Я чувствую себя последней скотиной и по пути успеваю пару раз хорошо приложиться к бутылке. На дне остается пара глотков. Мы забираем одежду под бдительным взглядом охранника. Он хмуро косится на бутылку в моей руке, но ничего не говорит. И мы выходим из театра.
Оказавшись на улице, я допиваю коньяк. Маша с тревогой смотрит на меня и кусает губы.
- Что? – резко спрашиваю я и швыряю бутылку под ноги. Она со звоном катится по асфальту.
Маша бросается за ней, поднимает и относит в урну. А я без сил сажусь на скамейку, мечтая сдохнуть. Не потому, что Доминика переспала с рэпером. Плевать на нее. А потому что я испортил вечер, который так хорошо начинался. Ненавижу себя.
- Не говори так, - тихо замечает Маша, присаживаясь рядом.
Я что, сказал это вслух?
- Разве ты меня не ненавидишь? – спрашиваю я. – Ты так хотела посмотреть этот спектакль, а я все испортил.
Она молча берет меня за руку, и меня прорывает:
- Я всегда все порчу. С самого рождения! Я живу только потому, что моя мать умерла.
Маша вздрагивает и смотрит на меня широко распахнутыми глазами, но не отнимает руки. А я лихорадочно бормочу, до боли сжимая ее ладонь:
- Я ее убил, понимаешь? Я! Если бы я не родился, она была бы жива. Я ненавижу себя за это всю жизнь.
- Не говори так, - снова повторяет Маша.
Она произносит что-то еще, но я ее уже не слышу. Слезы текут по моим щекам, в ушах шумит. Коньяк, выпитый залпом на голодный желудок, растекается по моим венам, и я отключаюсь.
МАША
Таксист помогает мне затащить Дэна в машину и опасливо предупреждает:
- Если наблюет, включу в счет химчистку салона!
Я согласна на все, лишь бы довезти Дэна домой. Не могу же я бросить его на лавочке у театра! А если по пути мажор уделает такси – что ж, у старшего Громова хватит денег, чтобы компенсировать неудобства водителю.
Я сажусь назад рядом с Дэном, и такси трогается с места, оставляя за спиной мерцающую огнями вывеску театра. За окном проплывают ярко освещенные центральные улицы, но сейчас их красота меня не трогает. Я снова и снова слышу слова Дэна, который признается мне, что ненавидит себя и убил свою мать.
Я могу только догадываться о том, что случилось. Должно быть, роды были тяжелыми, и его маму не смогли спасти… Каково это – с самого детства жить с чувством вины за смерть близкого человека? Врагу не пожелаешь…
Дэн беспокойно ворочается и вскидывает голову, не открывая глаз, и тогда я беру его за руку, и он затихает.
По дороге я несколько раз замечаю настороженные взгляды таксиста. Но Дэн ведет себя тихо, просто спит, и таксист успокаивается, сосредоточившись на дороге.
Остаются позади огни Москвы, мы едем в ночь по загородному шоссе. А Дэн роняет голову мне на плечо и доверчиво прижимается ко мне во сне, до боли стискивая руку. Я боюсь шелохнуться, чтобы его не потревожить. А еще боюсь того момента, когда он проснется и вспомнит о том, что мне рассказал. Коньяк развязал ему язык, и он открыл мне свою страшную тайну. Не удивлюсь, если теперь он меня возненавидит.
Но Дэн не просыпается до самого дома. Даже когда на проходной на въезде в поселок нас останавливает охрана, и таксисту приходится приоткрыть окно, чтобы показать спящего Дэна. Нас пропускают за шлагбаум, и я подсказываю водителю, куда ехать. Я здесь всего лишь второй раз, но хорошо запомнила величественный особняк в конце улицы. Его не пропустишь.
- Остановите здесь, - прошу я таксиста, и он притормаживает у ворот.
Свет в окнах не горит, как будто в доме никого нет. Я растерянно кошусь на спящего Дэна. Я надеялась, что он проснется и сам войдет в дом. Но он по-прежнему в отключке, и я осторожно снимаю его голову со своего плеча, выхожу наружу и звоню в запертые ворота. Раз, два, три. Никто не отвечает.
Я отхожу от ворот и смотрю на дом. Окна по-прежнему темны. Громова нет. И как мне завести Дэна домой? Надо обыскать его карманы, может, найду ключи.
Я делаю шаг к такси, но тут за спиной со скрежетом распахивается калитка. Громов, взъерошенный, в наспех надетых футболке и спортивных штанах, стоит в проеме и хмуро щурится. Сейчас он совсем не похож на олигарха и выглядит как обычный мужчина, которого внезапно подняли с постели… Или оторвали от секса, понимаю я, когда в окне второго этажа вспыхивает свет. Должно быть, там его спальня.
- Маша? – Громов узнает меня и выходит наружу. – А где Денис?
- В такси, пьяный, - сердито говорю я. Лучше бы за сыном своим следил, а он баб водит! Вот что за отец?
Без лишних расспросов Громов подходит к машине, перебрасывается парой фраз с таксистом и вытаскивает сына. Я сторонюсь, пропуская его в дом, и замечаю в окне спальни Громова женский силуэт с длинными волосами. Интересно, какая она – любовница старшего Громова? Наверняка, красивая. И молодая. Может, даже моя ровесница.
За спиной газует такси, и я подпрыгиваю. Мне же надо обратно в город!
- Стойте!
Выбегаю на дорогу, машу руками, но автомобиль уже уезжает. Я хватаюсь за телефон, чтобы вызвать такси, но вижу, что он разряжен. Мне не остается ничего, как идти на поклон к Громову.
Захожу во двор, прикрываю за собой калитку и медленно шагаю к дому.
Поднимаюсь на крыльцо и застываю у двери, не решаясь войти. Постучать? Позвонить? Бронированная дверь распахивается, едва не снеся меня с ног, и через порог переступает Громов. При виде меня останавливается и кивает:
- Ты чего тут стоишь? Заходи!
- Вызовите мне такси, - бормочу я, входя за ним в дом. – А то таксист уехал.
- Я его отпустил, - бросает Громов.
- Зачем? – поражаюсь я.
- Мне не понравился водитель. Подозрительный тип.
Я недоуменно смотрю на него. А мне что теперь прикажете делать?
- Останешься на ночь у нас, - велит Громов тоном, который не обсуждается.
- Как, у вас? – теряюсь я.
- У нас полно гостевых комнат, - говорит он и проходит в дом.
Что ж, похоже, выбора у меня нет. Я разуваюсь и следую за ним. В гостиной горит ночник. Дэн спит на диване, а Громов снимает с него кеды. От этой сцены мне становится неловко, как будто я подглядела что-то очень личное.
Я медленно отступаю и жду Громова в коридоре, разглядывая лестницу. Со второго этажа не доносится ни звука. Любовница Громова, кто бы она ни была, не собирается спускаться.
За спиной звучат шаги. Громов выходит из гостиной, неся кеды сына в руке. Оставляет их в прихожей и жестом приглашает меня за собой. Мы поднимаемся по лестнице, и я чувствую холод мрамора под ногами. Этот дом такой холодный, как особняк Снежной королевы! Точнее – короля и его сына, ведь королева давно умерла…
- Что случилось? – спрашивает Громов, когда мы сходим с лестницы и оказываемся в коридоре со множеством дверей, похожем на гостиницу. – Почему он напился? Вы разве не должны были пойти в театр?
Он останавливается на середине коридора и испытующе смотрит на меня.
- Мы были в театре, - негромко отвечаю я. – Все было хорошо, но в антракте в буфете мы встретили его друзей…
Я запинаюсь, думая, правильно ли назвать тех мажоров его друзьями? Ведь это они испортили Дэну настроение и наговорили гадостей. Решаю умолчать о том, что они сказали о Доминике. Не хочу сплетничать о ней, поэтому сообщаю его отцу полуправду:
- Кажется, Дэн расстроился, что они увидели нас вместе. Он стыдится меня. Поэтому напился.
- Он дурак, - с неожиданной горячностью говорит старший Громов, и от его взгляда меня охватывает дрожь. – Спасибо, что не бросила его и привезла домой, Маша.
Откуда-то из-за двери дальше по коридору доносится звук эсэмэски. Должно быть, там спальня Громова, где его ждет любовница.
- Вот твоя комната, - мужчина толкает дверь, у которой мы стоим, и включает свет, не переступая порога. – Располагайся. Полотенце на кровати, халат в шкафу. Ванная в конце коридора.
Он удаляется, а я вхожу в большую комнату с сиреневыми стенами. Кровать с высокой спинкой, обитой белой кожей, застелена покрывалом, на краю - сложенное полотенце, как в гостиничном номере, готовом к заселению постояльцев. В углу шкаф из беленого дуба, у окна - туалетный столик с зеркалом. Из отражения на меня смотрит растерянная девушка в белой блузке и черной юбке. Мне здесь не место, эта стильная обстановка слишком хороша для меня.
Но это только на одну ночь. А уже завтра меня здесь не будет. Возможно, завтра Дэн проспится и вообще не захочет меня видеть. Даже ради машины на день рождения. Ведь теперь я знаю его тайну.
Внезапно меня пронзает мысль о том, что день рождения Дэна может быть днем смерти его матери. Как он живет с этим? И как с этим живет его отец?
На меня накатывает усталость. Это был долгий и тяжелый день, и постель так и манит рухнуть на высокую подушку. Но сначала – в ванную.
Я беру полотенце, достаю из шкафа белый банный халат и выхожу из комнаты в пустой коридор. Тихо, не звука. Не слышно ни голосов, ни телевизора. Мышкой проскальзываю в конец коридора, молясь о том, чтобы не перепутать ванную с чужой спальней. Дэн спит в гостиной, но не хотелось бы нагрянуть в спальню к его отцу в разгар любовных утех.
Я зря волнуюсь. Громов позаботился о том, чтобы я не заблудилась. Дверь в ванную приоткрыта, внутри горит свет.
Я переступаю порог и запираюсь. Ванная просто огромная, в бежевых тонах. В одном углу – душевая кабина, в другом - треугольное джакузи у большого окна, которое сейчас закрыто жалюзи. Представляю себе, как приятно здесь поблаженствовать в пенной ванной… Но только эта роскошь не по мне. Воображение быстро рисует картинку, как в джакузи, полном пены, лежит молодая женщина, которую я видела в окне спальни Громова. Длинные волосы спадают до пола, в руке – бокал шампанского.
А затем ловлю свое отражение в зеркале над раковиной – бледная, растрепанная, нелепая. Как я вообще тут очутилась? Такие, как я, в подобные дома попадают только в качестве прислуги. А, впрочем, так и есть. Ведь хозяева этого дома мне платят. Пусть не за уборку, а за… «Эскорт» - звучит в ушах безжалостное слово. Разве это не то, чем я занимаюсь?
От этой мысли я чувствую себя грязной. Блузка липнет к подмышкам, и я быстро расстегиваю ее и кладу на бельевую корзину. Снимаю юбку и белье и аккуратно складываю туда же.
Захожу в душевую кабину и, повозившись с незнакомыми рычажками, включаю воду. Отогреваюсь под горячими струями, потом намыливаюсь гелем для душа, и меня окутывает знакомым древесно-пряным запахом. Так пахло от Громова, когда мы стояли рядом в коридоре.
Выйдя из душа, заворачиваюсь в полотенце. Оно мягкое на ощупь и пахнет не стиральным порошком, как я привыкла, а каким-то волшебным ароматом, навевающим ассоциации с цветущим садом.
Вытираюсь и надеваю халат – он приятно ласкает тело и согревает. Наверняка, этот халат для гостей стоит больше, чем мое зимнее пальто. Но сейчас я не хочу об этом думать. Распускаю волосы по плечам и представляю себя гостьей какого-нибудь элитного спа на роскошном курорте.
Забираю свою одежду, гашу свет и выхожу в коридор. Направляюсь к своей комнате и понимаю, как сглупила. Я так переживала, что перепутаю ванную с чужой спальней, что даже не запомнила, из какой комнаты вышла сама! Какая же из дверей – моя? Все они одинаковые, а коридор такой длинный, что я теряюсь.
Так, спокойно. Моя комната точно была слева и примерно в середине коридора. Но которая из них? Я медленно иду мимо запертых дверей, в надежде отыскать свою и мысленно ругаю хозяев. Почему у гостевой комнаты не повесить табличку «Для гостей»? Насколько бы это облегчило жизнь такой недотепе, как я!
Мне кажется, я у нужной двери. Но когда я осторожно нажимаю на ручку, она не поддается. Заперто! Я в смятении отступаю, представив, что чуть не вломилась в спальню к Громову. Какой молодец, что закрылся! Не хотела бы я увидеть, как он со своей любовницей…
Если это его спальня, то моя должна быть совсем близко. Ведь звук эсэмэски из-за его двери я слышала, когда мы стояли рядом с моей комнатой.
Я торопливо бегу к следующей двери, боясь услышать, как за спиной щелкнет замок и Громов грозно спросит, по какому праву я ломилась в его спальню. Нажимаю ручку, и – о чудо! – она поддается! Я толкаю дверь внутрь и уже хочу переступить порог, как меня останавливает женский стон – сладострастный и громкий.
Взгляд выхватывает из темноты кровать у стены и два обнаженных тела на ней. Мужчина сверху и женщина с разметавшимися по подушке длинными черными волосами.
- Да, Дима, да! – в исступлении повторяет она, подаваясь ему навстречу и обвивая ногами за бедра.
Кровать ходит ходуном. Громов и его любовница так увлечены друг другом, что не замечают моего вторжения. И я неслышно отступаю назад, дрожащими руками прикрывая дверь. Сразу же все звуки стихают, как по волшебству. В этом доме очень хорошая шумоизоляция.
Сгорая от стыда, я добегаю до следующей двери и осторожно приоткрываю ее. Внутри горит свет. Знакомые сиреневые стены, кровать и тумбочка с моей сумкой. Я с облегчением ныряю в комнату и запираюсь изнутри, как будто за мной гонятся.
Вешаю одежду в шкаф, а потом сажусь на кровать и прижимаю руки к горящим щекам. Перед глазами так и стоит картина из фильма для взрослых, которую я только что видела наяву.
Обнаженный мужчина, нависающий над женщиной на вытянутых руках. Ее скрещенные ноги на его крепких ягодицах.
Они точно не видели меня. Но я не забуду этого никогда.
То, что предстало моим глазам, не было ни пошлым, ни омерзительным. Это было чувственно и возбуждающе.
МАЖОР
На следующее утро я просыпаюсь в отвратительном настроении. Башка гудит, шея затекла, и я с трудом поворачиваю ее и натыкаюсь на укоризненный взгляд матери.
Резко поднимаю голову с подушки, сбрасываю плед и вижу гостиную. Какого черта я здесь? На мне – вчерашние рубашка и брюки, но я совершенно не помню, как заснул вчера здесь. Последнее, что я помню – как напивался в буфете театра, а потом…
- Черт! – Я обхватываю гудящую голову, вспоминая, как изливал душу Маше на скамейке у театра. Что я успел ей выболтать, кроме того, что ненавижу себя? Рассказал ли я ей, что убил свою мать?
Мой взгляд застывает на портрете над камином. Мама на нем изображена в тот год, когда ее не стало. Еще до того, как родился я. Возвращаясь домой после школы, я всегда первым делом бежал сюда – поздороваться с нею. Как будто она была живой и ждала меня после уроков. Она ласково улыбалась мне с портрета, и на душе становилось теплей. Но сейчас она смотрит на меня с укоризной.
- Вот только не начинай, а? – Я морщусь, вставая с дивана, и поворачиваюсь к портрету спиной.
Хватит мне нотаций от отца. Это же он меня тут устроил и пледом накрыл. Ему не впервой. А кстати, я спотыкаюсь о ковер, кто меня привез? Я совершенно не помню дорогу домой и того, как мы расстались с Машей. Но когда я в последний раз напивался вдрызг и Доминика подвозила меня до дома, отец отчитал ее так, что она потом неделю со мной не разговаривала. Надеюсь, что Маша просто затолкала меня в такси и не поехала меня провожать, иначе ей тоже вчера влетело.
Я прохожу на кухню и наливаю стакан воды. Сушняк замучил.
На часах – семь утра. Странно, что нет Оксаны, а то бы она уже крутилась на кухне и гремела посудой. Наверное, отец дал ей вчера выходной, чтобы не разбудила меня.
Оказавшись на улице, я допиваю коньяк. Маша с тревогой смотрит на меня и кусает губы.
- Что? – резко спрашиваю я и швыряю бутылку под ноги. Она со звоном катится по асфальту.
Маша бросается за ней, поднимает и относит в урну. А я без сил сажусь на скамейку, мечтая сдохнуть. Не потому, что Доминика переспала с рэпером. Плевать на нее. А потому что я испортил вечер, который так хорошо начинался. Ненавижу себя.
- Не говори так, - тихо замечает Маша, присаживаясь рядом.
Я что, сказал это вслух?
- Разве ты меня не ненавидишь? – спрашиваю я. – Ты так хотела посмотреть этот спектакль, а я все испортил.
Она молча берет меня за руку, и меня прорывает:
- Я всегда все порчу. С самого рождения! Я живу только потому, что моя мать умерла.
Маша вздрагивает и смотрит на меня широко распахнутыми глазами, но не отнимает руки. А я лихорадочно бормочу, до боли сжимая ее ладонь:
- Я ее убил, понимаешь? Я! Если бы я не родился, она была бы жива. Я ненавижу себя за это всю жизнь.
- Не говори так, - снова повторяет Маша.
Она произносит что-то еще, но я ее уже не слышу. Слезы текут по моим щекам, в ушах шумит. Коньяк, выпитый залпом на голодный желудок, растекается по моим венам, и я отключаюсь.
Прода от 26.03.2021, 16:05
МАША
Таксист помогает мне затащить Дэна в машину и опасливо предупреждает:
- Если наблюет, включу в счет химчистку салона!
Я согласна на все, лишь бы довезти Дэна домой. Не могу же я бросить его на лавочке у театра! А если по пути мажор уделает такси – что ж, у старшего Громова хватит денег, чтобы компенсировать неудобства водителю.
Я сажусь назад рядом с Дэном, и такси трогается с места, оставляя за спиной мерцающую огнями вывеску театра. За окном проплывают ярко освещенные центральные улицы, но сейчас их красота меня не трогает. Я снова и снова слышу слова Дэна, который признается мне, что ненавидит себя и убил свою мать.
Я могу только догадываться о том, что случилось. Должно быть, роды были тяжелыми, и его маму не смогли спасти… Каково это – с самого детства жить с чувством вины за смерть близкого человека? Врагу не пожелаешь…
Дэн беспокойно ворочается и вскидывает голову, не открывая глаз, и тогда я беру его за руку, и он затихает.
По дороге я несколько раз замечаю настороженные взгляды таксиста. Но Дэн ведет себя тихо, просто спит, и таксист успокаивается, сосредоточившись на дороге.
Остаются позади огни Москвы, мы едем в ночь по загородному шоссе. А Дэн роняет голову мне на плечо и доверчиво прижимается ко мне во сне, до боли стискивая руку. Я боюсь шелохнуться, чтобы его не потревожить. А еще боюсь того момента, когда он проснется и вспомнит о том, что мне рассказал. Коньяк развязал ему язык, и он открыл мне свою страшную тайну. Не удивлюсь, если теперь он меня возненавидит.
Но Дэн не просыпается до самого дома. Даже когда на проходной на въезде в поселок нас останавливает охрана, и таксисту приходится приоткрыть окно, чтобы показать спящего Дэна. Нас пропускают за шлагбаум, и я подсказываю водителю, куда ехать. Я здесь всего лишь второй раз, но хорошо запомнила величественный особняк в конце улицы. Его не пропустишь.
- Остановите здесь, - прошу я таксиста, и он притормаживает у ворот.
Свет в окнах не горит, как будто в доме никого нет. Я растерянно кошусь на спящего Дэна. Я надеялась, что он проснется и сам войдет в дом. Но он по-прежнему в отключке, и я осторожно снимаю его голову со своего плеча, выхожу наружу и звоню в запертые ворота. Раз, два, три. Никто не отвечает.
Я отхожу от ворот и смотрю на дом. Окна по-прежнему темны. Громова нет. И как мне завести Дэна домой? Надо обыскать его карманы, может, найду ключи.
Я делаю шаг к такси, но тут за спиной со скрежетом распахивается калитка. Громов, взъерошенный, в наспех надетых футболке и спортивных штанах, стоит в проеме и хмуро щурится. Сейчас он совсем не похож на олигарха и выглядит как обычный мужчина, которого внезапно подняли с постели… Или оторвали от секса, понимаю я, когда в окне второго этажа вспыхивает свет. Должно быть, там его спальня.
- Маша? – Громов узнает меня и выходит наружу. – А где Денис?
- В такси, пьяный, - сердито говорю я. Лучше бы за сыном своим следил, а он баб водит! Вот что за отец?
Без лишних расспросов Громов подходит к машине, перебрасывается парой фраз с таксистом и вытаскивает сына. Я сторонюсь, пропуская его в дом, и замечаю в окне спальни Громова женский силуэт с длинными волосами. Интересно, какая она – любовница старшего Громова? Наверняка, красивая. И молодая. Может, даже моя ровесница.
За спиной газует такси, и я подпрыгиваю. Мне же надо обратно в город!
- Стойте!
Выбегаю на дорогу, машу руками, но автомобиль уже уезжает. Я хватаюсь за телефон, чтобы вызвать такси, но вижу, что он разряжен. Мне не остается ничего, как идти на поклон к Громову.
Захожу во двор, прикрываю за собой калитку и медленно шагаю к дому.
Поднимаюсь на крыльцо и застываю у двери, не решаясь войти. Постучать? Позвонить? Бронированная дверь распахивается, едва не снеся меня с ног, и через порог переступает Громов. При виде меня останавливается и кивает:
- Ты чего тут стоишь? Заходи!
- Вызовите мне такси, - бормочу я, входя за ним в дом. – А то таксист уехал.
- Я его отпустил, - бросает Громов.
- Зачем? – поражаюсь я.
- Мне не понравился водитель. Подозрительный тип.
Я недоуменно смотрю на него. А мне что теперь прикажете делать?
- Останешься на ночь у нас, - велит Громов тоном, который не обсуждается.
- Как, у вас? – теряюсь я.
- У нас полно гостевых комнат, - говорит он и проходит в дом.
Что ж, похоже, выбора у меня нет. Я разуваюсь и следую за ним. В гостиной горит ночник. Дэн спит на диване, а Громов снимает с него кеды. От этой сцены мне становится неловко, как будто я подглядела что-то очень личное.
Я медленно отступаю и жду Громова в коридоре, разглядывая лестницу. Со второго этажа не доносится ни звука. Любовница Громова, кто бы она ни была, не собирается спускаться.
За спиной звучат шаги. Громов выходит из гостиной, неся кеды сына в руке. Оставляет их в прихожей и жестом приглашает меня за собой. Мы поднимаемся по лестнице, и я чувствую холод мрамора под ногами. Этот дом такой холодный, как особняк Снежной королевы! Точнее – короля и его сына, ведь королева давно умерла…
- Что случилось? – спрашивает Громов, когда мы сходим с лестницы и оказываемся в коридоре со множеством дверей, похожем на гостиницу. – Почему он напился? Вы разве не должны были пойти в театр?
Он останавливается на середине коридора и испытующе смотрит на меня.
- Мы были в театре, - негромко отвечаю я. – Все было хорошо, но в антракте в буфете мы встретили его друзей…
Я запинаюсь, думая, правильно ли назвать тех мажоров его друзьями? Ведь это они испортили Дэну настроение и наговорили гадостей. Решаю умолчать о том, что они сказали о Доминике. Не хочу сплетничать о ней, поэтому сообщаю его отцу полуправду:
- Кажется, Дэн расстроился, что они увидели нас вместе. Он стыдится меня. Поэтому напился.
- Он дурак, - с неожиданной горячностью говорит старший Громов, и от его взгляда меня охватывает дрожь. – Спасибо, что не бросила его и привезла домой, Маша.
Откуда-то из-за двери дальше по коридору доносится звук эсэмэски. Должно быть, там спальня Громова, где его ждет любовница.
- Вот твоя комната, - мужчина толкает дверь, у которой мы стоим, и включает свет, не переступая порога. – Располагайся. Полотенце на кровати, халат в шкафу. Ванная в конце коридора.
Прода от 28.03.2021, 11:41
Он удаляется, а я вхожу в большую комнату с сиреневыми стенами. Кровать с высокой спинкой, обитой белой кожей, застелена покрывалом, на краю - сложенное полотенце, как в гостиничном номере, готовом к заселению постояльцев. В углу шкаф из беленого дуба, у окна - туалетный столик с зеркалом. Из отражения на меня смотрит растерянная девушка в белой блузке и черной юбке. Мне здесь не место, эта стильная обстановка слишком хороша для меня.
Но это только на одну ночь. А уже завтра меня здесь не будет. Возможно, завтра Дэн проспится и вообще не захочет меня видеть. Даже ради машины на день рождения. Ведь теперь я знаю его тайну.
Внезапно меня пронзает мысль о том, что день рождения Дэна может быть днем смерти его матери. Как он живет с этим? И как с этим живет его отец?
На меня накатывает усталость. Это был долгий и тяжелый день, и постель так и манит рухнуть на высокую подушку. Но сначала – в ванную.
Я беру полотенце, достаю из шкафа белый банный халат и выхожу из комнаты в пустой коридор. Тихо, не звука. Не слышно ни голосов, ни телевизора. Мышкой проскальзываю в конец коридора, молясь о том, чтобы не перепутать ванную с чужой спальней. Дэн спит в гостиной, но не хотелось бы нагрянуть в спальню к его отцу в разгар любовных утех.
Я зря волнуюсь. Громов позаботился о том, чтобы я не заблудилась. Дверь в ванную приоткрыта, внутри горит свет.
Я переступаю порог и запираюсь. Ванная просто огромная, в бежевых тонах. В одном углу – душевая кабина, в другом - треугольное джакузи у большого окна, которое сейчас закрыто жалюзи. Представляю себе, как приятно здесь поблаженствовать в пенной ванной… Но только эта роскошь не по мне. Воображение быстро рисует картинку, как в джакузи, полном пены, лежит молодая женщина, которую я видела в окне спальни Громова. Длинные волосы спадают до пола, в руке – бокал шампанского.
А затем ловлю свое отражение в зеркале над раковиной – бледная, растрепанная, нелепая. Как я вообще тут очутилась? Такие, как я, в подобные дома попадают только в качестве прислуги. А, впрочем, так и есть. Ведь хозяева этого дома мне платят. Пусть не за уборку, а за… «Эскорт» - звучит в ушах безжалостное слово. Разве это не то, чем я занимаюсь?
От этой мысли я чувствую себя грязной. Блузка липнет к подмышкам, и я быстро расстегиваю ее и кладу на бельевую корзину. Снимаю юбку и белье и аккуратно складываю туда же.
Захожу в душевую кабину и, повозившись с незнакомыми рычажками, включаю воду. Отогреваюсь под горячими струями, потом намыливаюсь гелем для душа, и меня окутывает знакомым древесно-пряным запахом. Так пахло от Громова, когда мы стояли рядом в коридоре.
Выйдя из душа, заворачиваюсь в полотенце. Оно мягкое на ощупь и пахнет не стиральным порошком, как я привыкла, а каким-то волшебным ароматом, навевающим ассоциации с цветущим садом.
Вытираюсь и надеваю халат – он приятно ласкает тело и согревает. Наверняка, этот халат для гостей стоит больше, чем мое зимнее пальто. Но сейчас я не хочу об этом думать. Распускаю волосы по плечам и представляю себя гостьей какого-нибудь элитного спа на роскошном курорте.
Забираю свою одежду, гашу свет и выхожу в коридор. Направляюсь к своей комнате и понимаю, как сглупила. Я так переживала, что перепутаю ванную с чужой спальней, что даже не запомнила, из какой комнаты вышла сама! Какая же из дверей – моя? Все они одинаковые, а коридор такой длинный, что я теряюсь.
Так, спокойно. Моя комната точно была слева и примерно в середине коридора. Но которая из них? Я медленно иду мимо запертых дверей, в надежде отыскать свою и мысленно ругаю хозяев. Почему у гостевой комнаты не повесить табличку «Для гостей»? Насколько бы это облегчило жизнь такой недотепе, как я!
Мне кажется, я у нужной двери. Но когда я осторожно нажимаю на ручку, она не поддается. Заперто! Я в смятении отступаю, представив, что чуть не вломилась в спальню к Громову. Какой молодец, что закрылся! Не хотела бы я увидеть, как он со своей любовницей…
Если это его спальня, то моя должна быть совсем близко. Ведь звук эсэмэски из-за его двери я слышала, когда мы стояли рядом с моей комнатой.
Я торопливо бегу к следующей двери, боясь услышать, как за спиной щелкнет замок и Громов грозно спросит, по какому праву я ломилась в его спальню. Нажимаю ручку, и – о чудо! – она поддается! Я толкаю дверь внутрь и уже хочу переступить порог, как меня останавливает женский стон – сладострастный и громкий.
Взгляд выхватывает из темноты кровать у стены и два обнаженных тела на ней. Мужчина сверху и женщина с разметавшимися по подушке длинными черными волосами.
- Да, Дима, да! – в исступлении повторяет она, подаваясь ему навстречу и обвивая ногами за бедра.
Кровать ходит ходуном. Громов и его любовница так увлечены друг другом, что не замечают моего вторжения. И я неслышно отступаю назад, дрожащими руками прикрывая дверь. Сразу же все звуки стихают, как по волшебству. В этом доме очень хорошая шумоизоляция.
Сгорая от стыда, я добегаю до следующей двери и осторожно приоткрываю ее. Внутри горит свет. Знакомые сиреневые стены, кровать и тумбочка с моей сумкой. Я с облегчением ныряю в комнату и запираюсь изнутри, как будто за мной гонятся.
Вешаю одежду в шкаф, а потом сажусь на кровать и прижимаю руки к горящим щекам. Перед глазами так и стоит картина из фильма для взрослых, которую я только что видела наяву.
Обнаженный мужчина, нависающий над женщиной на вытянутых руках. Ее скрещенные ноги на его крепких ягодицах.
Они точно не видели меня. Но я не забуду этого никогда.
То, что предстало моим глазам, не было ни пошлым, ни омерзительным. Это было чувственно и возбуждающе.
Прода от 29.03.2021, 13:52
Глава 17
МАЖОР
На следующее утро я просыпаюсь в отвратительном настроении. Башка гудит, шея затекла, и я с трудом поворачиваю ее и натыкаюсь на укоризненный взгляд матери.
Резко поднимаю голову с подушки, сбрасываю плед и вижу гостиную. Какого черта я здесь? На мне – вчерашние рубашка и брюки, но я совершенно не помню, как заснул вчера здесь. Последнее, что я помню – как напивался в буфете театра, а потом…
- Черт! – Я обхватываю гудящую голову, вспоминая, как изливал душу Маше на скамейке у театра. Что я успел ей выболтать, кроме того, что ненавижу себя? Рассказал ли я ей, что убил свою мать?
Мой взгляд застывает на портрете над камином. Мама на нем изображена в тот год, когда ее не стало. Еще до того, как родился я. Возвращаясь домой после школы, я всегда первым делом бежал сюда – поздороваться с нею. Как будто она была живой и ждала меня после уроков. Она ласково улыбалась мне с портрета, и на душе становилось теплей. Но сейчас она смотрит на меня с укоризной.
- Вот только не начинай, а? – Я морщусь, вставая с дивана, и поворачиваюсь к портрету спиной.
Хватит мне нотаций от отца. Это же он меня тут устроил и пледом накрыл. Ему не впервой. А кстати, я спотыкаюсь о ковер, кто меня привез? Я совершенно не помню дорогу домой и того, как мы расстались с Машей. Но когда я в последний раз напивался вдрызг и Доминика подвозила меня до дома, отец отчитал ее так, что она потом неделю со мной не разговаривала. Надеюсь, что Маша просто затолкала меня в такси и не поехала меня провожать, иначе ей тоже вчера влетело.
Я прохожу на кухню и наливаю стакан воды. Сушняк замучил.
На часах – семь утра. Странно, что нет Оксаны, а то бы она уже крутилась на кухне и гремела посудой. Наверное, отец дал ей вчера выходной, чтобы не разбудила меня.
