Гене, к слову, повезло больше: он с собой, покудова, значится, с далёкой Лимпопо влажными муссонными тропами пробирался, пару приличных «Данхиллов» где-то прихватил. Не иначе как у злого белого колонизатора спёр, прохиндей свободолюбивый!
Да и с табаками, чего уж там, дела безрадостно обстояли: «Дорожный», «Флотский», «Капитанский», «Трубка мира», «Золотое Руно» — вот практически и всё богатейшее разнообразие. Иногда удавалось раздобыть понюшку болгарского «Нептуна», однако привыкать к тому не следовало, ибо нефиг к хорошему-то!
О махорке вовсе умолчим — иные извращенцы и её посредством трубок курили. Но те товарищи явно из соседней палаты с прокурорами и Юлиями Цезарями, нам с ними однозначно не по пути!
Приблудами для чистки трубок тоже разжиться особо негде было, ввиду чего (вкупе с только что вышеуказанным) Чандр Львович трубку курил крайне редко. В основном в День Военно-Морского Флота, традиционно будучи в гостях у братана своего Бонифация. Оба тогда крепко выпивали, напяливали тельники-алкоголички, бескозырки «Мария Селеста» и сидели до одури пыхали в две трубы «Капитанским», поплёвывая на гуляющих внизу морячков. За что и биты бывали-с нещадно-с!
Посему в остальные времена года наш лев довольствовался сигаретами всё той же Московской табачной фабрики «Ява», иногда «Дукат», изредка даже моршанской травкой пробавлялся. Последнее правда... гм... омнецо редкостное, честно говоря, с кофе совсем уж не канает.
У тёти Наташи же и вовсе ни с сигарами, ни с трубками, ни тем паче с махоркой ядрёной никаких трудностей не возникало. От любимых всеми нами слов: «ваще, нах !». Поелику не курила она.
Может, под рюмочку-другую в молодости и попробовала б, да всё некогда. Абсолютно! Ибо ни вздохнуть, ни разогнуться!
Муж ейный когда-то служил, судя по всему в НКВД (хотя сам он с гордостью назывался чекистом!), там умудрился получить тяжёлую контузию и был комиссован по состоянию здоровья.
В обычной жизни особо себя не проявил, работал на стройке, к тому ж по болезненности контужено-мозговой изрядно выпивал. Вследствие чего денежек домой приносил совсем трошки, и тёте Наташе приходилось впахивать за четверых, бо харчевались на шее у неё к тому ж до кучи ещё два сыночка: Славик да Лёлик.
Старшенький — Славик — паренёк чудесный-расчудесный, чрезвычайно одарённый во всех отношениях: к спорту, к музыке, математике, рисованию, и даже к танцам даровитостью обладал недюжинной!
Но вот незадача! — ни хорошим регбистом не стал, хоть и подавал огромные надежды; ни в музыкальное училище не поступил, а ведь самовыучился на гитаре джаз тренькать весьма сносно, и некоторые довольно именитые музыканты готовы даже были словечко замолвить за него при поступлении (и не одно!); в инструментальном техникуме не доучился; математику ещё в школе забросил, победил в паре городских олимпиад да и послал к бебеням (в результате лишь на хилые троечки восьмилетку закончил!); и так далее по длинному списку, включая пару дипломов довольно высокой степени на городском конкурсе по рисованию.
А всё оттого, что, достигнув в чём-либо хоть каких-нибудь результатов (иной раз вполне достойных!), Славик к сему славному делу тут же охладевал и с формулировкой вроде: «Мне это больше ни фига не интересно!» посылал всё и вся к Нах-Наху.
А в него ведь разные достойнейшие люди силы вкладывали, кажный раз чуточку души, на что-то рассчитывали, надеялись. Смекаете? Ну да ладно.
Забегая чуть вперёд, скажем лишь, что к зрелости своей добился он почётного звания машиниста экскаватора шестого разряда. И это хорошо! Разве ж плохо? — очень даже здорово!
Однако в том ли было его истинное предназначение? Кто знает, кто знает... Но то совсем иная история, изложенная в другом повествовании. Обязательно полюбопытствуйте, не убудет!
В общем, мужа своего тётя Наташа терпела невыносимо долго, не корила, куском не попрекала, называла ласково: «Баламут» и кормила, поила, одевала, покуда не выгнала. Славика тоже кормила, поила, одевала, покупала велосипед, электрогитару «Орфей» (это на зарплату-то соловецкой уборщицы, кто помнит — тот поймёт!), прочие ништяки / вкусняшки. Причём ничего кроме доброго: «Славик» он от неё никогда не слышал.
И Лёлика кормила. ...Лёлик?.. А что, собственно говоря, Лёлик? — «хвулюган», как его соседи ласково называли. О нём и сказать-то особо нечего. Вот и не станем.
К чему это всё? Вам, поди, и невдомёк? Думаете, сейчас же, как это принято у большинства нынешних бумагомарак, персонажи вдруг все как один скинут личины добропорядочных граждан, достанут из внутренних карманов пинжаков / задних карманов брюк / хозяйственных авосек (женский вариант!) бензопилы «Дружба» и учинят «на районе» ужасающе кровавый террор? Останкинскую резню бензопилой?! Чёрта с два! Шиш вы угадали, дорогие сограждане!
Хотя, честно говоря, сюжетец довольно занимательный, да. Надо бы обмозговать на досуге. С Кареном Георгиевичем посоветоваться, может, даже с Фёдором Сергеевичем. На худой конец с Иваном Ивановичем . Хоть последний и визглив зело!
Но мы не косули! Нас голыми ногами не пнёшь, руки коротки! Не будет никакого террора! А как вам, дорогие друзья, того хотелось? — до скрежета зубовного! Не правда ль? Правда, правда! Хоть и весьма неприглядная, хе-хе!
На самом деле всё даже проще, нежели козу свербучую из носа ковырнуть: в один год, в один день, ровно в одно и то же время, в одном месте встретились сразу три одиночества! (Не путать с шестью мудаками от Алексея Феофилактыча!) Представляете себе? Тоска смертная!
Что, ежели призадуматься, в общем-то, не редкость, поелику родственные души завсегда кучкуются, сами тому нисколечко не потворствуя. Это ведь не телеса вам какие-то, понимаешь, одноимёнными маниями заряженные (величия, стяжательства и вообще грандиозо, ять их всех етить!), кои локтями да пинками отталкиваются! — соображаете?
Соответственно, обделить кого-нибудь драгоценным вниманием, пущай и фигуру, не имеющую ни малейшего касательства к дальнейшему повествованию, как нам кажется, голимое свинство! И даже слегка подванивает откровенно неприкрытой, не побоимся этого слова, абъекцией! О как! Страшное иноземное словцо, да? Почти что «абляция»! Прям мороз по коже!
«Как же ж, как же ж?! — возопит пытливый, дюже во всём сумлевающийся читатель. — У тёти Наташи прекрасная, можно сказать, образцовая семья! Какой-никакой муж, детишки малые неразумные. Да и Геннадий Андреевич наш разлюбезный тоже, знаете ли, никоим образом не волк (точнее, не рептилия!) одиночка, а очень даже сердешный крокодильчик, делящий, между прочим, ветхий кров и последнюю краюху с лучшим другом своим — Чебураном. Какое ж тут, к бениным ляхам, одиночество?! Гм... И что в сухом остатке? Э-э-э-э... Разве что Марципаныч... Тот — да, пожалуй, подходящая кандидатура — само одиночество!..»
Здесь мнения наши, к сожалению, расходятся, как бы неудобно при этом мы себя ни ощущали. Просто ренегатами какими-то, чесслово! Почти что гадами! Однако принципами поступиться остатки былой совести не позволяют.
Ибо море примеров во все времена, города и веси, когда, живя в окружении многочисленных родственничков, друзей и знакомых, люди были, есть и будут чертовски одиноки. Что тогда ж о нелюдях-то говорить, о зверушках разных малоразумных?
Поелику одиночество, — хотелось бы, чтоб все хорошенько это усекли, — вовсе не фатальное отсутствие в той или иной мере назойливых попутчиков по жизни, а на самом деле — состояние смятенной неустроенной души. Одиночество — это когда беззаботно тусующиеся вокруг многочисленные сожители / сожительницы (прям мотыльки возле свечки, ей-богу!) всячески тешат, холят, лелеют исключительно собственные эго, болезненно переживая лишь за свои неуёмные хотелки, притом без малейшей тени душевного с вами сопереживания и единения.
Ну ежели токмо самую-самую капельку-капелюшечку, и то по огромному одолжению, коль подобное вообще возможно. И уж тем паче сострадания! Хоть лично мы последнее не шибко-то и приветствуем.
«Наперсники Эрота! Нет милее скрепы, чем ложе купное, испитое до дна.
Пусть краткий сон ваш будет тих и крепок, и силы восстановятся сполна.
Чтоб каждый новый день — кратeр проблем извечных, покрытый пеною рутины бытовой,
Прожить скорей в томлении беспечном. К чему заботиться докучливой молвой?
О сущих пустяках — супружеской измене, любви и ревности досужий разговор.
А что же верность? — так, пустое дело, оковы призрачной химеры, сущий вздор!
Живёте налегке блистательно и праздно, в угоду сладостных ночей сжигая дни.
Прислуга Асмодея — авгуры соблазна, и одиночество пустой души маячит впереди».
Юлия Дии, «Сон прелюбодеев»
Тётя Наташа по поводу подобных «снов», прочих заморочек явно мнения никакого не имела, ибо, как выше уже отмечалось, времени умоблудствовать и всяко ино блудствовать попросту физически не было у неё. Да и откуда, сами посудите? — подъём не позже пяти утра, быстренько умыться, более-менее привести себя в порядок, завтрак состряпать (плотный!) для кучи домочадцев, самой перекусить на скору руку — да бегом на работу. Уборщица, она ведь по-любасу должна либо до, либо позже всех убраться успеть, соображаете?
А после обеда нужно попасть на другую работу, а ввечеру, мабуть, ещё и на третью (как, к примеру, сегодня) — и тогда она вообще сутками домой не объявлялась. Зато гитару дорогущую электротехническую Славику прикупила! Свезло пареньку. Несказанно! А вам?
Когда же всё-таки объявлялась... Гм... Тут тебе и стирка, понимаешь, и глажка наваливались, и готовка на туеву хучу ртов. Забот полна коробочка! Опять же коты бездомные со всего района харчиться подгребали, первый же этаж — самое то! — лепота-а-а-а! К слову, ни Славик, ни Лёлик даже макарошек себе простецких сварганить не утруждались да колбаски варёной «Русской» по два рубля двадцать копеечек за кило бросить туда для разнообразности.
Баламуту и того без надобности, только водка. Ну, быть может, баночка кильки ещё в томатном соусе. За хлебушком два шага до булочной погулять полчаса приходилось оболтусов уговаривать, проще самой метнуться. Такие вот дела!
Посему окромя как глубоко за полночь поспать прилечь ей редко удавалось. ...В выходные? А что, собственно, выходные? Те же постылые готовка, стирка, глажка... Сторожить сверхурочно иногда ещё приходилось. И в квартире когда-то ведь нужно было худо-бедно прибираться.
Ребятишки-то с папашкой, к чему бы ни притронулись, куда б ни присели, моментом всё изговнячивали, в хлев превращали! Вот и думайте: одиночество, не одиночество? Вам решать. Мы склоняемся к первому.
Насчёт Чандра Львовича, м-м-м-м... Тут судить-рядить особо-то и не о чем. С милым Тобиасом прожили они отпущенные им свыше славные светлые деньки душа в душу, а боле-то ни к кому, ввиду упоминаемой выше маниакально-депрессивной застенчивости, зверский наш Царь так и не прикипел. Да и на кой ляд ему это, скажите на милость? — баловство одно на старости лет.
И то правда: готовить нет нужды — харчами товарища директора местный буфет снабжал вдосталь (ещё и мышкам-норушкам с лихвой оставалось!), причём на халяву (из сэкономленного, не уворованного!). Обстирывала, обглаживала Марципаныча, как уже все наверняка дотумкали, всё та же небезызвестная тётя Наташа, в рабочее, естественно, время. Убиралась, разумеется, она же.
Использование служебного положения? Окститесь, драгоценнейшие! — кто ж разъярённого льва в клетке проверять-то сунется, сами посудите? Пущай в чём-то и тряпошного, хе-хе!
Касаемо премий, что ей иногда выписывали, да заказов продуктовых по пролетарским праздникам из директорского фонда, так то ж всего лишь забота. А вы что себе подумали? Обычная забота хорошего начальника о вверенных ему подчинённых. Сплошь и рядом ведь подобное человеколюбие встречается. И не только у львов! У крокодилов, например, волков, медведей, не замечали? Особливо за завтраком. (Шутка!)
В иных местах зачастую, между прочим, и вовсе без каких-либо премий обходилось! И уж тем паче без всяких там гастрономических ништяков. Это уж кому как свезёт. Однако попробуй откажись! — мигом по статье вылетишь! Хм... Самой что ни на есть человеколюбивой.
И чего в таком случае напрягаться понапрасну? Сиди, покуривай, книжечки почитывай, одиночество опустевшей души коротай. За Гену топить покамест не станем, о нём, собственно, весь дальнейший сказ. Там по результату общими усилиями и порешаем.
В пустом вестибюле царил бездвижный влажный полумрак. Лишь в гардеробной осиротевшие вешалки поблёскивали-позвякивали там-сям хромированными крючочками, да голодные тараканы, хоронясь открытых мест, малыми ДРГ угрюмо шли в разведку.
Зловещая тень хищно метнулась наискосок из ближайшего паучьего угла, Гена аж едва-едва челюстями не клацнул! Чур меня! Инстинктивно, ясен пепер, но кого это волнует? Да уж, вовремя спохватился, ёж вашу неразумную медь!!!
Андреич судорожно сглотнул, с трудом переведя дух. И было отчего, смеем вас уверить!
— Тёть Наташ, вы, что ль, родная? — уф-ф-ф-ф, от сердца отлегло! — Предупреждать надо!
— Кого предупреждать? Нынче я тута хозяйка до самага утра! Опять хвулюганишь, Генька? Куда тябя нялёгкая-то нясёть на ночь глядя? Смотри-ка, вона ужасть уже как натоптал! Токмо-токмо ведь полы намыла, свет погасила!
— И вовсе я не натоптал! Дочиста ноги при входе вытер!
— Вытяр он! Да няужели? — с хвоста вона в три ручья тячёть!
— А предупредить, кстати, никогда не вредно! Целее будете! — крокодил зябко поёжился от одной лишь мысли о возможной неловкой, мягко говоря, аховой ситуасьён (в натуре ведь «мокруха» светила голимая!). — По делу я. Вызывали. (Совравши, сударь!) Главный у себя?
— У сябя, у сябя! Где ж яму ящё быть-то? Всё страдаить, соколик! Ты бы там ня задерживался, Андреич, им отдыхать надобно.
— Буду стараться, тёть Наташ! Обещаю! Гм... По возможности.
Чандр Львович Марципанов, комфортно угнездившись в стареньком уютном плюшевом кресле, словно сфинкс эпический безмятежно возвышался над любимым своим столом, покрытым, как бы банально это кому ни показалось, изрядно линялым зелёным сукном, покуривал трубку и, не особо-то заморачиваясь содержанием, вполглаза проглядывал завтрашний номер «Соловецкой правды».
Взгляд Львовича был чутка задымлён, соответственно, замутнён, рассеян и оттого не сразу сфокусировался на возникшем откуда-то из ниоткуда в тёмном дверном проёме закадычном его дружище-крокодиле.
Некоторое время он вот так ещё сидел, подперев лапой благородную седогривую башку, пялясь немигающим взглядом поверх очков куда-то сквозь Геннадия Андреевича , призадумавшись о чём-то несущественном. Наконец отвял и пробасил раскатисто:
— Заходи, Андрэич , негоже в дверях-то торчать, маяться!
— Дык, Львович, незваный гость — он хуже бабуина! Можно?
Пожилой рептилоид продолжал нерешительно топтаться в дверях. Пахнуло свежевымытыми полами. По-видимому, с хлоркой. Н-н-н-нда-с...
Не шибко-то изысканное, скажем прямо, амбре. Не от дедушки Иссея Мияки, япона мама его!
— Тебе что, особое приглашение требуется? — неспроста ведь, я так понимаю, явился не запылился! ...Господи, опять эта вонь несусветная! — страдальчески поморщился Чандр. — Гм...
Да и с табаками, чего уж там, дела безрадостно обстояли: «Дорожный», «Флотский», «Капитанский», «Трубка мира», «Золотое Руно» — вот практически и всё богатейшее разнообразие. Иногда удавалось раздобыть понюшку болгарского «Нептуна», однако привыкать к тому не следовало, ибо нефиг к хорошему-то!
О махорке вовсе умолчим — иные извращенцы и её посредством трубок курили. Но те товарищи явно из соседней палаты с прокурорами и Юлиями Цезарями, нам с ними однозначно не по пути!
Приблудами для чистки трубок тоже разжиться особо негде было, ввиду чего (вкупе с только что вышеуказанным) Чандр Львович трубку курил крайне редко. В основном в День Военно-Морского Флота, традиционно будучи в гостях у братана своего Бонифация. Оба тогда крепко выпивали, напяливали тельники-алкоголички, бескозырки «Мария Селеста» и сидели до одури пыхали в две трубы «Капитанским», поплёвывая на гуляющих внизу морячков. За что и биты бывали-с нещадно-с!
Посему в остальные времена года наш лев довольствовался сигаретами всё той же Московской табачной фабрики «Ява», иногда «Дукат», изредка даже моршанской травкой пробавлялся. Последнее правда... гм... омнецо редкостное, честно говоря, с кофе совсем уж не канает.
У тёти Наташи же и вовсе ни с сигарами, ни с трубками, ни тем паче с махоркой ядрёной никаких трудностей не возникало. От любимых всеми нами слов: «ваще, нах !». Поелику не курила она.
Может, под рюмочку-другую в молодости и попробовала б, да всё некогда. Абсолютно! Ибо ни вздохнуть, ни разогнуться!
Муж ейный когда-то служил, судя по всему в НКВД (хотя сам он с гордостью назывался чекистом!), там умудрился получить тяжёлую контузию и был комиссован по состоянию здоровья.
В обычной жизни особо себя не проявил, работал на стройке, к тому ж по болезненности контужено-мозговой изрядно выпивал. Вследствие чего денежек домой приносил совсем трошки, и тёте Наташе приходилось впахивать за четверых, бо харчевались на шее у неё к тому ж до кучи ещё два сыночка: Славик да Лёлик.
Старшенький — Славик — паренёк чудесный-расчудесный, чрезвычайно одарённый во всех отношениях: к спорту, к музыке, математике, рисованию, и даже к танцам даровитостью обладал недюжинной!
Но вот незадача! — ни хорошим регбистом не стал, хоть и подавал огромные надежды; ни в музыкальное училище не поступил, а ведь самовыучился на гитаре джаз тренькать весьма сносно, и некоторые довольно именитые музыканты готовы даже были словечко замолвить за него при поступлении (и не одно!); в инструментальном техникуме не доучился; математику ещё в школе забросил, победил в паре городских олимпиад да и послал к бебеням (в результате лишь на хилые троечки восьмилетку закончил!); и так далее по длинному списку, включая пару дипломов довольно высокой степени на городском конкурсе по рисованию.
А всё оттого, что, достигнув в чём-либо хоть каких-нибудь результатов (иной раз вполне достойных!), Славик к сему славному делу тут же охладевал и с формулировкой вроде: «Мне это больше ни фига не интересно!» посылал всё и вся к Нах-Наху.
А в него ведь разные достойнейшие люди силы вкладывали, кажный раз чуточку души, на что-то рассчитывали, надеялись. Смекаете? Ну да ладно.
Забегая чуть вперёд, скажем лишь, что к зрелости своей добился он почётного звания машиниста экскаватора шестого разряда. И это хорошо! Разве ж плохо? — очень даже здорово!
Однако в том ли было его истинное предназначение? Кто знает, кто знает... Но то совсем иная история, изложенная в другом повествовании. Обязательно полюбопытствуйте, не убудет!
В общем, мужа своего тётя Наташа терпела невыносимо долго, не корила, куском не попрекала, называла ласково: «Баламут» и кормила, поила, одевала, покуда не выгнала. Славика тоже кормила, поила, одевала, покупала велосипед, электрогитару «Орфей» (это на зарплату-то соловецкой уборщицы, кто помнит — тот поймёт!), прочие ништяки / вкусняшки. Причём ничего кроме доброго: «Славик» он от неё никогда не слышал.
И Лёлика кормила. ...Лёлик?.. А что, собственно говоря, Лёлик? — «хвулюган», как его соседи ласково называли. О нём и сказать-то особо нечего. Вот и не станем.
К чему это всё? Вам, поди, и невдомёк? Думаете, сейчас же, как это принято у большинства нынешних бумагомарак, персонажи вдруг все как один скинут личины добропорядочных граждан, достанут из внутренних карманов пинжаков / задних карманов брюк / хозяйственных авосек (женский вариант!) бензопилы «Дружба» и учинят «на районе» ужасающе кровавый террор? Останкинскую резню бензопилой?! Чёрта с два! Шиш вы угадали, дорогие сограждане!
Хотя, честно говоря, сюжетец довольно занимательный, да. Надо бы обмозговать на досуге. С Кареном Георгиевичем посоветоваться, может, даже с Фёдором Сергеевичем. На худой конец с Иваном Ивановичем . Хоть последний и визглив зело!
Но мы не косули! Нас голыми ногами не пнёшь, руки коротки! Не будет никакого террора! А как вам, дорогие друзья, того хотелось? — до скрежета зубовного! Не правда ль? Правда, правда! Хоть и весьма неприглядная, хе-хе!
На самом деле всё даже проще, нежели козу свербучую из носа ковырнуть: в один год, в один день, ровно в одно и то же время, в одном месте встретились сразу три одиночества! (Не путать с шестью мудаками от Алексея Феофилактыча!) Представляете себе? Тоска смертная!
Что, ежели призадуматься, в общем-то, не редкость, поелику родственные души завсегда кучкуются, сами тому нисколечко не потворствуя. Это ведь не телеса вам какие-то, понимаешь, одноимёнными маниями заряженные (величия, стяжательства и вообще грандиозо, ять их всех етить!), кои локтями да пинками отталкиваются! — соображаете?
Соответственно, обделить кого-нибудь драгоценным вниманием, пущай и фигуру, не имеющую ни малейшего касательства к дальнейшему повествованию, как нам кажется, голимое свинство! И даже слегка подванивает откровенно неприкрытой, не побоимся этого слова, абъекцией! О как! Страшное иноземное словцо, да? Почти что «абляция»! Прям мороз по коже!
«Как же ж, как же ж?! — возопит пытливый, дюже во всём сумлевающийся читатель. — У тёти Наташи прекрасная, можно сказать, образцовая семья! Какой-никакой муж, детишки малые неразумные. Да и Геннадий Андреевич наш разлюбезный тоже, знаете ли, никоим образом не волк (точнее, не рептилия!) одиночка, а очень даже сердешный крокодильчик, делящий, между прочим, ветхий кров и последнюю краюху с лучшим другом своим — Чебураном. Какое ж тут, к бениным ляхам, одиночество?! Гм... И что в сухом остатке? Э-э-э-э... Разве что Марципаныч... Тот — да, пожалуй, подходящая кандидатура — само одиночество!..»
Здесь мнения наши, к сожалению, расходятся, как бы неудобно при этом мы себя ни ощущали. Просто ренегатами какими-то, чесслово! Почти что гадами! Однако принципами поступиться остатки былой совести не позволяют.
Ибо море примеров во все времена, города и веси, когда, живя в окружении многочисленных родственничков, друзей и знакомых, люди были, есть и будут чертовски одиноки. Что тогда ж о нелюдях-то говорить, о зверушках разных малоразумных?
Поелику одиночество, — хотелось бы, чтоб все хорошенько это усекли, — вовсе не фатальное отсутствие в той или иной мере назойливых попутчиков по жизни, а на самом деле — состояние смятенной неустроенной души. Одиночество — это когда беззаботно тусующиеся вокруг многочисленные сожители / сожительницы (прям мотыльки возле свечки, ей-богу!) всячески тешат, холят, лелеют исключительно собственные эго, болезненно переживая лишь за свои неуёмные хотелки, притом без малейшей тени душевного с вами сопереживания и единения.
Ну ежели токмо самую-самую капельку-капелюшечку, и то по огромному одолжению, коль подобное вообще возможно. И уж тем паче сострадания! Хоть лично мы последнее не шибко-то и приветствуем.
«Наперсники Эрота! Нет милее скрепы, чем ложе купное, испитое до дна.
Пусть краткий сон ваш будет тих и крепок, и силы восстановятся сполна.
Чтоб каждый новый день — кратeр проблем извечных, покрытый пеною рутины бытовой,
Прожить скорей в томлении беспечном. К чему заботиться докучливой молвой?
О сущих пустяках — супружеской измене, любви и ревности досужий разговор.
А что же верность? — так, пустое дело, оковы призрачной химеры, сущий вздор!
Живёте налегке блистательно и праздно, в угоду сладостных ночей сжигая дни.
Прислуга Асмодея — авгуры соблазна, и одиночество пустой души маячит впереди».
Юлия Дии, «Сон прелюбодеев»
Тётя Наташа по поводу подобных «снов», прочих заморочек явно мнения никакого не имела, ибо, как выше уже отмечалось, времени умоблудствовать и всяко ино блудствовать попросту физически не было у неё. Да и откуда, сами посудите? — подъём не позже пяти утра, быстренько умыться, более-менее привести себя в порядок, завтрак состряпать (плотный!) для кучи домочадцев, самой перекусить на скору руку — да бегом на работу. Уборщица, она ведь по-любасу должна либо до, либо позже всех убраться успеть, соображаете?
А после обеда нужно попасть на другую работу, а ввечеру, мабуть, ещё и на третью (как, к примеру, сегодня) — и тогда она вообще сутками домой не объявлялась. Зато гитару дорогущую электротехническую Славику прикупила! Свезло пареньку. Несказанно! А вам?
Когда же всё-таки объявлялась... Гм... Тут тебе и стирка, понимаешь, и глажка наваливались, и готовка на туеву хучу ртов. Забот полна коробочка! Опять же коты бездомные со всего района харчиться подгребали, первый же этаж — самое то! — лепота-а-а-а! К слову, ни Славик, ни Лёлик даже макарошек себе простецких сварганить не утруждались да колбаски варёной «Русской» по два рубля двадцать копеечек за кило бросить туда для разнообразности.
Баламуту и того без надобности, только водка. Ну, быть может, баночка кильки ещё в томатном соусе. За хлебушком два шага до булочной погулять полчаса приходилось оболтусов уговаривать, проще самой метнуться. Такие вот дела!
Посему окромя как глубоко за полночь поспать прилечь ей редко удавалось. ...В выходные? А что, собственно, выходные? Те же постылые готовка, стирка, глажка... Сторожить сверхурочно иногда ещё приходилось. И в квартире когда-то ведь нужно было худо-бедно прибираться.
Ребятишки-то с папашкой, к чему бы ни притронулись, куда б ни присели, моментом всё изговнячивали, в хлев превращали! Вот и думайте: одиночество, не одиночество? Вам решать. Мы склоняемся к первому.
Насчёт Чандра Львовича, м-м-м-м... Тут судить-рядить особо-то и не о чем. С милым Тобиасом прожили они отпущенные им свыше славные светлые деньки душа в душу, а боле-то ни к кому, ввиду упоминаемой выше маниакально-депрессивной застенчивости, зверский наш Царь так и не прикипел. Да и на кой ляд ему это, скажите на милость? — баловство одно на старости лет.
И то правда: готовить нет нужды — харчами товарища директора местный буфет снабжал вдосталь (ещё и мышкам-норушкам с лихвой оставалось!), причём на халяву (из сэкономленного, не уворованного!). Обстирывала, обглаживала Марципаныча, как уже все наверняка дотумкали, всё та же небезызвестная тётя Наташа, в рабочее, естественно, время. Убиралась, разумеется, она же.
Использование служебного положения? Окститесь, драгоценнейшие! — кто ж разъярённого льва в клетке проверять-то сунется, сами посудите? Пущай в чём-то и тряпошного, хе-хе!
Касаемо премий, что ей иногда выписывали, да заказов продуктовых по пролетарским праздникам из директорского фонда, так то ж всего лишь забота. А вы что себе подумали? Обычная забота хорошего начальника о вверенных ему подчинённых. Сплошь и рядом ведь подобное человеколюбие встречается. И не только у львов! У крокодилов, например, волков, медведей, не замечали? Особливо за завтраком. (Шутка!)
В иных местах зачастую, между прочим, и вовсе без каких-либо премий обходилось! И уж тем паче без всяких там гастрономических ништяков. Это уж кому как свезёт. Однако попробуй откажись! — мигом по статье вылетишь! Хм... Самой что ни на есть человеколюбивой.
И чего в таком случае напрягаться понапрасну? Сиди, покуривай, книжечки почитывай, одиночество опустевшей души коротай. За Гену топить покамест не станем, о нём, собственно, весь дальнейший сказ. Там по результату общими усилиями и порешаем.
В пустом вестибюле царил бездвижный влажный полумрак. Лишь в гардеробной осиротевшие вешалки поблёскивали-позвякивали там-сям хромированными крючочками, да голодные тараканы, хоронясь открытых мест, малыми ДРГ угрюмо шли в разведку.
Зловещая тень хищно метнулась наискосок из ближайшего паучьего угла, Гена аж едва-едва челюстями не клацнул! Чур меня! Инстинктивно, ясен пепер, но кого это волнует? Да уж, вовремя спохватился, ёж вашу неразумную медь!!!
Андреич судорожно сглотнул, с трудом переведя дух. И было отчего, смеем вас уверить!
— Тёть Наташ, вы, что ль, родная? — уф-ф-ф-ф, от сердца отлегло! — Предупреждать надо!
— Кого предупреждать? Нынче я тута хозяйка до самага утра! Опять хвулюганишь, Генька? Куда тябя нялёгкая-то нясёть на ночь глядя? Смотри-ка, вона ужасть уже как натоптал! Токмо-токмо ведь полы намыла, свет погасила!
— И вовсе я не натоптал! Дочиста ноги при входе вытер!
— Вытяр он! Да няужели? — с хвоста вона в три ручья тячёть!
— А предупредить, кстати, никогда не вредно! Целее будете! — крокодил зябко поёжился от одной лишь мысли о возможной неловкой, мягко говоря, аховой ситуасьён (в натуре ведь «мокруха» светила голимая!). — По делу я. Вызывали. (Совравши, сударь!) Главный у себя?
— У сябя, у сябя! Где ж яму ящё быть-то? Всё страдаить, соколик! Ты бы там ня задерживался, Андреич, им отдыхать надобно.
— Буду стараться, тёть Наташ! Обещаю! Гм... По возможности.
Чандр Львович Марципанов, комфортно угнездившись в стареньком уютном плюшевом кресле, словно сфинкс эпический безмятежно возвышался над любимым своим столом, покрытым, как бы банально это кому ни показалось, изрядно линялым зелёным сукном, покуривал трубку и, не особо-то заморачиваясь содержанием, вполглаза проглядывал завтрашний номер «Соловецкой правды».
Взгляд Львовича был чутка задымлён, соответственно, замутнён, рассеян и оттого не сразу сфокусировался на возникшем откуда-то из ниоткуда в тёмном дверном проёме закадычном его дружище-крокодиле.
Некоторое время он вот так ещё сидел, подперев лапой благородную седогривую башку, пялясь немигающим взглядом поверх очков куда-то сквозь Геннадия Андреевича , призадумавшись о чём-то несущественном. Наконец отвял и пробасил раскатисто:
— Заходи, Андрэич , негоже в дверях-то торчать, маяться!
— Дык, Львович, незваный гость — он хуже бабуина! Можно?
Пожилой рептилоид продолжал нерешительно топтаться в дверях. Пахнуло свежевымытыми полами. По-видимому, с хлоркой. Н-н-н-нда-с...
Не шибко-то изысканное, скажем прямо, амбре. Не от дедушки Иссея Мияки, япона мама его!
— Тебе что, особое приглашение требуется? — неспроста ведь, я так понимаю, явился не запылился! ...Господи, опять эта вонь несусветная! — страдальчески поморщился Чандр. — Гм...
