Серый микроавтобус без опознавательных знаков, лёгкая знакомая дрожь адреналина в руках, скупые, отрывистые команды в рацию. Барс, как старший, координировал действия каждого, его мозг был очищен от всего лишнего: только план, только цель, только тихий счет в такт собственному дыханию.
И в самый ответственный момент, когда первая часть группы замерла у двери, и боец с тараном уже занёс тяжёлый «баран», а вторая часть, спустившись с крыши на верёвках, приготовилась бить окна, в кармане Барса раздался дурацкий, жизнерадостный звонок — какой-то кавер на песню BTS, который ему поставила Рин.
«Что за нах***?!» — промелькнуло у него в голове молнией, врезавшись в оперативную картину.
«Пох***! Игнор!» — продолжила его мысль уже профессиональная, закалённая часть мозга, приказывая сосредоточиться.
«Да бл***!» — взвыла какая-то третья, бытовая, и он на автомате, почти не глядя, потянулся к карману, чтобы заглушить позорный звук.
В трубке послышался бодрый, ничуть не смущённый девичий голосок:
— Оппа! Привет! Слушай, я не могу найти свои розовые туфли, ну те, которые помнишь, я одевала три дня назад, когда мы ходили в кино... Они с стразами!
Мозговая пробка. Это то, что образовалось в голове у Барса после её вопроса. Весь его оперативный опыт, все тренировки, вся концентрация — всё это рухнуло под сокрушительным натиском розовых туфель со стразами. Он застыл на секунду, и в его голове пронеслись яркие, абсурдные образы: розовые трусы в кастрюле, кот на бюстгальтере, мыльный вкус кимчи, её смех...
И тут в рацию раздался дикий, яростный рёв:
— Бааааарс! Бааарс, твою мать! ДА ЧТО ЖЕ ТЫ ТВОРИШЬ, БЛ***?! ДАЁШЬ СИГНАЛ! СЕЙЧАС ЖЕ!
Далее понеслась такая отборная, многоэтажная нецензурная лексика, что даже у бывалых бойцов зашевелились волосы под шлемами. Прозвучали автоматные очереди — кто-то внутри, видимо, услышав переполох, решил оказать сопротивление.
Операция едва не сорвалась. Бойцы, действуя уже по ситуации, вломились в квартиру, но момент внезапности был безвозвратно утерян. Благодаря звонку Рин и безалаберности Барса, который забыл оставить на службе сотовый, всё пошло наперекосяк.
Потом, в штабе, Михалыч орал так сильно, что брызги слюны перекочевали из его гневного рта на неподвижное, каменное лицо Бориса.
— ТЫ НА ЗАДАНИИ! У ТЕБЯ РАЦИЯ! А ТЫ... А ТЫ... РОЗОВЫЕ ТУФЛИ ИЩЕШЬ?! ДА Я ТЕБЯ САМ В РОЗОВЫХ ТУФЛЯХ ПО ГОРОДУ ПРОВЕДУ, БЛ***!
Борис молчал, впитывая гнев начальства. И в этой тишине, сквозь ярость и унижение, он с идеальной чёткостью представил, как его сильные, привыкшие к оружию и тяжелой работе мужские руки смыкаются на тонкой, изящной шее одной конкретной розоволосой почти-кореянки. Не чтобы причинить вред. Нет. Просто чтобы хоть на секунду остановить этот ураган, это розовое цунами, сметающее на своём пути всё, включая его карьеру и душевное равновесие.
Но, представляя эту умиротворяющую картинку, Барс даже отдалённо не мог предположить, какой поистине эпический сюрприз готовила ему судьба. Его ждало нечто, перед чем розовые трусы в сковородке и звонок во время штурма показались бы милыми и невинными шалостями. Это было нечто, что заставило бы его с ностальгией вспоминать дни, когда самыми большими проблемами были лишь летящие в потолок кусочки кимчи.
Борис, он же Барс, с трудом, но начал привыкать к новому формату своей жизни. Его квартира, некогда безупречный образец стерильного минимализма, теперь напоминала лоскутное одеяло, сшитое сумасшедшей, но очень весёлой портнихой. Повсюду, как яркие сорняки, валялись цветастые шарфики, носки с единорогами и блестящие заколки.
Но главными диверсантами его спокойствия были два предмета гардероба: розовые кружевные трусы и бюстгальтер с ушастыми котами, которые смотрели на мир с немым укором.
Он находил их в самых неожиданных местах. На спинке его строгого кожаного дивана, словно изысканное украшение. На дверной ручке ванной, будто изящный брелок. Апофеозом стало утро, когда он, открыв ящик с кухонной утварью в поисках сковороды для яичницы, с изумлением обнаружил, что на его любимой чугунной сковороде, как королева на троне, восседал тот самый розовый «трусельный» трофей.
— Рин! — рявкнул он, держа находку между большим и указательным пальцем, как улику на месте преступления.
— Да, оппа? — из соседней комнаты донёсся нарочито невинный голосок.
— Это что?
Она появилась на пороге, её глаза были широко распахнуты, а выражение лица кричало о такой чистоте помыслов, которой позавидовала бы сама мать Тереза.
— Ой! — воскликнула она, прижимая руки к груди в театральном ужасе. — А это как они сюда попал?
— И что, даже вариантов нет? — уточнил Борис, чувствуя, как у него нервно дёргается глаз.
— Да понятия не имею! — без тени иронии заявила она и скрылась в комнате, оставив Бориса наедине с навязчивыми сомнениями.
Но если к розовому белью в сковородках он как-то мирился, списывая на загадочные «женские штучки», то с едой было не смириться. Его холодильник, некогда священный алтарь, хранивший рассольник, котлеты и макароны по-флотски, теперь напоминал филиал корейского супермаркета. Вместо привычной еды там поселилось нечто овощно-рисовое с тревожным намёком на рыбу. И всё это надлежало есть палочками.
Палочки! Эти скользкие, вертлявые деревянные змейки! Борис, чьи огромные лапищи с лёгкостью разбирали и собирали любой автомат с завязанными глазами, бессильно смотрел на них. Они то выскальзывали у него из пальцев, как намыленные, то с щелчком выстреливали кусочком кимчи в потолок, оставляя там оранжевые следы в память о себе. А сама еда… она отдавала каким-то мылом и жжёной травой.
— Оппа, это же так вкусно! — причмокивала Рин своими розовыми губками, с виртуозной лёгкостью орудуя палочками и засовывая в рот какую-то острую морковку.
Борис мрачно жевал свой «бибимпаб», мечтая о тарелке наваристого борща со сметаной.
В общем, жили они, можно сказать, не тужили. Пока недельный отпуск у Барса не закончился, и Родина-мать не призвала его обратно в свои стройные служебные ряды.
— Не беспокойся, оппа! — с умным видом сообщила ему Рин, развалившись на диване в облаке розовых подушек. — У меня тут, понимаешь, скоро учёба в универе начнётся!
«Универом» у неё называлась Российская международная академия туризма.
— Ну куда мне ещё, как не туда? — артистично размахивала она руками — Я же вся в путешествиях! Я ж душа-кочевница!
Пока Тигр тискал молодых медсестёр в госпитале, а Манул таинственно исчез из поля зрения на две недели (а точнее, он улетел в командировку куда-то очень далеко и где очень жарко), Борис, временно ослабив контроль «брат-отец», с облегчением и некоторой тревогой окунулся в привычный службистский режим.
Вместо Тигра обязанности командира перешли к седовласому пятидесятилетнему старцу по имени и позывному «Михалыч». Причём звали его Пётр Алексеевич, и никому не было известно, почему именно Михалыч. Даже сам Михалыч этого не знал, но на всё отвечал: «Так исторически сложилось, бл***!».
Барс зашёл в штаб. Всё как обычно: столы, заваленные бумагами, шкафы с секретными папками, суровые, не выспавшиеся морды. Крепкое, костяшками хрустящее рукопожатие, глоток утренней «горечи» под названием кофе. Рабочий день начался. Михалыч поставил ряд важных и очень важных задач, которые нужно было сделать ещё вчера, и работа понеслась с привычным скрипом.
Нужно было «разработать» одного человечка, подозрительно похожего на нехорошего человечка, любителя сбывать оружие. Его уже несколько дней «пасли» знакомые ребятки с целью расширить круг причастных. Круг расширялся, но медленно, словно масло по старой сковороде.
— Барс! — позвал его Михалыч хриплым голосом, пропитанным сигаретами и многолетней службой.
Задача была поставлена чётко, ясно и громко: Барс во главе с ещё четырьмя бойцами должен нежданно-негаданно ворваться на квартиру, где должна была произойти встреча «любителя оружия» с другими такими же любителями.
Мужики, облачившись в чёрную форму, надев шлемы и закрыв лица балаклавами, ранним туманным утром двинулись на задание. Серый микроавтобус без опознавательных знаков, лёгкая знакомая дрожь адреналина в руках, скупые, отрывистые команды в рацию. Барс, как старший, координировал действия каждого, его мозг был очищен от всего лишнего: только план, только цель, только тихий счет в такт собственному дыханию.
И в самый ответственный момент, когда первая часть группы замерла у двери, и боец с тараном уже занёс тяжёлый «баран», а вторая часть, спустившись с крыши на верёвках, приготовилась бить окна, в кармане Барса раздался дурацкий, жизнерадостный звонок — какой-то кавер на песню BTS, который ему поставила Рин.
«Что за нах***?!» — промелькнуло у него в голове молнией, врезавшись в оперативную картину.
«Пох***! Игнор!» — продолжила его мысль уже профессиональная, закалённая часть мозга, приказывая сосредоточиться.
«Да бл***!» — взвыла какая-то третья, бытовая, и он на автомате, почти не глядя, потянулся к карману, чтобы заглушить позорный звук.
В трубке послышался бодрый, ничуть не смущённый девичий голосок:
— Оппа! Привет! Слушай, я не могу найти свои розовые туфли, ну те, которые помнишь, я одевала три дня назад, когда мы ходили в кино... Они с стразами!
Мозговая пробка. Это то, что образовалось в голове у Барса после её вопроса. Весь его оперативный опыт, все тренировки, вся концентрация — всё это рухнуло под сокрушительным натиском розовых туфель со стразами. Он застыл на секунду, и в его голове пронеслись яркие, абсурдные образы: розовые трусы в кастрюле, кот на бюстгальтере, мыльный вкус кимчи, её смех...
И тут в рацию раздался дикий, яростный рёв:
— Бааааарс! Бааарс, твою мать! ДА ЧТО ЖЕ ТЫ ТВОРИШЬ, БЛ***?! ДАЁШЬ СИГНАЛ! СЕЙЧАС ЖЕ!
Далее понеслась такая отборная, многоэтажная нецензурная лексика, что даже у бывалых бойцов зашевелились волосы под шлемами. Прозвучали автоматные очереди — кто-то внутри, видимо, услышав переполох, решил оказать сопротивление.
Операция едва не сорвалась. Бойцы, действуя уже по ситуации, вломились в квартиру, но момент внезапности был безвозвратно утерян. Благодаря звонку Рин и безалаберности Барса, который забыл оставить на службе сотовый, всё пошло наперекосяк.
Потом, в штабе, Михалыч орал так сильно, что брызги слюны перекочевали из его гневного рта на неподвижное, каменное лицо Бориса.
— ТЫ НА ЗАДАНИИ! У ТЕБЯ РАЦИЯ! А ТЫ... А ТЫ... РОЗОВЫЕ ТУФЛИ ИЩЕШЬ?! ДА Я ТЕБЯ САМ В РОЗОВЫХ ТУФЛЯХ ПО ГОРОДУ ПРОВЕДУ, БЛ***!
Борис молчал, впитывая гнев начальства. И в этой тишине, сквозь ярость и унижение, он с идеальной чёткостью представил, как его сильные, привыкшие к оружию и тяжелой работе мужские руки смыкаются на тонкой, изящной шее одной конкретной розоволосой почти-кореянки. Не чтобы причинить вред. Нет. Просто чтобы хоть на секунду остановить этот ураган, это розовое цунами, сметающее на своём пути всё, включая его карьеру и душевное равновесие.
Но, представляя эту умиротворяющую картинку, Барс даже отдалённо не мог предположить, какой поистине эпический сюрприз готовила ему судьба. Его ждало нечто, перед чем розовые трусы в сковородке и звонок во время штурма показались бы милыми и невинными шалостями. Это было нечто, что заставило бы его с ностальгией вспоминать дни, когда самыми большими проблемами были лишь летящие в потолок кусочки кимчи.
Сон был тяжёлым и сладким, как тот самый молочный коктейль, который обожала Рин. Клубничный, с желейными шариками и трубочкой с ягодкой наверху. Борис видел во сне, что он наконец-то поймал эти чёртовы палочки для еды и даже сумел ими подцепить котлету, которая на глазах превращалась в розовый зефир. Идиллия разрушилась резким, пронзительным звуком. Сначала Борис подумал, что это сигнал тревоги в рации, и инстинктивно потянулся к прикроватной тумбе, но вместо холодного пластика рации его пальцы нащупали… гладкое стекло телефона, который заливисто орал входящим звонком. На экране сердито мигало: «МИХАЛЫЧ».
Мозг, затуманенный сладким сном, сработал с запозданием на три критических секунды. Барс взглянул на часы.
— БЛ***! — это был не крик, а скорее предсмертный хрип. Он проспал. Он, который всегда заступал за пятнадцать минут до смены, он, чья пунктуальность была притчей во языцех, проспал на службу!
Адреналин ударил в голову, сметая все остатки сна и клубничной неги. Он подскочил с кровати с такой силой, что матрас жалобно взвизгнул. Его сознание сузилось до одной цели: «Одеться. Машина. Штаб. Быстрее!» Он носился по квартире, как ураган, не замечая ничего на своём пути. Рина, уже собранная и бодрая, старалась не отсвечивать в дверном проёме, но в нужный момент ловко подсунула ему свернутую белую футболку — он натянул её, не глядя. Штаны валялись рядом — он впрыгнул в них, на ходу застёгивая ширинку. Вездесущие розовые вещицы мелькали на периферии зрения, но мозг отказывался их обрабатывать, отфильтровывая всё, кроме цели.
Через две минуты он уже вылетел на улицу, вскакивая на ходу в свою «Гранд Витару». Двигатель взревел с таким протестом, будто и он понимал, что что-то не так. Барс помчался по городу, нарушая все правила, которые сам же был призван охранять, мысленно уже составляя оправдательную речь для Михалыча.
Он влетел в здание штаба, с ходу швырнул легкую кофту на вешалку и ринулся в кабинет, стараясь делать вид, что просто немного задержался в утренней пробке. Но с порога он почувствовал неладное. Мир вокруг него будто поменялся. Вернее, не мир, а отношение к нему.
Первым его увидел молодой боец Семён, по кличке Сыч. Тот поднял глаза от рапорта, взгляд его скользнул по Барсу, замер… и глаза его медленно, как на мультяшном персонаже, стали увеличиваться, пока не стали похожи на две огромные голубые тарелки. Челюсть отвисла.
— Чего уставился? — буркнул Барс, прокладывая путь к своему столу.
Но Сыч не ответил. Вместо этого из его горла вырвался странный, сдавленный звук, похожий на клокотание кипящего самовара.
Звук привлёк внимание остальных. Один за другим мужики поднимали головы. Наступила мертвая тишина, которую вскоре сменил нарастающий гул недоумения. А потом… потом разразился такой всесокрушающий, животный хохот, что у Барса на мгновение действительно оглохли уши. Казалось, тряслись стены. Кто-то бился кулаком по столу, кто-то сполз под него, держась за живот, а старший лейтенант Горлов, суровый мужик с лицом бульдога, плакал от смеха, вытирая слёзы рукавом формы.
Барс стоял посреди этого безумия, чувствуя себя полным идиотом.
— Вы чего, ох****и совсем? — возмущённо прогремел он, но его голос потонул в хохоте.
До него долетали обрывки фраз сквозь общий рёв:
— Барс… а давно ты не с нами?..
— Михалыч! Срочно в штаб! Наш Борис… он… он...! — завыл кто-то из угла.
— Смотрите-ка! А как ты успеваешь по утрам-то? И там и там? — прохрипел Горлов, водя пальцем по своему лицу. — Может, теперь ты вместо водки молочный коктейль будешь пить? Розовый? С блёстками?
Барс ничего не понимал. Он обвёл взглядом хохочущую братию, и его взгляд упал на дверь кабинета Михалыча. Тот стоял на пороге, опёршись о косяк, и смотрел на Барса.
И в самый ответственный момент, когда первая часть группы замерла у двери, и боец с тараном уже занёс тяжёлый «баран», а вторая часть, спустившись с крыши на верёвках, приготовилась бить окна, в кармане Барса раздался дурацкий, жизнерадостный звонок — какой-то кавер на песню BTS, который ему поставила Рин.
«Что за нах***?!» — промелькнуло у него в голове молнией, врезавшись в оперативную картину.
«Пох***! Игнор!» — продолжила его мысль уже профессиональная, закалённая часть мозга, приказывая сосредоточиться.
«Да бл***!» — взвыла какая-то третья, бытовая, и он на автомате, почти не глядя, потянулся к карману, чтобы заглушить позорный звук.
В трубке послышался бодрый, ничуть не смущённый девичий голосок:
— Оппа! Привет! Слушай, я не могу найти свои розовые туфли, ну те, которые помнишь, я одевала три дня назад, когда мы ходили в кино... Они с стразами!
Мозговая пробка. Это то, что образовалось в голове у Барса после её вопроса. Весь его оперативный опыт, все тренировки, вся концентрация — всё это рухнуло под сокрушительным натиском розовых туфель со стразами. Он застыл на секунду, и в его голове пронеслись яркие, абсурдные образы: розовые трусы в кастрюле, кот на бюстгальтере, мыльный вкус кимчи, её смех...
И тут в рацию раздался дикий, яростный рёв:
— Бааааарс! Бааарс, твою мать! ДА ЧТО ЖЕ ТЫ ТВОРИШЬ, БЛ***?! ДАЁШЬ СИГНАЛ! СЕЙЧАС ЖЕ!
Далее понеслась такая отборная, многоэтажная нецензурная лексика, что даже у бывалых бойцов зашевелились волосы под шлемами. Прозвучали автоматные очереди — кто-то внутри, видимо, услышав переполох, решил оказать сопротивление.
Операция едва не сорвалась. Бойцы, действуя уже по ситуации, вломились в квартиру, но момент внезапности был безвозвратно утерян. Благодаря звонку Рин и безалаберности Барса, который забыл оставить на службе сотовый, всё пошло наперекосяк.
Потом, в штабе, Михалыч орал так сильно, что брызги слюны перекочевали из его гневного рта на неподвижное, каменное лицо Бориса.
— ТЫ НА ЗАДАНИИ! У ТЕБЯ РАЦИЯ! А ТЫ... А ТЫ... РОЗОВЫЕ ТУФЛИ ИЩЕШЬ?! ДА Я ТЕБЯ САМ В РОЗОВЫХ ТУФЛЯХ ПО ГОРОДУ ПРОВЕДУ, БЛ***!
Борис молчал, впитывая гнев начальства. И в этой тишине, сквозь ярость и унижение, он с идеальной чёткостью представил, как его сильные, привыкшие к оружию и тяжелой работе мужские руки смыкаются на тонкой, изящной шее одной конкретной розоволосой почти-кореянки. Не чтобы причинить вред. Нет. Просто чтобы хоть на секунду остановить этот ураган, это розовое цунами, сметающее на своём пути всё, включая его карьеру и душевное равновесие.
Но, представляя эту умиротворяющую картинку, Барс даже отдалённо не мог предположить, какой поистине эпический сюрприз готовила ему судьба. Его ждало нечто, перед чем розовые трусы в сковородке и звонок во время штурма показались бы милыми и невинными шалостями. Это было нечто, что заставило бы его с ностальгией вспоминать дни, когда самыми большими проблемами были лишь летящие в потолок кусочки кимчи.
Глава 5
Борис, он же Барс, с трудом, но начал привыкать к новому формату своей жизни. Его квартира, некогда безупречный образец стерильного минимализма, теперь напоминала лоскутное одеяло, сшитое сумасшедшей, но очень весёлой портнихой. Повсюду, как яркие сорняки, валялись цветастые шарфики, носки с единорогами и блестящие заколки.
Но главными диверсантами его спокойствия были два предмета гардероба: розовые кружевные трусы и бюстгальтер с ушастыми котами, которые смотрели на мир с немым укором.
Он находил их в самых неожиданных местах. На спинке его строгого кожаного дивана, словно изысканное украшение. На дверной ручке ванной, будто изящный брелок. Апофеозом стало утро, когда он, открыв ящик с кухонной утварью в поисках сковороды для яичницы, с изумлением обнаружил, что на его любимой чугунной сковороде, как королева на троне, восседал тот самый розовый «трусельный» трофей.
— Рин! — рявкнул он, держа находку между большим и указательным пальцем, как улику на месте преступления.
— Да, оппа? — из соседней комнаты донёсся нарочито невинный голосок.
— Это что?
Она появилась на пороге, её глаза были широко распахнуты, а выражение лица кричало о такой чистоте помыслов, которой позавидовала бы сама мать Тереза.
— Ой! — воскликнула она, прижимая руки к груди в театральном ужасе. — А это как они сюда попал?
— И что, даже вариантов нет? — уточнил Борис, чувствуя, как у него нервно дёргается глаз.
— Да понятия не имею! — без тени иронии заявила она и скрылась в комнате, оставив Бориса наедине с навязчивыми сомнениями.
Но если к розовому белью в сковородках он как-то мирился, списывая на загадочные «женские штучки», то с едой было не смириться. Его холодильник, некогда священный алтарь, хранивший рассольник, котлеты и макароны по-флотски, теперь напоминал филиал корейского супермаркета. Вместо привычной еды там поселилось нечто овощно-рисовое с тревожным намёком на рыбу. И всё это надлежало есть палочками.
Палочки! Эти скользкие, вертлявые деревянные змейки! Борис, чьи огромные лапищи с лёгкостью разбирали и собирали любой автомат с завязанными глазами, бессильно смотрел на них. Они то выскальзывали у него из пальцев, как намыленные, то с щелчком выстреливали кусочком кимчи в потолок, оставляя там оранжевые следы в память о себе. А сама еда… она отдавала каким-то мылом и жжёной травой.
— Оппа, это же так вкусно! — причмокивала Рин своими розовыми губками, с виртуозной лёгкостью орудуя палочками и засовывая в рот какую-то острую морковку.
Борис мрачно жевал свой «бибимпаб», мечтая о тарелке наваристого борща со сметаной.
В общем, жили они, можно сказать, не тужили. Пока недельный отпуск у Барса не закончился, и Родина-мать не призвала его обратно в свои стройные служебные ряды.
— Не беспокойся, оппа! — с умным видом сообщила ему Рин, развалившись на диване в облаке розовых подушек. — У меня тут, понимаешь, скоро учёба в универе начнётся!
«Универом» у неё называлась Российская международная академия туризма.
— Ну куда мне ещё, как не туда? — артистично размахивала она руками — Я же вся в путешествиях! Я ж душа-кочевница!
Пока Тигр тискал молодых медсестёр в госпитале, а Манул таинственно исчез из поля зрения на две недели (а точнее, он улетел в командировку куда-то очень далеко и где очень жарко), Борис, временно ослабив контроль «брат-отец», с облегчением и некоторой тревогой окунулся в привычный службистский режим.
Вместо Тигра обязанности командира перешли к седовласому пятидесятилетнему старцу по имени и позывному «Михалыч». Причём звали его Пётр Алексеевич, и никому не было известно, почему именно Михалыч. Даже сам Михалыч этого не знал, но на всё отвечал: «Так исторически сложилось, бл***!».
Барс зашёл в штаб. Всё как обычно: столы, заваленные бумагами, шкафы с секретными папками, суровые, не выспавшиеся морды. Крепкое, костяшками хрустящее рукопожатие, глоток утренней «горечи» под названием кофе. Рабочий день начался. Михалыч поставил ряд важных и очень важных задач, которые нужно было сделать ещё вчера, и работа понеслась с привычным скрипом.
Нужно было «разработать» одного человечка, подозрительно похожего на нехорошего человечка, любителя сбывать оружие. Его уже несколько дней «пасли» знакомые ребятки с целью расширить круг причастных. Круг расширялся, но медленно, словно масло по старой сковороде.
— Барс! — позвал его Михалыч хриплым голосом, пропитанным сигаретами и многолетней службой.
Задача была поставлена чётко, ясно и громко: Барс во главе с ещё четырьмя бойцами должен нежданно-негаданно ворваться на квартиру, где должна была произойти встреча «любителя оружия» с другими такими же любителями.
Мужики, облачившись в чёрную форму, надев шлемы и закрыв лица балаклавами, ранним туманным утром двинулись на задание. Серый микроавтобус без опознавательных знаков, лёгкая знакомая дрожь адреналина в руках, скупые, отрывистые команды в рацию. Барс, как старший, координировал действия каждого, его мозг был очищен от всего лишнего: только план, только цель, только тихий счет в такт собственному дыханию.
И в самый ответственный момент, когда первая часть группы замерла у двери, и боец с тараном уже занёс тяжёлый «баран», а вторая часть, спустившись с крыши на верёвках, приготовилась бить окна, в кармане Барса раздался дурацкий, жизнерадостный звонок — какой-то кавер на песню BTS, который ему поставила Рин.
«Что за нах***?!» — промелькнуло у него в голове молнией, врезавшись в оперативную картину.
«Пох***! Игнор!» — продолжила его мысль уже профессиональная, закалённая часть мозга, приказывая сосредоточиться.
«Да бл***!» — взвыла какая-то третья, бытовая, и он на автомате, почти не глядя, потянулся к карману, чтобы заглушить позорный звук.
В трубке послышался бодрый, ничуть не смущённый девичий голосок:
— Оппа! Привет! Слушай, я не могу найти свои розовые туфли, ну те, которые помнишь, я одевала три дня назад, когда мы ходили в кино... Они с стразами!
Мозговая пробка. Это то, что образовалось в голове у Барса после её вопроса. Весь его оперативный опыт, все тренировки, вся концентрация — всё это рухнуло под сокрушительным натиском розовых туфель со стразами. Он застыл на секунду, и в его голове пронеслись яркие, абсурдные образы: розовые трусы в кастрюле, кот на бюстгальтере, мыльный вкус кимчи, её смех...
И тут в рацию раздался дикий, яростный рёв:
— Бааааарс! Бааарс, твою мать! ДА ЧТО ЖЕ ТЫ ТВОРИШЬ, БЛ***?! ДАЁШЬ СИГНАЛ! СЕЙЧАС ЖЕ!
Далее понеслась такая отборная, многоэтажная нецензурная лексика, что даже у бывалых бойцов зашевелились волосы под шлемами. Прозвучали автоматные очереди — кто-то внутри, видимо, услышав переполох, решил оказать сопротивление.
Операция едва не сорвалась. Бойцы, действуя уже по ситуации, вломились в квартиру, но момент внезапности был безвозвратно утерян. Благодаря звонку Рин и безалаберности Барса, который забыл оставить на службе сотовый, всё пошло наперекосяк.
Потом, в штабе, Михалыч орал так сильно, что брызги слюны перекочевали из его гневного рта на неподвижное, каменное лицо Бориса.
— ТЫ НА ЗАДАНИИ! У ТЕБЯ РАЦИЯ! А ТЫ... А ТЫ... РОЗОВЫЕ ТУФЛИ ИЩЕШЬ?! ДА Я ТЕБЯ САМ В РОЗОВЫХ ТУФЛЯХ ПО ГОРОДУ ПРОВЕДУ, БЛ***!
Борис молчал, впитывая гнев начальства. И в этой тишине, сквозь ярость и унижение, он с идеальной чёткостью представил, как его сильные, привыкшие к оружию и тяжелой работе мужские руки смыкаются на тонкой, изящной шее одной конкретной розоволосой почти-кореянки. Не чтобы причинить вред. Нет. Просто чтобы хоть на секунду остановить этот ураган, это розовое цунами, сметающее на своём пути всё, включая его карьеру и душевное равновесие.
Но, представляя эту умиротворяющую картинку, Барс даже отдалённо не мог предположить, какой поистине эпический сюрприз готовила ему судьба. Его ждало нечто, перед чем розовые трусы в сковородке и звонок во время штурма показались бы милыми и невинными шалостями. Это было нечто, что заставило бы его с ностальгией вспоминать дни, когда самыми большими проблемами были лишь летящие в потолок кусочки кимчи.
Глава 6
Сон был тяжёлым и сладким, как тот самый молочный коктейль, который обожала Рин. Клубничный, с желейными шариками и трубочкой с ягодкой наверху. Борис видел во сне, что он наконец-то поймал эти чёртовы палочки для еды и даже сумел ими подцепить котлету, которая на глазах превращалась в розовый зефир. Идиллия разрушилась резким, пронзительным звуком. Сначала Борис подумал, что это сигнал тревоги в рации, и инстинктивно потянулся к прикроватной тумбе, но вместо холодного пластика рации его пальцы нащупали… гладкое стекло телефона, который заливисто орал входящим звонком. На экране сердито мигало: «МИХАЛЫЧ».
Мозг, затуманенный сладким сном, сработал с запозданием на три критических секунды. Барс взглянул на часы.
— БЛ***! — это был не крик, а скорее предсмертный хрип. Он проспал. Он, который всегда заступал за пятнадцать минут до смены, он, чья пунктуальность была притчей во языцех, проспал на службу!
Адреналин ударил в голову, сметая все остатки сна и клубничной неги. Он подскочил с кровати с такой силой, что матрас жалобно взвизгнул. Его сознание сузилось до одной цели: «Одеться. Машина. Штаб. Быстрее!» Он носился по квартире, как ураган, не замечая ничего на своём пути. Рина, уже собранная и бодрая, старалась не отсвечивать в дверном проёме, но в нужный момент ловко подсунула ему свернутую белую футболку — он натянул её, не глядя. Штаны валялись рядом — он впрыгнул в них, на ходу застёгивая ширинку. Вездесущие розовые вещицы мелькали на периферии зрения, но мозг отказывался их обрабатывать, отфильтровывая всё, кроме цели.
Через две минуты он уже вылетел на улицу, вскакивая на ходу в свою «Гранд Витару». Двигатель взревел с таким протестом, будто и он понимал, что что-то не так. Барс помчался по городу, нарушая все правила, которые сам же был призван охранять, мысленно уже составляя оправдательную речь для Михалыча.
Он влетел в здание штаба, с ходу швырнул легкую кофту на вешалку и ринулся в кабинет, стараясь делать вид, что просто немного задержался в утренней пробке. Но с порога он почувствовал неладное. Мир вокруг него будто поменялся. Вернее, не мир, а отношение к нему.
Первым его увидел молодой боец Семён, по кличке Сыч. Тот поднял глаза от рапорта, взгляд его скользнул по Барсу, замер… и глаза его медленно, как на мультяшном персонаже, стали увеличиваться, пока не стали похожи на две огромные голубые тарелки. Челюсть отвисла.
— Чего уставился? — буркнул Барс, прокладывая путь к своему столу.
Но Сыч не ответил. Вместо этого из его горла вырвался странный, сдавленный звук, похожий на клокотание кипящего самовара.
Звук привлёк внимание остальных. Один за другим мужики поднимали головы. Наступила мертвая тишина, которую вскоре сменил нарастающий гул недоумения. А потом… потом разразился такой всесокрушающий, животный хохот, что у Барса на мгновение действительно оглохли уши. Казалось, тряслись стены. Кто-то бился кулаком по столу, кто-то сполз под него, держась за живот, а старший лейтенант Горлов, суровый мужик с лицом бульдога, плакал от смеха, вытирая слёзы рукавом формы.
Барс стоял посреди этого безумия, чувствуя себя полным идиотом.
— Вы чего, ох****и совсем? — возмущённо прогремел он, но его голос потонул в хохоте.
До него долетали обрывки фраз сквозь общий рёв:
— Барс… а давно ты не с нами?..
— Михалыч! Срочно в штаб! Наш Борис… он… он...! — завыл кто-то из угла.
— Смотрите-ка! А как ты успеваешь по утрам-то? И там и там? — прохрипел Горлов, водя пальцем по своему лицу. — Может, теперь ты вместо водки молочный коктейль будешь пить? Розовый? С блёстками?
Барс ничего не понимал. Он обвёл взглядом хохочущую братию, и его взгляд упал на дверь кабинета Михалыча. Тот стоял на пороге, опёршись о косяк, и смотрел на Барса.
