На столе были разложены карты и фишки. Роман обхватил голову руками. Выражение лиц других двоих было тягостное. Иван подавленно глядел в стол, лишь иногда поднимая взор. Остроносый нервно дёргал глазом, и злобно посматривал на Степана.
- Мда. Ну давай, показывай, - прохрипел он.
Тут подошёл Софрон.
- О! Кого я вижу! – весело воскликнул Степан. – Садись к нам!
- Скажи наперво, где моя лошадь? И где мои вещи другие?! – возбуждённо произнёс молодой купец.
- Да всё с ними в порядке! – ответил купец. – Садись!
Софрон не стал спорить, и присел на лавку у стены, слева от Степана. Тот перевернул две карты, лежавшие перед ним. И с жаром воскликнул, глядя в лицо остроносому: «Два короля!». Иван обречённо покачал головой. Хриплый что-то невнятно пробормотал. Наконец, он убрал руку со стола, и вынул из-за пояса мешочек. Он бросил его на стол, перед Степаном. Внутри мешочка гремели монеты.
- Рыжий диавол, - заключил хриплый, - обокрал, злодей.
Степан улыбался. Потом промолвил, смотря на Ивана:
- Чем будете платить?
- Нечем, - отвечал тот.
- Как это, нечем?! На чём вы сюда добрались?!
- Забирай! – неожиданно произнёс издалека Роман, подняв голову. – Но больше ничего не бери! Оставь в покое, ради Бога!
- Да пожалуйста! – дружелюбно воскликнул Степан. – Мне и этого добра на сегодня хватит!
Он подвязал мешочек с деньгами к поясу, и сказал: «Пойдём, Софрон!». Молодой купец дивился случившемуся. Степан встал из-за стола, и они пошли вместе.
- Всю ночь играл! - весело рассказывал Степан, - поначалу было худо. А потом как заладилось! - он весело похлопал Софрона по плечу. - А ты? А ты вылез тогда из-за стола зачем-то!
- Ох, что-то припоминаю…
- Пошёл куда-то, и упал! Ха-ха! Миша тебя увёл отсюда.
- А кто ж на моей лошадке ускакал? – взволнованно спрашивал Софрон.
- Фёдор! У него она. Да всё в порядке, отдаст он её тебе!
Они подошли к задней двери кабака. Отворив её, вышли на мороз. Всё ещё стояла ночь, но звёздное небо уже немного посветлело. Справа от них раздалось громкое лошадиное ржание. Здесь, у выхода, стояло два здоровых коня: один чёрный, а другой – серый в яблоках. Они были привязаны к толстому столбу. Степан подошёл к нему и отвязал их. Он тотчас же вскочил на вороного коня, и крикнул Софрону: «Полезай на серого! Дарю!». Софрон в изумлении раскрыл глаза, стоя на месте, и не решаясь что-либо сделать. Но потом опомнился, и подошёл к коню. Поместил сапог в стремя. И, поднатужившись, забрался в седло. «Погнали!» - крикнул Степан, хлестнув поводьями по чёрной спине лошади. Она понеслась во всю прыть.
Они летели по посаду. По большой и широкой улице. Острые крыши теремов мелькали по сторонам. В некоторых окошках горели огоньки. Под тяжёлыми копытами коней вдребезги разбивались замёрзшие лужи. По дороге брёл какой-то мужик с деревянным ведром. Заслышав конский топот, он с воплем бросился в сторону, роняя ведро. Хоромы да избёнки всё мелькали и мелькали. Вдруг Степан крикнул: «Свернём налево! Я знаю одно место». Наездники резко свернули влево, попав на другую улицу. И понеслись дальше.
Дворы попадались всё реже. Изб становилось всё меньше. Копыта коней пробивали толстую заледенелую корку смёрзшегося снега. Впереди показался холм, покрытый снегом, почти лысый. Только по бокам его торчала парочка деревцев. Вслед за вороным конём Степана, Софрон с лошадью взлетели по пологому склону на вершину холма. Степан резко остановил коня. Софрон следом затормозил и своего. Загнанные лошади устало сопели и фырчали. «Тише, тише!» - Степан погладил своего коня по голове. Они медленно провели коней к другому краю холма. Софрон остановился справа от Степана.
Пред их взором, вдали, раскинулась широкая Волга. Она была вся белая, лишь кое-где виднелись сероватые проталины. За нею – леса и пажити. Скучившиеся длинные берёзы хмурым одеялом закрывали половину другого берега реки, перемежаясь с темноверхими рыжеватыми сосенками. В стороне открывались просторы, ещё не освободившиеся от снежного покрывала. Везде белым-бело, но кое-где чернели крошечные зданьица деревень и заимок.
Небосвод просветлел. По всей его синеватой глади сверкали звёзды. А с нижнего края разгоралась заря. Здесь небо окрасилось в оранжево-золотистый цвет. Софрон дышал глубоко, наполняя грудь морозным воздухом, и клубами выдыхая пар. А слева вороной конь Степана, разбрасывая снег, перебирал копытами. Лёгкий синий халат купца сверкал рисунками серебряного узора. «Как же холодно!» - подумал Софрон, потирая застывшее лицо.
Он посмотрел вправо. Там, вдалеке, на пригорке, высилась крепость. Рубленый город! С мощной стеной из брёвен. По всей её длине проходил ряд бревенчатых башен разной высоты, больших и малых, с заострёнными верхушками. За стеной вздымался красивый белокаменный храм, украшенный зеленоватой росписью. В свете едва взошедшего солнца, огромные и толстобокие золотые купола блестели и искрились.
- Какая красота! - говорил Софрон, смотря на крепость и на купола. А затем на другой берег Волги – на леса, на белёсые поля, на пустоши 19.
- Да, чудесно! - отвечал Степан, - но уж очень холодно!
Постояв так ещё какое-то время, они медленно развернули коней в обратную сторону. Пред их взором открылся вид на Ярославль. Сотни теремов и избушек лежали как на ладони – стояли порознь, как будто сторонясь друг друга. Из их крыш торчали сказочные резные фигуры. По всему посаду было зажжено множество крохотных огоньков. Но их становилось всё меньше. Повсюду тянулись тоненькие столбики дыма. Наконец, на горизонте выглянуло яркое золотистое солнышко! Степан и Софрон прищурились от его света. Кони под их сёдлами заворчали, и замотали головами.
- Хотел тебя спросить, - учтиво произнёс Софрон. – Для чего едешь в Архангельск?
- Товарища желаю проведать, купца одного, - отвечал Степан. – Давно его знаю. Давно не виделись!
Снизу, со стороны посада, отдалённо зазвучал колокол. Было видно, как там, внизу, появлялись люди – и потихоньку заполоняли улицы. «Но-о!» - крикнул Степан нетерпеливо и ткнул коня в бок. Конь рванул. Вместе с Софроном они полетели вниз по склону – в посад.
1 Нарты – сани, запряжённые оленями или собаками
2 Малица – верхняя одежда из оленьих шкур мехом внутрь с капюшоном
3 Зернь – игра в кости
4 Толмач – переводчик
5 Охабень – русская распашная верхняя одежда с откидными рукавами
6 Ферязь – парадная верхняя одежда без пояса и воротника
7 Хоромы – просторный деревянный дом
8 Клеть – постройка для хранения имущества, кладовая
9 Тафта, как и парча – дорогая шёлковая ткань
10 Постав – кусок сукна фиксированного размера
11 Гость – это купец
12 Полавочник – покрывало для лавки
13 Ворвань – жир морских млекопитающих, белого медведя или рыб
14 Палаты – каменное здание со сводами
15 Немцы – иностранцы из Западной и Северной Европы (англичане, голландцы и др.)
16 Братина – вид посуды, большая вытянутая ёмкость для еды или напитков
17 Целовальник – должностное лицо, ведавшее поступлением в казну денежных доходов
18 Плетень – ограда из прутьев и веток
19 Пустошь – запустевшая, заброшенная территория
В вытянутой комнате, за письменным столом, сидел молодой парень, в лёгкой белой рубахе. Склонившись над пустой бумажной книжицей, он выписывал на её листах буковку за буковкой, иногда макая перо в чернильницу и поправляя золотистые космы, падавшие на лицо. И поглядывая, время от времени, в книгу побольше, что лежала вблизи и была открыта. По правую руку от него высокое узорчатое оконце испускало яркий свет, лучи весеннего солнца падали прямо на стол. На столе стояло ещё несколько стопок всяких книг, обёрнутых кожей, цвета и тёмного, и светлого, с железными заклёпками и застёжками. Молодой писец терпеливо наносил чернила на чистую страницу:
«…К Тебе привержен есмь от ложесн,
от чрева матери моея Бог мой еси ты.
Да не отступиши от мене, яко скорбь близ,
яко несть помогаяй ми.
Обыдоша мя тельцы мнози,
юнцы тучнии одержаша мя.
Отверзоша на мя уста своя,
яко лев восхищаяй и рыкаяй».
Вновь обмакнув перо, он коснулся им бумаги, и, скрипя, продолжил выводить:
«…Яко вода излияхся,
и разсыпашася вся кости моя,
бысть сердце мое яко воск,
таяй посреде чрева моего.
Изсше яко ск…»
Он вдруг запнулся. И тяжело вздохнув, раздражённо убрал перо в чернильницу. Чуть приподнявшись грудью от стола, он угрюмо посмотрел в окно. С улицы слегка доносился шелест копыт и чьи-то малопонятные разговоры. Светлое и румяное лицо молодца стало ещё светлее, он прищурил свои голубые очи. А после снова обратил взор к столу. Закрыв глаза, он поднял вверх ладони и положил туда свою голову. Видно, опять пришла на ум недобрая мысль…
…В ту пору была зима. Иван стоял в тёплом кафтане, отороченном мехом, на заснеженном берегу Волги, на просторной речной пристани. Только едва слышимое карканье вороньей стаи в небе разбавляло холодную серую тишину этого дня. Слева, вдали, лежали лодки, припорошенные снегом. Там же стояла маленькая избушка. С правой стороны высились какие-то хоромы, где пофыркивал привязанный белый конь. Вдалеке, на льду реки, было двое рыбаков в шубах, которые возились возле проруби и бросали туда невод. Иван глядел на другой берег, на ряды стройных, вытянувшихся к серому небу берёз и сосен. Среди них кое-где виднелись пустые прорехи со стоявшими там избёнками и клетями.
«Ваня!» - послышался сзади голос. Он обернулся. К нему слегка неуклюже шла девушка в шубе, вишнёвого цвета с серебристым узором. На ней была вишнёвая шапка на меху, из-под шапки на плечи спускались чёрные волнистые пряди волос, а на виски падали две жемчужные подвески. Иван пошёл ей навстречу. Взял за плечи и слегка притянув к себе, поцеловал её. Они молча смотрели друг другу в глаза, пока он не сказал:
- Боже мой, как я тебя давно не видел! Почему же ты тогда уехала?
- Батюшка велел отъезжать, дела у нас объявились срочные. Прости, - вежливо ответила она, опустив глаза.
Помолчав, он чуть смущённо промолвил: «Пойдём, что ли, вон туда…» и показал рукой в сторону выложенных вдалеке лодок. Она ответила: «Пойдём». Они медленно зашагали по неглубокому снегу вдоль берега широкой и заледенелой Волги. Иван смотрел на свою спутницу. Её взгляд был опущен. Он спросил:
- Как твои дела? Помнишь, ты хотела написать продолжение моего письма? – улыбнулся Иван. – Да чтобы краше, чем у меня!
- Помню…
…Иван медленно поднял голову. Что-то заставляло его сердце колотиться очень сильно. Он просидел ещё немного, нахмурившись и согнувшись над книгами. Потом взял перо из чернильницы, смахнул упавшие на лицо волосы и продолжил писать, и уже подошёл к концу:
«…Яко Господне есть царствие,
и Той обладает языки.
Ядоша и поклонишася вси тучнии земли,
пред Ним припадут вси низхдвовщ»
Иван запнулся. Взволнованно буркнул: «Твою мать, что ж такое… прости, Господи». И постарался, насколько это возможно, сделать свою описку неприглядной:
«…пред Ним припадут вси низходящии в землю,
и душа моя Тому живет.
И семя мое поработает Ему,
возвестит Господеви род грядущий.
И возвестят правду Его
людем рождшымся, яже сотвори Господь».
На этой фразе молодой писец поставил точку и окончил своё занятие. Он взял стоявшую подле рукописи маленькую железную песочницу и хорошенько посыпал обе страницы. Отряхнув песок, он захлопнул свою книгу. Затем аккуратно закрыл другую, большую книгу, с которой переписывал псалом. Вытянувши спину и расправив плечи, Иван три раза перекрестился и поблагодарил Бога за милость, которой тот осенил его работу. Потом встал, взял со стола книжицу и пошёл с нею из писчей комнаты.
Полностью застегнув вытянувшиеся в ряд до самого воротника пуговицы своего коричневого кафтана, Иван взял с лавки завязанный мешок. Он отворил дверь и вышел из сеней на крыльцо. Жмурясь от солнца, спустился по лесенке вниз и пошёл к конюшне.
Зайдя в конюшню, подошёл к уже опоясанному сбруей большому белому коню, смиренно склонившему голову и тихонько посапывавшему. Иван привязал мешок к седлу, а потом погладил коня возле гривы, сказав с улыбкой: «Ну что, поедем с тобой, Лукьян, в Спасский?». Лукьян бодро фыркнул в ответ и покачал мордой. Молодец поставил ногу в стремя, взобрался на коня, ткнул его слегка в бок сапогом и конь направился к выходу на двор. Оказавшись во дворе, седок направил своего коня в сторону открытых ворот, и тот потопал копытами по вязкой грязи и ещё не стаявшему снегу на улицу.
…
Конь шёл неспеша. Иван, сидящий верхом, потихоньку продвигался по длинной посадской улице, поглядывая по сторонам, чтобы ни на кого не натолкнуться. Улица была многолюдной. Люди шумели. По сторонам вздымались хоромы, стояли клети. Шли ряды заборов, ограждающих дворы от злоключений внешнего мира. Тот день был неделей – был праздник, и народ гулял. Иван, тем временем, уже приблизился к месту, где улица слегка сворачивала. Тут пошла деревянная мостовая. Конь, постукивая подковами, побрёл далее по плотно уложенным доскам. Слева из-за переулка появилось трое стрельцов в блёклых зеленоватых кафтанах. Они шли один за другим, рядком, каждый держал по увесистому бердышу с заострённым лезвием. Иван потянул на себя поводья и остановил коня. Стрельцы прошли перед его мордой, а потом скрылись за домом на правой стороне улицы. Молодец двинулся дальше.
Как и днём ранее, светило солнышко, но уже было облачно. Ночью подморозило. Снег ещё лежал по краям крыш, временами игриво сверкая, когда яркое солнце выходило из-за туч. Когда же оно пряталось за ними, то улица сразу выцветала и темнела, и дующий прямо в лицо ледяной ветер пробирал до костей. Вдруг сзади заслышался гул. По деревянному настилу тяжело стучало множество пар копыт, гремели колёса. Иван отвёл коня чуть в сторону. Люди также разошлись ближе к краям улицы. Слева от него проехала пара запряжённых лошадей, они тянули, одну за другой, две высокие колымаги 1, дорогие и лощёные. Вереница обошла молодца, и ушла вперёд. Впереди дощатая мостовая заканчивалась. Заканчивался и ряд теремов по левую руку. А за ними уже была большая торговая площадь.
На площади собралась толпа народу, чтобы посмотреть на скоморошьи игрища. На глазах людей полтора десятка глумотворцев в больших чудаковатых масках, мужчины и женщины, плясали и резвились, и носились друг за другом. Догонявший лихо хватал настигнутую за грудь, за плечи и за руки. В этот момент толпа разбивалась мощным хохотом, начинались выкрики. Кто-то пытался бросить в скоморохов камень. Вместе с шумом голосов, игрища сопровождал звон гуслей, трель дудок и протяжный вой гудка. Проходя на коне мимо площади и поглядев на толпу и выступающих, Иван скорчил лицо, презренно покачал головой и вымолвил про себя: «Беснуются, окаянные!». Он хлестнул коня поводьями. Тот ускорил шаг и наконец перейдя на рысь, понёсся вперёд, оставляя торжище с его забавами позади.
…
Вдалеке показалась выбеленная каменная крепость Спасского монастыря. Отдельные участки монастырской крепостной стены, крытые тёсом, соединяли собой угловатые башенки с высокими шатровыми верхушками.
- Мда. Ну давай, показывай, - прохрипел он.
Тут подошёл Софрон.
- О! Кого я вижу! – весело воскликнул Степан. – Садись к нам!
- Скажи наперво, где моя лошадь? И где мои вещи другие?! – возбуждённо произнёс молодой купец.
- Да всё с ними в порядке! – ответил купец. – Садись!
Софрон не стал спорить, и присел на лавку у стены, слева от Степана. Тот перевернул две карты, лежавшие перед ним. И с жаром воскликнул, глядя в лицо остроносому: «Два короля!». Иван обречённо покачал головой. Хриплый что-то невнятно пробормотал. Наконец, он убрал руку со стола, и вынул из-за пояса мешочек. Он бросил его на стол, перед Степаном. Внутри мешочка гремели монеты.
- Рыжий диавол, - заключил хриплый, - обокрал, злодей.
Степан улыбался. Потом промолвил, смотря на Ивана:
- Чем будете платить?
- Нечем, - отвечал тот.
- Как это, нечем?! На чём вы сюда добрались?!
- Забирай! – неожиданно произнёс издалека Роман, подняв голову. – Но больше ничего не бери! Оставь в покое, ради Бога!
- Да пожалуйста! – дружелюбно воскликнул Степан. – Мне и этого добра на сегодня хватит!
Он подвязал мешочек с деньгами к поясу, и сказал: «Пойдём, Софрон!». Молодой купец дивился случившемуся. Степан встал из-за стола, и они пошли вместе.
- Всю ночь играл! - весело рассказывал Степан, - поначалу было худо. А потом как заладилось! - он весело похлопал Софрона по плечу. - А ты? А ты вылез тогда из-за стола зачем-то!
- Ох, что-то припоминаю…
- Пошёл куда-то, и упал! Ха-ха! Миша тебя увёл отсюда.
- А кто ж на моей лошадке ускакал? – взволнованно спрашивал Софрон.
- Фёдор! У него она. Да всё в порядке, отдаст он её тебе!
Они подошли к задней двери кабака. Отворив её, вышли на мороз. Всё ещё стояла ночь, но звёздное небо уже немного посветлело. Справа от них раздалось громкое лошадиное ржание. Здесь, у выхода, стояло два здоровых коня: один чёрный, а другой – серый в яблоках. Они были привязаны к толстому столбу. Степан подошёл к нему и отвязал их. Он тотчас же вскочил на вороного коня, и крикнул Софрону: «Полезай на серого! Дарю!». Софрон в изумлении раскрыл глаза, стоя на месте, и не решаясь что-либо сделать. Но потом опомнился, и подошёл к коню. Поместил сапог в стремя. И, поднатужившись, забрался в седло. «Погнали!» - крикнул Степан, хлестнув поводьями по чёрной спине лошади. Она понеслась во всю прыть.
Они летели по посаду. По большой и широкой улице. Острые крыши теремов мелькали по сторонам. В некоторых окошках горели огоньки. Под тяжёлыми копытами коней вдребезги разбивались замёрзшие лужи. По дороге брёл какой-то мужик с деревянным ведром. Заслышав конский топот, он с воплем бросился в сторону, роняя ведро. Хоромы да избёнки всё мелькали и мелькали. Вдруг Степан крикнул: «Свернём налево! Я знаю одно место». Наездники резко свернули влево, попав на другую улицу. И понеслись дальше.
Дворы попадались всё реже. Изб становилось всё меньше. Копыта коней пробивали толстую заледенелую корку смёрзшегося снега. Впереди показался холм, покрытый снегом, почти лысый. Только по бокам его торчала парочка деревцев. Вслед за вороным конём Степана, Софрон с лошадью взлетели по пологому склону на вершину холма. Степан резко остановил коня. Софрон следом затормозил и своего. Загнанные лошади устало сопели и фырчали. «Тише, тише!» - Степан погладил своего коня по голове. Они медленно провели коней к другому краю холма. Софрон остановился справа от Степана.
Пред их взором, вдали, раскинулась широкая Волга. Она была вся белая, лишь кое-где виднелись сероватые проталины. За нею – леса и пажити. Скучившиеся длинные берёзы хмурым одеялом закрывали половину другого берега реки, перемежаясь с темноверхими рыжеватыми сосенками. В стороне открывались просторы, ещё не освободившиеся от снежного покрывала. Везде белым-бело, но кое-где чернели крошечные зданьица деревень и заимок.
Небосвод просветлел. По всей его синеватой глади сверкали звёзды. А с нижнего края разгоралась заря. Здесь небо окрасилось в оранжево-золотистый цвет. Софрон дышал глубоко, наполняя грудь морозным воздухом, и клубами выдыхая пар. А слева вороной конь Степана, разбрасывая снег, перебирал копытами. Лёгкий синий халат купца сверкал рисунками серебряного узора. «Как же холодно!» - подумал Софрон, потирая застывшее лицо.
Он посмотрел вправо. Там, вдалеке, на пригорке, высилась крепость. Рубленый город! С мощной стеной из брёвен. По всей её длине проходил ряд бревенчатых башен разной высоты, больших и малых, с заострёнными верхушками. За стеной вздымался красивый белокаменный храм, украшенный зеленоватой росписью. В свете едва взошедшего солнца, огромные и толстобокие золотые купола блестели и искрились.
- Какая красота! - говорил Софрон, смотря на крепость и на купола. А затем на другой берег Волги – на леса, на белёсые поля, на пустоши 19.
- Да, чудесно! - отвечал Степан, - но уж очень холодно!
Постояв так ещё какое-то время, они медленно развернули коней в обратную сторону. Пред их взором открылся вид на Ярославль. Сотни теремов и избушек лежали как на ладони – стояли порознь, как будто сторонясь друг друга. Из их крыш торчали сказочные резные фигуры. По всему посаду было зажжено множество крохотных огоньков. Но их становилось всё меньше. Повсюду тянулись тоненькие столбики дыма. Наконец, на горизонте выглянуло яркое золотистое солнышко! Степан и Софрон прищурились от его света. Кони под их сёдлами заворчали, и замотали головами.
- Хотел тебя спросить, - учтиво произнёс Софрон. – Для чего едешь в Архангельск?
- Товарища желаю проведать, купца одного, - отвечал Степан. – Давно его знаю. Давно не виделись!
Снизу, со стороны посада, отдалённо зазвучал колокол. Было видно, как там, внизу, появлялись люди – и потихоньку заполоняли улицы. «Но-о!» - крикнул Степан нетерпеливо и ткнул коня в бок. Конь рванул. Вместе с Софроном они полетели вниз по склону – в посад.
1 Нарты – сани, запряжённые оленями или собаками
2 Малица – верхняя одежда из оленьих шкур мехом внутрь с капюшоном
3 Зернь – игра в кости
4 Толмач – переводчик
5 Охабень – русская распашная верхняя одежда с откидными рукавами
6 Ферязь – парадная верхняя одежда без пояса и воротника
7 Хоромы – просторный деревянный дом
8 Клеть – постройка для хранения имущества, кладовая
9 Тафта, как и парча – дорогая шёлковая ткань
10 Постав – кусок сукна фиксированного размера
11 Гость – это купец
12 Полавочник – покрывало для лавки
13 Ворвань – жир морских млекопитающих, белого медведя или рыб
14 Палаты – каменное здание со сводами
15 Немцы – иностранцы из Западной и Северной Европы (англичане, голландцы и др.)
16 Братина – вид посуды, большая вытянутая ёмкость для еды или напитков
17 Целовальник – должностное лицо, ведавшее поступлением в казну денежных доходов
18 Плетень – ограда из прутьев и веток
19 Пустошь – запустевшая, заброшенная территория
Глава 2. К устью Двины.
В вытянутой комнате, за письменным столом, сидел молодой парень, в лёгкой белой рубахе. Склонившись над пустой бумажной книжицей, он выписывал на её листах буковку за буковкой, иногда макая перо в чернильницу и поправляя золотистые космы, падавшие на лицо. И поглядывая, время от времени, в книгу побольше, что лежала вблизи и была открыта. По правую руку от него высокое узорчатое оконце испускало яркий свет, лучи весеннего солнца падали прямо на стол. На столе стояло ещё несколько стопок всяких книг, обёрнутых кожей, цвета и тёмного, и светлого, с железными заклёпками и застёжками. Молодой писец терпеливо наносил чернила на чистую страницу:
«…К Тебе привержен есмь от ложесн,
от чрева матери моея Бог мой еси ты.
Да не отступиши от мене, яко скорбь близ,
яко несть помогаяй ми.
Обыдоша мя тельцы мнози,
юнцы тучнии одержаша мя.
Отверзоша на мя уста своя,
яко лев восхищаяй и рыкаяй».
Вновь обмакнув перо, он коснулся им бумаги, и, скрипя, продолжил выводить:
«…Яко вода излияхся,
и разсыпашася вся кости моя,
бысть сердце мое яко воск,
таяй посреде чрева моего.
Изсше яко ск…»
Он вдруг запнулся. И тяжело вздохнув, раздражённо убрал перо в чернильницу. Чуть приподнявшись грудью от стола, он угрюмо посмотрел в окно. С улицы слегка доносился шелест копыт и чьи-то малопонятные разговоры. Светлое и румяное лицо молодца стало ещё светлее, он прищурил свои голубые очи. А после снова обратил взор к столу. Закрыв глаза, он поднял вверх ладони и положил туда свою голову. Видно, опять пришла на ум недобрая мысль…
…В ту пору была зима. Иван стоял в тёплом кафтане, отороченном мехом, на заснеженном берегу Волги, на просторной речной пристани. Только едва слышимое карканье вороньей стаи в небе разбавляло холодную серую тишину этого дня. Слева, вдали, лежали лодки, припорошенные снегом. Там же стояла маленькая избушка. С правой стороны высились какие-то хоромы, где пофыркивал привязанный белый конь. Вдалеке, на льду реки, было двое рыбаков в шубах, которые возились возле проруби и бросали туда невод. Иван глядел на другой берег, на ряды стройных, вытянувшихся к серому небу берёз и сосен. Среди них кое-где виднелись пустые прорехи со стоявшими там избёнками и клетями.
«Ваня!» - послышался сзади голос. Он обернулся. К нему слегка неуклюже шла девушка в шубе, вишнёвого цвета с серебристым узором. На ней была вишнёвая шапка на меху, из-под шапки на плечи спускались чёрные волнистые пряди волос, а на виски падали две жемчужные подвески. Иван пошёл ей навстречу. Взял за плечи и слегка притянув к себе, поцеловал её. Они молча смотрели друг другу в глаза, пока он не сказал:
- Боже мой, как я тебя давно не видел! Почему же ты тогда уехала?
- Батюшка велел отъезжать, дела у нас объявились срочные. Прости, - вежливо ответила она, опустив глаза.
Помолчав, он чуть смущённо промолвил: «Пойдём, что ли, вон туда…» и показал рукой в сторону выложенных вдалеке лодок. Она ответила: «Пойдём». Они медленно зашагали по неглубокому снегу вдоль берега широкой и заледенелой Волги. Иван смотрел на свою спутницу. Её взгляд был опущен. Он спросил:
- Как твои дела? Помнишь, ты хотела написать продолжение моего письма? – улыбнулся Иван. – Да чтобы краше, чем у меня!
- Помню…
…Иван медленно поднял голову. Что-то заставляло его сердце колотиться очень сильно. Он просидел ещё немного, нахмурившись и согнувшись над книгами. Потом взял перо из чернильницы, смахнул упавшие на лицо волосы и продолжил писать, и уже подошёл к концу:
«…Яко Господне есть царствие,
и Той обладает языки.
Ядоша и поклонишася вси тучнии земли,
пред Ним припадут вси низхдвовщ»
Иван запнулся. Взволнованно буркнул: «Твою мать, что ж такое… прости, Господи». И постарался, насколько это возможно, сделать свою описку неприглядной:
«…пред Ним припадут вси низходящии в землю,
и душа моя Тому живет.
И семя мое поработает Ему,
возвестит Господеви род грядущий.
И возвестят правду Его
людем рождшымся, яже сотвори Господь».
На этой фразе молодой писец поставил точку и окончил своё занятие. Он взял стоявшую подле рукописи маленькую железную песочницу и хорошенько посыпал обе страницы. Отряхнув песок, он захлопнул свою книгу. Затем аккуратно закрыл другую, большую книгу, с которой переписывал псалом. Вытянувши спину и расправив плечи, Иван три раза перекрестился и поблагодарил Бога за милость, которой тот осенил его работу. Потом встал, взял со стола книжицу и пошёл с нею из писчей комнаты.
Полностью застегнув вытянувшиеся в ряд до самого воротника пуговицы своего коричневого кафтана, Иван взял с лавки завязанный мешок. Он отворил дверь и вышел из сеней на крыльцо. Жмурясь от солнца, спустился по лесенке вниз и пошёл к конюшне.
Зайдя в конюшню, подошёл к уже опоясанному сбруей большому белому коню, смиренно склонившему голову и тихонько посапывавшему. Иван привязал мешок к седлу, а потом погладил коня возле гривы, сказав с улыбкой: «Ну что, поедем с тобой, Лукьян, в Спасский?». Лукьян бодро фыркнул в ответ и покачал мордой. Молодец поставил ногу в стремя, взобрался на коня, ткнул его слегка в бок сапогом и конь направился к выходу на двор. Оказавшись во дворе, седок направил своего коня в сторону открытых ворот, и тот потопал копытами по вязкой грязи и ещё не стаявшему снегу на улицу.
…
Конь шёл неспеша. Иван, сидящий верхом, потихоньку продвигался по длинной посадской улице, поглядывая по сторонам, чтобы ни на кого не натолкнуться. Улица была многолюдной. Люди шумели. По сторонам вздымались хоромы, стояли клети. Шли ряды заборов, ограждающих дворы от злоключений внешнего мира. Тот день был неделей – был праздник, и народ гулял. Иван, тем временем, уже приблизился к месту, где улица слегка сворачивала. Тут пошла деревянная мостовая. Конь, постукивая подковами, побрёл далее по плотно уложенным доскам. Слева из-за переулка появилось трое стрельцов в блёклых зеленоватых кафтанах. Они шли один за другим, рядком, каждый держал по увесистому бердышу с заострённым лезвием. Иван потянул на себя поводья и остановил коня. Стрельцы прошли перед его мордой, а потом скрылись за домом на правой стороне улицы. Молодец двинулся дальше.
Как и днём ранее, светило солнышко, но уже было облачно. Ночью подморозило. Снег ещё лежал по краям крыш, временами игриво сверкая, когда яркое солнце выходило из-за туч. Когда же оно пряталось за ними, то улица сразу выцветала и темнела, и дующий прямо в лицо ледяной ветер пробирал до костей. Вдруг сзади заслышался гул. По деревянному настилу тяжело стучало множество пар копыт, гремели колёса. Иван отвёл коня чуть в сторону. Люди также разошлись ближе к краям улицы. Слева от него проехала пара запряжённых лошадей, они тянули, одну за другой, две высокие колымаги 1, дорогие и лощёные. Вереница обошла молодца, и ушла вперёд. Впереди дощатая мостовая заканчивалась. Заканчивался и ряд теремов по левую руку. А за ними уже была большая торговая площадь.
На площади собралась толпа народу, чтобы посмотреть на скоморошьи игрища. На глазах людей полтора десятка глумотворцев в больших чудаковатых масках, мужчины и женщины, плясали и резвились, и носились друг за другом. Догонявший лихо хватал настигнутую за грудь, за плечи и за руки. В этот момент толпа разбивалась мощным хохотом, начинались выкрики. Кто-то пытался бросить в скоморохов камень. Вместе с шумом голосов, игрища сопровождал звон гуслей, трель дудок и протяжный вой гудка. Проходя на коне мимо площади и поглядев на толпу и выступающих, Иван скорчил лицо, презренно покачал головой и вымолвил про себя: «Беснуются, окаянные!». Он хлестнул коня поводьями. Тот ускорил шаг и наконец перейдя на рысь, понёсся вперёд, оставляя торжище с его забавами позади.
…
Вдалеке показалась выбеленная каменная крепость Спасского монастыря. Отдельные участки монастырской крепостной стены, крытые тёсом, соединяли собой угловатые башенки с высокими шатровыми верхушками.
