А веселье, воплощённое в образе неугомонной Маргариты и её кислотно-розового чемодана на колёсиках, уже вовсю хозяйничало в его стерильном, вылизанном до блеска пространстве, которое он привык называть своим личным бункером.
— Омммооония! — взвизгнула Рин, влетая в гостиную с размаху. Её неуправляемый чемодан проехался не только по идеальному паркету, оставив на нём едва заметные, но для Бориса — кричащие следы, но и со всей дури приложился по его ноге. Борис издал звук, среднее между приглушённым стоном и сдавленным матом, который застрял у него в горле, ибо с детства он усвоил железное правило: при женщинах и детях не выражаться.
Маргарита этого, конечно же, не заметила, ведь её внимание уже приковал огромный телевизор.
— У тебя тут идеальные белые стены! И какой телевизор! Это же мечта для просмотра дорам! Мы будем смотреть их все, оппа!
— Какая ещё *опа? — пробасил Борис, инстинктивно потирая ушибленную голень.
— Не *опа, а оппа. Ну… потом объясню, — беспечно бросила она, уже роясь в чемодане.
Борис, он же Барс (так его звали коллеги за железную хватку) и иногда — Котик (за редкие проявления нежности, которые он тут же в себе подавлял), с недоумением потер свой коротко стриженный затылок. У него было много имён, но «Оппа»… это что-то новенькое. Звучало как название редкого кожного заболевания. Слово «дорама» из её уст вызывало у него аналогичную ассоциацию. Он молча потер виски, чувствуя, как у него начинает медленно, но верно пульсировать висок. Это обещало стать хроническим состоянием.
Едва Рин узнала, где её комната, она моментально провозгласила её «зоной полного кавайи» и совершила акт тотального захвата власти — подключила свой телефон к его безупречной акустической системе через Bluetooth. Идеальная тишина, которую Борис ценил больше, чем годовой бонус и утренний кофе с идеальной пенкой, была безжалостно, под залихватский бит, уничтожена. Сладкоголосый хор и навязчивый ритм заполнили пространство, не оставляя камня на камне от былого спокойствия.
— "Ayo, ggomaemisseo, neukkimi eojjeom~" — запела она в унисон динамикам, энергично расставляя свои вещи под BTS «Boy With Luv», пританцовывая так, будто находилась на прослушивании у самого JYP. Причём от её оглушительного пения не спасала даже закрытая дверь в комнату — пронзительные ноты с лёгкостью просачивались сквозь любые преграды.
Борис замер у барной стойки, сжимая в руке стакан воды. Его лицо оставалось непроницаемой маской, но внутри бушевал настоящий эмоциональный цунами. Он чувствовал себя главным злодеем в дораме, сюжет которой ему был непонятен и глубоко антипатичен, в чей размеренный и мрачный особняк ворвалась героиня-лучик солнца со своим непонятным, но навязчиво прилипчивым саундтреком.
Сделав глоток воды, он попытался вернуть себе хоть каплю контроля.
— Можно… сделать потише? — вставил он свою заготовленную реплику в короткий промежуток между куплетом и припевом, с тоской заглянув в комнату, которая теперь, он это уже чувствовал костями, на 100% перестала быть его комнатой. Борис ещё не осознавал во всей полноте, что в его распоряжении стремительно остаются только его собственная голова да, возможно, балкон. Всё остальное — гостиная, кухня и даже туалет с ванной — уже переходили под юрисдикцию нового режима.
— Ой, оппа, это же культовая песня! Это MUST! — парировала Рин, делая замысловатое движение плечом в танцевальном па и едва не задев напольную вазу, которая стоила как небольшой автомобиль. — Это создает атмосферу! Наш собственный OST! Представляешь, «Саундтрек к жизни Бориса и Рин», номер один в чартах Melon!
Мысль о том, что его жизнь теперь имеет официальный саундтрек, рейтинги и, не дай бог, фан-клуб, заставила волосы Бориса на руках зашевелиться и дружно затанцевать тревожной синусоидой. Он посмотрел на свой идеально отполированный пол, где теперь красовался след от её чемодана, и понял — точка невозврата пройдена. Его жизнь бесповоротно разделилась на «до» и «после» её появления. И эра «после» обещала быть очень яркой и громкой.
Прошла неделя. Семь долгих дней, в течение которых его некогда стерильное, выверенное до миллиметра пространство превратилось в эпицентр хаоса, пахнущего ванильным латте и острым кимчи. Борис, он же Барс, чувствовал себя так, будто прошел ускоренный курс молодого бойца в альтернативной реальности. Вместо тактики спецопераций и сборки-разборки автомата Калашникова его учили отличать BTS от EXO, а вместо ориентирования на местности — правильно заворачивать кимбап, чтобы начинка не вываливалась.
— Оппа, смотри! — Рин тыкала пальцем в экран телефона, пока они ехали в метро. — Это Юнги, а это — Суга. Запомнил? Суга — сладкий, как сахар, понял?
— Ясно, — хрипел Борис, чувствуя, как его мозг, ранее заточенный под составление боевых отчетов и планирование операций, медленно превращается в винегрет из имён, фанатских кличек и корейских терминов. — Сладкий сахар. Это тот, который как пед***к?
— Он не пед***к! — взвизгнула от возмущения она, и Борис сдался.
Он покорно водил её по городу в поисках какого-то ограниченного мерча с зайцами BT21. А она, в свою очередь, просвещала его. Просвещала так интенсивно, что, казалось, воздух в квартире трещал от перенапряжения. Два года в Южной Корее вылились на него мощным потоком информации о манге, айдолах, сортах соджу и сюжетных поворотах дорам, от которых у Бориса начиналась пульсирующая боль в висках. Порой ему казалось, что его мозг, ранее вмещавший карты местности и схемы передвижения, просто физически уменьшается в объёме, а волосы на голове, в свои всего-то 28 лет, в знак протеста, начали потихоньку редеть.
Но были в этом нашествии и свои плюсы. Как ни странно, сквозь розовую дымку косметики и корейские фразы он начал различать свою новую сожительницу. Не просто вихрь, а... человека.
Рин оказалась до невозможности доброй. Однажды вечером Борис застал её за серьёзным диалогом с пауком, обосновавшимся в углу прихожей.
— Ну пожааалуйста, — упрашивала она членистоногое, присев на корточки. — Здесь же сквозняк! Тебе же холодно! Давай я тебя в баночку поселю, там салфетку мягкую положу, и мы тебя на свободу выпустим! Он тоже хочет жить, оппа!
Борис, наблюдая эту сцену, впервые за неделю не сдержал улыбки.
Она была весёлой — её заразительный, громкий смех теперь часто звучал в квартире, заглушая даже BTS. И невероятно активной — она не сидела на месте ни минуты, постоянно что-то придумывая, куда-то бежала, что-то организовывала с энергией, которой хватило бы на взвод десантников.
И... симпатичной. Если мысленно убрать этот кислотно-розовый цвет волос и слои косметики, то проступало милое, с веснушками на носу, личико. Ему даже начали нравиться дорамы. Вернее, не столько нравиться, сколько... он обнаружил их неожиданный побочный эффект. Под меланхоличные, затянутые саундтреки исторических драм он стал засыпать с невероятной скоростью. Сон был настолько крепким, что он даже перестал храпеть, о чём ему с восторгом сообщила Рин на третий день.
— Оппа, ты сегодня ночью так тихо спал! Прямо как принц из сказки!
— Я не храпел и раньше, — буркнул он, но было приятно.
А Тигр всё лежал в госпитале. Они навещали его каждый день, и Борис с удивлением отмечал, что эти визиты стали какой-то странной, но обязательной частью их нового совместного ритуала. Он уже привык к тому, что по дороге Рин болтала без умолку, а он ворчал, но слушал.
В один из таких визитов они застали товарища за интересным занятием. Тигр, бодрый и весёлый, полусидя в кровати, без тени стеснения щипал за аппетитную ягодицу пухленькую медсестру-блондинку, а та заливисто хохотала, нисколько не сопротивляясь.
«Вот ведь везёт бородатому», — промелькнула у Бориса первая мысль. Вторая была горькой и чёткой, как устав: «А мне что? Мне только выполнить долг перед командиром. Ни о чём больше и речи быть не может».
Он посмотрел на Маргариту, которая увлечённо рассматривала плакат с анатомией человека, что-то бормоча про «оппу с идеальными пропорциями».
«Сестра командира. Практически как собственная сестра. Не прикоснёшься». С сестрой равного по званию — ещё куда ни шло, можно было бы и рискнуть. Но с сестрой командира? Ни-ни. Табу. Эту установку он себе вбил уже давно.
Да и, если честно, она сама не особо располагала к тому, чтобы её щипали за ягодицы. Она отличалась поразительным отсутствием гендерных признаков в том самом месте. То есть, с лица — явная, даже острая девчонка, с вздернутым носиком и большими глазами. Но тело… Тело было какое-то плоское, угловатое, мальчишеское. Ходячий прямоугольник в юбке.
Единственное, что в ней цепляло по-настоящему — это её глаза. Не просто зелёные, а ядовито-изумрудные, которые всегда горели каким-то сумасшедшим, неугомонным блеском, словно в них заключили маленькое, но очень буйное солнце. И… ноги. Длинные, стройные, заканчивающиеся всегда в какой-то умопомрачительной обуви на каблуке. Которые она с завидным постоянством выставляла напоказ в коротких-прекоротких юбках.
Именно на этой почве у них с Барсом разгорались самые ожесточённые конфликты.
— В Корее все так ходят! — упрямо заявляла она, когда он, хмурясь, как туча, преграждал ей путь к выходу, окидывая её наряд убийственным взглядом.
— В Корее, возможно, и все, — рычал он в ответ, скрестив руки на груди. — Но здесь — мой дом. И ты - мой... подопечный. Я тебя на улицу в таком виде не выпущу. Запру дома.
Угроза была серьёзной. После нескольких таких стычек, в ходе которых Борис однажды даже заставил её переодеться в его собственные запасные камуфляжные штаны (выглядело это настолько уморительно, что он еле сдержал хохот), они достигли хрупкого, но исторического компромисса.
Рин по-прежнему могла носить свои короткие юбки. Но под низ она обязана была надевать что-то вроде лосин. Плотных, непросвечивающих, облегающих.
— Это же полный провал эстетики! — возмущалась она, крутясь перед зеркалом в прихожей. — Aegyo нулевое! Никакой невинности и намёка!
— Это называется «сохранение моих нервных клеток и твоей репутации», — бубнил Борис.
И он с удивлением ловил себя на мысли, что в этих самых лосинах её длинные, точеные ноги выглядели ничуть не хуже. А может, даже и лучше, подчёркивая каждую линию. Но вслух он, конечно, этого не произносил. Никогда. Командир бы не одобрил. Да и пацанский устав, пожалуй, тоже.
Борис, он же Барс, с трудом, но начал привыкать к новому формату своей жизни. Его квартира, некогда безупречный образец стерильного минимализма, теперь напоминала лоскутное одеяло, сшитое сумасшедшей, но очень весёлой портнихой. Повсюду, как яркие сорняки, валялись цветастые шарфики, носки с единорогами и блестящие заколки.
Но главными диверсантами его спокойствия были два предмета гардероба: розовые кружевные трусы и бюстгальтер с ушастыми котами, которые смотрели на мир с немым укором.
Он находил их в самых неожиданных местах. На спинке его строгого кожаного дивана, словно изысканное украшение. На дверной ручке ванной, будто изящный брелок. Апофеозом стало утро, когда он, открыв ящик с кухонной утварью в поисках сковороды для яичницы, с изумлением обнаружил, что на его любимой чугунной сковороде, как королева на троне, восседал тот самый розовый «трусельный» трофей.
— Рин! — рявкнул он, держа находку между большим и указательным пальцем, как улику на месте преступления.
— Да, оппа? — из соседней комнаты донёсся нарочито невинный голосок.
— Это что?
Она появилась на пороге, её глаза были широко распахнуты, а выражение лица кричало о такой чистоте помыслов, которой позавидовала бы сама мать Тереза.
— Ой! — воскликнула она, прижимая руки к груди в театральном ужасе. — А это как они сюда попал?
— И что, даже вариантов нет? — уточнил Борис, чувствуя, как у него нервно дёргается глаз.
— Да понятия не имею! — без тени иронии заявила она и скрылась в комнате, оставив Бориса наедине с навязчивыми сомнениями.
Но если к розовому белью в сковородках он как-то мирился, списывая на загадочные «женские штучки», то с едой было не смириться. Его холодильник, некогда священный алтарь, хранивший рассольник, котлеты и макароны по-флотски, теперь напоминал филиал корейского супермаркета. Вместо привычной еды там поселилось нечто овощно-рисовое с тревожным намёком на рыбу. И всё это надлежало есть палочками.
Палочки! Эти скользкие, вертлявые деревянные змейки! Борис, чьи огромные лапищи с лёгкостью разбирали и собирали любой автомат с завязанными глазами, бессильно смотрел на них. Они то выскальзывали у него из пальцев, как намыленные, то с щелчком выстреливали кусочком кимчи в потолок, оставляя там оранжевые следы в память о себе. А сама еда… она отдавала каким-то мылом и жжёной травой.
— Оппа, это же так вкусно! — причмокивала Рин своими розовыми губками, с виртуозной лёгкостью орудуя палочками и засовывая в рот какую-то острую морковку.
Борис мрачно жевал свой «бибимпаб», мечтая о тарелке наваристого борща со сметаной.
В общем, жили они, можно сказать, не тужили. Пока недельный отпуск у Барса не закончился, и Родина-мать не призвала его обратно в свои стройные служебные ряды.
— Не беспокойся, оппа! — с умным видом сообщила ему Рин, развалившись на диване в облаке розовых подушек. — У меня тут, понимаешь, скоро учёба в универе начнётся!
«Универом» у неё называлась Российская международная академия туризма.
— Ну куда мне ещё, как не туда? — артистично размахивала она руками — Я же вся в путешествиях! Я ж душа-кочевница!
Пока Тигр тискал молодых медсестёр в госпитале, а Манул таинственно исчез из поля зрения на две недели (а точнее, он улетел в командировку куда-то очень далеко и где очень жарко), Борис, временно ослабив контроль «брат-отец», с облегчением и некоторой тревогой окунулся в привычный службистский режим.
Вместо Тигра обязанности командира перешли к седовласому пятидесятилетнему старцу по имени и позывному «Михалыч». Причём звали его Пётр Алексеевич, и никому не было известно, почему именно Михалыч. Даже сам Михалыч этого не знал, но на всё отвечал: «Так исторически сложилось, бл***!».
Барс зашёл в штаб. Всё как обычно: столы, заваленные бумагами, шкафы с секретными папками, суровые, не выспавшиеся морды. Крепкое, костяшками хрустящее рукопожатие, глоток утренней «горечи» под названием кофе. Рабочий день начался. Михалыч поставил ряд важных и очень важных задач, которые нужно было сделать ещё вчера, и работа понеслась с привычным скрипом.
Нужно было «разработать» одного человечка, подозрительно похожего на нехорошего человечка, любителя сбывать оружие. Его уже несколько дней «пасли» знакомые ребятки с целью расширить круг причастных. Круг расширялся, но медленно, словно масло по старой сковороде.
— Барс! — позвал его Михалыч хриплым голосом, пропитанным сигаретами и многолетней службой.
Задача была поставлена чётко, ясно и громко: Барс во главе с ещё четырьмя бойцами должен нежданно-негаданно ворваться на квартиру, где должна была произойти встреча «любителя оружия» с другими такими же любителями.
Мужики, облачившись в чёрную форму, надев шлемы и закрыв лица балаклавами, ранним туманным утром двинулись на задание.
— Омммооония! — взвизгнула Рин, влетая в гостиную с размаху. Её неуправляемый чемодан проехался не только по идеальному паркету, оставив на нём едва заметные, но для Бориса — кричащие следы, но и со всей дури приложился по его ноге. Борис издал звук, среднее между приглушённым стоном и сдавленным матом, который застрял у него в горле, ибо с детства он усвоил железное правило: при женщинах и детях не выражаться.
Маргарита этого, конечно же, не заметила, ведь её внимание уже приковал огромный телевизор.
— У тебя тут идеальные белые стены! И какой телевизор! Это же мечта для просмотра дорам! Мы будем смотреть их все, оппа!
— Какая ещё *опа? — пробасил Борис, инстинктивно потирая ушибленную голень.
— Не *опа, а оппа. Ну… потом объясню, — беспечно бросила она, уже роясь в чемодане.
Борис, он же Барс (так его звали коллеги за железную хватку) и иногда — Котик (за редкие проявления нежности, которые он тут же в себе подавлял), с недоумением потер свой коротко стриженный затылок. У него было много имён, но «Оппа»… это что-то новенькое. Звучало как название редкого кожного заболевания. Слово «дорама» из её уст вызывало у него аналогичную ассоциацию. Он молча потер виски, чувствуя, как у него начинает медленно, но верно пульсировать висок. Это обещало стать хроническим состоянием.
Едва Рин узнала, где её комната, она моментально провозгласила её «зоной полного кавайи» и совершила акт тотального захвата власти — подключила свой телефон к его безупречной акустической системе через Bluetooth. Идеальная тишина, которую Борис ценил больше, чем годовой бонус и утренний кофе с идеальной пенкой, была безжалостно, под залихватский бит, уничтожена. Сладкоголосый хор и навязчивый ритм заполнили пространство, не оставляя камня на камне от былого спокойствия.
— "Ayo, ggomaemisseo, neukkimi eojjeom~" — запела она в унисон динамикам, энергично расставляя свои вещи под BTS «Boy With Luv», пританцовывая так, будто находилась на прослушивании у самого JYP. Причём от её оглушительного пения не спасала даже закрытая дверь в комнату — пронзительные ноты с лёгкостью просачивались сквозь любые преграды.
Борис замер у барной стойки, сжимая в руке стакан воды. Его лицо оставалось непроницаемой маской, но внутри бушевал настоящий эмоциональный цунами. Он чувствовал себя главным злодеем в дораме, сюжет которой ему был непонятен и глубоко антипатичен, в чей размеренный и мрачный особняк ворвалась героиня-лучик солнца со своим непонятным, но навязчиво прилипчивым саундтреком.
Сделав глоток воды, он попытался вернуть себе хоть каплю контроля.
— Можно… сделать потише? — вставил он свою заготовленную реплику в короткий промежуток между куплетом и припевом, с тоской заглянув в комнату, которая теперь, он это уже чувствовал костями, на 100% перестала быть его комнатой. Борис ещё не осознавал во всей полноте, что в его распоряжении стремительно остаются только его собственная голова да, возможно, балкон. Всё остальное — гостиная, кухня и даже туалет с ванной — уже переходили под юрисдикцию нового режима.
— Ой, оппа, это же культовая песня! Это MUST! — парировала Рин, делая замысловатое движение плечом в танцевальном па и едва не задев напольную вазу, которая стоила как небольшой автомобиль. — Это создает атмосферу! Наш собственный OST! Представляешь, «Саундтрек к жизни Бориса и Рин», номер один в чартах Melon!
Мысль о том, что его жизнь теперь имеет официальный саундтрек, рейтинги и, не дай бог, фан-клуб, заставила волосы Бориса на руках зашевелиться и дружно затанцевать тревожной синусоидой. Он посмотрел на свой идеально отполированный пол, где теперь красовался след от её чемодана, и понял — точка невозврата пройдена. Его жизнь бесповоротно разделилась на «до» и «после» её появления. И эра «после» обещала быть очень яркой и громкой.
Глава 4
Прошла неделя. Семь долгих дней, в течение которых его некогда стерильное, выверенное до миллиметра пространство превратилось в эпицентр хаоса, пахнущего ванильным латте и острым кимчи. Борис, он же Барс, чувствовал себя так, будто прошел ускоренный курс молодого бойца в альтернативной реальности. Вместо тактики спецопераций и сборки-разборки автомата Калашникова его учили отличать BTS от EXO, а вместо ориентирования на местности — правильно заворачивать кимбап, чтобы начинка не вываливалась.
— Оппа, смотри! — Рин тыкала пальцем в экран телефона, пока они ехали в метро. — Это Юнги, а это — Суга. Запомнил? Суга — сладкий, как сахар, понял?
— Ясно, — хрипел Борис, чувствуя, как его мозг, ранее заточенный под составление боевых отчетов и планирование операций, медленно превращается в винегрет из имён, фанатских кличек и корейских терминов. — Сладкий сахар. Это тот, который как пед***к?
— Он не пед***к! — взвизгнула от возмущения она, и Борис сдался.
Он покорно водил её по городу в поисках какого-то ограниченного мерча с зайцами BT21. А она, в свою очередь, просвещала его. Просвещала так интенсивно, что, казалось, воздух в квартире трещал от перенапряжения. Два года в Южной Корее вылились на него мощным потоком информации о манге, айдолах, сортах соджу и сюжетных поворотах дорам, от которых у Бориса начиналась пульсирующая боль в висках. Порой ему казалось, что его мозг, ранее вмещавший карты местности и схемы передвижения, просто физически уменьшается в объёме, а волосы на голове, в свои всего-то 28 лет, в знак протеста, начали потихоньку редеть.
Но были в этом нашествии и свои плюсы. Как ни странно, сквозь розовую дымку косметики и корейские фразы он начал различать свою новую сожительницу. Не просто вихрь, а... человека.
Рин оказалась до невозможности доброй. Однажды вечером Борис застал её за серьёзным диалогом с пауком, обосновавшимся в углу прихожей.
— Ну пожааалуйста, — упрашивала она членистоногое, присев на корточки. — Здесь же сквозняк! Тебе же холодно! Давай я тебя в баночку поселю, там салфетку мягкую положу, и мы тебя на свободу выпустим! Он тоже хочет жить, оппа!
Борис, наблюдая эту сцену, впервые за неделю не сдержал улыбки.
Она была весёлой — её заразительный, громкий смех теперь часто звучал в квартире, заглушая даже BTS. И невероятно активной — она не сидела на месте ни минуты, постоянно что-то придумывая, куда-то бежала, что-то организовывала с энергией, которой хватило бы на взвод десантников.
И... симпатичной. Если мысленно убрать этот кислотно-розовый цвет волос и слои косметики, то проступало милое, с веснушками на носу, личико. Ему даже начали нравиться дорамы. Вернее, не столько нравиться, сколько... он обнаружил их неожиданный побочный эффект. Под меланхоличные, затянутые саундтреки исторических драм он стал засыпать с невероятной скоростью. Сон был настолько крепким, что он даже перестал храпеть, о чём ему с восторгом сообщила Рин на третий день.
— Оппа, ты сегодня ночью так тихо спал! Прямо как принц из сказки!
— Я не храпел и раньше, — буркнул он, но было приятно.
А Тигр всё лежал в госпитале. Они навещали его каждый день, и Борис с удивлением отмечал, что эти визиты стали какой-то странной, но обязательной частью их нового совместного ритуала. Он уже привык к тому, что по дороге Рин болтала без умолку, а он ворчал, но слушал.
В один из таких визитов они застали товарища за интересным занятием. Тигр, бодрый и весёлый, полусидя в кровати, без тени стеснения щипал за аппетитную ягодицу пухленькую медсестру-блондинку, а та заливисто хохотала, нисколько не сопротивляясь.
«Вот ведь везёт бородатому», — промелькнула у Бориса первая мысль. Вторая была горькой и чёткой, как устав: «А мне что? Мне только выполнить долг перед командиром. Ни о чём больше и речи быть не может».
Он посмотрел на Маргариту, которая увлечённо рассматривала плакат с анатомией человека, что-то бормоча про «оппу с идеальными пропорциями».
«Сестра командира. Практически как собственная сестра. Не прикоснёшься». С сестрой равного по званию — ещё куда ни шло, можно было бы и рискнуть. Но с сестрой командира? Ни-ни. Табу. Эту установку он себе вбил уже давно.
Да и, если честно, она сама не особо располагала к тому, чтобы её щипали за ягодицы. Она отличалась поразительным отсутствием гендерных признаков в том самом месте. То есть, с лица — явная, даже острая девчонка, с вздернутым носиком и большими глазами. Но тело… Тело было какое-то плоское, угловатое, мальчишеское. Ходячий прямоугольник в юбке.
Единственное, что в ней цепляло по-настоящему — это её глаза. Не просто зелёные, а ядовито-изумрудные, которые всегда горели каким-то сумасшедшим, неугомонным блеском, словно в них заключили маленькое, но очень буйное солнце. И… ноги. Длинные, стройные, заканчивающиеся всегда в какой-то умопомрачительной обуви на каблуке. Которые она с завидным постоянством выставляла напоказ в коротких-прекоротких юбках.
Именно на этой почве у них с Барсом разгорались самые ожесточённые конфликты.
— В Корее все так ходят! — упрямо заявляла она, когда он, хмурясь, как туча, преграждал ей путь к выходу, окидывая её наряд убийственным взглядом.
— В Корее, возможно, и все, — рычал он в ответ, скрестив руки на груди. — Но здесь — мой дом. И ты - мой... подопечный. Я тебя на улицу в таком виде не выпущу. Запру дома.
Угроза была серьёзной. После нескольких таких стычек, в ходе которых Борис однажды даже заставил её переодеться в его собственные запасные камуфляжные штаны (выглядело это настолько уморительно, что он еле сдержал хохот), они достигли хрупкого, но исторического компромисса.
Рин по-прежнему могла носить свои короткие юбки. Но под низ она обязана была надевать что-то вроде лосин. Плотных, непросвечивающих, облегающих.
— Это же полный провал эстетики! — возмущалась она, крутясь перед зеркалом в прихожей. — Aegyo нулевое! Никакой невинности и намёка!
— Это называется «сохранение моих нервных клеток и твоей репутации», — бубнил Борис.
И он с удивлением ловил себя на мысли, что в этих самых лосинах её длинные, точеные ноги выглядели ничуть не хуже. А может, даже и лучше, подчёркивая каждую линию. Но вслух он, конечно, этого не произносил. Никогда. Командир бы не одобрил. Да и пацанский устав, пожалуй, тоже.
Борис, он же Барс, с трудом, но начал привыкать к новому формату своей жизни. Его квартира, некогда безупречный образец стерильного минимализма, теперь напоминала лоскутное одеяло, сшитое сумасшедшей, но очень весёлой портнихой. Повсюду, как яркие сорняки, валялись цветастые шарфики, носки с единорогами и блестящие заколки.
Но главными диверсантами его спокойствия были два предмета гардероба: розовые кружевные трусы и бюстгальтер с ушастыми котами, которые смотрели на мир с немым укором.
Он находил их в самых неожиданных местах. На спинке его строгого кожаного дивана, словно изысканное украшение. На дверной ручке ванной, будто изящный брелок. Апофеозом стало утро, когда он, открыв ящик с кухонной утварью в поисках сковороды для яичницы, с изумлением обнаружил, что на его любимой чугунной сковороде, как королева на троне, восседал тот самый розовый «трусельный» трофей.
— Рин! — рявкнул он, держа находку между большим и указательным пальцем, как улику на месте преступления.
— Да, оппа? — из соседней комнаты донёсся нарочито невинный голосок.
— Это что?
Она появилась на пороге, её глаза были широко распахнуты, а выражение лица кричало о такой чистоте помыслов, которой позавидовала бы сама мать Тереза.
— Ой! — воскликнула она, прижимая руки к груди в театральном ужасе. — А это как они сюда попал?
— И что, даже вариантов нет? — уточнил Борис, чувствуя, как у него нервно дёргается глаз.
— Да понятия не имею! — без тени иронии заявила она и скрылась в комнате, оставив Бориса наедине с навязчивыми сомнениями.
Но если к розовому белью в сковородках он как-то мирился, списывая на загадочные «женские штучки», то с едой было не смириться. Его холодильник, некогда священный алтарь, хранивший рассольник, котлеты и макароны по-флотски, теперь напоминал филиал корейского супермаркета. Вместо привычной еды там поселилось нечто овощно-рисовое с тревожным намёком на рыбу. И всё это надлежало есть палочками.
Палочки! Эти скользкие, вертлявые деревянные змейки! Борис, чьи огромные лапищи с лёгкостью разбирали и собирали любой автомат с завязанными глазами, бессильно смотрел на них. Они то выскальзывали у него из пальцев, как намыленные, то с щелчком выстреливали кусочком кимчи в потолок, оставляя там оранжевые следы в память о себе. А сама еда… она отдавала каким-то мылом и жжёной травой.
— Оппа, это же так вкусно! — причмокивала Рин своими розовыми губками, с виртуозной лёгкостью орудуя палочками и засовывая в рот какую-то острую морковку.
Борис мрачно жевал свой «бибимпаб», мечтая о тарелке наваристого борща со сметаной.
В общем, жили они, можно сказать, не тужили. Пока недельный отпуск у Барса не закончился, и Родина-мать не призвала его обратно в свои стройные служебные ряды.
— Не беспокойся, оппа! — с умным видом сообщила ему Рин, развалившись на диване в облаке розовых подушек. — У меня тут, понимаешь, скоро учёба в универе начнётся!
«Универом» у неё называлась Российская международная академия туризма.
— Ну куда мне ещё, как не туда? — артистично размахивала она руками — Я же вся в путешествиях! Я ж душа-кочевница!
Пока Тигр тискал молодых медсестёр в госпитале, а Манул таинственно исчез из поля зрения на две недели (а точнее, он улетел в командировку куда-то очень далеко и где очень жарко), Борис, временно ослабив контроль «брат-отец», с облегчением и некоторой тревогой окунулся в привычный службистский режим.
Вместо Тигра обязанности командира перешли к седовласому пятидесятилетнему старцу по имени и позывному «Михалыч». Причём звали его Пётр Алексеевич, и никому не было известно, почему именно Михалыч. Даже сам Михалыч этого не знал, но на всё отвечал: «Так исторически сложилось, бл***!».
Барс зашёл в штаб. Всё как обычно: столы, заваленные бумагами, шкафы с секретными папками, суровые, не выспавшиеся морды. Крепкое, костяшками хрустящее рукопожатие, глоток утренней «горечи» под названием кофе. Рабочий день начался. Михалыч поставил ряд важных и очень важных задач, которые нужно было сделать ещё вчера, и работа понеслась с привычным скрипом.
Нужно было «разработать» одного человечка, подозрительно похожего на нехорошего человечка, любителя сбывать оружие. Его уже несколько дней «пасли» знакомые ребятки с целью расширить круг причастных. Круг расширялся, но медленно, словно масло по старой сковороде.
— Барс! — позвал его Михалыч хриплым голосом, пропитанным сигаретами и многолетней службой.
Задача была поставлена чётко, ясно и громко: Барс во главе с ещё четырьмя бойцами должен нежданно-негаданно ворваться на квартиру, где должна была произойти встреча «любителя оружия» с другими такими же любителями.
Мужики, облачившись в чёрную форму, надев шлемы и закрыв лица балаклавами, ранним туманным утром двинулись на задание.
