- По данным следствия, не было обнаружено никаких предсмертных записок, так что пока причины такого поступка Роберта Шаферза остаются неясны.
«Мне срочно надо домой», - только одно решение подсказывало сознание. Джон больше не мог находиться здесь. Ему было душно, окружающая феерия давила со всех сторон, хотелось вырваться отсюда и бежать. Бежать куда глаза глядят. Он резко встал.
- Ты куда? – спросила удивлённо Джилл, сидевшая рядом.
Он посмотрел на неё и, ничего не ответив, быстро двинулся к выходу.
Через полчаса он был уже дома и рылся в столе.
- Ну, пожалуйста, пожалуйста. Где же ты? Да вот ты где. По-моему, это, - Джон, тяжело дыша, свалился в кресло и начал медленно разворачивать записку. Было тяжело открывать её. Он боялся читать, что там написано, ожидая, что на этом клочке бумаги услышит крики утопающего, который просто кричит, потому что хочет жить. Но вокруг никого, и нет надежды на спасение. И раз уж эта записка попала именно к Джону, то эти крики о помощи точно предназначались ему. И он их не услышал… Но то, что Джон увидел там, окончательно выбило почву из-под ног, потому что обычно совсем не это пишут в предсмертных записках.
«Скоро всё изменится. Я отыграл свою роль и теперь вынужден покинуть сцену. Отчасти я рад этому, потому что наконец разорву путы моего смирения. Я видел сон. В нём создатели ниток нашли нового кумира. Он затмил всех! Я видел это собственными глазами! Эксперимент удался… После стольких неудачных попыток! Даже со мной не вышло… Во сне всё двигалось, картинки сменяли друг друга, словно страницы книги, и я знал, что будет на следующей, знал и не хотел, чтобы она открывалась, не хотел туда смотреть. Но эту книгу листал не я, а какая-то неведомая сила, которой я не мог сопротивляться и не мог противостоять ей. Стереть все грани… Не знаю, что будет тогда? В одном уверен точно, Энтони станет проводником, Энтони подарит людям веру в идею. А может, это и не было сном? Мысли слились с грёзами и породили… О нет! Ощущение грядущего… Не сон, но явь! Танцуйте, маски, под музыку новой эры! Играйте в игры, которые для вас придумал сам дьявол…»
Джон несколько раз перечитал записку. Кое-что было понятно в свете произошедших событий, но многое оставалось загадкой. Затем он снова спрятал её в стол. Появился какой-то необъяснимый страх. А вдруг он сейчас догадается, что там написано, и это будет действительно что-то очень плохое? Что тогда? Изменить всё равно ничего нельзя, тогда зачем рыться в таких вещах? Зачем заранее формировать вокруг себя сценарии с трагичным финалом? Не проще ли плыть по течению? А там ведь всякое случается. Может, река и выведет к светлым просторам необъятного океана?
На следующий день после вручения премии «Оскар». Джон сидит в гостиной и смотрит по телевизору свою речь на церемонии. Заходит Джиллиан.
- Нравится смотреть на себя любимого?
- Да нет, просто включил первое попавшееся.
- Так уж и первое попавшееся? – хитро посмотрела она на Джона. - Почему ты вчера так быстро убежал? Тебя настолько шокировала новость о самоубийстве Роберта Шаферза?
- Ты знаешь, я ещё и до этой новости еле сидел. Мне давно хотелось уйти. Ну и, не буду скрывать, меня это шокировало: не каждый день актёры заканчивают жизнь самоубийством. Особенно такие. Особенно те, с кем недавно работал на одной съёмочной площадке, - начал выкручиваться Джон. – Как думаешь, почему он решил это сделать?
- Не знаю, - ответила Джилл, пожимая плечами. – Понимаешь, актёр – это такая профессия... Мы связаны с эмоциями, душевными переживаниями. Мы пытаемся их повторять, ретранслировать, мы невольно пропускаем их через себя. Это неизбежно влияет на нас, накладывает определённый отпечаток на состояние нашей психики, делая её порой крайне нестабильной. Да и это не только актёров касается, а вообще всех творческих людей. Мне кажется, это происходит потому, что творческие люди тоньше чувствуют реальность. Такая сенсорика делает их восприимчивыми ко всяким мелочам. Какой-то сущий пустяк способен повергнуть их в депрессию, перевернуть отношение к жизни с ног на голову. Признаться, я и сама об этом подумывала. Ну… Когда…
- Я понял, - отрезал Джон, чтобы не вынуждать Джилл рассказывать те истории из своей жизни, которые причиняют ей боль.
- Мне кажется, - продолжила Джилл, - об этом многие думают. Просто у нормального человека эта мысль не застревает. А вот если тебя сильно придавило, то мысль избавить себя от страданий, уйти из этого мира, где ты кажешься лишним, чужим и таким несчастным, может перерасти в нечто большее. Кто знает, что может заставить перешагнуть через своё естество и добровольно лишить себя жизни, но это возможно. Мне сложно судить о мотивах Роберта Шаферза. Я думаю, что первое побуждение для такого поступка – это желание освободиться от чего-то, выйти из какой-нибудь крайне безвыходной ситуации. Тогда и смерть может выглядеть, как решение проблем.
- Выйти из безвыходной ситуации, - повторил почти шёпотом Джон. Это очень походило на то, что он вчера прочитал в записке: «Отчасти я рад этому, потому что наконец разорву путы моего смирения». В свете всплывшего в голове разговора с Папеджом, где тот буквально принуждал Шаферза продолжить съёмки, и того, что на публике Шаферз всегда появлялся в сопровождении «Эмоушен Диджитал», догадки Джилл казались верными: Роберт был заложником, его держали на поводке, и Папедж точно имел к этому отношение. Но почему? Зачем? Мотивы пока были совершенно неясны...
«После объявления о самоубийстве Роберта Шаферза Джон Вайер неожиданно покинул зал, не дождавшись окончания церемонии...» - продолжала тараторить телеведущая.
- От журналистов ничего не скроешь, - прокомментировал услышанное Джон.
- На то они и журналисты, - согласилась Джиллиан.
- Послушай, Джилл, надоела мне эта звёздная жизнь: интервью, ток-шоу, фотосессии. Хочу побыть в тиши и рядом с тобой. Хочу съездить к родителям. Поедешь со мной?
- Наконец-то, я думала, что звёздный статус поглотил тебя целиком и полностью, - продолжала подшучивать над ним Джилл. - Конечно, я поеду с тобой. Я давно хочу уехать из Лос-Анджелеса. Здешняя публика жутко напрягает.
- Хорошо, тогда завтра прямо с утра выезжаем.
- Прямо с утра?
- Да, прямо в пять часов утра, - улыбнулся Джон.
- О нет, я же не встану в такую рань, - засмеялась Джилл.
- Здравствуйте, мистер Морган.
- Здравствуй, Майкл. Смотрел новости?
- Ещё нет. Сегодня выходной – решил пока побыть в тишине… - начал было оправдываться Папедж перед главой компании.
- После объявления о смерти Шаферза наш птенчик тут же покинул церемонию, - перебил его Морган.
- Да? Интересно. Думаете, он что-то знает?
- Сложно сказать, но держите, пожалуйста, руку на пульсе: всякое может быть.
- Хорошо, мистер Морган, мы займёмся этим.
Звёздная пара выехала не в пять утра, как обещал Джон, а примерно в восемь. Родители Джона жили в Реддинге – небольшом и достаточно спокойном городе на севере Калифорнии. Чтобы добраться до места назначения, потребовалось семь часов.
Родители очень обрадовались приезду сына, которому крайне редко удавалось выкроить время, чтобы побывать здесь. Джон и Джилл очень устали от поездки, поэтому после тёплого приветствия сразу же отправились спать. Мать, провожая их до комнаты, постоянно что-то нашёптывала себе под нос и крестила обоих. К старости она, казалось, стала ещё более набожной, впрочем, как и отец. Кто знает, может, мы все будем такими, когда начнём более ясно ощущать неизбежность конца.
- Твои родители такие религиозные, - сказала Джилл, когда они с Джоном остались наедине.
- Ты даже не представляешь насколько, - ответил Джон.
- У них в каждой комнате висит распятие? – улыбнулась Джилл.
- Да, в каждой. А в некоторых даже несколько.
- Знаешь, мой отец никогда особо не общался со мной на эту тему. Я вообще не думаю, что он верит в Бога.
- Атеист?
- Скорее всего. Хотя я никогда его не спрашивала об этом.
- Почему?
- Не знаю, мне казалось, что эта тема какая-то сильно интимная что ли. Я почему-то была убеждена, что он не захочет со мной об этом говорить.
- Ну вот, такая серьёзная тема. Пожалуй, одна из самых серьёзных, и вы её не обсуждали.
- А ты веришь в Бога, Джон?
- Конечно, верю.
- Ты считаешь, правда, что написано в Библии?
- Как тебе сказать… Возможно, там есть что-то и выдуманное. Знаешь, люди, пересказывая одни и те же истории сотни раз, любят их немного приукрашивать, привносить что-то своё. Наверное, это делается для того, чтобы производить на слушателей большее впечатление? Никому же не будет особо интересно, если расскажут просто о том, что был такой-то человек, который ходил и проповедовал слово божье. Сейчас, как и, наверное, тогда, этим никого не удивишь. В историях людям нужны сказки, волшебство, чудесные преображения, тогда они слушают как заворожённые; тогда они проникнуты вниманием к рассказчику. И мне кажется, ученики Иисуса это поняли и решили, что нет ничего плохого в том, что они немного приукрасят его жизнь, – суть-то от этого не изменится. Это как в кино. Зачем фильму спецэффекты, если вполне можно обойтись и без них? Чтобы было интересно смотреть; чтобы тебя поглощало целиком и полностью; чтобы на экране возникала магия, от которой невозможно было оторвать взгляда. Чудеса, описанные в Библии, – это и есть древние спецэффекты. Сделать зрячим слепого, превратить воду в вино, пройтись по воде – это то, что люди точно будут слушать с интересом. По крайней мере, к таким выводам пришёл я, связав жизнь с кинематографом. Но, возможно, я и не прав…
- Да нет, мне показались интересными твои рассуждения. Я вот только не знаю… Будет ли что-то там? Или просто пустота? А может, там вообще всё не так? Откуда нам, людям, вообще это знать?
- В том-то всё и дело, что важно не знать, а верить, только тогда это имеет значение. Только вера и только любовь преображают мир. Ладно, давай спать, а то скоро братья приедут.
- Давай…
После сна оба приняли душ и появились в столовой, где их уже ждал вкусный домашний ужин в кругу родных людей. К приезду Джона съехались все братья и сёстры. Отсутствовала только Мэри: видимо, ей уже давно было совершенно наплевать на родных. Рядом с матерью Джона сидела девочка с ясными и светлыми глазами. Нетрудно было догадаться, что это дочурка младшей сестры Джона, так как девочка была точной копией мамы.
- Как там у Мэри дела? – начал Джон с больного места.
- Если честно, мы не знаем, Джон. Она нам не звонит и здесь не появляется. Забыла совсем про свою девочку, - заговорил отец. Мать прикрыла рот руками, еле сдерживаясь, чтобы не заплакать.
- Говорят, её видели с этим, как его…Гарри! – добавила мать.
- Что за Гарри? – спросил Джон.
- Из моего класса, – вмешался в разговор Сэм, старший брат Джона. - Помнишь, такой там был задира, кучерявый и крепкий? У него ещё лицо всё в веснушках. Помнишь, он один раз напился прямо перед уроками и ударил учительницу по истории? Его ещё тогда исключить хотели.
- А, да, вспомнил, - у Джона что-то екнуло внутри. Из всех братьев и сестёр Мэри была самой близкой для него. Между ними была самая маленькая разница в возрасте – всего полтора года. Они были младшими детьми в семье. Они часто общались, делились всяческими тайнами друг с другом. Даже с мамой и Эмили, старшей сестрой, Мэри не была настолько открытой. Джон часто помогал ей в трудных ситуациях, вытаскивал из всяких передряг, вступался за неё. Не понятно было, что с ней произошло. Что так переломило её? Но уже будучи в старших классах, она стала говорить, что хочет сбежать отсюда, что ей тяжело здесь жить, что она мечтает уехать раз и навсегда. Она стала водиться с дурными компаниями, там она узнала, что такое марихуана и виски, и жизнь полетела кувырком. И Джон, и родители, и братья, и старшая сестра - все видели, что происходит, но никто не мог ничего сделать, никто не мог повлиять на Мэри. Она просто отказывалась слушать.
Далее всё по стандартной схеме: пьяные вечеринки, беспорядочные половые связи, нелады с полицией, с родными. И вот в один прекрасный день Мэри возвращается домой и заявляет, что беременна. Кто отец - неизвестно. После всего, что пережили из-за неё родители, казалось, они и на порог дома её не пустят. Но разве так могут сделать любящие родители? Гадкий утёнок вернулся и, вроде бы, даже успокоился, остепенился и вот-вот превратится в чудесного лебедя – любящую и заботливую мать. По крайней мере, так они думали, но чуда не произошло: через несколько месяцев после рождения дочери Мэри снова начала исчезать из дома. Иногда приходила домой в абсолютно непотребном виде, а иногда исчезала на несколько дней, а то и недель. Родители продолжали молча смотреть на это, смирившись с тем, что у них такая дочь, и думая лишь о том, что у девочки должна быть хоть какая-то мать, пусть и плохая, как Мэри.
И вот теперь Джон узнаёт, что она водится с этим Гарри, который ещё в школе обозначил пределы своего развития бутылкой вискаря, и что её почти год не было дома.
- Да, умеет же находить она себе кавалеров, - ответил Джон. – С таким точно не вернёшься к нормальной жизни.
- Сколько их таких было, сынок, - мама не выпускала из рук носового платка.
- Думаете, она сильно жаждет вернуться? Да ей давным-давно плевать на вас всех! – раздражённо выступила Эмили. Она недолюбливала Мэри. То ли из-за того, что та так много плохого сделала родителям, то ли из-за того, что родители любили Мэри больше, чем её. Она так думала, потому что, как только появлялась Мэри, про неё благополучно забывали. Всё внимание и заботу отдавали младшей сестрёнке. Её баловали, с ней игрались, дарили игрушки, покупали сладости. В юности все любили Мэри, она была чудо-ребёнком. Тем временем плечи Эмили, как самой старшей из детей Вайеров, постепенно стали нагружать домашними делами. Естественно, Эмили казалось это несправедливым – единственной её реакцией была страшная зависть и даже некоторая ненависть к младшей сестре, которая с годами никуда не делась.
- Жалеете её, как не знаю кто, а она об вас ноги вытирает. Столько времени её не было, а тут вдруг на тебе - беременная припёрлась! И снова: «Ой, какая хорошая девочка. Наша Мэри. Нам внучку принесла». Принесла и исчезла ваша Мэри. И знать про вас забыла. Нужны вы ей сильно. Даже Джон, который добился всего, купается в деньгах и славе, и тот помнит родных и приезжает. А эта шалава таскается неизвестно с кем.
- Остынь, Эмили, - погладил её по плечу Рой, ещё один из братьев Джона.
- Нет, а что остынь? – не успокаивалась Эмили. – Носитесь с ней, как с ребёнком, она и пользуется этим. А на самом деле давно пора перед ней дверью хлопнуть. Пусть побудет одна. Пусть почувствует, каково это, когда у тебя никого нет и помощи ждать неоткуда.
Джон внимательно слушал Эмили, понимая, что она права. Может быть, в этом и была причина такого образа жизни Мэри: она всегда знала, что может вернуться с повинной и её примут обратно, поэтому и позволяла себе всякие выходки. Родители всегда прощают, потому что они родители. А родители Джона к тому же были верующими, и прощение было незыблемым фундаментом их жизни и мировоззрения.
Между тем отец уже побывал на кухне и вернулся оттуда с большим блюдом запечённой индейки, которую приготовили в честь приезда Джона.
«Мне срочно надо домой», - только одно решение подсказывало сознание. Джон больше не мог находиться здесь. Ему было душно, окружающая феерия давила со всех сторон, хотелось вырваться отсюда и бежать. Бежать куда глаза глядят. Он резко встал.
- Ты куда? – спросила удивлённо Джилл, сидевшая рядом.
Он посмотрел на неё и, ничего не ответив, быстро двинулся к выходу.
***
Через полчаса он был уже дома и рылся в столе.
- Ну, пожалуйста, пожалуйста. Где же ты? Да вот ты где. По-моему, это, - Джон, тяжело дыша, свалился в кресло и начал медленно разворачивать записку. Было тяжело открывать её. Он боялся читать, что там написано, ожидая, что на этом клочке бумаги услышит крики утопающего, который просто кричит, потому что хочет жить. Но вокруг никого, и нет надежды на спасение. И раз уж эта записка попала именно к Джону, то эти крики о помощи точно предназначались ему. И он их не услышал… Но то, что Джон увидел там, окончательно выбило почву из-под ног, потому что обычно совсем не это пишут в предсмертных записках.
«Скоро всё изменится. Я отыграл свою роль и теперь вынужден покинуть сцену. Отчасти я рад этому, потому что наконец разорву путы моего смирения. Я видел сон. В нём создатели ниток нашли нового кумира. Он затмил всех! Я видел это собственными глазами! Эксперимент удался… После стольких неудачных попыток! Даже со мной не вышло… Во сне всё двигалось, картинки сменяли друг друга, словно страницы книги, и я знал, что будет на следующей, знал и не хотел, чтобы она открывалась, не хотел туда смотреть. Но эту книгу листал не я, а какая-то неведомая сила, которой я не мог сопротивляться и не мог противостоять ей. Стереть все грани… Не знаю, что будет тогда? В одном уверен точно, Энтони станет проводником, Энтони подарит людям веру в идею. А может, это и не было сном? Мысли слились с грёзами и породили… О нет! Ощущение грядущего… Не сон, но явь! Танцуйте, маски, под музыку новой эры! Играйте в игры, которые для вас придумал сам дьявол…»
Джон несколько раз перечитал записку. Кое-что было понятно в свете произошедших событий, но многое оставалось загадкой. Затем он снова спрятал её в стол. Появился какой-то необъяснимый страх. А вдруг он сейчас догадается, что там написано, и это будет действительно что-то очень плохое? Что тогда? Изменить всё равно ничего нельзя, тогда зачем рыться в таких вещах? Зачем заранее формировать вокруг себя сценарии с трагичным финалом? Не проще ли плыть по течению? А там ведь всякое случается. Может, река и выведет к светлым просторам необъятного океана?
Глава 30. Обновление
На следующий день после вручения премии «Оскар». Джон сидит в гостиной и смотрит по телевизору свою речь на церемонии. Заходит Джиллиан.
- Нравится смотреть на себя любимого?
- Да нет, просто включил первое попавшееся.
- Так уж и первое попавшееся? – хитро посмотрела она на Джона. - Почему ты вчера так быстро убежал? Тебя настолько шокировала новость о самоубийстве Роберта Шаферза?
- Ты знаешь, я ещё и до этой новости еле сидел. Мне давно хотелось уйти. Ну и, не буду скрывать, меня это шокировало: не каждый день актёры заканчивают жизнь самоубийством. Особенно такие. Особенно те, с кем недавно работал на одной съёмочной площадке, - начал выкручиваться Джон. – Как думаешь, почему он решил это сделать?
- Не знаю, - ответила Джилл, пожимая плечами. – Понимаешь, актёр – это такая профессия... Мы связаны с эмоциями, душевными переживаниями. Мы пытаемся их повторять, ретранслировать, мы невольно пропускаем их через себя. Это неизбежно влияет на нас, накладывает определённый отпечаток на состояние нашей психики, делая её порой крайне нестабильной. Да и это не только актёров касается, а вообще всех творческих людей. Мне кажется, это происходит потому, что творческие люди тоньше чувствуют реальность. Такая сенсорика делает их восприимчивыми ко всяким мелочам. Какой-то сущий пустяк способен повергнуть их в депрессию, перевернуть отношение к жизни с ног на голову. Признаться, я и сама об этом подумывала. Ну… Когда…
- Я понял, - отрезал Джон, чтобы не вынуждать Джилл рассказывать те истории из своей жизни, которые причиняют ей боль.
- Мне кажется, - продолжила Джилл, - об этом многие думают. Просто у нормального человека эта мысль не застревает. А вот если тебя сильно придавило, то мысль избавить себя от страданий, уйти из этого мира, где ты кажешься лишним, чужим и таким несчастным, может перерасти в нечто большее. Кто знает, что может заставить перешагнуть через своё естество и добровольно лишить себя жизни, но это возможно. Мне сложно судить о мотивах Роберта Шаферза. Я думаю, что первое побуждение для такого поступка – это желание освободиться от чего-то, выйти из какой-нибудь крайне безвыходной ситуации. Тогда и смерть может выглядеть, как решение проблем.
- Выйти из безвыходной ситуации, - повторил почти шёпотом Джон. Это очень походило на то, что он вчера прочитал в записке: «Отчасти я рад этому, потому что наконец разорву путы моего смирения». В свете всплывшего в голове разговора с Папеджом, где тот буквально принуждал Шаферза продолжить съёмки, и того, что на публике Шаферз всегда появлялся в сопровождении «Эмоушен Диджитал», догадки Джилл казались верными: Роберт был заложником, его держали на поводке, и Папедж точно имел к этому отношение. Но почему? Зачем? Мотивы пока были совершенно неясны...
«После объявления о самоубийстве Роберта Шаферза Джон Вайер неожиданно покинул зал, не дождавшись окончания церемонии...» - продолжала тараторить телеведущая.
- От журналистов ничего не скроешь, - прокомментировал услышанное Джон.
- На то они и журналисты, - согласилась Джиллиан.
- Послушай, Джилл, надоела мне эта звёздная жизнь: интервью, ток-шоу, фотосессии. Хочу побыть в тиши и рядом с тобой. Хочу съездить к родителям. Поедешь со мной?
- Наконец-то, я думала, что звёздный статус поглотил тебя целиком и полностью, - продолжала подшучивать над ним Джилл. - Конечно, я поеду с тобой. Я давно хочу уехать из Лос-Анджелеса. Здешняя публика жутко напрягает.
- Хорошо, тогда завтра прямо с утра выезжаем.
- Прямо с утра?
- Да, прямо в пять часов утра, - улыбнулся Джон.
- О нет, я же не встану в такую рань, - засмеялась Джилл.
***
- Здравствуйте, мистер Морган.
- Здравствуй, Майкл. Смотрел новости?
- Ещё нет. Сегодня выходной – решил пока побыть в тишине… - начал было оправдываться Папедж перед главой компании.
- После объявления о смерти Шаферза наш птенчик тут же покинул церемонию, - перебил его Морган.
- Да? Интересно. Думаете, он что-то знает?
- Сложно сказать, но держите, пожалуйста, руку на пульсе: всякое может быть.
- Хорошо, мистер Морган, мы займёмся этим.
***
Звёздная пара выехала не в пять утра, как обещал Джон, а примерно в восемь. Родители Джона жили в Реддинге – небольшом и достаточно спокойном городе на севере Калифорнии. Чтобы добраться до места назначения, потребовалось семь часов.
Родители очень обрадовались приезду сына, которому крайне редко удавалось выкроить время, чтобы побывать здесь. Джон и Джилл очень устали от поездки, поэтому после тёплого приветствия сразу же отправились спать. Мать, провожая их до комнаты, постоянно что-то нашёптывала себе под нос и крестила обоих. К старости она, казалось, стала ещё более набожной, впрочем, как и отец. Кто знает, может, мы все будем такими, когда начнём более ясно ощущать неизбежность конца.
- Твои родители такие религиозные, - сказала Джилл, когда они с Джоном остались наедине.
- Ты даже не представляешь насколько, - ответил Джон.
- У них в каждой комнате висит распятие? – улыбнулась Джилл.
- Да, в каждой. А в некоторых даже несколько.
- Знаешь, мой отец никогда особо не общался со мной на эту тему. Я вообще не думаю, что он верит в Бога.
- Атеист?
- Скорее всего. Хотя я никогда его не спрашивала об этом.
- Почему?
- Не знаю, мне казалось, что эта тема какая-то сильно интимная что ли. Я почему-то была убеждена, что он не захочет со мной об этом говорить.
- Ну вот, такая серьёзная тема. Пожалуй, одна из самых серьёзных, и вы её не обсуждали.
- А ты веришь в Бога, Джон?
- Конечно, верю.
- Ты считаешь, правда, что написано в Библии?
- Как тебе сказать… Возможно, там есть что-то и выдуманное. Знаешь, люди, пересказывая одни и те же истории сотни раз, любят их немного приукрашивать, привносить что-то своё. Наверное, это делается для того, чтобы производить на слушателей большее впечатление? Никому же не будет особо интересно, если расскажут просто о том, что был такой-то человек, который ходил и проповедовал слово божье. Сейчас, как и, наверное, тогда, этим никого не удивишь. В историях людям нужны сказки, волшебство, чудесные преображения, тогда они слушают как заворожённые; тогда они проникнуты вниманием к рассказчику. И мне кажется, ученики Иисуса это поняли и решили, что нет ничего плохого в том, что они немного приукрасят его жизнь, – суть-то от этого не изменится. Это как в кино. Зачем фильму спецэффекты, если вполне можно обойтись и без них? Чтобы было интересно смотреть; чтобы тебя поглощало целиком и полностью; чтобы на экране возникала магия, от которой невозможно было оторвать взгляда. Чудеса, описанные в Библии, – это и есть древние спецэффекты. Сделать зрячим слепого, превратить воду в вино, пройтись по воде – это то, что люди точно будут слушать с интересом. По крайней мере, к таким выводам пришёл я, связав жизнь с кинематографом. Но, возможно, я и не прав…
- Да нет, мне показались интересными твои рассуждения. Я вот только не знаю… Будет ли что-то там? Или просто пустота? А может, там вообще всё не так? Откуда нам, людям, вообще это знать?
- В том-то всё и дело, что важно не знать, а верить, только тогда это имеет значение. Только вера и только любовь преображают мир. Ладно, давай спать, а то скоро братья приедут.
- Давай…
После сна оба приняли душ и появились в столовой, где их уже ждал вкусный домашний ужин в кругу родных людей. К приезду Джона съехались все братья и сёстры. Отсутствовала только Мэри: видимо, ей уже давно было совершенно наплевать на родных. Рядом с матерью Джона сидела девочка с ясными и светлыми глазами. Нетрудно было догадаться, что это дочурка младшей сестры Джона, так как девочка была точной копией мамы.
- Как там у Мэри дела? – начал Джон с больного места.
- Если честно, мы не знаем, Джон. Она нам не звонит и здесь не появляется. Забыла совсем про свою девочку, - заговорил отец. Мать прикрыла рот руками, еле сдерживаясь, чтобы не заплакать.
- Говорят, её видели с этим, как его…Гарри! – добавила мать.
- Что за Гарри? – спросил Джон.
- Из моего класса, – вмешался в разговор Сэм, старший брат Джона. - Помнишь, такой там был задира, кучерявый и крепкий? У него ещё лицо всё в веснушках. Помнишь, он один раз напился прямо перед уроками и ударил учительницу по истории? Его ещё тогда исключить хотели.
- А, да, вспомнил, - у Джона что-то екнуло внутри. Из всех братьев и сестёр Мэри была самой близкой для него. Между ними была самая маленькая разница в возрасте – всего полтора года. Они были младшими детьми в семье. Они часто общались, делились всяческими тайнами друг с другом. Даже с мамой и Эмили, старшей сестрой, Мэри не была настолько открытой. Джон часто помогал ей в трудных ситуациях, вытаскивал из всяких передряг, вступался за неё. Не понятно было, что с ней произошло. Что так переломило её? Но уже будучи в старших классах, она стала говорить, что хочет сбежать отсюда, что ей тяжело здесь жить, что она мечтает уехать раз и навсегда. Она стала водиться с дурными компаниями, там она узнала, что такое марихуана и виски, и жизнь полетела кувырком. И Джон, и родители, и братья, и старшая сестра - все видели, что происходит, но никто не мог ничего сделать, никто не мог повлиять на Мэри. Она просто отказывалась слушать.
Далее всё по стандартной схеме: пьяные вечеринки, беспорядочные половые связи, нелады с полицией, с родными. И вот в один прекрасный день Мэри возвращается домой и заявляет, что беременна. Кто отец - неизвестно. После всего, что пережили из-за неё родители, казалось, они и на порог дома её не пустят. Но разве так могут сделать любящие родители? Гадкий утёнок вернулся и, вроде бы, даже успокоился, остепенился и вот-вот превратится в чудесного лебедя – любящую и заботливую мать. По крайней мере, так они думали, но чуда не произошло: через несколько месяцев после рождения дочери Мэри снова начала исчезать из дома. Иногда приходила домой в абсолютно непотребном виде, а иногда исчезала на несколько дней, а то и недель. Родители продолжали молча смотреть на это, смирившись с тем, что у них такая дочь, и думая лишь о том, что у девочки должна быть хоть какая-то мать, пусть и плохая, как Мэри.
И вот теперь Джон узнаёт, что она водится с этим Гарри, который ещё в школе обозначил пределы своего развития бутылкой вискаря, и что её почти год не было дома.
- Да, умеет же находить она себе кавалеров, - ответил Джон. – С таким точно не вернёшься к нормальной жизни.
- Сколько их таких было, сынок, - мама не выпускала из рук носового платка.
- Думаете, она сильно жаждет вернуться? Да ей давным-давно плевать на вас всех! – раздражённо выступила Эмили. Она недолюбливала Мэри. То ли из-за того, что та так много плохого сделала родителям, то ли из-за того, что родители любили Мэри больше, чем её. Она так думала, потому что, как только появлялась Мэри, про неё благополучно забывали. Всё внимание и заботу отдавали младшей сестрёнке. Её баловали, с ней игрались, дарили игрушки, покупали сладости. В юности все любили Мэри, она была чудо-ребёнком. Тем временем плечи Эмили, как самой старшей из детей Вайеров, постепенно стали нагружать домашними делами. Естественно, Эмили казалось это несправедливым – единственной её реакцией была страшная зависть и даже некоторая ненависть к младшей сестре, которая с годами никуда не делась.
- Жалеете её, как не знаю кто, а она об вас ноги вытирает. Столько времени её не было, а тут вдруг на тебе - беременная припёрлась! И снова: «Ой, какая хорошая девочка. Наша Мэри. Нам внучку принесла». Принесла и исчезла ваша Мэри. И знать про вас забыла. Нужны вы ей сильно. Даже Джон, который добился всего, купается в деньгах и славе, и тот помнит родных и приезжает. А эта шалава таскается неизвестно с кем.
- Остынь, Эмили, - погладил её по плечу Рой, ещё один из братьев Джона.
- Нет, а что остынь? – не успокаивалась Эмили. – Носитесь с ней, как с ребёнком, она и пользуется этим. А на самом деле давно пора перед ней дверью хлопнуть. Пусть побудет одна. Пусть почувствует, каково это, когда у тебя никого нет и помощи ждать неоткуда.
Джон внимательно слушал Эмили, понимая, что она права. Может быть, в этом и была причина такого образа жизни Мэри: она всегда знала, что может вернуться с повинной и её примут обратно, поэтому и позволяла себе всякие выходки. Родители всегда прощают, потому что они родители. А родители Джона к тому же были верующими, и прощение было незыблемым фундаментом их жизни и мировоззрения.
Между тем отец уже побывал на кухне и вернулся оттуда с большим блюдом запечённой индейки, которую приготовили в честь приезда Джона.
