— А твой отец кто? Бизнесмен? — спросил он, явно стесняясь своего любопытства.
— Он художник! — рассмеялась Аня. — Ездил от своего Союза в большое турне по России. Знаешь, куча выставок, переговоров, круглых столов… Конечно, он не один там был, но я так рада, что выбрали папу! Он говорил, что это очень круто.
Огромные глаза Оськи сияли восхищением. Как звёзды. Аня даже на мгновение перестала возить тряпкой по стеклу и залюбовалась.
— Настоящий художник? Здорово! Счастливый ты человек, Анюта.
— Ну, не совсем: они же с мамой не живут вместе.
Но на это замечание Оська только беспечно махнул рукой:
— У взрослых всегда так, их не поймёшь. Нам вообще лучше в их дела не соваться, у нас своих хватает до зарезу.
— Это верно… — вздохнула Аня и тут же перевела тему: — А у тебя синяк!
— Где?
— Вот, на руке. Это вы, когда с Мишей фехтовали?
Приподняв длинный рукав футболки, Оська критически оглядел левое предплечье, на котором красовалась заметная отметина.
— Это… не-е. Это не сегодня даже. Ерунда. — И он, поспешно опустив рукав, тут же ловко спрыгнул с подоконника: — Сиди там, не слезай, здесь скользко. Я сейчас сам воду поменяю.
Отец у Ани был самым красивым человеком на свете. Говорить о нём «красивым мужчиной» ей казалось глупо и неправильно — это же папа! А вот «человеком» — да, точное слово. Потому что настоящий король всегда должен быть примером для окружающих — это его священная обязанность. Только для Ани отец был не просто примером, он был идеалом.
Конечно, так случилось не сразу. В детстве папа был обычным. Он катал её на санках и разрешал вазякать большой кистью по раскатанным на полу обоям. Тогда в квартире вечно пахло краской и растворителем. Мама сердилась, папа молча рисовал, а маленькая Аня рядом с ним играла в кисточки. Когда она подросла и пошла в школу, папа помогал ей делать уроки. Они вместе читали книги и по вечерам гуляли в парке, а в выходные катались на велосипедах или ходили в зоопарк. Мама всегда была занята, она уходила на работу до самого вечера, а папа оставался дома. Ане такое положение вещей казалось правильным, ведь она привыкла к этому с самого детства. А ещё она очень хорошо знала, что дома папа не бездельничает. Рисовать картины — это его работа. Просто у художников всё по-другому.
Родители часто ссорились, но Аня не обращала на это внимания. Тоже привыкла с детства. У всех подружек родители ссорятся, ну и что? Потом же всё равно помирятся и вместе пойдут на кухню готовить ужин. Но два года назад, когда Аня училась в седьмом классе, её привычный мир в одночасье рухнул и переменился.
Однажды ночью она встала попить воды. Чтобы до конца не просыпаться, не стала зажигать свет в своей комнате, а прямо так — босиком и в пижаме — пошла на кухню. Оттуда доносились приглушённые голоса родителей, и Аня прислушалась, замерев за приоткрытой дверью.
— Кирилл, так больше не может продолжаться. Я подаю на развод.
— Успокойся, Тома. У нас есть дочь. Подумай об Анютке.
— Нет, это ты, наконец, подумай о нашей дочери! Где были мои глаза, когда я выходила за тебя? Думала, художник — это так романтично! Дура! Посадила себе на шею большого ребёнка, который не способен позаботиться о семье. У Анюты скоро выпускные классы, надо будет нанимать репетиторов или переводить её в платную школу, чтобы она смогла поступить в университет. А у нас денег едва хватает на еду. Я тащу на себе всё, а ты за это время даже не пытался найти нормальную работу!
— Ну, давай ещё раз посчитаем, кто сколько зарабатывает.
— Ты приносишь копейки! И все их снова тратишь на свои причиндалы.
— Тома, перестань. Да, у меня нерегулярный заработок. Да, мне зарплату выдают не по часам. Но у меня есть заказы, и картины в галерее неплохо продаются.
— Отлично! Значит, будет, с чего платить алименты.
— То есть, ты серьёзно хочешь развестись?
Мама горько рассмеялась.
— Кирушка, родной, я устала от твоей богемы! Я не могу так больше! Вспомни, как мы мотались по съёмным квартирам, как экономили каждую копейку, выплачивая кредит. Как голодали, вспомни! Когда мне нечем было накормить ребёнка. А ты картины рисовал! Ты художник! Мы только сейчас вздохнули свободнее, когда меня взяли в администрацию. И всё, что мы имеем, куплено с моей зарплаты. Я не хочу такой же судьбы для нашей дочери! Аня не будет голодать. И мотаться по чужим углам. И нюхать краску, потому что у нас вечно нет денег на то, чтобы снять тебе мастерскую.
Родители замолчали. Аня из-за двери слышала, как мама всхлипывает, потом с кухни донёсся запах корвалола.
— Хорошо, мы разведёмся, — наконец сказал папа. Голос его был непривычно серьёзным. — Только большая просьба, давай без драм. Мы с тобой взрослые люди, можем разъехаться без истерик. Ане не надо знать о наших претензиях, побереги дочери нервы.
— Какой же ты бесчувственный эгоист! — прорыдала мама.
— Выслушай меня. Хоть раз спокойно выслушай. Обстоятельства могут сломить любого, но если мы начинаем предавать себя, мы перестаём быть людьми. Есть граница, которую переходить нельзя. Мой выбор в жизни — рисовать. Я его сделал задолго до того, как познакомился с тобой. И у меня на это были серьёзные причины. Это не прихоть и не безделье, эта такая же работа, как всякая другая. И мне за неё не стыдно. На твоё понимание я уже не надеюсь, но хочу сохранить уважение Анюты.
— Какое уважение? О чём ты говоришь?
— Наша дочь скоро вырастет, и ей самой придётся делать жизненный выбор. Не думаю, что ей будет приятно узнать, что её отец — безвольная тряпка, что он предал себя, свернув с пути, о котором мечтал с самого детства.
— Что за ерунда!
— Это не ерунда, Тома. Всё начинается с самоуважения. Каждый из нас живёт свою жизнь, а за другого человека прожить невозможно. Мы можем дать Анюте любовь и образование, обеспечить её потребности, но выбора за неё мы не сделаем. А ориентироваться она будет в первую очередь на нас. Вот об этой ответственности я говорю. Давай разойдёмся спокойно, без скандалов и дележа. Обещаю, что не буду настраивать дочь против тебя, но и ты обещай, что не будешь запрещать ей видеться со мной. Наши отношения её не должны касаться.
— Я тебя поняла, Кирилл.
Аня тихонько попятилась от двери и на цыпочках вернулась в свою комнату. Сев на краешек кровати, она долго-долго смотрела в окно, за которым в свете фонаря качалась ветка клёна. Родители решили развестись. Может, всё ещё обойдётся, и они помирятся? Как обычно? Нет, не похоже. Таких ссор у них раньше не было. Наверное, это длится очень давно, а сейчас просто настал момент, когда нужно принять решение.
Едва первый шок немного прошёл, Аня стала вспоминать слова, которые мама с папой говорили друг другу, и ей сделалось так больно, тошно и гадко, что захотелось вылезти в окно и бежать, куда глаза глядят. Только бы забыть всё это! Только бы представить, что она ничего не слышала!
Мама любит её и желает добра. Вот только Аню почему-то не спросили, что для неё важнее: новое пальто или чтобы папа был рядом? Он мало зарабатывает? Зато всегда делает с Аней уроки, с ним интересно и весело. В квартире пахнет краской? Подумаешь! Зато папа берёт её с собой на выставки, рассказывает про художников, знакомит с интересными людьми. Аня хорошо учится, но многое из того, за что она получает пятёрки, в школе не изучают. Она узнала об этом от папы, из музеев и из книг, которые они читают вместе по вечерам. Только если попытаться об этом рассказать, разве мама станет её слушать?
Что сейчас делать? Устроить истерику, реветь и просить родителей не разводиться? Это не поможет, они уже всё решили. К тому же, Аня хорошо запомнила, что сказал папа: есть граница, которую переходить нельзя. Значит, нельзя унижаться до истерик. Родители не узнают, что она слышала этот их разговор. Завтра она спокойно выслушает «новость», а потом будет жить так же, как прежде: ходить в школу, гулять с подружками, учиться. Только учиться теперь надо хорошо, лучше, чем раньше, лучше всех. Чтобы получать одни пятёрки, чтобы учителя её больше хвалили перед мамой. Тогда мама точно не станет запрещать ходить к папе в гости!
С тех пор Аня действительно стала круглой отличницей. Мама радовалась её успехам, даже не подозревая об их настоящей причине. Просто думала, что дочке всё легко даётся. А Аня тщательно скрывала от мамы то, сколько сил ей приходится прикладывать, чтобы вызубрить ненавистную химию, сколько потратить времени, чтобы самостоятельно разобраться в сложных задачках по алгебре. Она не могла себе позволить слабость и лень, ведь отличнице можно всё! Не пойти в выходной на базар за новыми джинсами, а вместо этого рвануть в гости к папе или в парк с подружками. Записаться в студию исторического танца, выпросить старые шторы, чтобы разрезать их и сшить себе бальное платье. Мама считает это несерьёзным, ну и пусть. Аня всё равно будет делать то, что нравится, потому что нельзя предавать себя. А своё личное время она честно зарабатывает хорошими оценками…
Когда за Аней приехал папа, ребята из Дома Творчества уже разошлись по домам. Лариса Викторовна наводила порядок в своих бумагах, Аня перевязывала бечёвкой коробки с клубными вещами.
— Здравствуйте.
Увидев отца, Аня тут же вскочила и с радостным визгом повисла у него на шее. А он, улыбнувшись счастливой, но сдержанной улыбкой, обнял дочь за плечи и повернулся к руководительнице клуба:
— Я — Анин отец.
Некоторое время Лариса Викторовна смотрела, удивлённо подняв тонкие брови: вероятно, заметила, как сильно они похожи. Сложение и манеры, черты лица, тёмные гладкие волосы со случайными завитками на висках… А потом встала из-за стола и подошла ближе. В её глазах появилось лукавое, заговорщическое выражение.
— А я-то всё гадала, кого же мне напоминает наша принцесса? Здравствуй, Кирилл! Помнишь меня?
Изумлённо захлопав ресницами, Аня перевела взгляд на отца: его лицо светилось таким же лукавством.
— Лара! Сколько лет, сколько зим! Познакомься, Анюта: это мой старинный боевой товарищ. Мы заканчивали одно училище.
— Только учились на разных отделениях: твой папа — на художественном, я — на театральном. Но проказничали вместе! У нас тогда была целая разбойничья шайка, человек десять. Есть о чём вспомнить в старости!
Аня радостно захлопала в ладоши:
— Ничего себе! Это так здорово, что вы знакомы!
Папа и Лариса Викторовна переглянулись и рассмеялись. И от этого Ане почему-то стало очень тепло на душе.
— Тогда, может, все вместе двинем в кафе, а? — предложил папа. — Стоит выпить за встречу по чашечке кофе. Заодно расскажете мне, что за ералаш у вас тут творится. — И он кивком головы указал на кучу коробок с вещами, на пустые полки и раскрытые дверцы стенных шкафов.
Аня не помнила, чтобы ей когда-нибудь раньше было так радостно сидеть в кафе. Два взрослых человека, которых она очень любила, оказались давними друзьями, и сейчас сидели рядом с ней за одним столиком, пили кофе, ели пирожные и непринуждённо болтали, вспоминая свои юношеские проказы. Аня не чувствовала себя здесь лишней: рядом с папой и Ларисой Викторовной ей было хорошо. Но когда разговор зашёл о сегодняшних событиях, она с тревогой стала вслушиваться в каждое слово.
— Всё очень непонятно, — говорила Лариса Викторовна, задумчиво размешивая сахар в чашке. — Студию нашу закрыли, и, похоже, просто потому, что я кому-то не угодила. Но кому? И чем? Хотя «чем» я, наверное, догадываюсь… Принцесса, это между нами, да? Ребятам ни слова! — добавила она, повернувшись к Ане.
Аня молча кивнула. Она сидела тихо, даже вздохнуть было страшно: только бы Лариса Викторовна не передумала рассказывать! Ведь удивительно уже то, что Аню во время такого разговора не выставили за дверь, как маленькую.
— В Дом Творчества я устроилась по рекомендации знакомых, — продолжила Лариса Викторовна. — Директриса очень хорошо меня приняла, даже настояла, чтобы я сама выбрала направление работы и составила методичку. Ты ведь понимаешь, Кирилл? Чем ответственней и самостоятельней молодой сотрудник, тем меньше с ним возни. Ну, и всё остальное тоже.
Папа криво усмехнулся: видимо, он слишком хорошо представлял, о чём говорила его подруга. Аня не поняла, но спрашивать не решилась.
— Программу мою утвердили без проблем. Мы с ребятами чувствовали себя в Доме Творчества достаточно свободно, и ничто, как говорится, не предвещало. И вдруг месяц назад — как раз на первой неделе сентября, почти сразу после того, как Аня и Ося пришли в студию, — вызывает меня к себе директриса. Говорит, надо набирать новый состав. Мол, не с теми детьми вы танцами занимаетесь. Этих ребят выгнать, значит, а набрать совершенно новых.
Услышав это, Аня даже рот открыла от удивления. Она заметила, как папа потёр пальцем дужку очков: он всегда так делал, когда был сильно озадачен.
— Что за бред?
— Да, я её о том же спросила. Говорю, как вы себе это представляете: выгнать ребят из студии? Первая пара у меня уже два года занимается, и новенькие все молодцы, стараются, подают большие надежды. А она начала гнать какую-то пургу про то, что мы не детприёмник и не колония для несовершеннолетних правонарушителей. Что одна паршивая овца портит всё стадо, и что это — распоряжение сверху. В общем, если я не сделаю этого сама, нашу студию закроют вообще, а мне напишут такую рекомендацию, что потом уже никогда не смогу работать с детьми. Я тогда ужасно растерялась и просто не знала, как себя вести. Директрисе сказала, что подумаю, а сама тут же стала собирать информацию. Ведь уже всё было ясно: долго мы не продержимся и зал, скорее всего, потеряем. Надо было просто тянуть время, чтобы выяснить как можно больше подробностей.
Аня осторожно перевела дыхание и, не сводя с Ларисы Викторовны широко открытых глаз, украдкой вытерла вспотевшие ладони об штаны. Она поняла только одно: их руководительница, их королева даже не подумала о том, чтобы предать своих учеников, хотя ситуация обещала обернуться для неё очень неприятной стороной.
— Тебе удалось что-то узнать? — наконец спросил папа, прервав неловкую паузу.
Лариса Викторовна вздохнула.
— Удалось… Ты уж прости, принцесса, но эта грязь не для твоих ушей. В общем, я в этот серпентарий не вернусь, даже если будут звать обратно. А после сегодняшнего разговора в администрации хочется не просто работу сменить, а вообще уехать из города. До того гадко.
— Ясно. — Папа задумчиво вертел в руках кофейную ложечку. Ане показалось, будто он из этого разговора понял что-то между слов, как будто они с Ларисой Викторовной общались телепатически. — Попала ты, Лара. Как бы и вправду не пришлось из города уезжать. Идеалистов здесь не любят.
— Мне ребят жалко. И зло взяло: когда на мальчика пытаются всех собак повесить только потому, что семья неблагополучная. Ведь ясно, как белый день, что это только повод, а интерес у кого-то совсем другой. Только я так и не поняла, кому и что от меня надо?
— Кого в ближайшие дни в должности повысят, тому и надо, — усмехнулся папа. — А когда узнаем человека, и мотив станет ясен. Ты лучше скажи, — добавил он озабоченно, — тебе помощь нужна? Деньги, или словечко замолвить, или ещё что-нибудь?
— Да нет, Кирилл, спасибо.
— Он художник! — рассмеялась Аня. — Ездил от своего Союза в большое турне по России. Знаешь, куча выставок, переговоров, круглых столов… Конечно, он не один там был, но я так рада, что выбрали папу! Он говорил, что это очень круто.
Огромные глаза Оськи сияли восхищением. Как звёзды. Аня даже на мгновение перестала возить тряпкой по стеклу и залюбовалась.
— Настоящий художник? Здорово! Счастливый ты человек, Анюта.
— Ну, не совсем: они же с мамой не живут вместе.
Но на это замечание Оська только беспечно махнул рукой:
— У взрослых всегда так, их не поймёшь. Нам вообще лучше в их дела не соваться, у нас своих хватает до зарезу.
— Это верно… — вздохнула Аня и тут же перевела тему: — А у тебя синяк!
— Где?
— Вот, на руке. Это вы, когда с Мишей фехтовали?
Приподняв длинный рукав футболки, Оська критически оглядел левое предплечье, на котором красовалась заметная отметина.
— Это… не-е. Это не сегодня даже. Ерунда. — И он, поспешно опустив рукав, тут же ловко спрыгнул с подоконника: — Сиди там, не слезай, здесь скользко. Я сейчас сам воду поменяю.
Часть 3
Отец у Ани был самым красивым человеком на свете. Говорить о нём «красивым мужчиной» ей казалось глупо и неправильно — это же папа! А вот «человеком» — да, точное слово. Потому что настоящий король всегда должен быть примером для окружающих — это его священная обязанность. Только для Ани отец был не просто примером, он был идеалом.
Конечно, так случилось не сразу. В детстве папа был обычным. Он катал её на санках и разрешал вазякать большой кистью по раскатанным на полу обоям. Тогда в квартире вечно пахло краской и растворителем. Мама сердилась, папа молча рисовал, а маленькая Аня рядом с ним играла в кисточки. Когда она подросла и пошла в школу, папа помогал ей делать уроки. Они вместе читали книги и по вечерам гуляли в парке, а в выходные катались на велосипедах или ходили в зоопарк. Мама всегда была занята, она уходила на работу до самого вечера, а папа оставался дома. Ане такое положение вещей казалось правильным, ведь она привыкла к этому с самого детства. А ещё она очень хорошо знала, что дома папа не бездельничает. Рисовать картины — это его работа. Просто у художников всё по-другому.
Родители часто ссорились, но Аня не обращала на это внимания. Тоже привыкла с детства. У всех подружек родители ссорятся, ну и что? Потом же всё равно помирятся и вместе пойдут на кухню готовить ужин. Но два года назад, когда Аня училась в седьмом классе, её привычный мир в одночасье рухнул и переменился.
Однажды ночью она встала попить воды. Чтобы до конца не просыпаться, не стала зажигать свет в своей комнате, а прямо так — босиком и в пижаме — пошла на кухню. Оттуда доносились приглушённые голоса родителей, и Аня прислушалась, замерев за приоткрытой дверью.
— Кирилл, так больше не может продолжаться. Я подаю на развод.
— Успокойся, Тома. У нас есть дочь. Подумай об Анютке.
— Нет, это ты, наконец, подумай о нашей дочери! Где были мои глаза, когда я выходила за тебя? Думала, художник — это так романтично! Дура! Посадила себе на шею большого ребёнка, который не способен позаботиться о семье. У Анюты скоро выпускные классы, надо будет нанимать репетиторов или переводить её в платную школу, чтобы она смогла поступить в университет. А у нас денег едва хватает на еду. Я тащу на себе всё, а ты за это время даже не пытался найти нормальную работу!
— Ну, давай ещё раз посчитаем, кто сколько зарабатывает.
— Ты приносишь копейки! И все их снова тратишь на свои причиндалы.
— Тома, перестань. Да, у меня нерегулярный заработок. Да, мне зарплату выдают не по часам. Но у меня есть заказы, и картины в галерее неплохо продаются.
— Отлично! Значит, будет, с чего платить алименты.
— То есть, ты серьёзно хочешь развестись?
Мама горько рассмеялась.
— Кирушка, родной, я устала от твоей богемы! Я не могу так больше! Вспомни, как мы мотались по съёмным квартирам, как экономили каждую копейку, выплачивая кредит. Как голодали, вспомни! Когда мне нечем было накормить ребёнка. А ты картины рисовал! Ты художник! Мы только сейчас вздохнули свободнее, когда меня взяли в администрацию. И всё, что мы имеем, куплено с моей зарплаты. Я не хочу такой же судьбы для нашей дочери! Аня не будет голодать. И мотаться по чужим углам. И нюхать краску, потому что у нас вечно нет денег на то, чтобы снять тебе мастерскую.
Родители замолчали. Аня из-за двери слышала, как мама всхлипывает, потом с кухни донёсся запах корвалола.
— Хорошо, мы разведёмся, — наконец сказал папа. Голос его был непривычно серьёзным. — Только большая просьба, давай без драм. Мы с тобой взрослые люди, можем разъехаться без истерик. Ане не надо знать о наших претензиях, побереги дочери нервы.
— Какой же ты бесчувственный эгоист! — прорыдала мама.
— Выслушай меня. Хоть раз спокойно выслушай. Обстоятельства могут сломить любого, но если мы начинаем предавать себя, мы перестаём быть людьми. Есть граница, которую переходить нельзя. Мой выбор в жизни — рисовать. Я его сделал задолго до того, как познакомился с тобой. И у меня на это были серьёзные причины. Это не прихоть и не безделье, эта такая же работа, как всякая другая. И мне за неё не стыдно. На твоё понимание я уже не надеюсь, но хочу сохранить уважение Анюты.
— Какое уважение? О чём ты говоришь?
— Наша дочь скоро вырастет, и ей самой придётся делать жизненный выбор. Не думаю, что ей будет приятно узнать, что её отец — безвольная тряпка, что он предал себя, свернув с пути, о котором мечтал с самого детства.
— Что за ерунда!
— Это не ерунда, Тома. Всё начинается с самоуважения. Каждый из нас живёт свою жизнь, а за другого человека прожить невозможно. Мы можем дать Анюте любовь и образование, обеспечить её потребности, но выбора за неё мы не сделаем. А ориентироваться она будет в первую очередь на нас. Вот об этой ответственности я говорю. Давай разойдёмся спокойно, без скандалов и дележа. Обещаю, что не буду настраивать дочь против тебя, но и ты обещай, что не будешь запрещать ей видеться со мной. Наши отношения её не должны касаться.
— Я тебя поняла, Кирилл.
Аня тихонько попятилась от двери и на цыпочках вернулась в свою комнату. Сев на краешек кровати, она долго-долго смотрела в окно, за которым в свете фонаря качалась ветка клёна. Родители решили развестись. Может, всё ещё обойдётся, и они помирятся? Как обычно? Нет, не похоже. Таких ссор у них раньше не было. Наверное, это длится очень давно, а сейчас просто настал момент, когда нужно принять решение.
Едва первый шок немного прошёл, Аня стала вспоминать слова, которые мама с папой говорили друг другу, и ей сделалось так больно, тошно и гадко, что захотелось вылезти в окно и бежать, куда глаза глядят. Только бы забыть всё это! Только бы представить, что она ничего не слышала!
Мама любит её и желает добра. Вот только Аню почему-то не спросили, что для неё важнее: новое пальто или чтобы папа был рядом? Он мало зарабатывает? Зато всегда делает с Аней уроки, с ним интересно и весело. В квартире пахнет краской? Подумаешь! Зато папа берёт её с собой на выставки, рассказывает про художников, знакомит с интересными людьми. Аня хорошо учится, но многое из того, за что она получает пятёрки, в школе не изучают. Она узнала об этом от папы, из музеев и из книг, которые они читают вместе по вечерам. Только если попытаться об этом рассказать, разве мама станет её слушать?
Что сейчас делать? Устроить истерику, реветь и просить родителей не разводиться? Это не поможет, они уже всё решили. К тому же, Аня хорошо запомнила, что сказал папа: есть граница, которую переходить нельзя. Значит, нельзя унижаться до истерик. Родители не узнают, что она слышала этот их разговор. Завтра она спокойно выслушает «новость», а потом будет жить так же, как прежде: ходить в школу, гулять с подружками, учиться. Только учиться теперь надо хорошо, лучше, чем раньше, лучше всех. Чтобы получать одни пятёрки, чтобы учителя её больше хвалили перед мамой. Тогда мама точно не станет запрещать ходить к папе в гости!
С тех пор Аня действительно стала круглой отличницей. Мама радовалась её успехам, даже не подозревая об их настоящей причине. Просто думала, что дочке всё легко даётся. А Аня тщательно скрывала от мамы то, сколько сил ей приходится прикладывать, чтобы вызубрить ненавистную химию, сколько потратить времени, чтобы самостоятельно разобраться в сложных задачках по алгебре. Она не могла себе позволить слабость и лень, ведь отличнице можно всё! Не пойти в выходной на базар за новыми джинсами, а вместо этого рвануть в гости к папе или в парк с подружками. Записаться в студию исторического танца, выпросить старые шторы, чтобы разрезать их и сшить себе бальное платье. Мама считает это несерьёзным, ну и пусть. Аня всё равно будет делать то, что нравится, потому что нельзя предавать себя. А своё личное время она честно зарабатывает хорошими оценками…
Часть 4
Когда за Аней приехал папа, ребята из Дома Творчества уже разошлись по домам. Лариса Викторовна наводила порядок в своих бумагах, Аня перевязывала бечёвкой коробки с клубными вещами.
— Здравствуйте.
Увидев отца, Аня тут же вскочила и с радостным визгом повисла у него на шее. А он, улыбнувшись счастливой, но сдержанной улыбкой, обнял дочь за плечи и повернулся к руководительнице клуба:
— Я — Анин отец.
Некоторое время Лариса Викторовна смотрела, удивлённо подняв тонкие брови: вероятно, заметила, как сильно они похожи. Сложение и манеры, черты лица, тёмные гладкие волосы со случайными завитками на висках… А потом встала из-за стола и подошла ближе. В её глазах появилось лукавое, заговорщическое выражение.
— А я-то всё гадала, кого же мне напоминает наша принцесса? Здравствуй, Кирилл! Помнишь меня?
Изумлённо захлопав ресницами, Аня перевела взгляд на отца: его лицо светилось таким же лукавством.
— Лара! Сколько лет, сколько зим! Познакомься, Анюта: это мой старинный боевой товарищ. Мы заканчивали одно училище.
— Только учились на разных отделениях: твой папа — на художественном, я — на театральном. Но проказничали вместе! У нас тогда была целая разбойничья шайка, человек десять. Есть о чём вспомнить в старости!
Аня радостно захлопала в ладоши:
— Ничего себе! Это так здорово, что вы знакомы!
Папа и Лариса Викторовна переглянулись и рассмеялись. И от этого Ане почему-то стало очень тепло на душе.
— Тогда, может, все вместе двинем в кафе, а? — предложил папа. — Стоит выпить за встречу по чашечке кофе. Заодно расскажете мне, что за ералаш у вас тут творится. — И он кивком головы указал на кучу коробок с вещами, на пустые полки и раскрытые дверцы стенных шкафов.
Аня не помнила, чтобы ей когда-нибудь раньше было так радостно сидеть в кафе. Два взрослых человека, которых она очень любила, оказались давними друзьями, и сейчас сидели рядом с ней за одним столиком, пили кофе, ели пирожные и непринуждённо болтали, вспоминая свои юношеские проказы. Аня не чувствовала себя здесь лишней: рядом с папой и Ларисой Викторовной ей было хорошо. Но когда разговор зашёл о сегодняшних событиях, она с тревогой стала вслушиваться в каждое слово.
— Всё очень непонятно, — говорила Лариса Викторовна, задумчиво размешивая сахар в чашке. — Студию нашу закрыли, и, похоже, просто потому, что я кому-то не угодила. Но кому? И чем? Хотя «чем» я, наверное, догадываюсь… Принцесса, это между нами, да? Ребятам ни слова! — добавила она, повернувшись к Ане.
Аня молча кивнула. Она сидела тихо, даже вздохнуть было страшно: только бы Лариса Викторовна не передумала рассказывать! Ведь удивительно уже то, что Аню во время такого разговора не выставили за дверь, как маленькую.
— В Дом Творчества я устроилась по рекомендации знакомых, — продолжила Лариса Викторовна. — Директриса очень хорошо меня приняла, даже настояла, чтобы я сама выбрала направление работы и составила методичку. Ты ведь понимаешь, Кирилл? Чем ответственней и самостоятельней молодой сотрудник, тем меньше с ним возни. Ну, и всё остальное тоже.
Папа криво усмехнулся: видимо, он слишком хорошо представлял, о чём говорила его подруга. Аня не поняла, но спрашивать не решилась.
— Программу мою утвердили без проблем. Мы с ребятами чувствовали себя в Доме Творчества достаточно свободно, и ничто, как говорится, не предвещало. И вдруг месяц назад — как раз на первой неделе сентября, почти сразу после того, как Аня и Ося пришли в студию, — вызывает меня к себе директриса. Говорит, надо набирать новый состав. Мол, не с теми детьми вы танцами занимаетесь. Этих ребят выгнать, значит, а набрать совершенно новых.
Услышав это, Аня даже рот открыла от удивления. Она заметила, как папа потёр пальцем дужку очков: он всегда так делал, когда был сильно озадачен.
— Что за бред?
— Да, я её о том же спросила. Говорю, как вы себе это представляете: выгнать ребят из студии? Первая пара у меня уже два года занимается, и новенькие все молодцы, стараются, подают большие надежды. А она начала гнать какую-то пургу про то, что мы не детприёмник и не колония для несовершеннолетних правонарушителей. Что одна паршивая овца портит всё стадо, и что это — распоряжение сверху. В общем, если я не сделаю этого сама, нашу студию закроют вообще, а мне напишут такую рекомендацию, что потом уже никогда не смогу работать с детьми. Я тогда ужасно растерялась и просто не знала, как себя вести. Директрисе сказала, что подумаю, а сама тут же стала собирать информацию. Ведь уже всё было ясно: долго мы не продержимся и зал, скорее всего, потеряем. Надо было просто тянуть время, чтобы выяснить как можно больше подробностей.
Аня осторожно перевела дыхание и, не сводя с Ларисы Викторовны широко открытых глаз, украдкой вытерла вспотевшие ладони об штаны. Она поняла только одно: их руководительница, их королева даже не подумала о том, чтобы предать своих учеников, хотя ситуация обещала обернуться для неё очень неприятной стороной.
— Тебе удалось что-то узнать? — наконец спросил папа, прервав неловкую паузу.
Лариса Викторовна вздохнула.
— Удалось… Ты уж прости, принцесса, но эта грязь не для твоих ушей. В общем, я в этот серпентарий не вернусь, даже если будут звать обратно. А после сегодняшнего разговора в администрации хочется не просто работу сменить, а вообще уехать из города. До того гадко.
— Ясно. — Папа задумчиво вертел в руках кофейную ложечку. Ане показалось, будто он из этого разговора понял что-то между слов, как будто они с Ларисой Викторовной общались телепатически. — Попала ты, Лара. Как бы и вправду не пришлось из города уезжать. Идеалистов здесь не любят.
— Мне ребят жалко. И зло взяло: когда на мальчика пытаются всех собак повесить только потому, что семья неблагополучная. Ведь ясно, как белый день, что это только повод, а интерес у кого-то совсем другой. Только я так и не поняла, кому и что от меня надо?
— Кого в ближайшие дни в должности повысят, тому и надо, — усмехнулся папа. — А когда узнаем человека, и мотив станет ясен. Ты лучше скажи, — добавил он озабоченно, — тебе помощь нужна? Деньги, или словечко замолвить, или ещё что-нибудь?
— Да нет, Кирилл, спасибо.
