- Я знаю, что я – лжец. Да, я лгал всем вам. Лгал, потому что хотел быть успешным актёром, хотел войти в историю кино. Я знаю, что моим поступкам нет оправдания. Всё, чему меня учили, все те принципы, за которые стоит стоять горой, - всё было брошено в топку моего самолюбия. Цель оправдывает средства – вот принцип, по которому я жил все эти годы, не замечая вокруг себя ничего. Да, мне нравилось получать награды, и я жестоко поплатился за это. Теперь мне не нужны награды, не нужны ни деньги, ни слава, ни признание. Путь лжи всегда ведёт в никуда, потому что он противоречит самой природе живого существа. Если ты не на своём месте, то, как бы ты ни старался, твой корабль рано или поздно потонет, потому что он изначально был собран из картона неправдоподобий, и правда будет сочиться через него. Ты будешь затыкать эти навязчивые струйки, но однажды его прорвёт, прорвёт так, что остановить это будет уже невозможно. И он утонет, пойдёт ко дну вместе с твоими мечтами.
Я должен был понять это. Я должен был понять это с самого начала. Ведь я же актёр! Я играл десятки ролей. Я знаю, что такое не соответствовать. Всё равно публика заметит фальшь. Рано или поздно, где-нибудь, в какой-то невероятно маленькой мелочи, ты проколешься и привлекательная обёртка превратится в мятый фантик, за которым нет никакой особенной начинки. Как я не догадался? Финал один – тебя выбросят на помойку: ты – всего лишь фантик. Не понял, что это западня. Соблазн был слишком велик. Лёгкий путь… А ведь я уже лежал на помойке…
- Осталась ещё одна несыгранная роль. Ещё один шаг, который изменит меня навсегда, но я к нему готов, хоть и не знаю, что меня ждёт. Может быть, я перестану существовать? Потеряю память? Забуду всех вас? Не всё ли равно? Как странно устроен человек: даже на самом краю, когда уже ничего не осталось, он продолжает барахтаться и цепляться за жизнь. Я здесь, посреди заброшенного павильона, совсем один. Стоит ли продолжать, если зрители – лишь часть больного воображения?
Вместо ответа он сорвал последнюю маску. Лицо его бледное, худое. Он просидел в павильоне почти неделю практически без еды, воды и солнечного света. Оборванные края век обнажают два глазных яблока. Губы растрескались от недостатка влаги.
Резкий свет бьёт в глаза – это вспышки многочисленных фотокамер. Теперь нет сцены. Теперь жадные до сенсаций папарацци окружили его со всех сторон. Кто-то трогает его одежду, кто-то продолжает снимать, а кто-то тычет микрофоном в лицо. Вопросы – словно пулемётная очередь, от которой невозможно укрыться. Джона сжимают в плотное кольцо, оставляя меньше и меньше пространства вокруг. Он пытается расталкивать их руками, но от этого напор только растёт. Тесно. Тяжело дышать. Хочется вырваться отсюда. Хочется спрятаться в тень. Ещё немного, и они совсем обездвижат его.
Среди этой толпы были не только журналисты, но и те, кто только что сидел в зрительском зале. И вдруг этот взгляд. Несколько футов от Джона. Эти опущенные брови, эти грустные, постоянно о чём-то сожалеющие и от того кажущиеся неимоверно глубокими глаза. Это она. Джиллиан. Среди всей этой толпы только она смотрит на Джона иначе. В её глазах нет удивления. Ведь он для неё – давно открытая книга.
Джон замечает щель среди этой стены из людей. Он тут же устремляется туда, пытаясь исчезнуть из общего поля зрения, но объективы фотокамер и микрофоны послушно следуют за ним. Он пробирается к ней навстречу. К возлюбленной. Среди взволнованной людской массы она кажется совсем маленькой, совсем хрупкой. Ещё чуть-чуть, и её полностью скроет человеческое море - она утонет в нём. Но Джон уже рядом. Он что есть силы тянется к ней. Ещё чуть-чуть.
- Ну же, дорогая, возьми меня за руку, - говорит Джон.
В глазах Джилл читается некоторая растерянность. Джон держится из последних сил. Сейчас этот живой поток разведёт, растащит их в разные стороны, и они уже больше никогда не встретятся, никогда не будут вместе. Толчки со всех сторон. Джона качает, как тонкое деревце на ветру, но как только ветер ослабевает, он стойко распрямляется вверх и его руки-ветви устремляются к ней. Неуверенно, но она всё-таки берёт его за руку.
Становится легко. Волны, которые только что штурмовали скалы, вдруг утихли, превратившись в лёгкую морскую рябь: они больше не участники, а лишь наблюдатели. Они чуть поодаль, чуть в стороне. А скалы, выстоявшие против грозной стихии, вновь кажутся неприступными. Ветер нежно гладит непослушные завитушки её волос. Теперь лёгкое дуновение – блажь для всего вокруг.
Джон не верит глазам. Неужели мираж может быть столь реален? Он долго смотрит на Джиллиан, боясь разрушить видение. Затем, будто что-то осознав, он вдруг резко прижимает её к себе и начинает горячо целовать. Она не отталкивает его, не сопротивляется – она отвечает взаимностью, нежно обнимая его за плечи, принимая объятия. Шум, теснота, любопытные взгляды, непрекращающиеся вспышки фотокамер - всё это лишь размытый задний фон. Сейчас не время думать об этом.
И всё равно Джон до сих пор не может поверить в происходящее. Он отстраняется от сладких губ любимой, чтобы вновь посмотреть на неё, заглянуть в эти бездонные глаза и убедиться в том, что она настоящая. И вдруг Джиллиан предстает в красном платье и в венке из листьев винограда. То самое красное платье… Тот самый образ... Теперь она не просто возлюбленная...
- Моя муза, - произносит Джон. – Моя Мельпомена. Ты вернулась!
В ответ Джиллиан просто улыбается. И чувство бесконечной радости переполняет. Сердце бешено стучит, готовое в любую секунду выпрыгнуть наружу. Джон задыхается от восторга. Хочется довериться чувствам, хочется творить и… танцевать. Да, именно танцевать!
Кажется, они понимают друг друга без слов. Короткий кивок головы. Первый шаг. Откуда ни возьмись, звучит тихая спокойная мелодия - и вот они уже кружатся в танце. Ничего особенного они не исполняют - просто отдаются возникшей посреди этого хаоса гармонии. Воздух начинает благоухать ароматами цветов. Миг пьянит и кружит голову.
Да, это мираж, и даже он когда-нибудь исчезнет. Возможно, очень скоро. Но разве это не тот самый миг счастья, ради которого стоит жить? Разве в эти моменты человек должен думать о том, что всё конечно в этом мире? Нет, пожалуй, лучше раствориться в этой беззаботности, утонуть в этой чудесной лёгкости бытия и не обращать внимание на столь слабые и неуместные сейчас предчувствия неминуемого финала.
Скоро, совсем скоро эти предчувствия разрастутся и застучат тревожно в набат, предвещая очередное разрушение. Бесконечность возможна только при делении на ноль. Почему человеку выпадает такая участь: находить и снова терять?
Они ещё беспечно кружатся, не обращая внимания на происходящее, а бой барабанов уже ворвался в эту гармонию и упорно нарушает стройность всей композиции, бесцеремонно переписывает все планы и надежды на будущее.
Яркая вспышка – словно взрыв изнутри. И снова пыльный павильон. Тишина. Несколько ламп выхватили у мрака кусочек пространства, освещая происходящее.
Только сейчас Джон ощутил насколько здесь тихо и безжизненно. Какая странная пустота, когда воображение спит, а мысли совсем не заполняют голову. Какое сильное восприятие реальности. В такой момент ощущения становятся настолько острыми, что снова хочется сбежать отсюда в воображаемые миры. Джон смотрит в камеру:
- Хм… Странно. Только что была тут - и нет. Всего лишь короткая вспышка. Какие-то несколько лет. Ничто в масштабах вечности - и снова один. Здесь, посреди старого павильона, но уже не репетирую, не играю. Живу. Видишь, каким я стал. Не обращай внимания, ведь сейчас это уже совсем не важно. Знаешь, Джилл, в тот самый миг, когда я увидел тебя там, на съемочной площадке, когда взгляд впервые коснулся твоих плеч, твоего лица, твоих губ, твоих грудей, я понял, что люблю тебя. Тогда я отбросил эту мысль, спрятал глубоко внутрь, думая, что нам не суждено быть вместе, что мне, актёру, играющему роли второго, третьего плана, никогда не дотянуться до такой звезды, как ты. Но судьба… Она, как всегда, непредсказуема, и то, что нам кажется невероятным, в её руках легко может стать неизбежным. И наша встреча, и наша свадьба, и наш дом. И наше уютное гнёздышко, что мы свили для двоих. Наш крохотный мирок, который на самом деле был огромным, и в нём было столько счастья. Как же недолго оно длилось. То, что судьба с такой лёгкостью подарила, она с такой же лёгкостью и забрала, - делает паузу.
- Нет, не верю я, что мы – лишь глупая насмешка случая. И, кажется, у меня есть доказательство. Это жизнь, Джиллиан! Внутри тебя зарождается новая жизнь! Этот пока ещё слабый цветок неминуемо пробьется к свету. Он будет свидетелем дождей, морозов, сильных ветров. Он будет мокнуть в грязи и чахнуть под палящим солнцем, моля небо о живительной влаге. Но несмотря ни на что, он распустится. Верь, он распустится и зацветёт, чтобы сделать этот мир хоть капельку красивее, хоть немного лучше, чтобы дать этому миру хоть чуточку любви. Как и все мы. Мы все рождены для любви. Нам всем дано почувствовать, что такое счастье. Слышишь, Джиллиан? Ты слишком долго страдала. Пришло время. Доверься. Я говорю тебе, что мир прекрасен и вовсе не желает нам зла. Только мы сами делаем себя несчастными, терзая себя несбывшимися желаниями. Да, шагая по навязанным маршрутам, не слыша и не слушая голоса совести, мы способны зайти не туда, увязнуть в болотах сомнительных достижений, вместо того, чтобы благоухать светом любви на бескрайних цветочных полях, - Джон запнулся.
- А, и ты уже здесь? – сказал он вдруг куда-то в сторону. - Я знаю, что ты помогал мне прийти к ровно одному, единственно возможному финалу. Ведь дважды я уже бывал там. Уж точно не зря. Несмотря на то что я ожил, я прекрасно понял замысел режиссёра. Мне больше нет роли в этом спектакле, так? - грозно посмотрел Джон на возникшего из ниоткуда Кукольника.
- Да, Джонни, ты прав, но теперь не Ян Коул, не мистер Морган поведут тебя – я буду твоим проводником…
- Ещё несколько слов. Буквально несколько минут.
- У тебя впереди целая вечность.
- Этот значок, помнишь, Джилл? – Джон схватился одной рукой за него. – Помнишь, как ты его подарила? Я был так польщён тогда! Ведь он по-настоящему бесценен! Видишь, он до сих пор со мной. Он здесь вот – в моём сердце. Часть меня. Прошу, оставь его со мной. Мир так огромен и одновременно мал. Я верю, что тем, кто любит, далеко не один раз представится возможность отыскать друг друга в безбрежном океане мироздания. Обещаю, что мы ещё обязательно встретимся. Пусть через тысячу лет! Мы всё равно найдём друг друга и будем вместе. А сейчас, Джилл... Сейчас мне пора уходить. Сейчас… Я говорю тебе: прощай…Ты лучшее, что случилось со мной…
После встречи в психиатрической больнице, когда Джиллиан отдала Джону значок, она больше не видела мужа. К нему перестали пускать посетителей, сославшись на то, что после таких встреч ему становится хуже. Джиллиан окончательно запуталась в происходящем. Все её доводы, догадки, логические цепочки из фактов, событий и мнений вели в тупик. Суеверия появляются тогда, когда человек не может найти рационального объяснения чему-либо. Кажется, происходит нечто сверхъестественное, действуя вопреки законам окружающей действительности. Некоторые называют это кармой, проклятием или злым роком. У Джиллиан не было сил, чтобы переварить всё то, что случилось с ней за последние полгода – она просто была убита горем и сейчас могла поверить чему угодно. Она словно пребывала в трансе, потеряв чувство реальности. Это болезненное состояние усугубляли регулярные бессонницы. Снова начались кошмары.
Один и тот же сон каждую ночь. Он уже снился ей однажды, но сейчас, стоило только закрыть глаза, она тут же оказывалась в нём. Ей снился Джон. Во сне у него всё время что-то происходило с лицом: иногда полностью отсутствовала кожа, иногда лицо было в каком-то тумане, иногда черты теряли резкость, искажались, словно в кривом зеркале, тускнели, становились прозрачными, а иногда вместо лица было пустое место, как будто его там и не было никогда.
Джон хватал её за руку и тянул куда-то. Почему-то Джиллиан сопротивлялась: она не хотела идти с ним. Вероятно, это был страх. Когда Джон начинал тянуть её слишком сильно, Джиллиан просыпалась. Ощущение сна было настолько реальным, что после пробуждения она чувствовала боль на запястье от крепкой руки мужа.
Сновидения участились, когда по новостям рассказали, что знаменитый актёр Джон Вайер сбежал из психиатрической лечебницы. Джилл думала, что он обязательно явится к ней, но чуда не произошло: Джон исчез. Воображение рисовало самые ужасные картины. Немудрено, что и сны стали ярче.
Однажды Джиллиан после очередной почти бессонной кошмарной ночи была сама не своя. Она шаталась взад-вперёд по отцовскому дому, не находя себе места. К плохому самочувствию примешивалось какое-то нехорошее ощущение. Всем своим нутром Джилл чувствовала, что сегодня должно случиться непременно что-то плохое. Какого-либо рационального объяснения этому она найти не могла, но навязчивые мысли непрерывно лезли в её перегруженную голову:
«А вдруг его поймают? Может быть, он в порыве безумия опять убьёт кого-нибудь? А что если…?»
Джиллиан как могла гнала эти мысли прочь, но они, словно стая голодных муравьёв, почуявших сахар, снова и снова копошились в её мозгах.
Вопреки самым дурным ожиданиям, к вечеру плохих новостей так и не появилось, но предчувствие Джиллиан стало ещё назойливее. Она совсем обессилела. Тело напоминало мокрую мочалку, висевшую на крючке в ванной. Она боялась ложиться спасть. Однако физические возможности организма не безграничны, и стоило ей только прислонить голову к подушке, как она тут же заснула.
Снова этот сон. Джон тянет её за руку. Его лицо в какой-то белой плёнке. Эта плёнка шевелится на нём словно живая, образуя странные рисунки. Иногда эти рисунки похожи на лица, а иногда на что-то ещё. Под плёнкой виднеется настоящее лицо Джона. Лицо очень размыто, но Джиллиан знает, что это он.
На этот раз Джилл не сопротивляется - она следует за мужем. Кажется, он не желает ей зла. Он хочет что-то показать ей. Какие-то знакомые места. Вроде бы, она уже была здесь. Справа очень знакомая закусочная – она точно там когда-то обедала. Всё очень мутно. Картинка то исчезает, то снова появляется. Какая-то территория. Павильоны, здания, складские помещения. Джон ведёт её к одному из них. Даже снаружи видно, что здание почти заброшено. Оно тоже кажется Джиллиан очень знакомым. Скрипучая дверь, на которой кто-то ради шутки нарисовал баллончиком череп. Внутри, сразу возле входа, справа, смятый, наполовину разорванный большой плакат, на котором изображены египетские пирамиды. Вероятно, когда-то их использовали в качестве декорации.
Пройдя чуть дальше, Джиллиан невольно вздрогнула. Она наконец-то узнала это место. Это был заброшенный павильон, где они когда-то репетировали с Джоном его роль для фильма «Книжная любовь». Муж отпустил руку. Плёнка на его лице стала таять. Теперь по консистенции она была похожа на очень густой кисель бледно-белого цвета. Кисель шевелился, пытаясь удержаться, но был слишком жидким. За ним показалось настоящее лицо актёра. Кожа по всему телу начала кипеть, источая дым и образуя множество волдырей. Но Джон был спокоен - казалось, это не причиняет ему боли.
Я должен был понять это. Я должен был понять это с самого начала. Ведь я же актёр! Я играл десятки ролей. Я знаю, что такое не соответствовать. Всё равно публика заметит фальшь. Рано или поздно, где-нибудь, в какой-то невероятно маленькой мелочи, ты проколешься и привлекательная обёртка превратится в мятый фантик, за которым нет никакой особенной начинки. Как я не догадался? Финал один – тебя выбросят на помойку: ты – всего лишь фантик. Не понял, что это западня. Соблазн был слишком велик. Лёгкий путь… А ведь я уже лежал на помойке…
***
- Осталась ещё одна несыгранная роль. Ещё один шаг, который изменит меня навсегда, но я к нему готов, хоть и не знаю, что меня ждёт. Может быть, я перестану существовать? Потеряю память? Забуду всех вас? Не всё ли равно? Как странно устроен человек: даже на самом краю, когда уже ничего не осталось, он продолжает барахтаться и цепляться за жизнь. Я здесь, посреди заброшенного павильона, совсем один. Стоит ли продолжать, если зрители – лишь часть больного воображения?
Вместо ответа он сорвал последнюю маску. Лицо его бледное, худое. Он просидел в павильоне почти неделю практически без еды, воды и солнечного света. Оборванные края век обнажают два глазных яблока. Губы растрескались от недостатка влаги.
Резкий свет бьёт в глаза – это вспышки многочисленных фотокамер. Теперь нет сцены. Теперь жадные до сенсаций папарацци окружили его со всех сторон. Кто-то трогает его одежду, кто-то продолжает снимать, а кто-то тычет микрофоном в лицо. Вопросы – словно пулемётная очередь, от которой невозможно укрыться. Джона сжимают в плотное кольцо, оставляя меньше и меньше пространства вокруг. Он пытается расталкивать их руками, но от этого напор только растёт. Тесно. Тяжело дышать. Хочется вырваться отсюда. Хочется спрятаться в тень. Ещё немного, и они совсем обездвижат его.
Среди этой толпы были не только журналисты, но и те, кто только что сидел в зрительском зале. И вдруг этот взгляд. Несколько футов от Джона. Эти опущенные брови, эти грустные, постоянно о чём-то сожалеющие и от того кажущиеся неимоверно глубокими глаза. Это она. Джиллиан. Среди всей этой толпы только она смотрит на Джона иначе. В её глазах нет удивления. Ведь он для неё – давно открытая книга.
Джон замечает щель среди этой стены из людей. Он тут же устремляется туда, пытаясь исчезнуть из общего поля зрения, но объективы фотокамер и микрофоны послушно следуют за ним. Он пробирается к ней навстречу. К возлюбленной. Среди взволнованной людской массы она кажется совсем маленькой, совсем хрупкой. Ещё чуть-чуть, и её полностью скроет человеческое море - она утонет в нём. Но Джон уже рядом. Он что есть силы тянется к ней. Ещё чуть-чуть.
- Ну же, дорогая, возьми меня за руку, - говорит Джон.
В глазах Джилл читается некоторая растерянность. Джон держится из последних сил. Сейчас этот живой поток разведёт, растащит их в разные стороны, и они уже больше никогда не встретятся, никогда не будут вместе. Толчки со всех сторон. Джона качает, как тонкое деревце на ветру, но как только ветер ослабевает, он стойко распрямляется вверх и его руки-ветви устремляются к ней. Неуверенно, но она всё-таки берёт его за руку.
Становится легко. Волны, которые только что штурмовали скалы, вдруг утихли, превратившись в лёгкую морскую рябь: они больше не участники, а лишь наблюдатели. Они чуть поодаль, чуть в стороне. А скалы, выстоявшие против грозной стихии, вновь кажутся неприступными. Ветер нежно гладит непослушные завитушки её волос. Теперь лёгкое дуновение – блажь для всего вокруг.
Джон не верит глазам. Неужели мираж может быть столь реален? Он долго смотрит на Джиллиан, боясь разрушить видение. Затем, будто что-то осознав, он вдруг резко прижимает её к себе и начинает горячо целовать. Она не отталкивает его, не сопротивляется – она отвечает взаимностью, нежно обнимая его за плечи, принимая объятия. Шум, теснота, любопытные взгляды, непрекращающиеся вспышки фотокамер - всё это лишь размытый задний фон. Сейчас не время думать об этом.
И всё равно Джон до сих пор не может поверить в происходящее. Он отстраняется от сладких губ любимой, чтобы вновь посмотреть на неё, заглянуть в эти бездонные глаза и убедиться в том, что она настоящая. И вдруг Джиллиан предстает в красном платье и в венке из листьев винограда. То самое красное платье… Тот самый образ... Теперь она не просто возлюбленная...
- Моя муза, - произносит Джон. – Моя Мельпомена. Ты вернулась!
В ответ Джиллиан просто улыбается. И чувство бесконечной радости переполняет. Сердце бешено стучит, готовое в любую секунду выпрыгнуть наружу. Джон задыхается от восторга. Хочется довериться чувствам, хочется творить и… танцевать. Да, именно танцевать!
Кажется, они понимают друг друга без слов. Короткий кивок головы. Первый шаг. Откуда ни возьмись, звучит тихая спокойная мелодия - и вот они уже кружатся в танце. Ничего особенного они не исполняют - просто отдаются возникшей посреди этого хаоса гармонии. Воздух начинает благоухать ароматами цветов. Миг пьянит и кружит голову.
Да, это мираж, и даже он когда-нибудь исчезнет. Возможно, очень скоро. Но разве это не тот самый миг счастья, ради которого стоит жить? Разве в эти моменты человек должен думать о том, что всё конечно в этом мире? Нет, пожалуй, лучше раствориться в этой беззаботности, утонуть в этой чудесной лёгкости бытия и не обращать внимание на столь слабые и неуместные сейчас предчувствия неминуемого финала.
Скоро, совсем скоро эти предчувствия разрастутся и застучат тревожно в набат, предвещая очередное разрушение. Бесконечность возможна только при делении на ноль. Почему человеку выпадает такая участь: находить и снова терять?
Они ещё беспечно кружатся, не обращая внимания на происходящее, а бой барабанов уже ворвался в эту гармонию и упорно нарушает стройность всей композиции, бесцеремонно переписывает все планы и надежды на будущее.
Яркая вспышка – словно взрыв изнутри. И снова пыльный павильон. Тишина. Несколько ламп выхватили у мрака кусочек пространства, освещая происходящее.
Только сейчас Джон ощутил насколько здесь тихо и безжизненно. Какая странная пустота, когда воображение спит, а мысли совсем не заполняют голову. Какое сильное восприятие реальности. В такой момент ощущения становятся настолько острыми, что снова хочется сбежать отсюда в воображаемые миры. Джон смотрит в камеру:
- Хм… Странно. Только что была тут - и нет. Всего лишь короткая вспышка. Какие-то несколько лет. Ничто в масштабах вечности - и снова один. Здесь, посреди старого павильона, но уже не репетирую, не играю. Живу. Видишь, каким я стал. Не обращай внимания, ведь сейчас это уже совсем не важно. Знаешь, Джилл, в тот самый миг, когда я увидел тебя там, на съемочной площадке, когда взгляд впервые коснулся твоих плеч, твоего лица, твоих губ, твоих грудей, я понял, что люблю тебя. Тогда я отбросил эту мысль, спрятал глубоко внутрь, думая, что нам не суждено быть вместе, что мне, актёру, играющему роли второго, третьего плана, никогда не дотянуться до такой звезды, как ты. Но судьба… Она, как всегда, непредсказуема, и то, что нам кажется невероятным, в её руках легко может стать неизбежным. И наша встреча, и наша свадьба, и наш дом. И наше уютное гнёздышко, что мы свили для двоих. Наш крохотный мирок, который на самом деле был огромным, и в нём было столько счастья. Как же недолго оно длилось. То, что судьба с такой лёгкостью подарила, она с такой же лёгкостью и забрала, - делает паузу.
- Нет, не верю я, что мы – лишь глупая насмешка случая. И, кажется, у меня есть доказательство. Это жизнь, Джиллиан! Внутри тебя зарождается новая жизнь! Этот пока ещё слабый цветок неминуемо пробьется к свету. Он будет свидетелем дождей, морозов, сильных ветров. Он будет мокнуть в грязи и чахнуть под палящим солнцем, моля небо о живительной влаге. Но несмотря ни на что, он распустится. Верь, он распустится и зацветёт, чтобы сделать этот мир хоть капельку красивее, хоть немного лучше, чтобы дать этому миру хоть чуточку любви. Как и все мы. Мы все рождены для любви. Нам всем дано почувствовать, что такое счастье. Слышишь, Джиллиан? Ты слишком долго страдала. Пришло время. Доверься. Я говорю тебе, что мир прекрасен и вовсе не желает нам зла. Только мы сами делаем себя несчастными, терзая себя несбывшимися желаниями. Да, шагая по навязанным маршрутам, не слыша и не слушая голоса совести, мы способны зайти не туда, увязнуть в болотах сомнительных достижений, вместо того, чтобы благоухать светом любви на бескрайних цветочных полях, - Джон запнулся.
- А, и ты уже здесь? – сказал он вдруг куда-то в сторону. - Я знаю, что ты помогал мне прийти к ровно одному, единственно возможному финалу. Ведь дважды я уже бывал там. Уж точно не зря. Несмотря на то что я ожил, я прекрасно понял замысел режиссёра. Мне больше нет роли в этом спектакле, так? - грозно посмотрел Джон на возникшего из ниоткуда Кукольника.
- Да, Джонни, ты прав, но теперь не Ян Коул, не мистер Морган поведут тебя – я буду твоим проводником…
- Ещё несколько слов. Буквально несколько минут.
- У тебя впереди целая вечность.
- Этот значок, помнишь, Джилл? – Джон схватился одной рукой за него. – Помнишь, как ты его подарила? Я был так польщён тогда! Ведь он по-настоящему бесценен! Видишь, он до сих пор со мной. Он здесь вот – в моём сердце. Часть меня. Прошу, оставь его со мной. Мир так огромен и одновременно мал. Я верю, что тем, кто любит, далеко не один раз представится возможность отыскать друг друга в безбрежном океане мироздания. Обещаю, что мы ещё обязательно встретимся. Пусть через тысячу лет! Мы всё равно найдём друг друга и будем вместе. А сейчас, Джилл... Сейчас мне пора уходить. Сейчас… Я говорю тебе: прощай…Ты лучшее, что случилось со мной…
Глава 87. Эпилог
После встречи в психиатрической больнице, когда Джиллиан отдала Джону значок, она больше не видела мужа. К нему перестали пускать посетителей, сославшись на то, что после таких встреч ему становится хуже. Джиллиан окончательно запуталась в происходящем. Все её доводы, догадки, логические цепочки из фактов, событий и мнений вели в тупик. Суеверия появляются тогда, когда человек не может найти рационального объяснения чему-либо. Кажется, происходит нечто сверхъестественное, действуя вопреки законам окружающей действительности. Некоторые называют это кармой, проклятием или злым роком. У Джиллиан не было сил, чтобы переварить всё то, что случилось с ней за последние полгода – она просто была убита горем и сейчас могла поверить чему угодно. Она словно пребывала в трансе, потеряв чувство реальности. Это болезненное состояние усугубляли регулярные бессонницы. Снова начались кошмары.
Один и тот же сон каждую ночь. Он уже снился ей однажды, но сейчас, стоило только закрыть глаза, она тут же оказывалась в нём. Ей снился Джон. Во сне у него всё время что-то происходило с лицом: иногда полностью отсутствовала кожа, иногда лицо было в каком-то тумане, иногда черты теряли резкость, искажались, словно в кривом зеркале, тускнели, становились прозрачными, а иногда вместо лица было пустое место, как будто его там и не было никогда.
Джон хватал её за руку и тянул куда-то. Почему-то Джиллиан сопротивлялась: она не хотела идти с ним. Вероятно, это был страх. Когда Джон начинал тянуть её слишком сильно, Джиллиан просыпалась. Ощущение сна было настолько реальным, что после пробуждения она чувствовала боль на запястье от крепкой руки мужа.
Сновидения участились, когда по новостям рассказали, что знаменитый актёр Джон Вайер сбежал из психиатрической лечебницы. Джилл думала, что он обязательно явится к ней, но чуда не произошло: Джон исчез. Воображение рисовало самые ужасные картины. Немудрено, что и сны стали ярче.
Однажды Джиллиан после очередной почти бессонной кошмарной ночи была сама не своя. Она шаталась взад-вперёд по отцовскому дому, не находя себе места. К плохому самочувствию примешивалось какое-то нехорошее ощущение. Всем своим нутром Джилл чувствовала, что сегодня должно случиться непременно что-то плохое. Какого-либо рационального объяснения этому она найти не могла, но навязчивые мысли непрерывно лезли в её перегруженную голову:
«А вдруг его поймают? Может быть, он в порыве безумия опять убьёт кого-нибудь? А что если…?»
Джиллиан как могла гнала эти мысли прочь, но они, словно стая голодных муравьёв, почуявших сахар, снова и снова копошились в её мозгах.
Вопреки самым дурным ожиданиям, к вечеру плохих новостей так и не появилось, но предчувствие Джиллиан стало ещё назойливее. Она совсем обессилела. Тело напоминало мокрую мочалку, висевшую на крючке в ванной. Она боялась ложиться спасть. Однако физические возможности организма не безграничны, и стоило ей только прислонить голову к подушке, как она тут же заснула.
Снова этот сон. Джон тянет её за руку. Его лицо в какой-то белой плёнке. Эта плёнка шевелится на нём словно живая, образуя странные рисунки. Иногда эти рисунки похожи на лица, а иногда на что-то ещё. Под плёнкой виднеется настоящее лицо Джона. Лицо очень размыто, но Джиллиан знает, что это он.
На этот раз Джилл не сопротивляется - она следует за мужем. Кажется, он не желает ей зла. Он хочет что-то показать ей. Какие-то знакомые места. Вроде бы, она уже была здесь. Справа очень знакомая закусочная – она точно там когда-то обедала. Всё очень мутно. Картинка то исчезает, то снова появляется. Какая-то территория. Павильоны, здания, складские помещения. Джон ведёт её к одному из них. Даже снаружи видно, что здание почти заброшено. Оно тоже кажется Джиллиан очень знакомым. Скрипучая дверь, на которой кто-то ради шутки нарисовал баллончиком череп. Внутри, сразу возле входа, справа, смятый, наполовину разорванный большой плакат, на котором изображены египетские пирамиды. Вероятно, когда-то их использовали в качестве декорации.
Пройдя чуть дальше, Джиллиан невольно вздрогнула. Она наконец-то узнала это место. Это был заброшенный павильон, где они когда-то репетировали с Джоном его роль для фильма «Книжная любовь». Муж отпустил руку. Плёнка на его лице стала таять. Теперь по консистенции она была похожа на очень густой кисель бледно-белого цвета. Кисель шевелился, пытаясь удержаться, но был слишком жидким. За ним показалось настоящее лицо актёра. Кожа по всему телу начала кипеть, источая дым и образуя множество волдырей. Но Джон был спокоен - казалось, это не причиняет ему боли.
