Они вместе окончили один университет и подружились, будучи ещё студентами. Они дружат, как говорят люди, семьями и все дни рождения справляют вместе в одном из самых дорогих и красивых ресторанов столицы. Мать Стеллы, Марина Владимировна, психотерапевт и психоаналитик, принимает нуждающихся в её услугах людей в своём кабинете на улице Мира в Москве, недалеко от магазина «Дом обуви». Они лежали и разговаривали:
- Марина, когда я летел к вам, думал о наших дочерях. Кем же они станут, когда вырастут? Какие у них будут семьи, мужья, дети, наши внуки? О работе… Но больше о Стелле и Кире. И меня стало беспокоить…
- Станут? Не беспокойся. Занимайся своей работой, а нашими девочками продолжу заниматься я. Я – психолог. Глядя на наших дочерей, я изучаю их со всех сторон. Расслабься, дорогой. Предоставь дочерей и заботу о них мне. Думай, как всегда, о работе. К тому же, они уже взрослые, за исключением Киры. И с чего вдруг ты стал...
- Беспокоиться за них? Я знаю, ты воспитываешь наших принцесс с детских лет. Ты – мать, и тебе с девочками управляться легче. Если бы у нас были мальчики, то…
- Что «то»? Ты бы занялся их воспитанием, образом жизни, мыслями? Изучал их? Нет! И тогда, безусловно, всем этим занималась бы я.
- Дарье двадцать восемь лет. У неё дочка, Анна, ей четыре годика, и Игорёк. Стелле будет двадцать четыре года, она не замужем, но вся в работе, и мне порой кажется, что она вряд ли когда-нибудь выйдет замуж, ибо она так увлечена литературой… Она встречается уже больше года…
- Не увлечена! Она живёт литературой. Это её образ жизни. Нельзя увлекаться литературой, это искусство! И она…
- «Молодая, красивая, талантливая, уже богатая, известная писательница, образованная и импульсивная россиянка. К тому же ещё – русская католичка». Всё это я слышал много раз. Её читают, издают. И жених, если у них это серьёзно, богатый, к тому же в свои двадцать восемь лет известный и уважаемый в деловых кругах человек. И он – иудей, - опередил супругу муж.
- О чём ты, Анатолий? – запивая таблетку, спросила супруга. - Ты забыл ещё о Кире, младшей нашей дочери, которую, как мне кажется, ты любишь больше Дарьи и Стеллы.
- Что за вздор, Марина?!
- Да, да! Я это чувствую. Но…
- Продолжу. Когда я летел из Москвы к вам в посёлок Октябрьский, рядом со мной, в соседнем кресле, сидела женщина и читала книгу. Я обратил внимание на название – «Трафик Рака», было написано золотыми буквами на обложке.
- «Тропик Рака» - так называется книга, которую написал в Париже Генри Миллер, вернее, роман, - уточнила мать трёх дочерей.
- Точнее, разврат и непристойность! Читать противно! Что в ней есть от литературы? Я, взрослый человек, прочитав пять страниц, покраснел! Стыд и срам! Когда женщина уснула, книга упала мне на колени. Я стал её читать, вспомнив, как ты подключила все свои связи девять лет назад на поиски этой книги, чтобы её прочитала наша пятнадцатилетняя дочь. Да ещё на английском языке! На русский язык её, видимо, никто не осмелился перевести. Прочитать такое от корки до корки в таком возрасте!.. - возмущался отец Стеллы, глядя в глаза супруги. - Как это повлияло на неё? Вот и пишет…
Через минуту он начал читать по памяти отрывок из книги: «Она просто тихо стояла, а как только я скользнул рукой вверх по её ногам, шевельнулась, чтобы открыть чуть шире промежность. Мне кажется, никогда моя рука не попадала в такую сочную промежность. Я засунул все четыре пальца, взбивая её сок до пены. Рот у неё был полон, а сок проливался на ноги…» Как тебе эта гадость? - возмущался отец дочерей, одна из которых стала писательницей.
Возникла пятиминутная пауза, после которой взволнованный супруг продолжил:
- Если бы я раньше знал, какими книгами ты её пичкаешь, я бы это дело, само собой, запретил! Но я полностью доверял тебе, Марина. Объясни, пожалуйста, что происходит?..
Жена лежала и слушала, не перебивая мужа. Через минуту она спросила:
- Что ответила тебе женщина, когда ты спросил её: «Как книга?» Она ответила тебе: «Интересная». Так ведь она тебе сказала?
- Как ты догадалась? – приподняв голову и устремив удивлённый взгляд на жену, спросил Анатолий.
- Я – психолог, родной мой! Раз ты прочитал целых пять страниц самого непристойного текста в мире, значит, книгу стали издавать на русском языке. Всё-таки осознали, что эта книга не столько об откровенных интимных отношениях, подробно и смакующе описанных, несмотря на грубость языка, сексуальные откровения, тошнотворные подробности, за буффонадой повествования автора распознаётся отчаянное переживание абсурдности человеческого бытия и, наконец, они поняли... Именно так и поняла Стелла. Ты не читал и других книг, которые Стелла прочитала в пятнадцать лет: «Цветы зла» Бодлера, «Дневник Анны Франк», «Голый завтрак», «Листья травы», «Над пропастью во ржи» и другие книги, бывшие раньше в индексе…
- В индексе? – переспросил муж.
- Значит в запрете. Их не разрешали публиковать. Издателей сажали даже в тюрьмы или приговаривали их судом к большим штрафам. Вольтер, Руссо, Бодлер, Чаадаев, Шиллер, Гёте, Бомарше и так далее. Все либо сидели в тюрмах, либо были оштрафованы на большие суммы.
- Всё перечисленное тобой - такая же, видимо, непристойность. Ты в ответе за душевное состояние Стеллы. Она… особенная. Сколько мы с ней хлебнули всего…
- Вот и ты это признаёшь, милый. Да, особенная. Что ты так разволновался? Хочешь выдать её замуж? Альберт - хороший человек, не спорю. Может, вы тайком уже договорились обо всём, а? Вы ведь встречаетесь на совещаниях у мэра, премьер-министра? Что скажешь? – спросила Марина Владимировна.
- Мы об этом не говорим. Пусть Стелла решает сама. Но Альберт – хорошая партия. Мне кажется, наша дочь этого не понимает. Только вот…
- Что «только»? Это то, о чём я подумала? Не думай об этом. Она - католичка, он – иудей. Его дедушка Яков – ортодокс, и он не позволит успешному, известному в деловых кругах страны, любимому внуку жениться на католичке. Хоть она русская и должна была бы выбрать скорее православную веру. Да и твои, и мои предки все были верующими православными… Я – неверующая. А вот почему Стелла выбрала именно католицизм как веру, до сих пор для меня загадка…
- Это и есть - первые плоды твоего воспитания и, возможно, чрезмерного внимания к Стелле. Ты любишь её больше, чем Дарью и Киру. Так что первые всходы или побеги налицо! Смотри, уже два часа ночи, а её нет. Пишет или читает. Да у неё и детства-то не было. Детство и юность она просидела взаперти в своей комнате. Читала, писала… И ещё, я не пойму одного: почему ты не отдала её в общеобразовательную школу? Учила её сама, дома. Ребёнок так и не понял, что такое студенческие годы, дружба…
- Анатолий, с чего ты вдруг стал после стольких лет интересоваться именно Стеллой? После прочитанных в самолёте пяти листов? Раньше тебя не беспокоило душевное состояние Стеллы.
- Теперь интересует. Она ещё так молода, а живёт уже как взрослая женщина. В стороне от семьи, от всего.
- Любимый, Стелла – особенная девочка. И стала она такой после травмы головы, помнишь? Пролежала в коме неделю, и мы готовились уже к худшему, как она вдруг открыла глаза. Вспомни, через что нам пришлось пройти? И я стала замечать за ней после того, как она поправилась, тягу, возможно, даже страсть к книгам. Думала, пройдёт. Не придавала этому значения, пока не нашла, ей было тогда двенадцать лет, рассказ на пятнадцати страницах. Прочитав рассказ, я сразу всё поняла. И вот результат: она известная, богатая, талантливая и востребованная писательница. В Москве и Питере ей нет равных. Она автор пяти книг, пока пяти книг, подчёркиваю. И все перечисленные мной книги, которые ты называешь непристойными, оказали на неё положительное влияние. Ей нельзя было их не прочитать, если она выбрала своей путеводной звездой в этом воплощении литературу.
- Воплощение! Снова твои штучки. Но то, что ты сказала, впечатляет, - одобрил муж.
- Поверь, нагрузки, с которыми она справлялась в детстве, могли убить любого ребёнка её лет. Да и сейчас среди её современников, сочиняющих книги, ей нет равных. Почитай критику столичную. А они, критики, щадить не будут. Есть ещё три писательницы, из них одна, забыла её фамилию, живёт в Калининграде.
- Что верно, то верно. Меня на работе спрашивают часто: «Как там Стелла? Скоро напишет новую книгу?»
- Вот и результат. А всё – травма… Что-то произошло в центральной нервной системе или в мозге. Так бывало со многими знаменитостями и гениями. Загорского током било, он остался жив…
- Тот, о котором она писала? - спросил отец писательницы.
- Да. И пишет сейчас в этом доме, где он провёл свои последние творческие годы, диссертацию о его поэзии, - пояснила мать писательницы.
- Кто у неё идеал? Должна же она кому-то подражать, если не в литературе, то в жизни. Говорить мысленно с ним, со своим образом, входить в него. Кто ею владеет? Я правильно выражаюсь? Не смейся!
- Браво! Никогда бы не поверила в то, что ты… Есть такая – Глория. Стелла даже книгу за неё дописала. Наша дочь увидела её в первый и в последний раз в тринадцать лет. Глория с мужем приехали за архивом Эдгара, муж приходится Эдгару внуком, но он не творческий человек. Бабушка послала Стеллу к ним в дом с пирожками. Стелла постучалась, ей разрешили войти, и она, рассказываю с её слов, чуть не выронила из рук поднос с пирожками, когда увидела Глорию в лучах солнца: высокую, стройную, худенькую, с зелёными большими глазами, в белой блузке и джинсах, с проницательным взглядом и приятной улыбкой. Она показалась нашей дочери божеством. К тому же она, Глория, в то время уже написала свою первую книгу. И Стелла влюбилась в неё с первого взгляда. Ей так хотелось показать Глории свои первые рассказы, чтобы она прочитала их, восхитилась ими. Больше она их не видела. Они должны были забрать архив, но почему-то быстро уехали. Стелла, когда приезжала на лето, всё время ждала Глорию. Потом стала читать архив…
- Глория? – переспросил супруг.
- Да. Я даже чувствую, когда разговариваю со Стеллой, кто она в данный момент: моя дочь или Глория, так глубоко отпечатавшаяся в её памяти. Стелла выросла, прочитала повесть Глории в Интернете, и эта повесть её потрясла. Оказала сильное влияние на все творчество нашей дочери.
- Чем же? Я этого не знал.
- Узнал! Теперь ты спокоен за наших дочерей? Моя работа с ними, особенно со Стеллой, не вызывает у тебя больше беспокойства? Я на правильном пути?
- Продолжай! Сдаюсь! Выбрасываю белый флаг, - подняв руки вверх, сказал Анатолий.
- Стилем и откровенностью. В её предложениях больше поэзии, чем прозы, лёгкости, мелодичности. Тексты несравненны, анализ материала впечатляет. Есть настолько блестящие отрывки и вариации, что их хочется читать и изучать, это я про её повесть «Троица большой любви». И Стелла остановилась! «Мам, я так никогда не напишу!» - сказала в отчаянии она. Мне пришлось приводить немало доводов и убеждать Стеллу в том, чтобы она не опускала руки, что они обе прекрасны и каждая по-своему оригинальна. И когда Стелла написала книгу по мотивам повести Глории «Троица большой любви» и комментарии к книге, она почувствовала: дух Глории соединился с её душой. Она поверила в себя, а я успокоилась. Это опасно. Стелла была в двух шагах от отчаяния, как Ференц Лист, который услышал игру Паганини… и так далее. В искусстве такое бывает. Один, прочитав другого, бросает писать. Так бывает и у художников, и у композиторов, и у других творческих людей.
- Словом, чувствуют, что прочитанное – это то, к чему ты так стремишься и чего не добьёшься? - уточнил отец.
- Что-то в этом роде. Творческий люд очень ранимый.
- Но она всё ждёт, что Глория наконец появится. Они встретятся и поговорят по душам…
- И Стелла комплексует по этому поводу. Ты знаешь? Одним словом, уверенная в себе, в своих поступках, а вот встречи с Глорией, своим кумиром, побаивается. Вот и сидит в том доме и ждёт… И, конечно, пишет – это главное. Ждёт, что Глория и Андрей наконец вернутся за архивом. И образ, в который часто входит наша дочь, скажет ей: «Стелла, ты – настоящий творец!» А ей этого и надо. В искусстве часто бывает так: хвалят тебя, хвалят… И вдруг лишь один человек скажет своё особое мнение, и всё летит к чёрту!
- Но позволь, нашу дочь публикуют, у неё контракты, солидные издательства желают с ней работать и тут…
- Только Глория, её одобрение работ нашей писательницы имеет для Стеллы значение. Как заключительный аккорд в музыкальном произведении, если хочешь.
- Вердикт! Не думал! Когда же они встретятся? Пора бы уже появиться Глории и Андрею, - сказал отец.
- Искусство, мой родной, искусство! Стелла выбрала литературу. А химия, алгебра, биология, на которые она истратила бы столько драгоценного времени, только бы забили ей голову бесполезными знаниями. Теперь ты доверяешь мне? Разогнала я в твоей голове туман?
- Абсолютно! И прости мне мой неудачный выход на сцену…
- Это мне нравится больше! Я что, экзамены сдаю? – засмеялась супруга.
- Значит, всё началось с одиннадцати лет? После травмы?
- Как у Эдгара, он тоже начал писать стихи с одиннадцати лет. И он, к твоему сведению, тоже влияет на творчество нашей дочери. Пусть лучше они – Глория и Эдгар, чем бездарные профессора, купившие научную степень, и горе-учителя, которых заменила я тем, что не вмешивалась в её творчество. Как писал в одном из своих стихов Эдгар: «Значит, пришёл приказ!»
- Объясни! – удивился Анатолий Максимович.
- И Небеса в неё вдохнули жизнь. То есть: «Я оставляю тебя среди живых, ты ж будешь мне служить!» - так распорядились на Небе, оставив нашу дочь среди живых.
- У нашей дочери задание? Бог?! Хм! Начинаю верить. Её результаты заставляют верить. Мне тоже нравится, что она пишет и как… Ну…
- Закончим разговор, раз уж начали, - сказала мать трёх дочерей.
- Я же…
- И знай, мне так кажется, что Стелла никогда не выйдет замуж. Она сделала свой выбор – литературу. Искусство требует жертв. В её случае это – семья. Возможно, я ошибаюсь.
- А Глория? Она же замужем за Андреем.
- Это другая история. Думаю, мы о ней, придёт время, узнаем. Стелла узнает. Я тоже удивляюсь. Столько ведь лет прошло. А теперь о Дарье и Кире. Дарья, как ни странно может тебе показаться, тоже писала. Она писала рассказы, пробовала писать новеллы, даже начала писать роман. Я чувствовала это. Она работала, но боялась показать их мне и, что ещё больше, Стелле. Она соперничала со Стеллой и хотела написать лучше того, что написала Стелла. Мечтала, ждала, что её рассказы тоже напечатают. Я ей не мешала. И когда пришло время показать кому-нибудь свои работы, как это бывает у всех творческих людей, она не знала, как это сделать, вернее Дарья боялась, что я не одобрю её творчества. Однажды она оставила их в своей комнате, намеренно, конечно, в расчёте на то, что я их прочитаю. До этого случая она их прятала. Я читала их целый день, Дарья уехала к подруге и сказала, что приедет только к вечеру, дав мне понять, что у меня в распоряжении целый день. Чтобы я не спешила и не ошиблась. Я прочитала десять рассказов и одну новеллу. Объём работ впечатлил меня. Она, как выяснилось, писала много. Но, к великому сожалению, рассказы оказались слабыми.
- Марина, когда я летел к вам, думал о наших дочерях. Кем же они станут, когда вырастут? Какие у них будут семьи, мужья, дети, наши внуки? О работе… Но больше о Стелле и Кире. И меня стало беспокоить…
- Станут? Не беспокойся. Занимайся своей работой, а нашими девочками продолжу заниматься я. Я – психолог. Глядя на наших дочерей, я изучаю их со всех сторон. Расслабься, дорогой. Предоставь дочерей и заботу о них мне. Думай, как всегда, о работе. К тому же, они уже взрослые, за исключением Киры. И с чего вдруг ты стал...
- Беспокоиться за них? Я знаю, ты воспитываешь наших принцесс с детских лет. Ты – мать, и тебе с девочками управляться легче. Если бы у нас были мальчики, то…
- Что «то»? Ты бы занялся их воспитанием, образом жизни, мыслями? Изучал их? Нет! И тогда, безусловно, всем этим занималась бы я.
- Дарье двадцать восемь лет. У неё дочка, Анна, ей четыре годика, и Игорёк. Стелле будет двадцать четыре года, она не замужем, но вся в работе, и мне порой кажется, что она вряд ли когда-нибудь выйдет замуж, ибо она так увлечена литературой… Она встречается уже больше года…
- Не увлечена! Она живёт литературой. Это её образ жизни. Нельзя увлекаться литературой, это искусство! И она…
- «Молодая, красивая, талантливая, уже богатая, известная писательница, образованная и импульсивная россиянка. К тому же ещё – русская католичка». Всё это я слышал много раз. Её читают, издают. И жених, если у них это серьёзно, богатый, к тому же в свои двадцать восемь лет известный и уважаемый в деловых кругах человек. И он – иудей, - опередил супругу муж.
- О чём ты, Анатолий? – запивая таблетку, спросила супруга. - Ты забыл ещё о Кире, младшей нашей дочери, которую, как мне кажется, ты любишь больше Дарьи и Стеллы.
- Что за вздор, Марина?!
- Да, да! Я это чувствую. Но…
- Продолжу. Когда я летел из Москвы к вам в посёлок Октябрьский, рядом со мной, в соседнем кресле, сидела женщина и читала книгу. Я обратил внимание на название – «Трафик Рака», было написано золотыми буквами на обложке.
- «Тропик Рака» - так называется книга, которую написал в Париже Генри Миллер, вернее, роман, - уточнила мать трёх дочерей.
- Точнее, разврат и непристойность! Читать противно! Что в ней есть от литературы? Я, взрослый человек, прочитав пять страниц, покраснел! Стыд и срам! Когда женщина уснула, книга упала мне на колени. Я стал её читать, вспомнив, как ты подключила все свои связи девять лет назад на поиски этой книги, чтобы её прочитала наша пятнадцатилетняя дочь. Да ещё на английском языке! На русский язык её, видимо, никто не осмелился перевести. Прочитать такое от корки до корки в таком возрасте!.. - возмущался отец Стеллы, глядя в глаза супруги. - Как это повлияло на неё? Вот и пишет…
Через минуту он начал читать по памяти отрывок из книги: «Она просто тихо стояла, а как только я скользнул рукой вверх по её ногам, шевельнулась, чтобы открыть чуть шире промежность. Мне кажется, никогда моя рука не попадала в такую сочную промежность. Я засунул все четыре пальца, взбивая её сок до пены. Рот у неё был полон, а сок проливался на ноги…» Как тебе эта гадость? - возмущался отец дочерей, одна из которых стала писательницей.
Возникла пятиминутная пауза, после которой взволнованный супруг продолжил:
- Если бы я раньше знал, какими книгами ты её пичкаешь, я бы это дело, само собой, запретил! Но я полностью доверял тебе, Марина. Объясни, пожалуйста, что происходит?..
Жена лежала и слушала, не перебивая мужа. Через минуту она спросила:
- Что ответила тебе женщина, когда ты спросил её: «Как книга?» Она ответила тебе: «Интересная». Так ведь она тебе сказала?
- Как ты догадалась? – приподняв голову и устремив удивлённый взгляд на жену, спросил Анатолий.
- Я – психолог, родной мой! Раз ты прочитал целых пять страниц самого непристойного текста в мире, значит, книгу стали издавать на русском языке. Всё-таки осознали, что эта книга не столько об откровенных интимных отношениях, подробно и смакующе описанных, несмотря на грубость языка, сексуальные откровения, тошнотворные подробности, за буффонадой повествования автора распознаётся отчаянное переживание абсурдности человеческого бытия и, наконец, они поняли... Именно так и поняла Стелла. Ты не читал и других книг, которые Стелла прочитала в пятнадцать лет: «Цветы зла» Бодлера, «Дневник Анны Франк», «Голый завтрак», «Листья травы», «Над пропастью во ржи» и другие книги, бывшие раньше в индексе…
- В индексе? – переспросил муж.
- Значит в запрете. Их не разрешали публиковать. Издателей сажали даже в тюрьмы или приговаривали их судом к большим штрафам. Вольтер, Руссо, Бодлер, Чаадаев, Шиллер, Гёте, Бомарше и так далее. Все либо сидели в тюрмах, либо были оштрафованы на большие суммы.
- Всё перечисленное тобой - такая же, видимо, непристойность. Ты в ответе за душевное состояние Стеллы. Она… особенная. Сколько мы с ней хлебнули всего…
- Вот и ты это признаёшь, милый. Да, особенная. Что ты так разволновался? Хочешь выдать её замуж? Альберт - хороший человек, не спорю. Может, вы тайком уже договорились обо всём, а? Вы ведь встречаетесь на совещаниях у мэра, премьер-министра? Что скажешь? – спросила Марина Владимировна.
- Мы об этом не говорим. Пусть Стелла решает сама. Но Альберт – хорошая партия. Мне кажется, наша дочь этого не понимает. Только вот…
- Что «только»? Это то, о чём я подумала? Не думай об этом. Она - католичка, он – иудей. Его дедушка Яков – ортодокс, и он не позволит успешному, известному в деловых кругах страны, любимому внуку жениться на католичке. Хоть она русская и должна была бы выбрать скорее православную веру. Да и твои, и мои предки все были верующими православными… Я – неверующая. А вот почему Стелла выбрала именно католицизм как веру, до сих пор для меня загадка…
- Это и есть - первые плоды твоего воспитания и, возможно, чрезмерного внимания к Стелле. Ты любишь её больше, чем Дарью и Киру. Так что первые всходы или побеги налицо! Смотри, уже два часа ночи, а её нет. Пишет или читает. Да у неё и детства-то не было. Детство и юность она просидела взаперти в своей комнате. Читала, писала… И ещё, я не пойму одного: почему ты не отдала её в общеобразовательную школу? Учила её сама, дома. Ребёнок так и не понял, что такое студенческие годы, дружба…
- Анатолий, с чего ты вдруг стал после стольких лет интересоваться именно Стеллой? После прочитанных в самолёте пяти листов? Раньше тебя не беспокоило душевное состояние Стеллы.
- Теперь интересует. Она ещё так молода, а живёт уже как взрослая женщина. В стороне от семьи, от всего.
- Любимый, Стелла – особенная девочка. И стала она такой после травмы головы, помнишь? Пролежала в коме неделю, и мы готовились уже к худшему, как она вдруг открыла глаза. Вспомни, через что нам пришлось пройти? И я стала замечать за ней после того, как она поправилась, тягу, возможно, даже страсть к книгам. Думала, пройдёт. Не придавала этому значения, пока не нашла, ей было тогда двенадцать лет, рассказ на пятнадцати страницах. Прочитав рассказ, я сразу всё поняла. И вот результат: она известная, богатая, талантливая и востребованная писательница. В Москве и Питере ей нет равных. Она автор пяти книг, пока пяти книг, подчёркиваю. И все перечисленные мной книги, которые ты называешь непристойными, оказали на неё положительное влияние. Ей нельзя было их не прочитать, если она выбрала своей путеводной звездой в этом воплощении литературу.
- Воплощение! Снова твои штучки. Но то, что ты сказала, впечатляет, - одобрил муж.
- Поверь, нагрузки, с которыми она справлялась в детстве, могли убить любого ребёнка её лет. Да и сейчас среди её современников, сочиняющих книги, ей нет равных. Почитай критику столичную. А они, критики, щадить не будут. Есть ещё три писательницы, из них одна, забыла её фамилию, живёт в Калининграде.
- Что верно, то верно. Меня на работе спрашивают часто: «Как там Стелла? Скоро напишет новую книгу?»
- Вот и результат. А всё – травма… Что-то произошло в центральной нервной системе или в мозге. Так бывало со многими знаменитостями и гениями. Загорского током било, он остался жив…
- Тот, о котором она писала? - спросил отец писательницы.
- Да. И пишет сейчас в этом доме, где он провёл свои последние творческие годы, диссертацию о его поэзии, - пояснила мать писательницы.
- Кто у неё идеал? Должна же она кому-то подражать, если не в литературе, то в жизни. Говорить мысленно с ним, со своим образом, входить в него. Кто ею владеет? Я правильно выражаюсь? Не смейся!
- Браво! Никогда бы не поверила в то, что ты… Есть такая – Глория. Стелла даже книгу за неё дописала. Наша дочь увидела её в первый и в последний раз в тринадцать лет. Глория с мужем приехали за архивом Эдгара, муж приходится Эдгару внуком, но он не творческий человек. Бабушка послала Стеллу к ним в дом с пирожками. Стелла постучалась, ей разрешили войти, и она, рассказываю с её слов, чуть не выронила из рук поднос с пирожками, когда увидела Глорию в лучах солнца: высокую, стройную, худенькую, с зелёными большими глазами, в белой блузке и джинсах, с проницательным взглядом и приятной улыбкой. Она показалась нашей дочери божеством. К тому же она, Глория, в то время уже написала свою первую книгу. И Стелла влюбилась в неё с первого взгляда. Ей так хотелось показать Глории свои первые рассказы, чтобы она прочитала их, восхитилась ими. Больше она их не видела. Они должны были забрать архив, но почему-то быстро уехали. Стелла, когда приезжала на лето, всё время ждала Глорию. Потом стала читать архив…
- Глория? – переспросил супруг.
- Да. Я даже чувствую, когда разговариваю со Стеллой, кто она в данный момент: моя дочь или Глория, так глубоко отпечатавшаяся в её памяти. Стелла выросла, прочитала повесть Глории в Интернете, и эта повесть её потрясла. Оказала сильное влияние на все творчество нашей дочери.
- Чем же? Я этого не знал.
- Узнал! Теперь ты спокоен за наших дочерей? Моя работа с ними, особенно со Стеллой, не вызывает у тебя больше беспокойства? Я на правильном пути?
- Продолжай! Сдаюсь! Выбрасываю белый флаг, - подняв руки вверх, сказал Анатолий.
- Стилем и откровенностью. В её предложениях больше поэзии, чем прозы, лёгкости, мелодичности. Тексты несравненны, анализ материала впечатляет. Есть настолько блестящие отрывки и вариации, что их хочется читать и изучать, это я про её повесть «Троица большой любви». И Стелла остановилась! «Мам, я так никогда не напишу!» - сказала в отчаянии она. Мне пришлось приводить немало доводов и убеждать Стеллу в том, чтобы она не опускала руки, что они обе прекрасны и каждая по-своему оригинальна. И когда Стелла написала книгу по мотивам повести Глории «Троица большой любви» и комментарии к книге, она почувствовала: дух Глории соединился с её душой. Она поверила в себя, а я успокоилась. Это опасно. Стелла была в двух шагах от отчаяния, как Ференц Лист, который услышал игру Паганини… и так далее. В искусстве такое бывает. Один, прочитав другого, бросает писать. Так бывает и у художников, и у композиторов, и у других творческих людей.
- Словом, чувствуют, что прочитанное – это то, к чему ты так стремишься и чего не добьёшься? - уточнил отец.
- Что-то в этом роде. Творческий люд очень ранимый.
- Но она всё ждёт, что Глория наконец появится. Они встретятся и поговорят по душам…
- И Стелла комплексует по этому поводу. Ты знаешь? Одним словом, уверенная в себе, в своих поступках, а вот встречи с Глорией, своим кумиром, побаивается. Вот и сидит в том доме и ждёт… И, конечно, пишет – это главное. Ждёт, что Глория и Андрей наконец вернутся за архивом. И образ, в который часто входит наша дочь, скажет ей: «Стелла, ты – настоящий творец!» А ей этого и надо. В искусстве часто бывает так: хвалят тебя, хвалят… И вдруг лишь один человек скажет своё особое мнение, и всё летит к чёрту!
- Но позволь, нашу дочь публикуют, у неё контракты, солидные издательства желают с ней работать и тут…
- Только Глория, её одобрение работ нашей писательницы имеет для Стеллы значение. Как заключительный аккорд в музыкальном произведении, если хочешь.
- Вердикт! Не думал! Когда же они встретятся? Пора бы уже появиться Глории и Андрею, - сказал отец.
- Искусство, мой родной, искусство! Стелла выбрала литературу. А химия, алгебра, биология, на которые она истратила бы столько драгоценного времени, только бы забили ей голову бесполезными знаниями. Теперь ты доверяешь мне? Разогнала я в твоей голове туман?
- Абсолютно! И прости мне мой неудачный выход на сцену…
- Это мне нравится больше! Я что, экзамены сдаю? – засмеялась супруга.
- Значит, всё началось с одиннадцати лет? После травмы?
- Как у Эдгара, он тоже начал писать стихи с одиннадцати лет. И он, к твоему сведению, тоже влияет на творчество нашей дочери. Пусть лучше они – Глория и Эдгар, чем бездарные профессора, купившие научную степень, и горе-учителя, которых заменила я тем, что не вмешивалась в её творчество. Как писал в одном из своих стихов Эдгар: «Значит, пришёл приказ!»
- Объясни! – удивился Анатолий Максимович.
- И Небеса в неё вдохнули жизнь. То есть: «Я оставляю тебя среди живых, ты ж будешь мне служить!» - так распорядились на Небе, оставив нашу дочь среди живых.
- У нашей дочери задание? Бог?! Хм! Начинаю верить. Её результаты заставляют верить. Мне тоже нравится, что она пишет и как… Ну…
- Закончим разговор, раз уж начали, - сказала мать трёх дочерей.
- Я же…
- И знай, мне так кажется, что Стелла никогда не выйдет замуж. Она сделала свой выбор – литературу. Искусство требует жертв. В её случае это – семья. Возможно, я ошибаюсь.
- А Глория? Она же замужем за Андреем.
- Это другая история. Думаю, мы о ней, придёт время, узнаем. Стелла узнает. Я тоже удивляюсь. Столько ведь лет прошло. А теперь о Дарье и Кире. Дарья, как ни странно может тебе показаться, тоже писала. Она писала рассказы, пробовала писать новеллы, даже начала писать роман. Я чувствовала это. Она работала, но боялась показать их мне и, что ещё больше, Стелле. Она соперничала со Стеллой и хотела написать лучше того, что написала Стелла. Мечтала, ждала, что её рассказы тоже напечатают. Я ей не мешала. И когда пришло время показать кому-нибудь свои работы, как это бывает у всех творческих людей, она не знала, как это сделать, вернее Дарья боялась, что я не одобрю её творчества. Однажды она оставила их в своей комнате, намеренно, конечно, в расчёте на то, что я их прочитаю. До этого случая она их прятала. Я читала их целый день, Дарья уехала к подруге и сказала, что приедет только к вечеру, дав мне понять, что у меня в распоряжении целый день. Чтобы я не спешила и не ошиблась. Я прочитала десять рассказов и одну новеллу. Объём работ впечатлил меня. Она, как выяснилось, писала много. Но, к великому сожалению, рассказы оказались слабыми.
