Краткое перешёптывание, и:
- Входите оба, куда от вас денешься…
Спланирована комната была зеркальным отображением комнаты Хайда. Небольшая прихожая, где можно скинуть одежду и обувь, прямо – стол и пара кресел у окна, справа – дверь в уборную, совмещённую с ванной, слева в нише – кровать средних размеров, в углу – шкаф для одежды. К кровати сейчас был приставлен стул, занимаемый Мэйбелин Эндрюс, а на кровати в ночной рубашке под горло и с длинными рукавами, с одеялом, спешно натянутым почти до подбородка, полулежала, полыхая румянцем, Жюстина Эмберли. Соотнеся румянец девушки со своим почти неприличным вторжением, Хайд мысленно ругнулся, но под насмешливый хмык друга занял освобождённый стул. Энтони подошёл вплотную к кровати и взял сжатую в кулачок ладошку мисс Эмберли, утопив в своей большой ладони. Несколько мгновений ничего не происходило; капитан наблюдал за выражением лица Тони, проверяющим по пульсу и ещё каким-то параметрам состояние нечаянной пациентки, а Мэйбелин успокаивающе улыбалась, глядя на Жюстину.
- Дорогая мисс Эмберли, простите нас за это назойливое вторжение, но моему другу – насмешливый взгляд в сторону Хайда – не терпелось убедиться, что вашему состоянию ничего не угрожает. – Улыбка, предназначавшаяся девушке, была мягкой и поддерживающей – так Тони улыбался маленькой Хлое, впервые севшей на лошадь. Бережно опустив тонкую кисть на одеяло, Энтони – уже серьёзно – посмотрел в глаза Жюстине и уверенно произнёс:
- Теперь вам только выспаться, а после сна – подкрепиться, как следует, и вы забудете это досадное происшествие…
- Милли скоро принесёт успокаивающий чай и будет периодически проверять, как у вас дела. – Мэйбелин говорила всё это скорее для мужчин, чем для девушки, но та глубоко вздохнула и ответила виноватым голосом:
- Спасибо вам большое за заботу, мистер Эндрюс, миссис Эндрюс. Спасибо за беспокойство, мистер Хайд. Но, по-моему, я не заслуживаю ни того, ни другого – ведь по моей вине чуть было не случилась беда…
- Простите, что перебиваю вас, Жюстина, – вы ведь позволите мне так к вам обращаться? – Дождавшись слабого кивка, Энтони продолжил. – Но вы ошибаетесь. Это мы очень вам благодарны, что с вашей помощью – и капитана Хайда, конечно – получилось избежать крайне неприятного события. Его последствия могли бы быть плачевными для всех, находящихся в этом доме. Поэтому бросьте придумывать несуществующую вину и отдыхайте. Мэй, ты расскажешь ребёнку, где что находится?
- Уже, Тони, но если ты настаиваешь, повторю ещё раз. После вашего ухода, естественно. – В нарочитой покладистости Мэй чувствовалась издёвка в адрес мужчин – вас спросить забыли! И вообще, шли бы вы, господа непрошеные советчики…
- Тогда мы уходим. Добрых снов, Жюстина. – Уловив всё невысказанное, Тони поспешил откланяться.
- Добрых снов, мисс Эмберли. Вы молодец. – Хайд счёл, что на похвалу и пожелание хорошего отдыха уговор не распространяется. Кивнув растерянной девушке, он вышел вслед за Энтони, в дверях почти столкнувшись с озабоченной горничной с небольшим подносом в руках.
Прикрыв дверь, капитан прислонился спиной к стене и уставился - как надеялся, тяжёлым, а на самом деле бесконечно усталым – взглядом на своего друга.
- Допрашивать будешь? – полушутя-полусерьёзно осведомился Тони.
- Буду.
- С пристрастием?
- Как ты догадался?
- Ну, я же твой заместитель всё-таки и неплохо тебя знаю… - Прогнав из голоса дурашливые нотки, Энтони положил руку на плечо Хайда и серьёзно спросил:
- Ты уверен, что выдержишь сейчас ещё и разговор?
Хайд задумался, прислушался к себе и честно ответил:
- Не уверен, но попробую.
- А я даже пробовать не буду. Давай мы с тобой отдохнём, приведём себя в порядок, и я расскажу тебе всё.
- Как на покаянии? – прищурился Хайд. Мелькнула мысль, что друг разговаривает с ним, как только что – с мисс Эмберли. Чуть ли не те же воркующие нотки…
- Как у целителя! А им, ты знаешь, рассказывают даже то, о чём умолчали на покаянии!.. – словно подслушав мысль друга, Энтони сменил интонацию, но руки с плеча не убрал.
- Ловлю на слове! – Спорить уже не хотелось. И даже неважно – по какой причине.
- Договорились! - Скрепив договор рукопожатием, мужчины направились к своим комнатам.
Закрыв дверь спальни, Хайд едва нашёл в себе силы, чтобы дойти до кровати и раздеться, а заснул он, наверное, ещё до того, как голова коснулась подушки…
Пробуждение получилось резким – словно кто-то толкнул или громко кашлянул. Но в спальне не обнаруживалось чьёго-либо присутствия. Капитан выяснил это, сначала прислушавшись, а затем открыв глаза и внимательно оглядев комнату. Отметил, что низко стоящее зимнее солнце заглядывает в окно – следовательно, проспал он не менее пяти часов, и сейчас день уже начинает склоняться к вечеру.
Хайд не имел привычки в доме друга закрывать окно своей спальни плотными шторами. Окно выходило не на дорогу, а в сад, и вечером, готовясь ко сну и по привычке перебирая в памяти события прошедшего дня или подробности интересной беседы с Тони, – а Тони вне работы был очень занимательным собеседником - капитан любил наблюдать, как медленно покидает сад закатный свет, удлиняются тени, и в уплотняющемся сумраке деревья обретают совсем другие, непривычные очертания… К слову, пару раз в процессе такого наблюдения он нашёл нестандартные пути решения для спорных вопросов.
А весной, когда розовеюще-сливочная томность цветущих яблонь словно впитывала краски заката, капитан просто распахивал створки окна и слушал ночь… И голова кружилась, как в юности, от нежно-горьковатого аромата и отчаянной страсти в пении соловьёв…
Сейчас со двора (но не из сада) доносился невнятный шум голосов и весёлой суеты. «Молодёжь проснулась!» - Но не этот шум был причиной пробуждения Хайда. Вместе с ощущением лёгкого раздрая из-за сбитого режима во всём его существе поселилось чувство неясной тревоги и опасение опоздать – непонятно куда. Определённо, ему что-то снилось. Однако из сна его вышвырнуло, как камень из катапульты, - и он сразу же забыл всё увиденное.
Вспомнив, что Тони обещал «чистосердечное признание», капитан до хруста в суставах потянулся, с удивлением отметив, что кратковременный отдых унёс всю усталость, и, встав с кровати, решительно направился в уборную – перед сном до «удобств» он так и не добрался, да и освежиться под душем совсем не помешает.
Приглаживая на ходу завязанные в привычный хвост недосушенные после помывки и оттого слегка вьющиеся волосы, а также чувствуя бодрость после порции холодной воды; облачённый в свежую рубашку и привычный «гостевой» наряд – жилет, свитер и удобные брюки, Хайд отправился разыскивать хозяина дома, рассчитывая на «чистосердечное»… даже не рассчитывая, а готовясь – прежде Энтони обещания впустую не давал – и настраиваясь на непростой разговор.
Хозяин дома нашёлся в своём кабинете, находившемся, как и «именная» комната капитана, на закатной стороне, располагаясь после хозяйских спален и гардеробных. Выглядел он достаточно отдохнувшим, а «домашнее» одеяние – свободные брюки, льняная сорочка и вязаная безрукавка странным образом придавали ему свежести.
- Доброе хм-м… утро, Сэм. Располагайся. Я ещё не м-мм… завтракал и буду рад, если ты составишь мне компанию. – Тони жестом указал на небольшой столик в углу кабинета, где теснились плошки с разной снедью и кувшин с ещё горячим взваром.
- Доброе. Составлю. Только, должен заметить, с завтраком ты несколько припозднился. С обедом, кстати, тоже. – добавил Хайд, покосившись в окно. Солнце ещё висело над горизонтом, но тени на стекле принимали характерный синеватый оттенок, предшествующий морозному вечеру…
- Ты знаешь, не до того как-то было… - Энтони приставил к столику стул, взяв его с привычного места у стены, капитан занял кресло. – Мэй сильно устала, поэтому я не стал её будить, а распоряжений накопилось много. – Налив из кувшина горячего питья, мужчина с удовольствием сделал глоток.
- Давай присоединяйся и накладывай себе сам, а то дождёшься - ничего не останется! – Было приятно смотреть, как, прихлёбывая взвар, Тони со здоровым аппетитом уминает бутерброд. За бутербродом последовало холодное мясо и фаршированные чем-то умопомрачительно вкусным варёные яйца. Из-за последнего оставшегося на тарелке яйца друзья (Хайд присоединился практически сразу) даже немного поспорили, поделив в итоге предмет спора пополам. Ещё была вкусная выпечка, солёные грибочки и сыр, а на сладкое – оставшийся с ночной трапезы торт с взбитыми сливками и кусочками фруктов. Хайду ещё за праздничным столом хотелось попробовать кусочек, но было уже некуда – он не привык есть помногу. Зато сейчас проголодавшийся организм с восторгом принимал и мясо, и грибочки, и – ум-мс! – торт. Завтрак удался!
Разлив поровну остатки взвара из кувшина, мужчины сыто отвалились от столика. Помолчали. Внутреннюю гармонию состояния капитана нарушало стремление куда-то спешить. Он вздохнул. Тони покосился на него и хмыкнул. В ответ на немой вопрос хмыкнул ещё раз и выдал:
- Докладываю по порядку. Мисс Эмберли жива и здорова. С женской частью молодёжи хихикает в классной комнате. – Хайд досадливо поморщился на эти слова – предстоящий разговор с Тони и непонятное нетерпение отогнали все мысли о происшествии в конце ночи.
- Чего морщишься? Не веришь? Точно хихикает - сам слышал! А двое весельчаков, едва проснулись, были приставлены к делу – оттирать подоконник в холле и убирать все последствия неудавшегося фейерверка. И – да! – так ненавистные тебе шторы уже сняли!.. – С этими словами Энтони, посмеиваясь над поднятой бровью друга, прошёл к стоящему в углу кабинета неприметному шкафчику. Вынул из его недр инкрустированный серебром чёрный ящичек, отпёр маленький замочек, добыл оттуда сигару и, периодически поднося к носу, принялся аккуратно разминать пальцами. Ящичек меж тем был снова закрыт и спрятан обратно в необъятные глубины простого с виду предмета интерьера. Но ничего простого в этом кабинете быть не могло – все домашние допускались в него строго с разрешения хозяина, не говоря уже о посторонних. Только его друг и начальник имел право при необходимости попасть в кабинет и отпереть все нужные замки, но пока такой необходимости не возникало…
И, как лучший друг, Сэмюэль Хайд знал, что Энтони Эндрюс подвержен одной вредной привычке – курению сигар, которые ему с большими предосторожностями поставляют на место работы, а оттуда, подгадав удобный момент, Тони украдкой проносит домой и тщательно прячет в кабинете. Хайд не поддерживал друга в его пристрастии, но также считал не по-товарищески выдавать Мэй, настроенной категорически против подобных слабостей и способной унюхать запах дыма даже после того, как над сигарами потрудился полицейский умелец мистер Вирджил – зельевар, эксперт и мастер на все руки.
Как уж они там химичили вдвоём с Тони над несчастными трубочками, капитан не знал, и знать не хотел, но после их манипуляций сигарный дым пах совершенно по-особенному, однако жену друга не могла обмануть и эта маскировка. Будучи пойманным с поличным, Тони покаянно молчал, но никогда не обещал прекратить и забыть, как этого требовала Мэй. Просто принимал дополнительные меры предосторожности – как, например, сейчас, закрывая изнутри дверь на ключ под неодобрительным взглядом Хайда.
- Да знаю я, кто я есть, и что ты этого не одобряешь. И смотришь, как Мэй, что совсем неудивительно – вы же родственники! – Мгновенно потяжелевший взгляд друга вызвал между лопатками даже не покалывание, а ощущение, что плеснули кипятком. «Чистосердечное» начиналось как-то неправильно и заставляло нервничать обычно невозмутимого мужчину.
- Вот скажи ты мне, друг, начальник и, как теперь знаешь, родственник, что ты помнишь о своих родителях? – Впервые заданный другом неприятный вопрос, подразумевающий скандальные подробности появления на свет Сэмюэля Огюстена Хайд-Роквелла, как звучало бы его имя, признай отец своего бастарда, всколыхнул в душе… не обиду, нет – горечь многолетней детской тоски, возникшей, когда в ответ на призыв: «Мама!» - ему грубо ответили: «Мама не придёт. Она умерла.»… Он сжился с этой тоской и одиночеством, привык надеяться лишь на себя и подмечать мелочи и оттенки в поведении окружающих – что было, порой, единственным условием выживания.
Своего, как он понял потом, отца, Армандена Джулиана Хайд-Роквелла, потомка двух старинных родов и родственника короля, Хайд увидел лишь однажды, уже будучи нескладным подростком. Погиб в дороге при странных обстоятельствах дальний кузен Хайд-Роквеллов, воспитывавший мальчишку, и встал вопрос о дальнейшей судьбе последнего.
Помнится, как сейчас: равнодушный, скользящий взгляд, ярко-голубой камень на крышке табакерки в холёных пальцах, – последнее веяние моды - брезгливо оттопыренная губа и насмешливый вопрос кому-то за спиной стесняющегося и разрываемого дикой надеждой мальчишки: «Вы полагаете, что я готов ввести в семью ВОТ ЭТО?!. У Вас странное чувство юмора… Хорошо, посмотрим, как проявит себя в учёбе. Будет стараться – по окончании присвоить фамилию младшей ветви… Не смею более злоупотреблять вниманием.» - Под невыносимо долгий крик мучительно погибающей в душе надежды прощание высокомерного господина, отнёсшегося к нему, тогда ещё Сэму Строуну, как к грязной ветоши, прошло мимо сознания.
Дорога. Постоялые дворы. Уставшие лошади, тянувшие по грязи ежеминутно угрожающую перевернуться колымагу, незаслуженно называемую каретой. Лай голодных псов. Онемевшая душа…
Он очнулся от пинка, пришедшегося под рёбра, на полу в большой комнате, в окружении таких же, как он, подростков, но гораздо более озлобленных и жаждущих потехи – за его, Сэма, счёт. И понял, что хочет жить. Не назло, не вопреки, не доказывая кому-то что-то недоказуемое, а просто – ЖИТЬ. И он выжил после той жестокой драки; двое из нападавших – нет.
Наказаны были все. Трое суток карцера. Вода – раз в сутки. По нужде – дыра в полу. Тюфяк – словно камнями набитый – один на всех. По окончании третьих суток все выжившие спали вповалку на этом тюфяке…
…Вынырнув из воспоминаний, Сэмюэль Хайд, капитан полиции, встретился взглядом с сидящим напротив окружённым сизым дымом Энтони и снова погрузился с головой.
Пять лет учёбы в закрытом заведении для незаконнорожденных придали ему уверенности и научили общаться со сверстниками. Ещё три – в полувоенном училище – позволили узнать и развить свои способности почти до совершенства. Затем – уже как офицер Хайд – он отработал обязательные три года инструктором по борьбе в только что оконченном училище. После перетряхнувшей всё его сознание драки он не проиграл ни одного боя… В свои двадцать восемь лейтенант Хайд выглядел намного моложе, но направляясь в Белый Каньон, куда отказались ехать трое более старших ребят, сомнений не испытывал…
Встряхнувшись и словно отодвинув картинки молодости на безопасное расстояние, Хайд снова взглянул на друга, успевшего частично удалить следы своего пагубного занятия: окно было распахнуто, и с улицы в кабинет проникал свежий морозный воздух и звонкие молодые голоса. Отметив осмысленность взгляда собеседника, Тони закрыл окно и продолжил начатый разговор:
- Вижу, что пытаешься угадать, какой по счёту кузиной Мэй приходится твоему отцу.
- Входите оба, куда от вас денешься…
Спланирована комната была зеркальным отображением комнаты Хайда. Небольшая прихожая, где можно скинуть одежду и обувь, прямо – стол и пара кресел у окна, справа – дверь в уборную, совмещённую с ванной, слева в нише – кровать средних размеров, в углу – шкаф для одежды. К кровати сейчас был приставлен стул, занимаемый Мэйбелин Эндрюс, а на кровати в ночной рубашке под горло и с длинными рукавами, с одеялом, спешно натянутым почти до подбородка, полулежала, полыхая румянцем, Жюстина Эмберли. Соотнеся румянец девушки со своим почти неприличным вторжением, Хайд мысленно ругнулся, но под насмешливый хмык друга занял освобождённый стул. Энтони подошёл вплотную к кровати и взял сжатую в кулачок ладошку мисс Эмберли, утопив в своей большой ладони. Несколько мгновений ничего не происходило; капитан наблюдал за выражением лица Тони, проверяющим по пульсу и ещё каким-то параметрам состояние нечаянной пациентки, а Мэйбелин успокаивающе улыбалась, глядя на Жюстину.
- Дорогая мисс Эмберли, простите нас за это назойливое вторжение, но моему другу – насмешливый взгляд в сторону Хайда – не терпелось убедиться, что вашему состоянию ничего не угрожает. – Улыбка, предназначавшаяся девушке, была мягкой и поддерживающей – так Тони улыбался маленькой Хлое, впервые севшей на лошадь. Бережно опустив тонкую кисть на одеяло, Энтони – уже серьёзно – посмотрел в глаза Жюстине и уверенно произнёс:
- Теперь вам только выспаться, а после сна – подкрепиться, как следует, и вы забудете это досадное происшествие…
- Милли скоро принесёт успокаивающий чай и будет периодически проверять, как у вас дела. – Мэйбелин говорила всё это скорее для мужчин, чем для девушки, но та глубоко вздохнула и ответила виноватым голосом:
- Спасибо вам большое за заботу, мистер Эндрюс, миссис Эндрюс. Спасибо за беспокойство, мистер Хайд. Но, по-моему, я не заслуживаю ни того, ни другого – ведь по моей вине чуть было не случилась беда…
- Простите, что перебиваю вас, Жюстина, – вы ведь позволите мне так к вам обращаться? – Дождавшись слабого кивка, Энтони продолжил. – Но вы ошибаетесь. Это мы очень вам благодарны, что с вашей помощью – и капитана Хайда, конечно – получилось избежать крайне неприятного события. Его последствия могли бы быть плачевными для всех, находящихся в этом доме. Поэтому бросьте придумывать несуществующую вину и отдыхайте. Мэй, ты расскажешь ребёнку, где что находится?
- Уже, Тони, но если ты настаиваешь, повторю ещё раз. После вашего ухода, естественно. – В нарочитой покладистости Мэй чувствовалась издёвка в адрес мужчин – вас спросить забыли! И вообще, шли бы вы, господа непрошеные советчики…
- Тогда мы уходим. Добрых снов, Жюстина. – Уловив всё невысказанное, Тони поспешил откланяться.
- Добрых снов, мисс Эмберли. Вы молодец. – Хайд счёл, что на похвалу и пожелание хорошего отдыха уговор не распространяется. Кивнув растерянной девушке, он вышел вслед за Энтони, в дверях почти столкнувшись с озабоченной горничной с небольшим подносом в руках.
Прикрыв дверь, капитан прислонился спиной к стене и уставился - как надеялся, тяжёлым, а на самом деле бесконечно усталым – взглядом на своего друга.
- Допрашивать будешь? – полушутя-полусерьёзно осведомился Тони.
- Буду.
- С пристрастием?
- Как ты догадался?
- Ну, я же твой заместитель всё-таки и неплохо тебя знаю… - Прогнав из голоса дурашливые нотки, Энтони положил руку на плечо Хайда и серьёзно спросил:
- Ты уверен, что выдержишь сейчас ещё и разговор?
Хайд задумался, прислушался к себе и честно ответил:
- Не уверен, но попробую.
- А я даже пробовать не буду. Давай мы с тобой отдохнём, приведём себя в порядок, и я расскажу тебе всё.
- Как на покаянии? – прищурился Хайд. Мелькнула мысль, что друг разговаривает с ним, как только что – с мисс Эмберли. Чуть ли не те же воркующие нотки…
- Как у целителя! А им, ты знаешь, рассказывают даже то, о чём умолчали на покаянии!.. – словно подслушав мысль друга, Энтони сменил интонацию, но руки с плеча не убрал.
- Ловлю на слове! – Спорить уже не хотелось. И даже неважно – по какой причине.
- Договорились! - Скрепив договор рукопожатием, мужчины направились к своим комнатам.
Закрыв дверь спальни, Хайд едва нашёл в себе силы, чтобы дойти до кровати и раздеться, а заснул он, наверное, ещё до того, как голова коснулась подушки…
Глава 2. Снег.
Пробуждение получилось резким – словно кто-то толкнул или громко кашлянул. Но в спальне не обнаруживалось чьёго-либо присутствия. Капитан выяснил это, сначала прислушавшись, а затем открыв глаза и внимательно оглядев комнату. Отметил, что низко стоящее зимнее солнце заглядывает в окно – следовательно, проспал он не менее пяти часов, и сейчас день уже начинает склоняться к вечеру.
Хайд не имел привычки в доме друга закрывать окно своей спальни плотными шторами. Окно выходило не на дорогу, а в сад, и вечером, готовясь ко сну и по привычке перебирая в памяти события прошедшего дня или подробности интересной беседы с Тони, – а Тони вне работы был очень занимательным собеседником - капитан любил наблюдать, как медленно покидает сад закатный свет, удлиняются тени, и в уплотняющемся сумраке деревья обретают совсем другие, непривычные очертания… К слову, пару раз в процессе такого наблюдения он нашёл нестандартные пути решения для спорных вопросов.
А весной, когда розовеюще-сливочная томность цветущих яблонь словно впитывала краски заката, капитан просто распахивал створки окна и слушал ночь… И голова кружилась, как в юности, от нежно-горьковатого аромата и отчаянной страсти в пении соловьёв…
Сейчас со двора (но не из сада) доносился невнятный шум голосов и весёлой суеты. «Молодёжь проснулась!» - Но не этот шум был причиной пробуждения Хайда. Вместе с ощущением лёгкого раздрая из-за сбитого режима во всём его существе поселилось чувство неясной тревоги и опасение опоздать – непонятно куда. Определённо, ему что-то снилось. Однако из сна его вышвырнуло, как камень из катапульты, - и он сразу же забыл всё увиденное.
Вспомнив, что Тони обещал «чистосердечное признание», капитан до хруста в суставах потянулся, с удивлением отметив, что кратковременный отдых унёс всю усталость, и, встав с кровати, решительно направился в уборную – перед сном до «удобств» он так и не добрался, да и освежиться под душем совсем не помешает.
Приглаживая на ходу завязанные в привычный хвост недосушенные после помывки и оттого слегка вьющиеся волосы, а также чувствуя бодрость после порции холодной воды; облачённый в свежую рубашку и привычный «гостевой» наряд – жилет, свитер и удобные брюки, Хайд отправился разыскивать хозяина дома, рассчитывая на «чистосердечное»… даже не рассчитывая, а готовясь – прежде Энтони обещания впустую не давал – и настраиваясь на непростой разговор.
Хозяин дома нашёлся в своём кабинете, находившемся, как и «именная» комната капитана, на закатной стороне, располагаясь после хозяйских спален и гардеробных. Выглядел он достаточно отдохнувшим, а «домашнее» одеяние – свободные брюки, льняная сорочка и вязаная безрукавка странным образом придавали ему свежести.
- Доброе хм-м… утро, Сэм. Располагайся. Я ещё не м-мм… завтракал и буду рад, если ты составишь мне компанию. – Тони жестом указал на небольшой столик в углу кабинета, где теснились плошки с разной снедью и кувшин с ещё горячим взваром.
- Доброе. Составлю. Только, должен заметить, с завтраком ты несколько припозднился. С обедом, кстати, тоже. – добавил Хайд, покосившись в окно. Солнце ещё висело над горизонтом, но тени на стекле принимали характерный синеватый оттенок, предшествующий морозному вечеру…
- Ты знаешь, не до того как-то было… - Энтони приставил к столику стул, взяв его с привычного места у стены, капитан занял кресло. – Мэй сильно устала, поэтому я не стал её будить, а распоряжений накопилось много. – Налив из кувшина горячего питья, мужчина с удовольствием сделал глоток.
- Давай присоединяйся и накладывай себе сам, а то дождёшься - ничего не останется! – Было приятно смотреть, как, прихлёбывая взвар, Тони со здоровым аппетитом уминает бутерброд. За бутербродом последовало холодное мясо и фаршированные чем-то умопомрачительно вкусным варёные яйца. Из-за последнего оставшегося на тарелке яйца друзья (Хайд присоединился практически сразу) даже немного поспорили, поделив в итоге предмет спора пополам. Ещё была вкусная выпечка, солёные грибочки и сыр, а на сладкое – оставшийся с ночной трапезы торт с взбитыми сливками и кусочками фруктов. Хайду ещё за праздничным столом хотелось попробовать кусочек, но было уже некуда – он не привык есть помногу. Зато сейчас проголодавшийся организм с восторгом принимал и мясо, и грибочки, и – ум-мс! – торт. Завтрак удался!
Разлив поровну остатки взвара из кувшина, мужчины сыто отвалились от столика. Помолчали. Внутреннюю гармонию состояния капитана нарушало стремление куда-то спешить. Он вздохнул. Тони покосился на него и хмыкнул. В ответ на немой вопрос хмыкнул ещё раз и выдал:
- Докладываю по порядку. Мисс Эмберли жива и здорова. С женской частью молодёжи хихикает в классной комнате. – Хайд досадливо поморщился на эти слова – предстоящий разговор с Тони и непонятное нетерпение отогнали все мысли о происшествии в конце ночи.
- Чего морщишься? Не веришь? Точно хихикает - сам слышал! А двое весельчаков, едва проснулись, были приставлены к делу – оттирать подоконник в холле и убирать все последствия неудавшегося фейерверка. И – да! – так ненавистные тебе шторы уже сняли!.. – С этими словами Энтони, посмеиваясь над поднятой бровью друга, прошёл к стоящему в углу кабинета неприметному шкафчику. Вынул из его недр инкрустированный серебром чёрный ящичек, отпёр маленький замочек, добыл оттуда сигару и, периодически поднося к носу, принялся аккуратно разминать пальцами. Ящичек меж тем был снова закрыт и спрятан обратно в необъятные глубины простого с виду предмета интерьера. Но ничего простого в этом кабинете быть не могло – все домашние допускались в него строго с разрешения хозяина, не говоря уже о посторонних. Только его друг и начальник имел право при необходимости попасть в кабинет и отпереть все нужные замки, но пока такой необходимости не возникало…
И, как лучший друг, Сэмюэль Хайд знал, что Энтони Эндрюс подвержен одной вредной привычке – курению сигар, которые ему с большими предосторожностями поставляют на место работы, а оттуда, подгадав удобный момент, Тони украдкой проносит домой и тщательно прячет в кабинете. Хайд не поддерживал друга в его пристрастии, но также считал не по-товарищески выдавать Мэй, настроенной категорически против подобных слабостей и способной унюхать запах дыма даже после того, как над сигарами потрудился полицейский умелец мистер Вирджил – зельевар, эксперт и мастер на все руки.
Как уж они там химичили вдвоём с Тони над несчастными трубочками, капитан не знал, и знать не хотел, но после их манипуляций сигарный дым пах совершенно по-особенному, однако жену друга не могла обмануть и эта маскировка. Будучи пойманным с поличным, Тони покаянно молчал, но никогда не обещал прекратить и забыть, как этого требовала Мэй. Просто принимал дополнительные меры предосторожности – как, например, сейчас, закрывая изнутри дверь на ключ под неодобрительным взглядом Хайда.
- Да знаю я, кто я есть, и что ты этого не одобряешь. И смотришь, как Мэй, что совсем неудивительно – вы же родственники! – Мгновенно потяжелевший взгляд друга вызвал между лопатками даже не покалывание, а ощущение, что плеснули кипятком. «Чистосердечное» начиналось как-то неправильно и заставляло нервничать обычно невозмутимого мужчину.
- Вот скажи ты мне, друг, начальник и, как теперь знаешь, родственник, что ты помнишь о своих родителях? – Впервые заданный другом неприятный вопрос, подразумевающий скандальные подробности появления на свет Сэмюэля Огюстена Хайд-Роквелла, как звучало бы его имя, признай отец своего бастарда, всколыхнул в душе… не обиду, нет – горечь многолетней детской тоски, возникшей, когда в ответ на призыв: «Мама!» - ему грубо ответили: «Мама не придёт. Она умерла.»… Он сжился с этой тоской и одиночеством, привык надеяться лишь на себя и подмечать мелочи и оттенки в поведении окружающих – что было, порой, единственным условием выживания.
Своего, как он понял потом, отца, Армандена Джулиана Хайд-Роквелла, потомка двух старинных родов и родственника короля, Хайд увидел лишь однажды, уже будучи нескладным подростком. Погиб в дороге при странных обстоятельствах дальний кузен Хайд-Роквеллов, воспитывавший мальчишку, и встал вопрос о дальнейшей судьбе последнего.
Помнится, как сейчас: равнодушный, скользящий взгляд, ярко-голубой камень на крышке табакерки в холёных пальцах, – последнее веяние моды - брезгливо оттопыренная губа и насмешливый вопрос кому-то за спиной стесняющегося и разрываемого дикой надеждой мальчишки: «Вы полагаете, что я готов ввести в семью ВОТ ЭТО?!. У Вас странное чувство юмора… Хорошо, посмотрим, как проявит себя в учёбе. Будет стараться – по окончании присвоить фамилию младшей ветви… Не смею более злоупотреблять вниманием.» - Под невыносимо долгий крик мучительно погибающей в душе надежды прощание высокомерного господина, отнёсшегося к нему, тогда ещё Сэму Строуну, как к грязной ветоши, прошло мимо сознания.
Дорога. Постоялые дворы. Уставшие лошади, тянувшие по грязи ежеминутно угрожающую перевернуться колымагу, незаслуженно называемую каретой. Лай голодных псов. Онемевшая душа…
Он очнулся от пинка, пришедшегося под рёбра, на полу в большой комнате, в окружении таких же, как он, подростков, но гораздо более озлобленных и жаждущих потехи – за его, Сэма, счёт. И понял, что хочет жить. Не назло, не вопреки, не доказывая кому-то что-то недоказуемое, а просто – ЖИТЬ. И он выжил после той жестокой драки; двое из нападавших – нет.
Наказаны были все. Трое суток карцера. Вода – раз в сутки. По нужде – дыра в полу. Тюфяк – словно камнями набитый – один на всех. По окончании третьих суток все выжившие спали вповалку на этом тюфяке…
…Вынырнув из воспоминаний, Сэмюэль Хайд, капитан полиции, встретился взглядом с сидящим напротив окружённым сизым дымом Энтони и снова погрузился с головой.
Пять лет учёбы в закрытом заведении для незаконнорожденных придали ему уверенности и научили общаться со сверстниками. Ещё три – в полувоенном училище – позволили узнать и развить свои способности почти до совершенства. Затем – уже как офицер Хайд – он отработал обязательные три года инструктором по борьбе в только что оконченном училище. После перетряхнувшей всё его сознание драки он не проиграл ни одного боя… В свои двадцать восемь лейтенант Хайд выглядел намного моложе, но направляясь в Белый Каньон, куда отказались ехать трое более старших ребят, сомнений не испытывал…
Встряхнувшись и словно отодвинув картинки молодости на безопасное расстояние, Хайд снова взглянул на друга, успевшего частично удалить следы своего пагубного занятия: окно было распахнуто, и с улицы в кабинет проникал свежий морозный воздух и звонкие молодые голоса. Отметив осмысленность взгляда собеседника, Тони закрыл окно и продолжил начатый разговор:
- Вижу, что пытаешься угадать, какой по счёту кузиной Мэй приходится твоему отцу.
