Лучше бы она ничего не вспоминала.
Лучше бы я тогда не целовала Влада.
Но ни один волшебник не обладает даром поворачивать время вспять — по крайней мере, мне на глаза они не попадались. И сожаление о том, что случилось, не может ничего исправить.
Лифт довез нас до седьмого этажа и выплюнул на лестничную клетку, прямо перед квартирой моего отца.
— Открывай, — произнесла тетя.
Как будто я не знала, что надо делать.
Однако ключ никак не находился, а потом отказывался попадать в замочную скважину, и с дверью я провозилась, по крайней мере, в пять раз дольше, чем обычно. А, когда дверь все-таки распахнулась, замерла на пороге, не решаясь шагнуть внутрь.
Не зря.
Виктор протянул мне пакет с продуктами, и тетя произнесла:
— Это тебе, Яна. Ты сможешь приготовить себе ужин.
Пакет я взяла — доверие вновь меня подвело. И заметила:
— Спасибо, конечно, но… Вы не войдете внутрь?
Тетя покачала головой.
И я все-таки перешагнула, потому что теперь помимо сумки одиннадцатиклассника на мне висел ещё и пакет, и это было уже выше моих сил.
Дверь захлопнулась, едва я оказалась внутри, и я, как наивная дурочка, в первые секунды поверила, что это бушует сквозняк. Однако дверь не распахнулась, когда я попыталась ее открыть, хотя была незамкнутой.
Я прислонилась к дверному глазку, вглядываясь в подъезд. Мои спутники все ещё стояли там, и тетя как раз заканчивала активацию охранного заклинания. Я знала, что это охранное заклинание.
Пара секунд — и она посмотрела на меня, потому что почувствовала, что я смотрю на нее. Посмотрела — и произнесла достаточно громко для того, чтобы быть услышанной:
— Мне правда очень жаль, Яна.
Что-то рухнуло.
Если не вся стена, то хотя бы ее часть, и я не имела власти построить ее заново.
— Надеюсь, тебя заставил мой отец, — пробормотала я, глядя, как они отдаляются, возвращаются к лифту. На третьем шаге не выдержала, крикнула:
— Тетя! — Она обернулась, потому что не могла не обернуться. — Пашка? Как там Пашка?
— Он знает, — ответил вместо нее Виктор.
— Он счастлив? — уточнила я.
Тетя кивнула.
И я отлепилась от звонка, потому что больше не могла смотреть.
Сползла по двери и сжалась подобно бутону, но не розы, а никому не нужного сорняка. Да так и замерла, забыв про чертовы продукты. Испортятся, не испортятся — какая теперь разница? Конечно, протухшие яйца я могла бы скинуть Виктору на голову, но что-то мне подсказывало, что он не придет.
Никто не придет.
Я услышала шорох в коридоре и произнесла:
— Ты был прав, мой зайчик. Ты был прав.
Прежде чем поднять пакет, я его пнула. Не со всей дури — а дури у меня много. Так, едва-едва, лишь чтобы немного успокоиться. Пнула и подняла. Кто знает, насколько долго я здесь останусь? А умереть от голоду не хочется. Я буду долго жить, очень долго, я всех переживу и ещё успею посмеяться, оставшись одна.
На самом верху пакета лежали зерна для Хомячидзе, и это только усилило мои опасения.
А ниже обнаружились продукты из самых разных отделов. Семь яблок. Две коробки молока. Крупа: гречка, овес, рис. Рыба в виде консервов. Консервы в виде фасоли. Морковка. Картошка. Шоколадка. Маленькая, на самом дне. Быть может, от тети.
Но вдруг пожар?
Вдруг дом вспыхнет, как лист бумаги, и в живых останутся все, кроме?.. Они вообще думают о моей безопасности? Ладно о моей! Но здесь ещё Хомячидзе, мой мальчик, и его отец тоже обошел стороной, хотя сам дарил мне его почти полтора года назад.
Хотел, чтобы я училась ответственности.
Разгрузив продукты, я пошла к себе в комнату.
(Школу, получается, опять придется прогулять).
И потянулась к магпочте, потому что знала — там меня ждет нечто. Вот только магпочты на месте не обнаружилось. И я поняла, что отец уже успел прибраться и в доме. Только когда? Когда умудрился? И как быть дальше?..
Радовало лишь то, что доступа к моим письмам отец не имел — они открывались только на определенную душу. В этой чудесной коробочке, пусть белые и считали ее своим собственным изобретением, сочетались обе магии. Белая позволяла перемещать послания, но черная давала возможность их получить…
Я упивалась хотя бы этим.
Раз больше нечем.
Вытащила телефон, зная, что меня ждет ещё одна подстава, и не прогадала. Связь в квартире пропала, хотя всегда ловилась превосходно. Я совершила обход, не постеснявшись даже заглянуть в кабинет отца, но все было тщетно.
Зараза.
Даже на улицу высунула руку, почти не боясь угробить новый телефон, но квартира будто была защищена с запасом, чтобы лишить Яну любой связи с миром.
А так уж хорош охранный контур?
Я хмыкнула.
Я могла бы — в самом деле могла бы! — проверить прочность отцовской защиты… использовав для этого окно, широко распахнутое. Затормозил бы меня воздух? Но я не стала этого делать. Потому что жить я пообещала самой себе.
Ужин.
Как много в этом слове.
Когда я ела в последний раз? Утром? Но что там была за еда…
Я взяла йогурт — обезжиренный, без добавок, будто кто-то побеспокоился о моей фигуре. И притащила его к себе в комнату. Села, прислоняясь к стене, и принялась есть. Сплошное удовольствие. Как бы не подавиться.
Вскоре йогурт остался позади, и я расправилась с шоколадкой. Быстро, даже мгновенно, без особых сожалений. И переключилась на курагу, которая тоже сюда затесалась. А потом решила вернуться к молочным продуктам и покончить с творогом, смешав его с завалявшимся в холодильнике джемом…
Яна погрузилась в депрессию.
Потому что все ее обманывали.
А, между прочим, из депрессии многие люди выходят посредством еды. И зачем мне становиться исключением? Зачем мне вообще кем-либо становиться? Янтарная мечтала стать той, на кого посмотрят, и разве это закончилось хорошо?
Однако моим планам уничтожить все запасы, что вместятся внутрь, помешали.
Я была на середине поедания творога, когда в дверь постучали. И первым мою голову посетило любопытство. Правда, меня интересовал не тот, кто пришел, а то, что с ним сделала отцовская защита.
Но через минуту стук повторился, и это значило лишь одно — этот кто-то все ещё в живых. Уже интересно.
Я отставила творог в сторону и подошла к двери.
Прислонилась к зрачку, боясь увидеть тех, кто меня предал.
А увидела Яра, растерянного и взволнованного Яра, моего вечного врага, моего лучшего друга, мою ненависть, мою любовь.
Я даже почти не удивилась, завидев его по ту сторону двери.
Он придет, я всегда знала, что он придет.
— Яр? — спросила слишком тихо для того, чтобы быть услышанной, но он все равно меня услышал.
— Это я, — согласился он. — Яна… Случилось что-то непоправимое, так? Ты мне откроешь?
Это стало последней каплей.
Из моих глаз брызнули слезы, и, как я не сдерживала себя, за ними последовал всхлип.
Он тоже не прошел незамеченным. Есть такие люди, которые чувствуют тебя насквозь, даже если и не видят. Возможно, Ярослав тоже относится к ним. Потому что я услышала обеспокоенное:
— Яна? Что не так, Яна?..
— Прости, — пробормотала я. И добавила громче: — Прости! Но я не могу открыть. Просто не имею такой власти. Отец посчитал, что вправе принимать решения за меня, и запер в квартире. Теперь я могу быть только тут. Вот и все.
Он молчал — слушал и слышал — а я распалялась все больше, и говорила, говорила, говорила, потому что слишком устала молчать.
— А я ведь просто хотела ей помочь, Яр. Помочь Алине. И не только потому, что она моя тетя, но и потому, что я ее поняла. А они — нет. И разве она в этом виновата? Мы обе одиноки, Яр, и, может быть, именно это я в ней разглядела. Ты меня слышишь?
Сквозь зрачок я видела, как он кивнул. И продолжила:
— Столько всего произошло, Яр!.. Я пыталась помочь, а они вышли на Кирилла, ты ведь помнишь Кирилла? И он рассказал им все. Я не знаю, зачем он это сделал, — я вновь вспомнила слова отца и всхлипнула ещё громче, — быть может, и из-за меня. Все потеряно. Понимаешь? Все-все-все, Яр. Услышь…
Ярослав встрепенулся и произнес:
— Слышу… Безумно хочу увидеть, но не знаю, как это осуществить.
Он не стал осуждать мои действия, и за это я была благодарна.
Слезы меня душили.
И я плакала, пока слезы не застелют глаза, пока ком в горле не станет невыносимым, пока ничего — совсем ничего — не останется.
— И я, — сказала я тихо, — и я не знаю.
— До седьмого этажа лезть будет высоковато, — протянул Яр, как ни в чем не бывало. — Хотя в детстве я занимался альпинизмом… Но самой моей высокой вершиной стал двухметровый забор.
Я рассмеялась.
Рассмеялась сквозь слезы, а потом меня вдруг осенило:
— А помнишь… Тогда, тем вечером, когда мы встретили Кирилла, которого я подставила, ты сказал мне, что тебя здесь не будет? Помнишь?
— Помню, — ответил Яр. — И все-таки, Яна, я посоветую тебе не брать на себя вину за то, что…
— Где ты будешь? — перебила я.
Я решила не ходить вокруг да около, а задать вопрос в лоб, надеясь получить самый искренний ответ. Пусть лучше он добьет меня сейчас, чем если это случится позже.
— Возможно, я уеду.
— Уедешь?
Я спросила это не то с горечью, не то с облегчением.
— Уедешь, — повторила, — хорошо. Я уже успела подумать, что ты смертельно болен, или что с тобой тоже желают пообщаться родственники, или ещё что-нибудь в таком духе… А ты просто уедешь. Уедешь. Хорошо, уезжай, — разрешила, больше всего не желая его отпускать.
Теперь смеялся Яр.
Но я видела, что ему не смешно. Я тоже умела видеть.
— Я все расскажу тебе, — произнес он, — но позже. Сначала нужно решить, как мы тебя освободим.
— Никак? — предположила я. Вполне справедливо, между прочим, предположила. Потому что знала.
— Выход есть всегда, — поправил меня Яр. — Единственный тупик — это смерть, но мы о грустном сейчас не будем. Так что мы придумаем, как тебя освободить…
— И ты заберешь меня с собой? — вырвалось из меня. — Если… когда сможешь освободить?
— Заберу, — ответил Ярослав, ни секунды не раздумывая. А потом спохватился: — Вот только надо решить, куда.
— А ещё у меня здесь ребенок, — продолжила я, все больше погружаясь в эту иллюзию.
— Ребенок? — он выглядел недоуменным. — У тебя ведь нет детей?
— Люди считают его хомяком…
Слезы начали высыхать.
Быть может, все обещания Яра были не больше, чем словами, но в тот момент я им поверила, и это подарило мне облегчение.
Все может быть.
— Такого ребенка можно и забрать, — подытожил Яр.
— Ага, то есть, если бы у меня был настоящий ребенок, ты бы бросил его здесь?
— В первую очередь я бы очень удивился. Мне кажется, тебе рановато иметь детей…
— Какой ты все-таки правильный, Яр. Авантюрист, но правильный. Честный. По крайней мере, с окружающими. А с самим собой?
Я смотрела на него через глазок, ожидая какой-либо реакции, и Яр признался:
— Себя я обманываю. Говорю, что смогу жить дальше, потеряв важную часть своей жизни, и даже будто в это верю.
— Хочешь поделиться?
Он помотал головой, и тогда я попыталась его утешить:
— Но душа… Она ведь навсегда останется с тобой, Яр. И ты сможешь вспоминать.
— И утешать себя былым?
— И утешать себя былым.
Слезы на мне высохли.
А Ярослав ушел — я сама попросила его уйти, напомнив, что ему ещё надо учиться, на что белый маг пробормотал что-то невнятное, а я и не стала уточнять.
Яр ушел, но одна я не осталась.
Во мне теплилась надежда.
Что тетя спасется, что отец сказал неправду, что все образуется.
А надежда — это цветок.
Может быть, на вид он и невзрачный, всего лишь колючка, но погубить его сложнее, чем кажется. Он сможет себя защитить. И продолжит жить.
Я вернулась к творогу, но на твороге и остановилась.
Яр меня спасет.
Но как, если даже я сама не в силах это сделать?
Я ведь привыкла быть самостоятельной и решать свои проблемы без чьей-либо помощи. Поэтому, возможно, недооцениваю ее, эту помощь. Вдруг он придумает нечто такое, что не пришло в голову к черному колдуну с двадцатипятилетним стажем?..
До полуночи я просидела за уроками, готовая одновременно и к нападению, и к освобождению.
Но не дождалась ни того, ни другого.
Моя игра завершилась, и не в мою пользу.
Ночью мне приснился чудесный замок.
Его стены поблескивали янтарем, а на верхнем этаже, в прозрачной комнате, — я знала точно! — летала рыжая пыль. Но наверх подниматься я не стала. Вместо этого пошла в сторону залы, которая когда-то (всегда) мне очень нравилась.
Стены этой залы отражали и смех, и крики отчаяния.
Пол больше всего напоминал ритуальный алтарь.
И насчет алтаря хозяйка этой залы была полностью со мной готова.
Да-да, едва дойдя до залы, я вспомнила сон, что с недостаточной аккуратностью стер из моей памяти отец. Вспомнила, что Алина именно здесь признавалась мне в своих разочарованиях… И лишь поняла ее ещё больше.
Поздно.
Слишком поздно.
Почему все случилось так быстро? Привязанность — и расставание? Почему я не смогла ничего исправить?
Я ещё долго бродила по коридорам, заглядывая в каждую открытую комнату.
И даже добралась до башни с рыжей пылью.
Вот только Алины, моей тети, моей второй настоящей тети, нигде не было.
И я знала, что больше никогда ее не найду, сколько бы я здесь не ходила.
Яр не успел меня освободить.
Может, если бы у него имелся ещё час, хотя бы час, Ярославу бы все удалось, но часа не было. Ни у него, ни у меня. В восемь утра я проснулась, вот только не от будильника — вчера я благоразумно его отключила — а от холодных (ледяных) слов:
— Вставай и собирайся.
Я распахнула глаза и увидела отца.
Хотя, честно признаться, его я хотела видеть меньше всего. Даже меньше моей тети, Натальи Заболоцкой, и меньше Вики, и меньше матушки, и меньше всех белых, что существуют на этом свете, и даже меньше самой себя.
— Куда? — спросила тихо, с трудом разлепив губы.
— Узнаешь, — отозвался отец.
На нем была черная рубашка, серый пиджак и серые же брюки. И я совсем не помнила, когда видела отца в таком наряде. Ладно, справедливости ради, в таком наряде я в целом видела его впервые, так что мое удивление вполне справедливо.
Куда он меня повезет?
И он ли?
— Мне сегодня в школу, — заметила я.
— Школа отменяется, — мгновенно отреагировал отец.
Он развернулся и пошел из моей комнаты, и тогда я, не выдержав, бросила ему в спину:
— А ты знаешь, что все это время, пока школа отменялась, я писала заявления о пропусках от твоего имени? Мне иногда кажется, что я умею расписываться твоей подписью лучше тебя самого.
Отец повернулся и наградил меня безразличным взглядом.
— Будет тебе заявление.
— Мне оно ни к чему, — я пожала плечами, поднявшись. — А вот моей классной очень нужно. Впрочем, ты ее ни разу и не видел, мою классную. Ты хотя бы знаешь, что она преподает математику?
Обвинения сыпались на отца, как из рога изобилия.
Мне нужно было куда-то девать свои эмоции. И если вчера я рыдала, то сейчас слез позволить себе не могла. А потому перешла в атаку.
— Знаю, — это было все, что сказал отец, прежде чем покинуть мою комнату.
Вот и поговорили.
Я встала, надеясь, что отец, обидевшись на несносную дочку, запрется в своем кабинете и не будет мешать моим сборам.
Что ж.
Посмотрим, кто кого перетанцует.
Было определенно точно известно, что я пойду не в школу. А интуиция и здравый смысл к тому же подсказывали, что место, куда мы отправимся, каким-то образом связано с Янтарной. И я не стала долго размышлять над своим образом.
Лучше бы я тогда не целовала Влада.
Но ни один волшебник не обладает даром поворачивать время вспять — по крайней мере, мне на глаза они не попадались. И сожаление о том, что случилось, не может ничего исправить.
Лифт довез нас до седьмого этажа и выплюнул на лестничную клетку, прямо перед квартирой моего отца.
— Открывай, — произнесла тетя.
Как будто я не знала, что надо делать.
Однако ключ никак не находился, а потом отказывался попадать в замочную скважину, и с дверью я провозилась, по крайней мере, в пять раз дольше, чем обычно. А, когда дверь все-таки распахнулась, замерла на пороге, не решаясь шагнуть внутрь.
Не зря.
Виктор протянул мне пакет с продуктами, и тетя произнесла:
— Это тебе, Яна. Ты сможешь приготовить себе ужин.
Пакет я взяла — доверие вновь меня подвело. И заметила:
— Спасибо, конечно, но… Вы не войдете внутрь?
Тетя покачала головой.
И я все-таки перешагнула, потому что теперь помимо сумки одиннадцатиклассника на мне висел ещё и пакет, и это было уже выше моих сил.
Дверь захлопнулась, едва я оказалась внутри, и я, как наивная дурочка, в первые секунды поверила, что это бушует сквозняк. Однако дверь не распахнулась, когда я попыталась ее открыть, хотя была незамкнутой.
Я прислонилась к дверному глазку, вглядываясь в подъезд. Мои спутники все ещё стояли там, и тетя как раз заканчивала активацию охранного заклинания. Я знала, что это охранное заклинание.
Пара секунд — и она посмотрела на меня, потому что почувствовала, что я смотрю на нее. Посмотрела — и произнесла достаточно громко для того, чтобы быть услышанной:
— Мне правда очень жаль, Яна.
Что-то рухнуло.
Если не вся стена, то хотя бы ее часть, и я не имела власти построить ее заново.
— Надеюсь, тебя заставил мой отец, — пробормотала я, глядя, как они отдаляются, возвращаются к лифту. На третьем шаге не выдержала, крикнула:
— Тетя! — Она обернулась, потому что не могла не обернуться. — Пашка? Как там Пашка?
— Он знает, — ответил вместо нее Виктор.
— Он счастлив? — уточнила я.
Тетя кивнула.
И я отлепилась от звонка, потому что больше не могла смотреть.
Сползла по двери и сжалась подобно бутону, но не розы, а никому не нужного сорняка. Да так и замерла, забыв про чертовы продукты. Испортятся, не испортятся — какая теперь разница? Конечно, протухшие яйца я могла бы скинуть Виктору на голову, но что-то мне подсказывало, что он не придет.
Никто не придет.
Я услышала шорох в коридоре и произнесла:
— Ты был прав, мой зайчик. Ты был прав.
Прежде чем поднять пакет, я его пнула. Не со всей дури — а дури у меня много. Так, едва-едва, лишь чтобы немного успокоиться. Пнула и подняла. Кто знает, насколько долго я здесь останусь? А умереть от голоду не хочется. Я буду долго жить, очень долго, я всех переживу и ещё успею посмеяться, оставшись одна.
На самом верху пакета лежали зерна для Хомячидзе, и это только усилило мои опасения.
А ниже обнаружились продукты из самых разных отделов. Семь яблок. Две коробки молока. Крупа: гречка, овес, рис. Рыба в виде консервов. Консервы в виде фасоли. Морковка. Картошка. Шоколадка. Маленькая, на самом дне. Быть может, от тети.
Но вдруг пожар?
Вдруг дом вспыхнет, как лист бумаги, и в живых останутся все, кроме?.. Они вообще думают о моей безопасности? Ладно о моей! Но здесь ещё Хомячидзе, мой мальчик, и его отец тоже обошел стороной, хотя сам дарил мне его почти полтора года назад.
Хотел, чтобы я училась ответственности.
Разгрузив продукты, я пошла к себе в комнату.
(Школу, получается, опять придется прогулять).
И потянулась к магпочте, потому что знала — там меня ждет нечто. Вот только магпочты на месте не обнаружилось. И я поняла, что отец уже успел прибраться и в доме. Только когда? Когда умудрился? И как быть дальше?..
Радовало лишь то, что доступа к моим письмам отец не имел — они открывались только на определенную душу. В этой чудесной коробочке, пусть белые и считали ее своим собственным изобретением, сочетались обе магии. Белая позволяла перемещать послания, но черная давала возможность их получить…
Я упивалась хотя бы этим.
Раз больше нечем.
Вытащила телефон, зная, что меня ждет ещё одна подстава, и не прогадала. Связь в квартире пропала, хотя всегда ловилась превосходно. Я совершила обход, не постеснявшись даже заглянуть в кабинет отца, но все было тщетно.
Зараза.
Даже на улицу высунула руку, почти не боясь угробить новый телефон, но квартира будто была защищена с запасом, чтобы лишить Яну любой связи с миром.
А так уж хорош охранный контур?
Я хмыкнула.
Я могла бы — в самом деле могла бы! — проверить прочность отцовской защиты… использовав для этого окно, широко распахнутое. Затормозил бы меня воздух? Но я не стала этого делать. Потому что жить я пообещала самой себе.
Ужин.
Как много в этом слове.
Когда я ела в последний раз? Утром? Но что там была за еда…
Я взяла йогурт — обезжиренный, без добавок, будто кто-то побеспокоился о моей фигуре. И притащила его к себе в комнату. Села, прислоняясь к стене, и принялась есть. Сплошное удовольствие. Как бы не подавиться.
Вскоре йогурт остался позади, и я расправилась с шоколадкой. Быстро, даже мгновенно, без особых сожалений. И переключилась на курагу, которая тоже сюда затесалась. А потом решила вернуться к молочным продуктам и покончить с творогом, смешав его с завалявшимся в холодильнике джемом…
Яна погрузилась в депрессию.
Потому что все ее обманывали.
А, между прочим, из депрессии многие люди выходят посредством еды. И зачем мне становиться исключением? Зачем мне вообще кем-либо становиться? Янтарная мечтала стать той, на кого посмотрят, и разве это закончилось хорошо?
Однако моим планам уничтожить все запасы, что вместятся внутрь, помешали.
Я была на середине поедания творога, когда в дверь постучали. И первым мою голову посетило любопытство. Правда, меня интересовал не тот, кто пришел, а то, что с ним сделала отцовская защита.
Но через минуту стук повторился, и это значило лишь одно — этот кто-то все ещё в живых. Уже интересно.
Я отставила творог в сторону и подошла к двери.
Прислонилась к зрачку, боясь увидеть тех, кто меня предал.
А увидела Яра, растерянного и взволнованного Яра, моего вечного врага, моего лучшего друга, мою ненависть, мою любовь.
Я даже почти не удивилась, завидев его по ту сторону двери.
Он придет, я всегда знала, что он придет.
— Яр? — спросила слишком тихо для того, чтобы быть услышанной, но он все равно меня услышал.
— Это я, — согласился он. — Яна… Случилось что-то непоправимое, так? Ты мне откроешь?
Это стало последней каплей.
Из моих глаз брызнули слезы, и, как я не сдерживала себя, за ними последовал всхлип.
Он тоже не прошел незамеченным. Есть такие люди, которые чувствуют тебя насквозь, даже если и не видят. Возможно, Ярослав тоже относится к ним. Потому что я услышала обеспокоенное:
— Яна? Что не так, Яна?..
— Прости, — пробормотала я. И добавила громче: — Прости! Но я не могу открыть. Просто не имею такой власти. Отец посчитал, что вправе принимать решения за меня, и запер в квартире. Теперь я могу быть только тут. Вот и все.
Он молчал — слушал и слышал — а я распалялась все больше, и говорила, говорила, говорила, потому что слишком устала молчать.
— А я ведь просто хотела ей помочь, Яр. Помочь Алине. И не только потому, что она моя тетя, но и потому, что я ее поняла. А они — нет. И разве она в этом виновата? Мы обе одиноки, Яр, и, может быть, именно это я в ней разглядела. Ты меня слышишь?
Сквозь зрачок я видела, как он кивнул. И продолжила:
— Столько всего произошло, Яр!.. Я пыталась помочь, а они вышли на Кирилла, ты ведь помнишь Кирилла? И он рассказал им все. Я не знаю, зачем он это сделал, — я вновь вспомнила слова отца и всхлипнула ещё громче, — быть может, и из-за меня. Все потеряно. Понимаешь? Все-все-все, Яр. Услышь…
Ярослав встрепенулся и произнес:
— Слышу… Безумно хочу увидеть, но не знаю, как это осуществить.
Он не стал осуждать мои действия, и за это я была благодарна.
Слезы меня душили.
И я плакала, пока слезы не застелют глаза, пока ком в горле не станет невыносимым, пока ничего — совсем ничего — не останется.
— И я, — сказала я тихо, — и я не знаю.
— До седьмого этажа лезть будет высоковато, — протянул Яр, как ни в чем не бывало. — Хотя в детстве я занимался альпинизмом… Но самой моей высокой вершиной стал двухметровый забор.
Я рассмеялась.
Рассмеялась сквозь слезы, а потом меня вдруг осенило:
— А помнишь… Тогда, тем вечером, когда мы встретили Кирилла, которого я подставила, ты сказал мне, что тебя здесь не будет? Помнишь?
— Помню, — ответил Яр. — И все-таки, Яна, я посоветую тебе не брать на себя вину за то, что…
— Где ты будешь? — перебила я.
Я решила не ходить вокруг да около, а задать вопрос в лоб, надеясь получить самый искренний ответ. Пусть лучше он добьет меня сейчас, чем если это случится позже.
— Возможно, я уеду.
— Уедешь?
Я спросила это не то с горечью, не то с облегчением.
— Уедешь, — повторила, — хорошо. Я уже успела подумать, что ты смертельно болен, или что с тобой тоже желают пообщаться родственники, или ещё что-нибудь в таком духе… А ты просто уедешь. Уедешь. Хорошо, уезжай, — разрешила, больше всего не желая его отпускать.
Теперь смеялся Яр.
Но я видела, что ему не смешно. Я тоже умела видеть.
— Я все расскажу тебе, — произнес он, — но позже. Сначала нужно решить, как мы тебя освободим.
— Никак? — предположила я. Вполне справедливо, между прочим, предположила. Потому что знала.
— Выход есть всегда, — поправил меня Яр. — Единственный тупик — это смерть, но мы о грустном сейчас не будем. Так что мы придумаем, как тебя освободить…
— И ты заберешь меня с собой? — вырвалось из меня. — Если… когда сможешь освободить?
— Заберу, — ответил Ярослав, ни секунды не раздумывая. А потом спохватился: — Вот только надо решить, куда.
— А ещё у меня здесь ребенок, — продолжила я, все больше погружаясь в эту иллюзию.
— Ребенок? — он выглядел недоуменным. — У тебя ведь нет детей?
— Люди считают его хомяком…
Слезы начали высыхать.
Быть может, все обещания Яра были не больше, чем словами, но в тот момент я им поверила, и это подарило мне облегчение.
Все может быть.
— Такого ребенка можно и забрать, — подытожил Яр.
— Ага, то есть, если бы у меня был настоящий ребенок, ты бы бросил его здесь?
— В первую очередь я бы очень удивился. Мне кажется, тебе рановато иметь детей…
— Какой ты все-таки правильный, Яр. Авантюрист, но правильный. Честный. По крайней мере, с окружающими. А с самим собой?
Я смотрела на него через глазок, ожидая какой-либо реакции, и Яр признался:
— Себя я обманываю. Говорю, что смогу жить дальше, потеряв важную часть своей жизни, и даже будто в это верю.
— Хочешь поделиться?
Он помотал головой, и тогда я попыталась его утешить:
— Но душа… Она ведь навсегда останется с тобой, Яр. И ты сможешь вспоминать.
— И утешать себя былым?
— И утешать себя былым.
Слезы на мне высохли.
А Ярослав ушел — я сама попросила его уйти, напомнив, что ему ещё надо учиться, на что белый маг пробормотал что-то невнятное, а я и не стала уточнять.
Яр ушел, но одна я не осталась.
Во мне теплилась надежда.
Что тетя спасется, что отец сказал неправду, что все образуется.
А надежда — это цветок.
Может быть, на вид он и невзрачный, всего лишь колючка, но погубить его сложнее, чем кажется. Он сможет себя защитить. И продолжит жить.
Я вернулась к творогу, но на твороге и остановилась.
Яр меня спасет.
Но как, если даже я сама не в силах это сделать?
Я ведь привыкла быть самостоятельной и решать свои проблемы без чьей-либо помощи. Поэтому, возможно, недооцениваю ее, эту помощь. Вдруг он придумает нечто такое, что не пришло в голову к черному колдуну с двадцатипятилетним стажем?..
До полуночи я просидела за уроками, готовая одновременно и к нападению, и к освобождению.
Но не дождалась ни того, ни другого.
Моя игра завершилась, и не в мою пользу.
***
Ночью мне приснился чудесный замок.
Его стены поблескивали янтарем, а на верхнем этаже, в прозрачной комнате, — я знала точно! — летала рыжая пыль. Но наверх подниматься я не стала. Вместо этого пошла в сторону залы, которая когда-то (всегда) мне очень нравилась.
Стены этой залы отражали и смех, и крики отчаяния.
Пол больше всего напоминал ритуальный алтарь.
И насчет алтаря хозяйка этой залы была полностью со мной готова.
Да-да, едва дойдя до залы, я вспомнила сон, что с недостаточной аккуратностью стер из моей памяти отец. Вспомнила, что Алина именно здесь признавалась мне в своих разочарованиях… И лишь поняла ее ещё больше.
Поздно.
Слишком поздно.
Почему все случилось так быстро? Привязанность — и расставание? Почему я не смогла ничего исправить?
Я ещё долго бродила по коридорам, заглядывая в каждую открытую комнату.
И даже добралась до башни с рыжей пылью.
Вот только Алины, моей тети, моей второй настоящей тети, нигде не было.
И я знала, что больше никогда ее не найду, сколько бы я здесь не ходила.
Глава 13. Не верь в спасение
Яр не успел меня освободить.
Может, если бы у него имелся ещё час, хотя бы час, Ярославу бы все удалось, но часа не было. Ни у него, ни у меня. В восемь утра я проснулась, вот только не от будильника — вчера я благоразумно его отключила — а от холодных (ледяных) слов:
— Вставай и собирайся.
Я распахнула глаза и увидела отца.
Хотя, честно признаться, его я хотела видеть меньше всего. Даже меньше моей тети, Натальи Заболоцкой, и меньше Вики, и меньше матушки, и меньше всех белых, что существуют на этом свете, и даже меньше самой себя.
— Куда? — спросила тихо, с трудом разлепив губы.
— Узнаешь, — отозвался отец.
На нем была черная рубашка, серый пиджак и серые же брюки. И я совсем не помнила, когда видела отца в таком наряде. Ладно, справедливости ради, в таком наряде я в целом видела его впервые, так что мое удивление вполне справедливо.
Куда он меня повезет?
И он ли?
— Мне сегодня в школу, — заметила я.
— Школа отменяется, — мгновенно отреагировал отец.
Он развернулся и пошел из моей комнаты, и тогда я, не выдержав, бросила ему в спину:
— А ты знаешь, что все это время, пока школа отменялась, я писала заявления о пропусках от твоего имени? Мне иногда кажется, что я умею расписываться твоей подписью лучше тебя самого.
Отец повернулся и наградил меня безразличным взглядом.
— Будет тебе заявление.
— Мне оно ни к чему, — я пожала плечами, поднявшись. — А вот моей классной очень нужно. Впрочем, ты ее ни разу и не видел, мою классную. Ты хотя бы знаешь, что она преподает математику?
Обвинения сыпались на отца, как из рога изобилия.
Мне нужно было куда-то девать свои эмоции. И если вчера я рыдала, то сейчас слез позволить себе не могла. А потому перешла в атаку.
— Знаю, — это было все, что сказал отец, прежде чем покинуть мою комнату.
Вот и поговорили.
Я встала, надеясь, что отец, обидевшись на несносную дочку, запрется в своем кабинете и не будет мешать моим сборам.
Что ж.
Посмотрим, кто кого перетанцует.
Было определенно точно известно, что я пойду не в школу. А интуиция и здравый смысл к тому же подсказывали, что место, куда мы отправимся, каким-то образом связано с Янтарной. И я не стала долго размышлять над своим образом.
