пьяную голую Ирочку, увлечённую горячими оральными ласками одному из менеджеров среднего звена. Причём симпатичные трусики, обнаруженные нами в начале коридора, и легко узнаваемое задорное платьице, валяющееся при входе в каюту, однозначно указывали, что яркий финал — самое безобидное из всего, здесь вытворявшегося.
Трусики я, само собой, прибрала. Люблю сувенирчики, знаете ли, интимные! Красивые, спереди цветочек изящный вышит. Лилия. Не видела в продаже ничего подобного. Чего им у всех на виду валяться, глаз смущать, правильно? Верну с оказией. Ирочка с этим… не припомню имени… едва за борт не попрыгали со страха! Да и было отчего!
Здесь такое дело, м-м-м-м… Понимаете ли, Виталич у Буржуинчика завсегда самый почётный гость. Тот перед ним извечно на цырлах. И по нечётным, кстати, тож. Обязан зело чем-то, уж не знаю чем. Баблосы, бывает, девчонок при необходимости подгоняет. Он-то нас давным-давно и свёл — сдал, паршивец, меня без моего же ведома в безраздельное пользование на пару дней за кое-какие, как позже выяснилось, услуги весьма деликатного характера. Или делинквентного? Теперь разве ж упомнишь, какие?
А дело было так. Привезли Юлечку в крутое местечко за высоченный забор, якобы документы срочные подписать. Покуда выяснилось, что всё давно уже подписано и ещё вчера курьером назад ушло, машина исчезла. Чистейшей воды колдовство. Вуду! Буквально минуту назад здесь ещё стояла! Провалиться мне на этом месте! Нет её, испарилась!
Оперативно провожу рекогносцировку местности. Стена бетонная, покруче Великой Китайской, метров пять высотой. Ворота автоматические базуку выдержат. Закрыты. Огородами не уйти, возле калитки валяется на боку огромный кудлатый волкодав. Плотоядно щерится исподлобья. Да уж, попадалово, нечего сказать.
Когда ж в зашторенной гостиной столик, сервированный на двоих, обнаружился с напитками горячительными знатной выдержки, икоркой да балычком (всё, заметьте, белужье!), полумрак интимный, свечи горят, прочие прибамбасы по всем правилам соблазнения, о-о-о-о-о! — тут-то всё на свои места и встало!
«Вот же мелкий прощелыга! — думаю. — Мог бы хоть предупредить! Вдруг месячные у меня?! И ведь вычислил всё правильно, шельмец!»
