Кита лежала в своей комнате на кровати, укутавшись в теплый плед, и вялой рукой водила по листу бумаги. Получались кривые наброски. Какие-то ей нравились, какие-то художница сразу вырезала ножницами и бросала в урну под столом. Голова была тугая, тяжелая, глаза сухие, словно состояли из песка. Сон, если и шел, то был неспокойным, поэтому Кита отключила мозги и развлекала себя каракулями.
Когда Кита выкинула в урну очередной рисунок, тишину нарушил резкий звук басов. Девушка едва не подпрыгнула на кровати и выронила карандаш, после чего приложила руки к стене. Ладони тут же почувствовали вибрацию. Звук определенно доносился оттуда.
“Сосед…” — подумала она с легкой досадой. О нем не было слышно с ноября, после того, как мама Киты в первый раз учинила ему скандал и отругала за громкую музыку. Сама девушка о деталях разборок была не в курсе и уже успела о них позабыть. Сегодня ей напомнили.
Музыка — судя по басам и звучанию, рок — стала несколько тише, как будто хозяин опомнился и подумал о соседях. Правда, стало немногим лучше: его квартира находилась как раз через стенку от комнаты Киты, и малейший ритм отбивал в ее голове глухую, пульсирующую боль. Кита стиснула зубы. Хотелось надеяться, что это ненадолго.
Но музыка не стихла ни через полчаса, ни через час. Девушка отложила скетчбук в сторону и съежилась на кровати, в мыслях сетуя, что никто до сих пор не пожаловался. На часах было без десяти шесть. Люди еще не успели вернуться с работы, потому и возмутиться было некому. Оставалась лишь одна Кита, больная, страдающая и приходящая в ужас от мысли, что ей придется либо терпеть, либо подниматься и самой идти к соседу.
Когда от отчаяния у Киты на глазах выступили слезы, она решила, что пора действовать. Она с усилием потерла лицо, поплотнее закуталась в плед. И нетвердой походкой направилась к двери.
Путь до двери соседа Кита преодолела с завидным упорством, то и дело цепляясь за стены и косяки. Когда же перед ее носом возникла темная металлическая дверь соседа, уверенность как рукой сняло. Девушка долго мялась, то подносила руку к звонку, то убирала, то снова подносила. В конце концов она мысленно обругала себя, выдохнула… и нажала на кнопку.
Сначала ничего не происходило. Кита переминалась с ноги на ногу, прокручивая в голове речь, которую выдаст нарушителю спокойствия. Варианты были самые разные, разной длины и степени вежливости. Когда музыка стала тише, Кита подобралась и набрала в грудь воздуха. Щелкнул замок, дверь открылась… и слова застряли у нее в горле.
Сосед был обескуражен не меньше — об этом говорили его темно-серые глаза, в которых застыло изумление. На несколько секунд повисло неловкое молчание, после чего он растерянно пробормотал:
— Кита?..
Шелест падающей из его рук бумаги вывел из ступора обоих: Кита попятилась, а парень спешно нагнулся, чтобы подобрать свои черновики.
— Томас… — Девушка закусила губу. — Извини… не знала… я пойду…
Она сделала еще один шаг назад и наступила на край своего пледа. Томас предостерегающе вскрикнул. Только что подобранные листы полетели в сторону, а музыкант бросился к девушке, когда та начала терять равновесие.
— Осторожно! — Он подхватил ее у самого пола. — Все нормально? Не ударилась?
Вместо ответа Кита съежилась… и заревела. Томас растерялся окончательно и в попытке утешить прижал к себе. Кита вцепилась в его футболку, словно тонущий в спасательный жилет. Плечи у нее тряслись, словно в припадке, а в звуках, которые она издавала, смешались горечь обиды, стоны отчаяния, всхлипы усталости, и все это объединялась тихой мольбой о помощи.
Прошло некоторое время, прежде чем Кита немного успокоилась. Томас терпеливо ждал, позволяя выплеснуть накопившиеся чувства, и поглаживал ее по спине. Когда она отстранилась и принялась вытирать слезы, он поднялся с колен и помог ей встать.
— Знаешь, у меня есть неплохое средство от дурного настроения, — задумчиво протянул он. — Пойдем. Тебе надо прийти в себя. Заодно и расскажешь, что у тебя стряслось. Чувствую, дело тут не только в простуде.
Средством от дурного настроения оказались свежие пирожные из пекарни на углу — Кита даже не знала, что там такие делали.
Пока Томас ставил чайник и накрывал на стол (предварительно с этого стола был убран ворох исписанной бумаги), Кита сидела на небольшом диванчике, подобрав под себя ноги и закутав их в плед. Кухня у музыканта была небольшой, навскидку — примерно пять-шесть квадратов. В воздухе витал запах корицы и свежей выпечки, что несколько ее удивило. Алис как-то сказала, что у парней, живущих в одиночестве, в доме может пахнуть только грязными носками. Честно говоря, Кита была даже рада, что квартира Томаса разрушила этот стереотип.
— Чай травяной, здесь имбирь и мята. Добавил еще лимона немного. — Хозяин налил горячий ароматный напиток в чашку и протянул Ките.
Та шмыгнула носом и послушно взяла ее в руки.
— Скажи, я ведь прав, что дело тут не только в простуде? — не стал ходить вокруг Томас. — Что-то стряслось в тот день?
Девушка потупила глаза. Разумеется, она поняла, о каком дне он говорит: на нее, прилежную ученицу, было необычным прогуливать занятия. Но рассказывать не торопилась.
— Я понимаю, ты не хочешь грузить меня своими проблемами, — правильно расценил он ее молчание. — Но — увы и ах! — ты уже меня ими загрузила, когда едва не свалилась у порога моей квартиры. Хотя, тут и доля моей вины есть…
Томас взлохматил рыжие волосы.
— Ладно, это не так важно. Важно то, что ты сейчас сидишь напротив и нежеланием говорить создаешь еще больше проблем.
Кита съежилась и спрятала лицо за чашкой. Вина и стыд обжигали ее, и если бы не распухшее от слез лицо, Томас наверняка бы заметил, как покраснели ее щеки.
— Извини… — прошептала она еле слышно.
Парень осекся. Его пальцы выдали по поверхности стола незамысловатый ритм.
— Нет, это я должен извиниться. Надавил на тебя.
Томас задумался. Он с самого начала догадывался, что просто так Кита не станет ему ничего рассказывать. В конце концов, они практически не знакомы, если один раз в колледже разговаривали — и то хорошо. Ему нужно было придумать, как вытянуть из нее откровение.
— Слушай. — Он встал со стула и присел на краешек дивана, чтобы их глаза были на одном уровне. — Я понимаю, делиться подобным с другими бывает непросто. Я и сам далеко не сразу научился доверять другим. Веришь или нет, в старших классах я здорово комплексовал из-за того, что моя мама бросила нас и ушла к другому. — На этих словах у Киты округлились глаза: откровение Томаса оказалось для нее неожиданным. — Рассказывать об том, что я живу с мачехой и отношения у нас, мягко говоря, не очень, было страшно — не хотелось, чтобы кто-то узнал о моей “неполной” семье.
Он подался вперед и положил руки ей на плечи.
— Именно тогда я усвоил один простой урок. Молчание — худшее, что можно делать в такой ситуации. Есть вещи, с которыми нельзя совладать самому. Нужны те, кто поддержит, даст совет, выслушает, в конце концов. Поэтому прошу тебя, как друга — не молчи. Это и наша проблема в том числе. Наша — в смысле санрайзов.
Пальцы у Киты дрожали, и она поспешила поставить чашку, чтобы не пролить содержимое на диван. Руки музыканта были теплые, мягкие, и она с трудом подавила желание наклониться и оказаться в его объятиях.
— Разве вам есть до меня дело? — хрипло спросила она.
Томас вскинул брови.
— А почему нет?
— Я же вам никто.
— Как это? Ты наша одногруппница, как минимум. И тебя достают наши фанатки, и к слову, я уже давно хочу с ними мило побеседовать.
— О, Лиэн умрет от радости, если это случится… — не удержалась Кита. “Или от зависти, если вдруг узнает, что я была у Томаса дома”, — неожиданно подумала она и вмиг похолодела.
— О нашем соседстве я никому не скажу, — пообещал Томас, заметив, как изменилось лицо девушки. — Ну? Расскажешь о своей проблеме?
И Кита поведала ему обо всех гадостях, которые терпела от одногруппниц в течение всего семестра. Чем дольше она говорила, тем легче, к ее удивлению, становилось, как будто каждое сказанное слово было камушком, выброшенным из завала обид и непониманий. Томас не перебивал, но с новыми подробностями его лицо мрачнело все больше.
— Терпеть это не могу, — подытожил он, когда Кита закончила. — Я, если честно, опасался подобного, но не думал, что в колледже есть такой гадюшник.
Кита сделала несколько глотков уже остывшего чая.
— Тебе стоило рассказать обо всем куратору. Правда, у меня всегда было ощущение, что ему до одного места наши проблемы… — Томас поморщился. — Но о таком молчать не стоит. Это уже не шалости, а мелкое хулиганство. За такое…
— …из колледжа вылететь можно, — договорила за него Кита. — Поэтому и не говорю.
— О, боже… Ты за них еще беспокоишься?
— Не за них, — насупилась Кита. — За себя. Они же мстить начнут.
Томас чертыхнулся. Девушка слишком привыкла молчать и терпеть, а теперь отказывалась бороться, чтобы ненароком не разрушить свой кокон, который и так начал давать слабину.
— Ладно, — послушно кивнул он. — Дело твое. Давай оставим эту тему. Но пообещай, что если тебе понадобится помощь, ты обязательно скажешь об этом, договорились?
Кита поджала губы. Под пристальным взглядом стальных глаз Томаса ей казалось, что отрицательный ответ не приемлют, и нехотя кивнула.
— Вот и хорошо. — Он улыбнулся. — Давай еще чая налью. И угощайся пирожными, вкусные же.
Поначалу Томас совершенно не представлял, что делать. Ситуация казалась до безобразия абсурдной, но, увы, не редкой. Если бы у “SunRise” был продюсер, он бы предложил использовать фанаток как средство для бесплатной раскрутки. И в такие моменты Томас радовался, что такого “советчика” у них пока не было — зарабатывать популярность подобным способом было ему противно, хотя он знал случаи, когда это срабатывало. Он считал, что портрет слушателей — это портрет группы. Томас предпочел бы рискнуть и потерять часть аудитории, нежели держать у себя под боком гадюшник, а уж тем более — пользоваться его “бесплатными услугами”.
Когда Кита ушла, поблагодарив его за чай и пирожные, Томас погрузился в раздумья. Он чувствовал вину за произошедшее, словно бы он сам выливал на нее злосчастное ведро воды. Стоило быть честным: он не то чтобы не видел проблемы — не хотел видеть. Почему? Вероятно, сам боялся идти на конфликт. Он предпочел бы договориться, решить мирным путем, развести девушек по разным углам, но что-то ему подсказывало, что такой подход не сработает. Или сработает, но ненадолго.
А меры принимать надо было.
Томас взял со стола телефон и набрал Люка. Клавишник ответил не сразу. Голос у него был несколько отрешенный.
— Алло?
— Это Томас, — отозвался вокалист. — Минутка есть?
Он вкратце пересказал ему последние события, от встречи с Китой на пороге его квартиры до историй о травлях в колледже.
— Дай угадаю — ты хочешь как следует проучить Лиэн? — прямо спросил О’Милан.
— Почему сразу проучить? М-м, дать предупреждение.
— Ага, ты думаешь, она успокоится? Скорее, заподозрит неладное и вконец Киту сожрет.
— Не уверен. Но раздувать скандал я не хочу.
— А кто хочет? — Клавишник громко вздохнул в трубку. — Впрочем, идея с предупреждением мне нравится.
— Лиэн, по-моему, по тебе сохнет, нет?
— То еще счастье. А, ты намекаешь, что некоторое “фи” от меня может разбить ей сердце? — С той стороны раздался шум, но Томас не смог разобрать, был ли это кашель или же смех. — Да уж. Давно стоит показать им, что мы не белые и пушистые, как они думают.
— Какой ты злорадный, оказывается. А кто-то совсем не хотел вмешиваться.
— Просто, что бы я ни говорил ранее, происходящее нравится мне не больше, чем тебе. И — да, постоянное внимание любвеобильной француженки начинает немного бесить. Давно искал повод сказать ей об этом. Я подумаю о том, как изящно ее отшить.
— Хорошо, не буду мешать. — Томас криво усмехнулся. — До завтра.
Отложив телефон в сторону, музыкант постучал пальцами по столу. “SunRise” ввязались в девичью войну и приняли одну из сторон — ту, что постоянно проигрывала. Теперь нужно сделать ход, изящный, чтобы никто ничего не заподозрил. А уж в этом можно было довериться Люку.
После разговора с Томасом Кита удивительным образом пошла на поправку. Проснувшись на следующий день утром, она почувствовала себя гораздо лучше и в ней впервые за долгое время проснулась тяга к творчеству. Кита решила побыть дома до конца семестра, посвятив время не учебе, а себе и своему внутреннему художнику. Именно сейчас ей казалось это важным.
Тем вечером, на кухне у Томаса, в голову Ките настойчиво лезла мысль о подарке тайного Санты, который ей так и не удалось отдать. Когда она вернулась к себе, ей овладело желание взять сверток и вновь постучаться к музыканту домой, но стоило ей увидеть нелепые стикеры-снежинки, как она моментально передумала. Отдавать ему это? После того, как он угостил ее чаем с пирожными — а они и правда оказались очень вкусными — вручать подарок, тем более открытый, было стыдно. И Кита твердо решила упаковать его заново, и на этот раз — со вкусом. Без нелепых снежинок и тысячи пакетов.
Весь следующий день Кита провела на Pinterest в поисках вдохновения и идей. К обеду она уже отобрала несколько наиболее приемлемых вариантов, которые можно было воплотить, не выходя из дома — все необходимое лежало в шкафу. За этим последовал нелегкий выбор лучшей идеи, а к вечеру Кита уже принялась за заготовки.
От бесформенного пакета Кита решила отказаться в пользу небольшой аккуратной коробочки. Pinterest был переполнен оригинальными идеями: здесь были и аккуратные бумажные свертки с причудливыми застежками, и фигурные упаковки в виде конфет или изображающие символы года (круглые хрюшки с добродушными мордочками показались Ките особенно милыми); были здесь и обычные прямоугольные коробочки, которые можно было собрать без скотча и клея. Кита выбрала одну из таких схем, начертила ее на обычной бумаге, подогнав под размер упаковок со струнами, и собрала пробную коробочку. Результат ей понравился.
Обертку Кита смастерила из двух видов бумаги: грубой крафтовой и гладкой упаковочной, с серебристо-белыми отблесками. Сначала она хотела обклеить всю коробку красивой и гладкой бумагой, но ее оказалось слишком мало, пришлось комбинировать. Несколько часов Кита училась складывать жесткую крафтовую бумагу аккуратно, без заломов и некрасивых сгибов, так, чтобы складки образовывали объемный узор на коробке. Когда все было готово, Кита вклеила в углубления серебристые вставки из магазинной обертки. А затем потянулась к коробке с лентами и веревками.
На глаза ей попалась узкая ярко-красная лента. Кита взяла ее и некоторое время перебирала в руках. На такую же она отвлеклась в тот день, когда не глядя выскочила на дорогу; в памяти всплыл серебристый капот Nissan и холодные, горящие гневом глаза Ройала. С трудом выбросив из головы неприятное воспоминание, она вернула ленту в коробку и взяла белую бумажную веревку. Она перевязала ей коробку и прицепила на нее маленькую бирку, на которой ровными печатными буквами переписала обращение со старой открытки: “Томасу М. от тайного Санты. Уверен, подарок придется тебе по душе”.
Когда Кита выкинула в урну очередной рисунок, тишину нарушил резкий звук басов. Девушка едва не подпрыгнула на кровати и выронила карандаш, после чего приложила руки к стене. Ладони тут же почувствовали вибрацию. Звук определенно доносился оттуда.
“Сосед…” — подумала она с легкой досадой. О нем не было слышно с ноября, после того, как мама Киты в первый раз учинила ему скандал и отругала за громкую музыку. Сама девушка о деталях разборок была не в курсе и уже успела о них позабыть. Сегодня ей напомнили.
Музыка — судя по басам и звучанию, рок — стала несколько тише, как будто хозяин опомнился и подумал о соседях. Правда, стало немногим лучше: его квартира находилась как раз через стенку от комнаты Киты, и малейший ритм отбивал в ее голове глухую, пульсирующую боль. Кита стиснула зубы. Хотелось надеяться, что это ненадолго.
Но музыка не стихла ни через полчаса, ни через час. Девушка отложила скетчбук в сторону и съежилась на кровати, в мыслях сетуя, что никто до сих пор не пожаловался. На часах было без десяти шесть. Люди еще не успели вернуться с работы, потому и возмутиться было некому. Оставалась лишь одна Кита, больная, страдающая и приходящая в ужас от мысли, что ей придется либо терпеть, либо подниматься и самой идти к соседу.
Когда от отчаяния у Киты на глазах выступили слезы, она решила, что пора действовать. Она с усилием потерла лицо, поплотнее закуталась в плед. И нетвердой походкой направилась к двери.
Путь до двери соседа Кита преодолела с завидным упорством, то и дело цепляясь за стены и косяки. Когда же перед ее носом возникла темная металлическая дверь соседа, уверенность как рукой сняло. Девушка долго мялась, то подносила руку к звонку, то убирала, то снова подносила. В конце концов она мысленно обругала себя, выдохнула… и нажала на кнопку.
Сначала ничего не происходило. Кита переминалась с ноги на ногу, прокручивая в голове речь, которую выдаст нарушителю спокойствия. Варианты были самые разные, разной длины и степени вежливости. Когда музыка стала тише, Кита подобралась и набрала в грудь воздуха. Щелкнул замок, дверь открылась… и слова застряли у нее в горле.
Сосед был обескуражен не меньше — об этом говорили его темно-серые глаза, в которых застыло изумление. На несколько секунд повисло неловкое молчание, после чего он растерянно пробормотал:
— Кита?..
Шелест падающей из его рук бумаги вывел из ступора обоих: Кита попятилась, а парень спешно нагнулся, чтобы подобрать свои черновики.
— Томас… — Девушка закусила губу. — Извини… не знала… я пойду…
Она сделала еще один шаг назад и наступила на край своего пледа. Томас предостерегающе вскрикнул. Только что подобранные листы полетели в сторону, а музыкант бросился к девушке, когда та начала терять равновесие.
— Осторожно! — Он подхватил ее у самого пола. — Все нормально? Не ударилась?
Вместо ответа Кита съежилась… и заревела. Томас растерялся окончательно и в попытке утешить прижал к себе. Кита вцепилась в его футболку, словно тонущий в спасательный жилет. Плечи у нее тряслись, словно в припадке, а в звуках, которые она издавала, смешались горечь обиды, стоны отчаяния, всхлипы усталости, и все это объединялась тихой мольбой о помощи.
Прошло некоторое время, прежде чем Кита немного успокоилась. Томас терпеливо ждал, позволяя выплеснуть накопившиеся чувства, и поглаживал ее по спине. Когда она отстранилась и принялась вытирать слезы, он поднялся с колен и помог ей встать.
— Знаешь, у меня есть неплохое средство от дурного настроения, — задумчиво протянул он. — Пойдем. Тебе надо прийти в себя. Заодно и расскажешь, что у тебя стряслось. Чувствую, дело тут не только в простуде.
***
Средством от дурного настроения оказались свежие пирожные из пекарни на углу — Кита даже не знала, что там такие делали.
Пока Томас ставил чайник и накрывал на стол (предварительно с этого стола был убран ворох исписанной бумаги), Кита сидела на небольшом диванчике, подобрав под себя ноги и закутав их в плед. Кухня у музыканта была небольшой, навскидку — примерно пять-шесть квадратов. В воздухе витал запах корицы и свежей выпечки, что несколько ее удивило. Алис как-то сказала, что у парней, живущих в одиночестве, в доме может пахнуть только грязными носками. Честно говоря, Кита была даже рада, что квартира Томаса разрушила этот стереотип.
— Чай травяной, здесь имбирь и мята. Добавил еще лимона немного. — Хозяин налил горячий ароматный напиток в чашку и протянул Ките.
Та шмыгнула носом и послушно взяла ее в руки.
— Скажи, я ведь прав, что дело тут не только в простуде? — не стал ходить вокруг Томас. — Что-то стряслось в тот день?
Девушка потупила глаза. Разумеется, она поняла, о каком дне он говорит: на нее, прилежную ученицу, было необычным прогуливать занятия. Но рассказывать не торопилась.
— Я понимаю, ты не хочешь грузить меня своими проблемами, — правильно расценил он ее молчание. — Но — увы и ах! — ты уже меня ими загрузила, когда едва не свалилась у порога моей квартиры. Хотя, тут и доля моей вины есть…
Томас взлохматил рыжие волосы.
— Ладно, это не так важно. Важно то, что ты сейчас сидишь напротив и нежеланием говорить создаешь еще больше проблем.
Кита съежилась и спрятала лицо за чашкой. Вина и стыд обжигали ее, и если бы не распухшее от слез лицо, Томас наверняка бы заметил, как покраснели ее щеки.
— Извини… — прошептала она еле слышно.
Парень осекся. Его пальцы выдали по поверхности стола незамысловатый ритм.
— Нет, это я должен извиниться. Надавил на тебя.
Томас задумался. Он с самого начала догадывался, что просто так Кита не станет ему ничего рассказывать. В конце концов, они практически не знакомы, если один раз в колледже разговаривали — и то хорошо. Ему нужно было придумать, как вытянуть из нее откровение.
— Слушай. — Он встал со стула и присел на краешек дивана, чтобы их глаза были на одном уровне. — Я понимаю, делиться подобным с другими бывает непросто. Я и сам далеко не сразу научился доверять другим. Веришь или нет, в старших классах я здорово комплексовал из-за того, что моя мама бросила нас и ушла к другому. — На этих словах у Киты округлились глаза: откровение Томаса оказалось для нее неожиданным. — Рассказывать об том, что я живу с мачехой и отношения у нас, мягко говоря, не очень, было страшно — не хотелось, чтобы кто-то узнал о моей “неполной” семье.
Он подался вперед и положил руки ей на плечи.
— Именно тогда я усвоил один простой урок. Молчание — худшее, что можно делать в такой ситуации. Есть вещи, с которыми нельзя совладать самому. Нужны те, кто поддержит, даст совет, выслушает, в конце концов. Поэтому прошу тебя, как друга — не молчи. Это и наша проблема в том числе. Наша — в смысле санрайзов.
Пальцы у Киты дрожали, и она поспешила поставить чашку, чтобы не пролить содержимое на диван. Руки музыканта были теплые, мягкие, и она с трудом подавила желание наклониться и оказаться в его объятиях.
— Разве вам есть до меня дело? — хрипло спросила она.
Томас вскинул брови.
— А почему нет?
— Я же вам никто.
— Как это? Ты наша одногруппница, как минимум. И тебя достают наши фанатки, и к слову, я уже давно хочу с ними мило побеседовать.
— О, Лиэн умрет от радости, если это случится… — не удержалась Кита. “Или от зависти, если вдруг узнает, что я была у Томаса дома”, — неожиданно подумала она и вмиг похолодела.
— О нашем соседстве я никому не скажу, — пообещал Томас, заметив, как изменилось лицо девушки. — Ну? Расскажешь о своей проблеме?
И Кита поведала ему обо всех гадостях, которые терпела от одногруппниц в течение всего семестра. Чем дольше она говорила, тем легче, к ее удивлению, становилось, как будто каждое сказанное слово было камушком, выброшенным из завала обид и непониманий. Томас не перебивал, но с новыми подробностями его лицо мрачнело все больше.
— Терпеть это не могу, — подытожил он, когда Кита закончила. — Я, если честно, опасался подобного, но не думал, что в колледже есть такой гадюшник.
Кита сделала несколько глотков уже остывшего чая.
— Тебе стоило рассказать обо всем куратору. Правда, у меня всегда было ощущение, что ему до одного места наши проблемы… — Томас поморщился. — Но о таком молчать не стоит. Это уже не шалости, а мелкое хулиганство. За такое…
— …из колледжа вылететь можно, — договорила за него Кита. — Поэтому и не говорю.
— О, боже… Ты за них еще беспокоишься?
— Не за них, — насупилась Кита. — За себя. Они же мстить начнут.
Томас чертыхнулся. Девушка слишком привыкла молчать и терпеть, а теперь отказывалась бороться, чтобы ненароком не разрушить свой кокон, который и так начал давать слабину.
— Ладно, — послушно кивнул он. — Дело твое. Давай оставим эту тему. Но пообещай, что если тебе понадобится помощь, ты обязательно скажешь об этом, договорились?
Кита поджала губы. Под пристальным взглядом стальных глаз Томаса ей казалось, что отрицательный ответ не приемлют, и нехотя кивнула.
— Вот и хорошо. — Он улыбнулся. — Давай еще чая налью. И угощайся пирожными, вкусные же.
***
Поначалу Томас совершенно не представлял, что делать. Ситуация казалась до безобразия абсурдной, но, увы, не редкой. Если бы у “SunRise” был продюсер, он бы предложил использовать фанаток как средство для бесплатной раскрутки. И в такие моменты Томас радовался, что такого “советчика” у них пока не было — зарабатывать популярность подобным способом было ему противно, хотя он знал случаи, когда это срабатывало. Он считал, что портрет слушателей — это портрет группы. Томас предпочел бы рискнуть и потерять часть аудитории, нежели держать у себя под боком гадюшник, а уж тем более — пользоваться его “бесплатными услугами”.
Когда Кита ушла, поблагодарив его за чай и пирожные, Томас погрузился в раздумья. Он чувствовал вину за произошедшее, словно бы он сам выливал на нее злосчастное ведро воды. Стоило быть честным: он не то чтобы не видел проблемы — не хотел видеть. Почему? Вероятно, сам боялся идти на конфликт. Он предпочел бы договориться, решить мирным путем, развести девушек по разным углам, но что-то ему подсказывало, что такой подход не сработает. Или сработает, но ненадолго.
А меры принимать надо было.
Томас взял со стола телефон и набрал Люка. Клавишник ответил не сразу. Голос у него был несколько отрешенный.
— Алло?
— Это Томас, — отозвался вокалист. — Минутка есть?
Он вкратце пересказал ему последние события, от встречи с Китой на пороге его квартиры до историй о травлях в колледже.
— Дай угадаю — ты хочешь как следует проучить Лиэн? — прямо спросил О’Милан.
— Почему сразу проучить? М-м, дать предупреждение.
— Ага, ты думаешь, она успокоится? Скорее, заподозрит неладное и вконец Киту сожрет.
— Не уверен. Но раздувать скандал я не хочу.
— А кто хочет? — Клавишник громко вздохнул в трубку. — Впрочем, идея с предупреждением мне нравится.
— Лиэн, по-моему, по тебе сохнет, нет?
— То еще счастье. А, ты намекаешь, что некоторое “фи” от меня может разбить ей сердце? — С той стороны раздался шум, но Томас не смог разобрать, был ли это кашель или же смех. — Да уж. Давно стоит показать им, что мы не белые и пушистые, как они думают.
— Какой ты злорадный, оказывается. А кто-то совсем не хотел вмешиваться.
— Просто, что бы я ни говорил ранее, происходящее нравится мне не больше, чем тебе. И — да, постоянное внимание любвеобильной француженки начинает немного бесить. Давно искал повод сказать ей об этом. Я подумаю о том, как изящно ее отшить.
— Хорошо, не буду мешать. — Томас криво усмехнулся. — До завтра.
Отложив телефон в сторону, музыкант постучал пальцами по столу. “SunRise” ввязались в девичью войну и приняли одну из сторон — ту, что постоянно проигрывала. Теперь нужно сделать ход, изящный, чтобы никто ничего не заподозрил. А уж в этом можно было довериться Люку.
***
После разговора с Томасом Кита удивительным образом пошла на поправку. Проснувшись на следующий день утром, она почувствовала себя гораздо лучше и в ней впервые за долгое время проснулась тяга к творчеству. Кита решила побыть дома до конца семестра, посвятив время не учебе, а себе и своему внутреннему художнику. Именно сейчас ей казалось это важным.
Тем вечером, на кухне у Томаса, в голову Ките настойчиво лезла мысль о подарке тайного Санты, который ей так и не удалось отдать. Когда она вернулась к себе, ей овладело желание взять сверток и вновь постучаться к музыканту домой, но стоило ей увидеть нелепые стикеры-снежинки, как она моментально передумала. Отдавать ему это? После того, как он угостил ее чаем с пирожными — а они и правда оказались очень вкусными — вручать подарок, тем более открытый, было стыдно. И Кита твердо решила упаковать его заново, и на этот раз — со вкусом. Без нелепых снежинок и тысячи пакетов.
Весь следующий день Кита провела на Pinterest в поисках вдохновения и идей. К обеду она уже отобрала несколько наиболее приемлемых вариантов, которые можно было воплотить, не выходя из дома — все необходимое лежало в шкафу. За этим последовал нелегкий выбор лучшей идеи, а к вечеру Кита уже принялась за заготовки.
От бесформенного пакета Кита решила отказаться в пользу небольшой аккуратной коробочки. Pinterest был переполнен оригинальными идеями: здесь были и аккуратные бумажные свертки с причудливыми застежками, и фигурные упаковки в виде конфет или изображающие символы года (круглые хрюшки с добродушными мордочками показались Ките особенно милыми); были здесь и обычные прямоугольные коробочки, которые можно было собрать без скотча и клея. Кита выбрала одну из таких схем, начертила ее на обычной бумаге, подогнав под размер упаковок со струнами, и собрала пробную коробочку. Результат ей понравился.
Обертку Кита смастерила из двух видов бумаги: грубой крафтовой и гладкой упаковочной, с серебристо-белыми отблесками. Сначала она хотела обклеить всю коробку красивой и гладкой бумагой, но ее оказалось слишком мало, пришлось комбинировать. Несколько часов Кита училась складывать жесткую крафтовую бумагу аккуратно, без заломов и некрасивых сгибов, так, чтобы складки образовывали объемный узор на коробке. Когда все было готово, Кита вклеила в углубления серебристые вставки из магазинной обертки. А затем потянулась к коробке с лентами и веревками.
На глаза ей попалась узкая ярко-красная лента. Кита взяла ее и некоторое время перебирала в руках. На такую же она отвлеклась в тот день, когда не глядя выскочила на дорогу; в памяти всплыл серебристый капот Nissan и холодные, горящие гневом глаза Ройала. С трудом выбросив из головы неприятное воспоминание, она вернула ленту в коробку и взяла белую бумажную веревку. Она перевязала ей коробку и прицепила на нее маленькую бирку, на которой ровными печатными буквами переписала обращение со старой открытки: “Томасу М. от тайного Санты. Уверен, подарок придется тебе по душе”.
