Только страдающего Яра не хватало.
«Ты всегда нужен, многоуважаемый белый маг».
«Но не всем, не менее уважаемая черная ведьма».
Мне вдруг так захотелось поделиться с ним новостью об исчезновении Софы. Попросить у него совета. Или хотя бы поддержки. Или действия. Заметки Влада никак меня не успокоили. Обнаруживались сразу — чудесное успокоение. А если охотник за душами решил вдруг изменить своей традиции?..
Но умом я понимала, что Яр помочь мне не сможет, да и волнение облегчит навряд ли. Сомневаюсь, что он вообще подозревает о существовании Софы. Только зря буду тревожить его. И накручивать себя еще больше.
И все-таки мне так не хотелось оставаться одной.
Мне, привыкшей к одиночеству. И как это назвать?
Я бездумно листала диалоги, стоя в опустевшем коридоре в верхней одежде. Яр. Влад. Тысяча учебных бесед. И изумрудные холмы с синеватой ватой на макушках.
Эмма.
«Привет, — начала печатать так легко, будто мы с ней ежедневно переписывались лет десять подряд. — Как твои дела? Сбежала из больницы? Или тебя все же выписали?»
Ответ пришел в тот момент, когда я потянулась к дверной ручке, решив завершить начатое (прогул пары) и покинуть универ.
«Яна!! — Хотелось надеяться, что так Эмма показывала радость, а не ярость. — Привет! Бежать я передумала, на улице все же прохладно. Однако! Я абсолютно здорова, вчера мне это даже документально подтвердили. Но не выпускают! Мол, для моей же безопасности. А вдруг… И далее по списку. Так что мне все суждено умереть. От скуки. А твои?»
«С одной стороны, я тебя понимаю, — быстро печатала я, пока пальцы не онемели на холоде. — С другой — в чем-то они правы. Здесь опять все нечисто».
«Что случилось?»
«Софа пропала».
Я прекрасно помнила, что Эмме Софа не нравилась. Но в этой ситуации… Кому, как не Эмме, понять меня?..
«Жизнетворящие! Все серьезно? А ты сейчас где?»
«В том и проблема, что ничего неизвестно. Я пару прогуливаю. Не знаю, куда податься».
«Если получится, приезжай, — предложила Эмма вдруг. Я даже замерла на месте. И ведь правда. Спокойно можно взять и приехать, поговорить… Мы с Эммой знакомы совсем недолго, нас не связывают узы прошлых воспоминаний и необдуманных глупостей, и я так просто могу взять… И приехать. Как обычный человек к человеку. — Я тебя как-нибудь протащу внутрь. Да и с прошлого раза тебя должны были запомнить. Если хочешь. Я не заставляю, ахах».
«Ладно», — пальцы начали терять чувствительность, и печатать длинные сообщения я была уже не способна. Спрятала телефон — быстро разряжается на морозе. И прямо так, со всеми учебниками, направилась в сторону остановки.
Сказал бы кто-нибудь прежней мне, совсем недавно отметившей семнадцатилетие, что я буду сбегать из универа и тащиться по холоду на встречу с белой волшебницей, я бы рассмеялась только. А сейчас… Впрочем, если та Яна и осталась где-то, то лишь глубоко внутри, где никто и ничто не сможет до нее добраться.
Конечно, не считая того самого вечера, когда за окном царила метель и ветер завывал, а на столе остывал кофе, сдобренный карамельным сиропом. И никакой боли — лишь свет.
Откуда в нас такая дурная привычка — отказывать себе в счастье?
Жизнь решила порадовать меня хотя бы немного. Автобус подошел почти сразу, как только я приблизилась к остановке, хотя в ту «белую» часть города автобусы ходят, в общем-то, неохотно. Он был полупустым, и я сразу же заняла место у окна. Минут через десять посыпал снег. В самом деле посыпал — был мелким и невзрачным. Совсем не похожим на те огромные снежные хлопья, создающие ощущение сказки.
Да и какая тут сказка.
Когда близилась к середине вторая половина бессовестно пропущенной мной пары по физике, мы проехали мимо остановки, расположенной рядом с домом Яра. Я, погруженная в свои мысли, привстала даже, собираясь выйти. Но вовремя одумалась и рухнула обратно на сидение.
Больница находилась через две остановки после нее. Там еще дом… высотный. Который нужно обходить. Что я и сделала, когда первый раз ехала к Эмме. И матушка тоже появилась из-за него.
Матушка…
Совсем про нее забыла. Наверное, это у нас семейное — забывать друг про друга.
Надеюсь, в ближайшее время я ее не повстречаю. Хотя бы сегодня, а в идеале — еще лет пятьдесят. Матушка ведь прибыла в больницу только для того, чтобы впустить меня, верно? И сейчас ей там делать абсолютно нечего. Если бы она вдруг захотела вступить со мной в диалог, она бы нашла более легкие способы встречи, кроме как денно-нощно караулить палату Эммы.
Впрочем, о чем это я вообще. Мы прожили почти восемь лет, не обмолвившись ни словом. С чего бы ей сейчас со мной говорить? Во внезапно проснувшуюся совесть я не верю — только в корысть.
Но если весь мир построен на корысти, тогда зачем же я к Эмме сейчас еду? Из каких побуждений? По велению эгоистичного желания хотя бы немного побыть не одной?
Я сошла с автобуса и медленно направилась в сторону больницы. И куда делась смелость?.. По дороге успела проверить телефон, но ничего нового Эмма написать не успела. А как она поймет, что я пришла? Увидит через стекло? В прошлую нашу встречу я не обратила внимание на то, куда выходят окна ее палаты. Может, написать все-таки? Но она была в сети двадцать семь минут назад…
Остановилась возле входной двери. В этот раз она показалась мне непробиваемой, слишком хорошо защищенной как магически, так и материально, хотя даже охранника рядом не наблюдалось. А вот с матушкой было по-другому. Похоже, где-то внутри меня все еще живет маленькая девочка, считающая маму всесильной и непобедимой. Смешно.
Я постучалась.
Спасибо хоть, что магией не ударило.
Услышали ли они вообще что-нибудь? На нос успело приземлиться три снежинки, прежде чем дверь скрипнула, и из-за нее вытянулась бледная женская рука. Эмма встречала меня самолично.
— Заходи быстрее, — прошипела она. Добавила, явно кого-то цитируя: — «Чтобы не впускать в наш чистый дом всякие нечистоты».
— Не хочу вас огорчать, — заметила я, — но ты делаешь это прямо сейчас. Привет, — и шагнула внутрь.
— Привет, — отозвалась Эмма, захлопнув дверь. На ней были джинсовые шорты, красный топик с тонкими лямками и множество кулонов и браслетов. — Нет, давай заново! Привет!
Некоторые украшения я почувствовала даже через куртку.
Осторожно обняла Эмму в ответ. Я ведь совсем отвыкла обниматься с людьми, не знаю даже, как это правильно следует делать… Впрочем, кажется, слишком сильно я не накосячила.
— Здравствуйте, — заметила я, обращаясь к пожилому мужчине за стойкой. Он в ответ не поздоровался. Видимо, не слишком был рад моему присутствию. Впрочем, удалось же Эмме как-то все провернуть.
— Куртку, — командовала Эмма. На ее лице застыла радостная улыбка. — Бахилы. Забавно шуршишь! Видишь? — она резко обернулась ко мне, когда мы уже направились в сторону ее палаты. — Я начала сходить с ума, давно с людьми не разговаривала вживую.
— Ой, это нормально, — заметила я, улыбнувшись слабо. Своим опытом молчания я могу гордиться.
— Прекрасно выглядишь! — продолжила она. — Красивый болотный свитер. Подходит к твоим глазам. Красивые глаза.
Я покраснела и промямлила:
— Спасибо, ты тоже…
Эмма распахнула передо мной дверь палаты, и я шагнула внутрь. Волшебница тут же запрыгнула на кровать, заваленную вещами, как и все остальное вокруг, будто Эмма жила не в одной из безликих палат больницы, а в собственной квартире. Она очередной раз улыбнулась, а потом лицо ее стало серьезным:
— Ладно, я прекрасно понимаю, что ты приехала ко мне не от лучшей жизни, Яна. Рассказывай. Что с многоуважаемой Софией? Куда она умудрилась исчезнуть?
Я заняла кресло, как в тот раз.
— Я не знаю.
— Правда? — переспросила Эмма таким удивленным тоном, будто все еще никак не могла поверить моим словам. — Не то чтобы мы с ней подружки, разговаривали всего пару раз — я чаще наблюдала за ней издалека. Но Софа, по моему скромному мнению, вполне способна на внезапные импульсивные поступки. Почему ее исчезновение не может быть одним из них? — Я молчала, тогда она предположила: — Душа ноет? О, не понимаю, но признаю. Если бы меня выпустили отсюда в ближайшее время, хотя бы завтра…
Эмма задумалась на несколько секунд, а потом вдруг переключилась на другую тему:
— Зачем ты у меня спрашивала тогда? Про запах?
— Глупость, — попыталась отмахнуться я. Сама ведь перестала верить своим подозрениям. Или нет? Но Софа… Софа…
Кажется, я побледнела немного. Лицо Эммы стало обеспокоенным:
— Может, глупость, может, нет. Пока не дойдешь до конца, наверняка не узнаешь. По моим ощущениям, мы уже перевалили далеко за середину, но конца пока не достигли… Что такое?
Эмма внимательно посмотрела на меня своими глазами, темно-карими и пронзительными, подведенными сверху желто-зелеными тенями — смотрелось интересно. И я не выдержала. Умом понимала, что потом смогу пожалеть об этом, но все равно не смогла больше все таить в себе.
И рассказала о встрече с Матвеем.
Впрочем, рассказ получился не таким эффектом, как я рассчитывала. Я попыталась повторить слова, которые говорил мне Матвей на улице, когда я уже сбежала домой, но так и не смогла уловить и воспроизвести их суть — будто это были не слова, а снежинки, они таяли на горячих ладонях и стекали под ноги, становясь лужами, кристально-прозрачными и гладкими, не содержащими в себе ничего от предыдущего состояния.
Взгляд лишь застыл.
Въелся под кожу, я бы даже сказала.
Но Эмме в глаза охотнику посмотреть, конечно же, не удалось.
— Если хочешь что-нибудь спрятать, поставь на самое видное место, мне так мама все детство говорила, — подвела итог Эмма. — Я могу потратить полчаса на поиски телефона, который все это время буду держать в руках. Но не слишком ли это просто? А где он сейчас? Ты знаешь? — в ее глазах вдруг зажегся огонек, который прежде я не замечала. Нечто такое, что больше нашей природе подходит.
— Не знаю. Мне только имя его известно. Пыталась выйти через «друзей» Софы — ничего.
— А еще какие-нибудь детали? Вспомнишь?
Но ничего я больше не вспомнила.
Мы посидели еще немного, но так ничего и не придумали. Потом Эмма поила меня чаем из чайника, который получила от своих белых товарищей потайными путями и теперь прятала под кроватью.
Когда я собралась уходить, на улице было уже темно.
Ночь сменяет день, день сменяет ночь, а я все не могу приблизиться к разгадке. Более того, пока я топчусь на месте, разгадка, кажется, все больше от меня отдаляется.
На прощание Эмма обняла меня вновь. И пообещала, что не забудет о такой чудесной черной ведьме, даже когда вся эта история закончится. А я не стала обещать ничего в ответ. Просто кивнула, не особо поверив в ее слова. И ушла, уговорив Эмму меня не провожать. Сама дойду до дверей. Невелико расстояние.
Да и, честно говоря, мне наконец захотелось побыть одной.
В глубине своей мрачной души я надеялась, что догадки, которые я самолично превратила в пепел, Эмма окончательно развеет по ветру. Но она не была столь категоричной. И не стала отрицать тот факт, что я, возможно, вела беседы с самим охотником за душами.
Но ведь не может все быть так… легко?
Если бы я только знала! Если бы хоть кто-нибудь мне сказал!.. Но я будто бродила в коридоре из ослепительного света, выедающего глаза — вижу все, но это равно тому, как если бы я ничего не видела. Если бы я не видела ничего, мне бы, пожалуй, было бы даже проще. Я могла бы доверять лишь чувствам. Душе своей бестолковой.
Я почти повернула, чтобы покинуть коридор с рядом одинаковых белых дверей и больших окон, как нечто заставило меня обернуться.
Коридор был длинным.
Примерно посередине располагалась палата Эммы. На одном из концов находилась я. На другом — она. Стоящая ко мне спиной. Матушка. Хотя в первую секунду мне показалось… У нее была точно такая же осанка, эти хрупкие плечи… Не хватало только черного платья — на матушке были серые брюки и белая рубашка. И да, волосы она осветляла. Классический стиль белых.
Если бы сказочки про рай и ад были правдой, если бы Янтарная могла сейчас за нами наблюдать… Что бы она посоветовала мне сделать? Подойти или убежать? Мне почему-то подумалось, что, будь на моем месте, Янтарная подошла бы. Чтобы хотя бы дыхание услышать. Дыхание самого родного человека, который остается таким, несмотря на все, что произошло между нами.
Яна — Янтарная.
Представь, как счастливы были бы мы втроем, матушка?
Я решила вернуться. Прошла мимо палаты Эммы едва слышно, чтобы она не решила выглянуть за дверь. Не хотелось, чтобы Эмма стала свидетельницей моего позора.
Коридор и без того был длинным, а теперь стал еще длиннее. На то чтобы его преодолеть, я, кажется, потратила целую вечность. Успела споткнуться обо все невидимые ямы. А матушка все еще не двигалась. Я осмелилась понадеяться даже, что она и вовсе меня не заметит, я смогу пару мгновений постоять за ее спиной, а потом сбежать позорно…
Но в тот миг, когда между нами оставалось каких-то шага три, матушка обернулась.
И я случайно зацепилась за ее глаза, хотя тщательно старалась отвести взгляд. Голубые-голубые, лазурные даже, как небо в жаркий солнечный день. В детстве я расстраивалась из-за того, что матушкин цвет глаз мне не передался. Теперь не расстраиваюсь.
— Привет, — заметила матушка спокойно и улыбнулась.
Я не ответила ни улыбкой, ни словом. И матушка тут же потухла. Как истинная белая. Им вечно важно получать отдачу, они просто не могут обходиться без всеобщего внимания. Они требуют, чтобы их признавали и принимали. Иначе страдают.
— Красиво за окном, — продолжила она. — Смотри, — кивнула за окно, — над нами фонарь.
Я поспешно приблизилась к стеклу и стала рассматривать улицу. Мелкий колючий снег все так же продолжал сыпать с неба, но теперь он напоминал уже бриллиантовую крошку.
— Сияет, — заметила я.
— А помнишь, — матушка улыбнулась. — В детстве, когда мы шли в садик, ты всегда разглядывала снег под ногами, он ещё так заманчиво хрустел, и… — она замолчала резко.
Конечно же, помню. Не до деталей, но… Это ведь то самое детское ощущение зимней сказки и волшебства, которое не можешь почувствовать, став взрослой, но и забыть не можешь тоже.
— Ты имеешь полное право меня обвинять, Яна, — продолжила она. — Я так сильно перед тобой виновата — уже никогда и ничем не смогу это искупить. И до конца жизни буду нести эту вину.
Я не стала отговаривать матушку.
Напротив, еле сдержалась, чтобы не кивнуть.
Конечно, виновата. И вину, как она сама выражается, несет заслуженно. Я не какая-нибудь беленькая, чтобы оправдывать всех и вся.
— Мотылек, — заметила я вдруг. Матушка взглянула на меня удивленно. — Знаешь, такие… мохнатые. Летят на свет, позабыв про всю свою предыдущую жизнь. Не думают ни о прошлом, ни о настоящем, — замолчала на секунду, а потом посмотрела на нее внимательно, не таясь, кажется, впервые за все время после нашей внезапной встречи. — Я все никак не могу понять: разве любовь — не знаю, такая же эфемерная она, как свет, или нет — стоит того, чтобы оставить семью, просто исчезнув в один момент? Может, я была не самой лучшей дочкой, а отец — не самым лучшим мужем, но… в один момент, не попрощавшись, навсегда…
И отвернулась.
А с небес все так же сыплется бриллиантовая крошка, а не пепел. Это только в красивых романчиках, которые я не читала уже давным-давно, погода обязательно соответствует душевному состоянию лирического героя.
«Ты всегда нужен, многоуважаемый белый маг».
«Но не всем, не менее уважаемая черная ведьма».
Мне вдруг так захотелось поделиться с ним новостью об исчезновении Софы. Попросить у него совета. Или хотя бы поддержки. Или действия. Заметки Влада никак меня не успокоили. Обнаруживались сразу — чудесное успокоение. А если охотник за душами решил вдруг изменить своей традиции?..
Но умом я понимала, что Яр помочь мне не сможет, да и волнение облегчит навряд ли. Сомневаюсь, что он вообще подозревает о существовании Софы. Только зря буду тревожить его. И накручивать себя еще больше.
И все-таки мне так не хотелось оставаться одной.
Мне, привыкшей к одиночеству. И как это назвать?
Я бездумно листала диалоги, стоя в опустевшем коридоре в верхней одежде. Яр. Влад. Тысяча учебных бесед. И изумрудные холмы с синеватой ватой на макушках.
Эмма.
«Привет, — начала печатать так легко, будто мы с ней ежедневно переписывались лет десять подряд. — Как твои дела? Сбежала из больницы? Или тебя все же выписали?»
Ответ пришел в тот момент, когда я потянулась к дверной ручке, решив завершить начатое (прогул пары) и покинуть универ.
«Яна!! — Хотелось надеяться, что так Эмма показывала радость, а не ярость. — Привет! Бежать я передумала, на улице все же прохладно. Однако! Я абсолютно здорова, вчера мне это даже документально подтвердили. Но не выпускают! Мол, для моей же безопасности. А вдруг… И далее по списку. Так что мне все суждено умереть. От скуки. А твои?»
«С одной стороны, я тебя понимаю, — быстро печатала я, пока пальцы не онемели на холоде. — С другой — в чем-то они правы. Здесь опять все нечисто».
«Что случилось?»
«Софа пропала».
Я прекрасно помнила, что Эмме Софа не нравилась. Но в этой ситуации… Кому, как не Эмме, понять меня?..
«Жизнетворящие! Все серьезно? А ты сейчас где?»
«В том и проблема, что ничего неизвестно. Я пару прогуливаю. Не знаю, куда податься».
«Если получится, приезжай, — предложила Эмма вдруг. Я даже замерла на месте. И ведь правда. Спокойно можно взять и приехать, поговорить… Мы с Эммой знакомы совсем недолго, нас не связывают узы прошлых воспоминаний и необдуманных глупостей, и я так просто могу взять… И приехать. Как обычный человек к человеку. — Я тебя как-нибудь протащу внутрь. Да и с прошлого раза тебя должны были запомнить. Если хочешь. Я не заставляю, ахах».
«Ладно», — пальцы начали терять чувствительность, и печатать длинные сообщения я была уже не способна. Спрятала телефон — быстро разряжается на морозе. И прямо так, со всеми учебниками, направилась в сторону остановки.
Сказал бы кто-нибудь прежней мне, совсем недавно отметившей семнадцатилетие, что я буду сбегать из универа и тащиться по холоду на встречу с белой волшебницей, я бы рассмеялась только. А сейчас… Впрочем, если та Яна и осталась где-то, то лишь глубоко внутри, где никто и ничто не сможет до нее добраться.
Конечно, не считая того самого вечера, когда за окном царила метель и ветер завывал, а на столе остывал кофе, сдобренный карамельным сиропом. И никакой боли — лишь свет.
Откуда в нас такая дурная привычка — отказывать себе в счастье?
Жизнь решила порадовать меня хотя бы немного. Автобус подошел почти сразу, как только я приблизилась к остановке, хотя в ту «белую» часть города автобусы ходят, в общем-то, неохотно. Он был полупустым, и я сразу же заняла место у окна. Минут через десять посыпал снег. В самом деле посыпал — был мелким и невзрачным. Совсем не похожим на те огромные снежные хлопья, создающие ощущение сказки.
Да и какая тут сказка.
Когда близилась к середине вторая половина бессовестно пропущенной мной пары по физике, мы проехали мимо остановки, расположенной рядом с домом Яра. Я, погруженная в свои мысли, привстала даже, собираясь выйти. Но вовремя одумалась и рухнула обратно на сидение.
Больница находилась через две остановки после нее. Там еще дом… высотный. Который нужно обходить. Что я и сделала, когда первый раз ехала к Эмме. И матушка тоже появилась из-за него.
Матушка…
Совсем про нее забыла. Наверное, это у нас семейное — забывать друг про друга.
Надеюсь, в ближайшее время я ее не повстречаю. Хотя бы сегодня, а в идеале — еще лет пятьдесят. Матушка ведь прибыла в больницу только для того, чтобы впустить меня, верно? И сейчас ей там делать абсолютно нечего. Если бы она вдруг захотела вступить со мной в диалог, она бы нашла более легкие способы встречи, кроме как денно-нощно караулить палату Эммы.
Впрочем, о чем это я вообще. Мы прожили почти восемь лет, не обмолвившись ни словом. С чего бы ей сейчас со мной говорить? Во внезапно проснувшуюся совесть я не верю — только в корысть.
Но если весь мир построен на корысти, тогда зачем же я к Эмме сейчас еду? Из каких побуждений? По велению эгоистичного желания хотя бы немного побыть не одной?
Я сошла с автобуса и медленно направилась в сторону больницы. И куда делась смелость?.. По дороге успела проверить телефон, но ничего нового Эмма написать не успела. А как она поймет, что я пришла? Увидит через стекло? В прошлую нашу встречу я не обратила внимание на то, куда выходят окна ее палаты. Может, написать все-таки? Но она была в сети двадцать семь минут назад…
Остановилась возле входной двери. В этот раз она показалась мне непробиваемой, слишком хорошо защищенной как магически, так и материально, хотя даже охранника рядом не наблюдалось. А вот с матушкой было по-другому. Похоже, где-то внутри меня все еще живет маленькая девочка, считающая маму всесильной и непобедимой. Смешно.
Я постучалась.
Спасибо хоть, что магией не ударило.
Услышали ли они вообще что-нибудь? На нос успело приземлиться три снежинки, прежде чем дверь скрипнула, и из-за нее вытянулась бледная женская рука. Эмма встречала меня самолично.
— Заходи быстрее, — прошипела она. Добавила, явно кого-то цитируя: — «Чтобы не впускать в наш чистый дом всякие нечистоты».
— Не хочу вас огорчать, — заметила я, — но ты делаешь это прямо сейчас. Привет, — и шагнула внутрь.
— Привет, — отозвалась Эмма, захлопнув дверь. На ней были джинсовые шорты, красный топик с тонкими лямками и множество кулонов и браслетов. — Нет, давай заново! Привет!
Некоторые украшения я почувствовала даже через куртку.
Осторожно обняла Эмму в ответ. Я ведь совсем отвыкла обниматься с людьми, не знаю даже, как это правильно следует делать… Впрочем, кажется, слишком сильно я не накосячила.
— Здравствуйте, — заметила я, обращаясь к пожилому мужчине за стойкой. Он в ответ не поздоровался. Видимо, не слишком был рад моему присутствию. Впрочем, удалось же Эмме как-то все провернуть.
— Куртку, — командовала Эмма. На ее лице застыла радостная улыбка. — Бахилы. Забавно шуршишь! Видишь? — она резко обернулась ко мне, когда мы уже направились в сторону ее палаты. — Я начала сходить с ума, давно с людьми не разговаривала вживую.
— Ой, это нормально, — заметила я, улыбнувшись слабо. Своим опытом молчания я могу гордиться.
— Прекрасно выглядишь! — продолжила она. — Красивый болотный свитер. Подходит к твоим глазам. Красивые глаза.
Я покраснела и промямлила:
— Спасибо, ты тоже…
Эмма распахнула передо мной дверь палаты, и я шагнула внутрь. Волшебница тут же запрыгнула на кровать, заваленную вещами, как и все остальное вокруг, будто Эмма жила не в одной из безликих палат больницы, а в собственной квартире. Она очередной раз улыбнулась, а потом лицо ее стало серьезным:
— Ладно, я прекрасно понимаю, что ты приехала ко мне не от лучшей жизни, Яна. Рассказывай. Что с многоуважаемой Софией? Куда она умудрилась исчезнуть?
Я заняла кресло, как в тот раз.
— Я не знаю.
— Правда? — переспросила Эмма таким удивленным тоном, будто все еще никак не могла поверить моим словам. — Не то чтобы мы с ней подружки, разговаривали всего пару раз — я чаще наблюдала за ней издалека. Но Софа, по моему скромному мнению, вполне способна на внезапные импульсивные поступки. Почему ее исчезновение не может быть одним из них? — Я молчала, тогда она предположила: — Душа ноет? О, не понимаю, но признаю. Если бы меня выпустили отсюда в ближайшее время, хотя бы завтра…
Эмма задумалась на несколько секунд, а потом вдруг переключилась на другую тему:
— Зачем ты у меня спрашивала тогда? Про запах?
— Глупость, — попыталась отмахнуться я. Сама ведь перестала верить своим подозрениям. Или нет? Но Софа… Софа…
Кажется, я побледнела немного. Лицо Эммы стало обеспокоенным:
— Может, глупость, может, нет. Пока не дойдешь до конца, наверняка не узнаешь. По моим ощущениям, мы уже перевалили далеко за середину, но конца пока не достигли… Что такое?
Эмма внимательно посмотрела на меня своими глазами, темно-карими и пронзительными, подведенными сверху желто-зелеными тенями — смотрелось интересно. И я не выдержала. Умом понимала, что потом смогу пожалеть об этом, но все равно не смогла больше все таить в себе.
И рассказала о встрече с Матвеем.
Впрочем, рассказ получился не таким эффектом, как я рассчитывала. Я попыталась повторить слова, которые говорил мне Матвей на улице, когда я уже сбежала домой, но так и не смогла уловить и воспроизвести их суть — будто это были не слова, а снежинки, они таяли на горячих ладонях и стекали под ноги, становясь лужами, кристально-прозрачными и гладкими, не содержащими в себе ничего от предыдущего состояния.
Взгляд лишь застыл.
Въелся под кожу, я бы даже сказала.
Но Эмме в глаза охотнику посмотреть, конечно же, не удалось.
— Если хочешь что-нибудь спрятать, поставь на самое видное место, мне так мама все детство говорила, — подвела итог Эмма. — Я могу потратить полчаса на поиски телефона, который все это время буду держать в руках. Но не слишком ли это просто? А где он сейчас? Ты знаешь? — в ее глазах вдруг зажегся огонек, который прежде я не замечала. Нечто такое, что больше нашей природе подходит.
— Не знаю. Мне только имя его известно. Пыталась выйти через «друзей» Софы — ничего.
— А еще какие-нибудь детали? Вспомнишь?
Но ничего я больше не вспомнила.
Мы посидели еще немного, но так ничего и не придумали. Потом Эмма поила меня чаем из чайника, который получила от своих белых товарищей потайными путями и теперь прятала под кроватью.
Когда я собралась уходить, на улице было уже темно.
Ночь сменяет день, день сменяет ночь, а я все не могу приблизиться к разгадке. Более того, пока я топчусь на месте, разгадка, кажется, все больше от меня отдаляется.
На прощание Эмма обняла меня вновь. И пообещала, что не забудет о такой чудесной черной ведьме, даже когда вся эта история закончится. А я не стала обещать ничего в ответ. Просто кивнула, не особо поверив в ее слова. И ушла, уговорив Эмму меня не провожать. Сама дойду до дверей. Невелико расстояние.
Да и, честно говоря, мне наконец захотелось побыть одной.
В глубине своей мрачной души я надеялась, что догадки, которые я самолично превратила в пепел, Эмма окончательно развеет по ветру. Но она не была столь категоричной. И не стала отрицать тот факт, что я, возможно, вела беседы с самим охотником за душами.
Но ведь не может все быть так… легко?
Если бы я только знала! Если бы хоть кто-нибудь мне сказал!.. Но я будто бродила в коридоре из ослепительного света, выедающего глаза — вижу все, но это равно тому, как если бы я ничего не видела. Если бы я не видела ничего, мне бы, пожалуй, было бы даже проще. Я могла бы доверять лишь чувствам. Душе своей бестолковой.
Я почти повернула, чтобы покинуть коридор с рядом одинаковых белых дверей и больших окон, как нечто заставило меня обернуться.
Коридор был длинным.
Примерно посередине располагалась палата Эммы. На одном из концов находилась я. На другом — она. Стоящая ко мне спиной. Матушка. Хотя в первую секунду мне показалось… У нее была точно такая же осанка, эти хрупкие плечи… Не хватало только черного платья — на матушке были серые брюки и белая рубашка. И да, волосы она осветляла. Классический стиль белых.
Если бы сказочки про рай и ад были правдой, если бы Янтарная могла сейчас за нами наблюдать… Что бы она посоветовала мне сделать? Подойти или убежать? Мне почему-то подумалось, что, будь на моем месте, Янтарная подошла бы. Чтобы хотя бы дыхание услышать. Дыхание самого родного человека, который остается таким, несмотря на все, что произошло между нами.
Яна — Янтарная.
Представь, как счастливы были бы мы втроем, матушка?
Я решила вернуться. Прошла мимо палаты Эммы едва слышно, чтобы она не решила выглянуть за дверь. Не хотелось, чтобы Эмма стала свидетельницей моего позора.
Коридор и без того был длинным, а теперь стал еще длиннее. На то чтобы его преодолеть, я, кажется, потратила целую вечность. Успела споткнуться обо все невидимые ямы. А матушка все еще не двигалась. Я осмелилась понадеяться даже, что она и вовсе меня не заметит, я смогу пару мгновений постоять за ее спиной, а потом сбежать позорно…
Но в тот миг, когда между нами оставалось каких-то шага три, матушка обернулась.
И я случайно зацепилась за ее глаза, хотя тщательно старалась отвести взгляд. Голубые-голубые, лазурные даже, как небо в жаркий солнечный день. В детстве я расстраивалась из-за того, что матушкин цвет глаз мне не передался. Теперь не расстраиваюсь.
— Привет, — заметила матушка спокойно и улыбнулась.
Я не ответила ни улыбкой, ни словом. И матушка тут же потухла. Как истинная белая. Им вечно важно получать отдачу, они просто не могут обходиться без всеобщего внимания. Они требуют, чтобы их признавали и принимали. Иначе страдают.
— Красиво за окном, — продолжила она. — Смотри, — кивнула за окно, — над нами фонарь.
Я поспешно приблизилась к стеклу и стала рассматривать улицу. Мелкий колючий снег все так же продолжал сыпать с неба, но теперь он напоминал уже бриллиантовую крошку.
— Сияет, — заметила я.
— А помнишь, — матушка улыбнулась. — В детстве, когда мы шли в садик, ты всегда разглядывала снег под ногами, он ещё так заманчиво хрустел, и… — она замолчала резко.
Конечно же, помню. Не до деталей, но… Это ведь то самое детское ощущение зимней сказки и волшебства, которое не можешь почувствовать, став взрослой, но и забыть не можешь тоже.
— Ты имеешь полное право меня обвинять, Яна, — продолжила она. — Я так сильно перед тобой виновата — уже никогда и ничем не смогу это искупить. И до конца жизни буду нести эту вину.
Я не стала отговаривать матушку.
Напротив, еле сдержалась, чтобы не кивнуть.
Конечно, виновата. И вину, как она сама выражается, несет заслуженно. Я не какая-нибудь беленькая, чтобы оправдывать всех и вся.
— Мотылек, — заметила я вдруг. Матушка взглянула на меня удивленно. — Знаешь, такие… мохнатые. Летят на свет, позабыв про всю свою предыдущую жизнь. Не думают ни о прошлом, ни о настоящем, — замолчала на секунду, а потом посмотрела на нее внимательно, не таясь, кажется, впервые за все время после нашей внезапной встречи. — Я все никак не могу понять: разве любовь — не знаю, такая же эфемерная она, как свет, или нет — стоит того, чтобы оставить семью, просто исчезнув в один момент? Может, я была не самой лучшей дочкой, а отец — не самым лучшим мужем, но… в один момент, не попрощавшись, навсегда…
И отвернулась.
А с небес все так же сыплется бриллиантовая крошка, а не пепел. Это только в красивых романчиках, которые я не читала уже давным-давно, погода обязательно соответствует душевному состоянию лирического героя.
