Черноглазая татарка Эльнара была на год старше. Среди друзей её разносторонняя натура, полная всевозможных достоинств, обретала идеальную завершённость в факте обладания стареньким, хотя ещё весьма приличным мопедом. Однако для Ярослава это немаловажное обстоятельство всё-таки не являлось определяющим: Элька была мировым товарищем, и с ней всегда находилось, о чём поговорить. Сейчас она скромно стояла в стороне, одетая в новую форменную тройку синего цвета — отличительный знак единственного в городе элитного лицея, эластичные чулки и резиновые сапоги до колен. Две аккуратно заплетённые косы скрывала алая шёлковая косынка — последний привет пионерского прошлого. Глубокомысленно приподняв чёрные брови, девушка с философским выражением изучала мокрую, давно не стриженую шевелюру Ярослава. В её руках неприкаянно болталось оцинкованное ведро. Мальчик молча подхватил его и, наполнив водой, предложил:
— Давай донесу, а то забрызгаешься. Небось, технику мыть?
— Чуть протру, — согласилась Эльнара. — Надо себе настроение поднять: батя уехал, а мама, пользуясь тем, что за меня некому заступиться, заставила новую форму надеть.
Ярослав одобрительно кивнул. Он знал, что для этой девушки самой желанной формой стала бы кожанка с цепями и рваные джинсы.
У открытой настежь калитки стоял мопед — гордость Эльнары и предмет зависти многих её приятелей. Рядом, под липой, были небрежно брошены модные лакированные туфельки. Девушка принялась ласково протирать своё сокровище, а Ярослав, облокотившись на забор, внимательно следил за каждым её движением.
— Слушай, Элька, — вдруг спросил он, — ты куда будешь поступать?
— В гуманитарный, на филфак... Или факультет русской словесности, как это у них теперь называется? — не отрываясь от своего завораживающего занятия, ответила девушка. — А тебе зачем?
— Да вот думаю, понимаешь. Семён, мой друг, тоже хочет по этой части, но он завёрнут на средневековой литературе, просто бредит ею. А я не знаю пока, — задумчиво сказал Ярослав и, помолчав, добавил:
— В гуманитарный, небось, деньги нужны?
Эля пожала плечами.
— Если с подготовительного, то да. А если будешь просто экзамены сдавать, может, и так примут. Только ты сто раз передумать успеешь за два года!
— Я на историка хочу, — мечтательно произнёс Ярослав. — Мама ещё давно рассказывала, что её брат, мой дядька, выучился на историка, уехал в какую-то экспедицию за границу, да там и остался. Последнее письмо мы получили из Америки. Я бы к нему рванул, если бы деньги были...
Девушка вдруг выпрямилась.
— Он сам вернётся, он же твой дядя, — уверенно сказала она. — Не отчаивайся, Яр! Сейчас границы открыты.
Мальчик едва заметно вздохнул, но тут же снова на его губах появилась улыбка:
— Прокатишь?
Эльнара, уже успевшая аккуратно вылить воду под забор, сменить сапоги на туфельки и задвинуть ведро за калитку, весело рассмеялась:
— Не вопрос! Или я не видела, как ты смотрел на мою красотулю?
Однако в этот момент с высокого крыльца послышался рассерженный женский голос:
— Эльнарочка, девочка моя, отойди от этого бомжа! Сколько раз я говорила, чтобы ты с ним не общалась?! Вдруг он больной или вшивый?
Даже не обернувшись на окрик матери, девушка обиженно фыркнула:
— То-то я и смотрю, как он каждый день плещется в ледяной воде. Не обращай внимания, Яр! У мамы мания преследования: ей везде мерещатся микробы.
Но Ярослав, смущённо улыбаясь, уже махал ей рукой:
— Пока, Элька! Увидимся! Маму нельзя расстраивать!
И он вприпрыжку бросился прочь, юркнув между заборами частных домов так, чтобы юная байкерша в красной косынке не смогла его догнать.
Сердитые слова Элиной мамы никак не шли из головы Ярослава по дороге в школу. Он похож на бомжа? Очень может быть... Мальчик кивнул своему отражению в стеклянной витрине магазина: заляпанная краской куртка, полинявшая футболка, штаны неопределённого цвета с живописной бахромой внизу. А на кроссовки вообще страшно смотреть. И не стригся он давно. Вдруг Элька действительно начнёт его стесняться? Не хотелось бы терять такого товарища! Эльнара и Семён являлись, пожалуй, единственными ребятами, которым было безразлично, как он одет. Но не просить же денег на новый костюм у отчима!
В школьном туалете Ярослав ещё раз придирчиво оглядел себя с ног до головы в большое зеркало, которое безжалостно отразило бледную, невыспавшуюся физиономию с тёмными кругами под глазами и огромным синяком над левой бровью. Н-да... Если с одеждой сделать ничего невозможно, остаётся косички заплетать, как у эльфов. Он видел на картинках в книге Профессора...
Едва уловимое, тонкое, светлое чувство вдруг налетело свежим ветерком, заставив сердце мальчика забиться часто и трепетно. Ему даже показалось, что в зеркале на мгновение мелькнул образ прекрасного рыцаря в доспехах, с луком за плечами. Гордо поднятую голову украшал тонкий серебряный венец, мерцающий волшебным блеском прозрачного камня. «Допрыгался! — испуганно подумал Ярослав. — Вот и глюки!» Рыцарь исчез, а вместе с ним исчезло неповторимое, светлое чувство.
Вместо этого в зеркале отразились плутоватые глаза Семёна, неслышно подошедшего сзади, и его растрёпанный чуб цвета спелой пшеницы.
— Здорово! Кто это тебя? Опять отчим?
— Ерунда! — беспечно махнул рукой Ярослав. — Расчёска есть?
Порывшись в своей сумке и не без труда обнаружив искомый предмет, Семён хихикнул:
— На, держи. Хотя ты и непричёсанный нашей старосте нравишься.
— Нинке? Да брось! Она меня вечно ковыряет и в классе заставляет убираться чаще других.
— Оттого и заставляет, чтобы подольше побыть с тобой наедине. А насмешки, как известно, признак внимания... Эй, да ты косички, что ли, заплетаешь?!
Действительно, Ярослав, старательно расчесавший непослушные волны тёмно-каштановых волос, теперь заплетал их с боков в две тонкие косички.
— Ну как? — поинтересовался он, закончив. — Я похож на эльфа?
— Смена имиджа всегда требует определённого мужества, — философски заметил Семён, разглядывая новую причёску друга. — Ты готов?
— К чему? — не понял Ярослав.
— К тому, чтобы это мужество проявить! Представь, вот пришёл ты в класс с косами... Представил? Далее по плану: насмешки, издёвки, выволочки от училок за аморальное поведение, кабинеты завуча и директора...
— Индивидуальность надо уметь отстаивать! — весело прервал его новоявленный эльф. — И потом, в мире есть вещи пострашнее, чем трескотня нашей директрисы.
— М-м-м... — неуверенно промычал Семён. Он, конечно, даже в страшном сне не мог себе представить, как его друг провёл ночь и утро. Но Ярослав, старательно пытавшийся хотя бы на время забыть о своих неприятностях, и не собирался посвящать его в эти душераздирающие подробности. Он только спросил с надеждой в голосе:
— Ты ведь меня не бросишь, Сэм?
Ответом был дружеский тычок в спину и недвусмысленно-преданный взгляд зелёных глаз.
— По мне хоть крокодилом нарядись, Ярик! Ты меня знаешь!
В класс они вошли перед самым звонком. Ярослав держался уверенно. Спокойно, с достоинством пройдя на своё место, он, как ни в чём не бывало, сел и начал раскладывать учебники. Семён постарался изобразить на лице подобие такого же королевского величия, но, чувствуя, насколько глупо это выглядит со стороны, тут же воинственно сдвинул брови, приготовившись наброситься на любого, кто осмелится выпустить хоть одну отравленную стрелу в сторону его друга. Острый язык был испытанным, верным оружием Сэма, не подводившим его даже в самых, казалось бы, безнадёжных ситуациях.
Однако ребята, моментально отметившие перемену в причёске Ярослава, не спешили высказывать свои замечания вслух. Все давно привыкли: с этой парочкой лучше не связываться. Семён всегда так отчаянно защищал своего друга, что желания лезть грудью на амбразуру его ядовитых шуточек не возникало ни у кого. К тому же, любая открытая насмешка по поводу одежды или поведения Ярика неизменно наталкивалась на его спокойный, удивлённый взгляд, исполненный внутренней силы и королевского достоинства. Похоже, этот чудак даже не понимал, что его хотят обидеть или вывести из себя. В классе Ярослава серьёзно считали «больным на всю голову» и сторонились, как человека, с которым совершенно не о чем разговаривать.
Сейчас всех интересовало только одно: как отнесётся к столь скандальной смене имиджа математичка — строгая дама в годах, на уроках которой даже самые дерзкие ученики отличались примерным поведением. Ирина Рудольфовна всегда ратовала за порядок и дисциплину, а потому никто не удивился, когда сразу после приветствия прозвучало её грозное:
— Встаньте, Зарецкий! Какой пример вы подаёте одноклассникам? Неужели не стыдно?
Ярослав спокойно встал, доверчиво распахнув карие глаза навстречу надвигающемуся урагану. Было заметно, что он не собирается вступать в битву и готов ответить за своё поведение. Взгляды учительницы и ученика встретились. Класс замер.
Семён чувствовал, как взволнованно колотится его сердце. Если Ярика сейчас выгонят — он уйдёт вместе с ним! И плевать, что родителей вызовут в школу, а самому придётся долго торчать в кабинете завуча и слушать нудные нотации. Но предательство — последнее дело! Тем более, сейчас, когда эта молчаливая поддержка так нужна другу, ради которого он действительно готов на всё.
Тем временем Ирина Рудольфовна внимательно изучала выражение лица Ярослава. Какие серьёзные глаза, полные глубокого, тайного страдания… Что происходит с этим мальчиком за порогом школы? Всем известно: он живёт в неблагополучной семье, — но этот факт до сих пор не становился предметом пристального внимания педагогов. Отличаясь идеально примерным, с точки зрения учителей, поведением, Ярослав прилежно учился, а на любые расспросы и предложения помощи неизменно весело отвечал, что он абсолютно счастлив и ни в чём не нуждается. Попытки узнать у Семёна о том, как живёт его друг, тоже всегда оканчивались неудачей: лишь только речь заходила о Ярославе, этот взбалмошный, не в меру разговорчивый упрямец становился нем, как рыба. Вот и сейчас он сидит, надувшись, видимо, готовый порвать на куски любого, кто осмелится обидеть его друга. Ирина Рудольфовна мудро покачала головой: эти двое слишком непохожи на всех остальных десятиклассников, и то, что заставило Ярослава бросить решительный вызов общепринятым школьным нормам, вероятно, имеет под собой очень глубокую, недетскую основу, далёкую от стремления подростков выделиться среди ровесников.
— Садитесь, Ярослав, — произнесла она строго. — Уверена, ваши причины достаточно серьёзны и не имеют ничего общего с желанием обратить на себя внимание. — При этих словах Ирина Рудольфовна сверкнула в сторону класса предупреждающим, инквизиторским взором: «Только попробуйте повторить — вам это с рук не сойдёт!»
Кое-кто из ребят скорчил презрительную гримасу. Подумаешь, принц! Всю жизнь ходит у училок в любимчиках! Набить бы ему морду хорошенько, да связываться не хочется: у Ярика кулак железный, а Сэм потом растрезвонит на всю школу так, что не отмоешься! Тьфу!.. Девочки хихикали и перешёптывались, украдкой с интересом поглядывая на сегодняшнего героя. И лишь Семён сидел, отвернувшись к окну, его потерянно опущенные плечи порой судорожно вздрагивали. Подавив тяжёлый вздох, Ярослав отдёрнул протянутую для ободряющего жеста руку и быстро нацарапал что-то на клочке бумаги. Минуя десятки внимательных взглядов, записка легко впорхнула в беспомощно раскрытую ладонь. Там было только одно слово: «Спасибо».
После уроков Сэма поймала старшая вожатая и поволокла готовить какой-то концерт. К Ярославу уже давно никто не приставал с общественной работой: организаторы внеклассных мероприятий сторонились его так же, как и товарищи по учёбе. В этом, конечно, были свои несомненные плюсы, поскольку время, сэкономленное на школьных сборищах, можно было гораздо продуктивнее провести в центральной библиотеке. Туда Ярослав и направлялся, когда у ворот его догнала староста Нина.
— Постой, Ярик! Нам, кажется, по пути?
Некоторое время они молча шли рядом. Нина, видимо, не решалась завязать разговор просто потому, что не знала, как это сделать, а Ярослав был слишком погружён в свои мысли. Наконец он спросил:
— Скажи мне одну вещь. Только честно, ладно? Почему от меня все шарахаются? Разве я какой-то особенный?
Посмотрев на него сочувственно, как на скорбного разумом, девочка покачала головой, отчего длинная кисточка её берета вздрогнула задумчиво и грустно.
— Ты себя в зеркало-то видел?
— Видел, ну и что? — пожал плечами Ярослав. — Ты же не стесняешься со мной рядом идти. И Сэму всё равно, как я одет, и Эльке...
— А вот многим не всё равно, — возразила Нина. — Про Сэма вообще болтают, что он влюблён в тебя, как в девчонку. Ему и достаётся из-за этого порядочно.
— Мне он никогда ничего не говорил... — удивлённо протянул Ярослав.
— И не скажет. Что он — дурак?.. А кто такая Элька?
Пряча улыбку, мальчик лукаво сверкнул глазами: пожалуй, он действительно нравится старосте. Слишком живой интерес прозвучал в её последнем вопросе!
— Байкерша. Хороший человек.
— Слушай, — предложила вдруг Нина, — давай вечером сходим куда-нибудь? В кино, например, пока кинотеатры не все позакрывали. Или на дискотеку?
Они уже стояли на пороге центральной библиотеки. Маленький скверик перед входом был засажен рябинами и клёнами; повсюду в ослепительном золоте лучей горели созревшие, алые ягоды, и разноцветные листья, невесомо шурша, падали на деревянные скамейки. Ярослав не торопился с ответом. Подобрав несколько особенно красивых листьев, он поднял их повыше, так, чтобы остывающее осеннее солнце ярко осветило маленький букет, прищурился, следя за игрой света на цветной палитре, а потом спросил:
— Нин, ты Толкина читала?
Девочка удивлённо подняла брови:
— Первый раз слышу. Кто это?
Грустно улыбнувшись, Ярослав протянул ей букетик разноцветных листьев вместе с запутавшимися в них золотинками солнца.
— Писатель, — со вздохом сказал он. — Ты замечательная. Правда! Но у меня на вечер другие планы. …
В библиотеке всегда очень спокойно. Здесь можно отдохнуть, не спеша сделать уроки и, устроившись за крайним столиком у окна, снова в своё удовольствие перебирать страницы тысячу раз перечитанной книги. Солнечные зайчики, с трудом пробиваясь сквозь пышные, густо-жёлтые кроны клёнов весело пляшут на лакированной глади стола. Рябиновая ветка тут же, за стеклом, вздрагивает и замирает, а ветерок доносит в открытую фрамугу сладковатый, едкий запах осенних костров.
«Синдары, — прочёл Ярослав, — сумеречные эльфы. Имя, применяемое ко всем эльфам телери, которые к моменту возвращения нолдоров жили в Белерианде...»
Профессор — великий человек! Он сумел создать целый мир так, что можно в него поверить — огромный, восхитительный мир! С непреходящей красотой Амана, с мудростью Валар, с нежным, хрупким очарованием Средиземья и народов, его населяющих. Сегодня в глубине души Ярослава впервые шевельнулось новое, странное чувство: словно серебряные лучи вдруг проросли сквозь его сознание, распустившись великолепными, ослепительно-белыми цветами. Это чувство было мимолётным: мальчик даже не помнил, в какой именно момент
— Давай донесу, а то забрызгаешься. Небось, технику мыть?
— Чуть протру, — согласилась Эльнара. — Надо себе настроение поднять: батя уехал, а мама, пользуясь тем, что за меня некому заступиться, заставила новую форму надеть.
Ярослав одобрительно кивнул. Он знал, что для этой девушки самой желанной формой стала бы кожанка с цепями и рваные джинсы.
У открытой настежь калитки стоял мопед — гордость Эльнары и предмет зависти многих её приятелей. Рядом, под липой, были небрежно брошены модные лакированные туфельки. Девушка принялась ласково протирать своё сокровище, а Ярослав, облокотившись на забор, внимательно следил за каждым её движением.
— Слушай, Элька, — вдруг спросил он, — ты куда будешь поступать?
— В гуманитарный, на филфак... Или факультет русской словесности, как это у них теперь называется? — не отрываясь от своего завораживающего занятия, ответила девушка. — А тебе зачем?
— Да вот думаю, понимаешь. Семён, мой друг, тоже хочет по этой части, но он завёрнут на средневековой литературе, просто бредит ею. А я не знаю пока, — задумчиво сказал Ярослав и, помолчав, добавил:
— В гуманитарный, небось, деньги нужны?
Эля пожала плечами.
— Если с подготовительного, то да. А если будешь просто экзамены сдавать, может, и так примут. Только ты сто раз передумать успеешь за два года!
— Я на историка хочу, — мечтательно произнёс Ярослав. — Мама ещё давно рассказывала, что её брат, мой дядька, выучился на историка, уехал в какую-то экспедицию за границу, да там и остался. Последнее письмо мы получили из Америки. Я бы к нему рванул, если бы деньги были...
Девушка вдруг выпрямилась.
— Он сам вернётся, он же твой дядя, — уверенно сказала она. — Не отчаивайся, Яр! Сейчас границы открыты.
Мальчик едва заметно вздохнул, но тут же снова на его губах появилась улыбка:
— Прокатишь?
Эльнара, уже успевшая аккуратно вылить воду под забор, сменить сапоги на туфельки и задвинуть ведро за калитку, весело рассмеялась:
— Не вопрос! Или я не видела, как ты смотрел на мою красотулю?
Однако в этот момент с высокого крыльца послышался рассерженный женский голос:
— Эльнарочка, девочка моя, отойди от этого бомжа! Сколько раз я говорила, чтобы ты с ним не общалась?! Вдруг он больной или вшивый?
Даже не обернувшись на окрик матери, девушка обиженно фыркнула:
— То-то я и смотрю, как он каждый день плещется в ледяной воде. Не обращай внимания, Яр! У мамы мания преследования: ей везде мерещатся микробы.
Но Ярослав, смущённо улыбаясь, уже махал ей рукой:
— Пока, Элька! Увидимся! Маму нельзя расстраивать!
И он вприпрыжку бросился прочь, юркнув между заборами частных домов так, чтобы юная байкерша в красной косынке не смогла его догнать.
Сердитые слова Элиной мамы никак не шли из головы Ярослава по дороге в школу. Он похож на бомжа? Очень может быть... Мальчик кивнул своему отражению в стеклянной витрине магазина: заляпанная краской куртка, полинявшая футболка, штаны неопределённого цвета с живописной бахромой внизу. А на кроссовки вообще страшно смотреть. И не стригся он давно. Вдруг Элька действительно начнёт его стесняться? Не хотелось бы терять такого товарища! Эльнара и Семён являлись, пожалуй, единственными ребятами, которым было безразлично, как он одет. Но не просить же денег на новый костюм у отчима!
В школьном туалете Ярослав ещё раз придирчиво оглядел себя с ног до головы в большое зеркало, которое безжалостно отразило бледную, невыспавшуюся физиономию с тёмными кругами под глазами и огромным синяком над левой бровью. Н-да... Если с одеждой сделать ничего невозможно, остаётся косички заплетать, как у эльфов. Он видел на картинках в книге Профессора...
Едва уловимое, тонкое, светлое чувство вдруг налетело свежим ветерком, заставив сердце мальчика забиться часто и трепетно. Ему даже показалось, что в зеркале на мгновение мелькнул образ прекрасного рыцаря в доспехах, с луком за плечами. Гордо поднятую голову украшал тонкий серебряный венец, мерцающий волшебным блеском прозрачного камня. «Допрыгался! — испуганно подумал Ярослав. — Вот и глюки!» Рыцарь исчез, а вместе с ним исчезло неповторимое, светлое чувство.
Вместо этого в зеркале отразились плутоватые глаза Семёна, неслышно подошедшего сзади, и его растрёпанный чуб цвета спелой пшеницы.
— Здорово! Кто это тебя? Опять отчим?
— Ерунда! — беспечно махнул рукой Ярослав. — Расчёска есть?
Порывшись в своей сумке и не без труда обнаружив искомый предмет, Семён хихикнул:
— На, держи. Хотя ты и непричёсанный нашей старосте нравишься.
— Нинке? Да брось! Она меня вечно ковыряет и в классе заставляет убираться чаще других.
— Оттого и заставляет, чтобы подольше побыть с тобой наедине. А насмешки, как известно, признак внимания... Эй, да ты косички, что ли, заплетаешь?!
Действительно, Ярослав, старательно расчесавший непослушные волны тёмно-каштановых волос, теперь заплетал их с боков в две тонкие косички.
— Ну как? — поинтересовался он, закончив. — Я похож на эльфа?
— Смена имиджа всегда требует определённого мужества, — философски заметил Семён, разглядывая новую причёску друга. — Ты готов?
— К чему? — не понял Ярослав.
— К тому, чтобы это мужество проявить! Представь, вот пришёл ты в класс с косами... Представил? Далее по плану: насмешки, издёвки, выволочки от училок за аморальное поведение, кабинеты завуча и директора...
— Индивидуальность надо уметь отстаивать! — весело прервал его новоявленный эльф. — И потом, в мире есть вещи пострашнее, чем трескотня нашей директрисы.
— М-м-м... — неуверенно промычал Семён. Он, конечно, даже в страшном сне не мог себе представить, как его друг провёл ночь и утро. Но Ярослав, старательно пытавшийся хотя бы на время забыть о своих неприятностях, и не собирался посвящать его в эти душераздирающие подробности. Он только спросил с надеждой в голосе:
— Ты ведь меня не бросишь, Сэм?
Ответом был дружеский тычок в спину и недвусмысленно-преданный взгляд зелёных глаз.
— По мне хоть крокодилом нарядись, Ярик! Ты меня знаешь!
В класс они вошли перед самым звонком. Ярослав держался уверенно. Спокойно, с достоинством пройдя на своё место, он, как ни в чём не бывало, сел и начал раскладывать учебники. Семён постарался изобразить на лице подобие такого же королевского величия, но, чувствуя, насколько глупо это выглядит со стороны, тут же воинственно сдвинул брови, приготовившись наброситься на любого, кто осмелится выпустить хоть одну отравленную стрелу в сторону его друга. Острый язык был испытанным, верным оружием Сэма, не подводившим его даже в самых, казалось бы, безнадёжных ситуациях.
Однако ребята, моментально отметившие перемену в причёске Ярослава, не спешили высказывать свои замечания вслух. Все давно привыкли: с этой парочкой лучше не связываться. Семён всегда так отчаянно защищал своего друга, что желания лезть грудью на амбразуру его ядовитых шуточек не возникало ни у кого. К тому же, любая открытая насмешка по поводу одежды или поведения Ярика неизменно наталкивалась на его спокойный, удивлённый взгляд, исполненный внутренней силы и королевского достоинства. Похоже, этот чудак даже не понимал, что его хотят обидеть или вывести из себя. В классе Ярослава серьёзно считали «больным на всю голову» и сторонились, как человека, с которым совершенно не о чем разговаривать.
Сейчас всех интересовало только одно: как отнесётся к столь скандальной смене имиджа математичка — строгая дама в годах, на уроках которой даже самые дерзкие ученики отличались примерным поведением. Ирина Рудольфовна всегда ратовала за порядок и дисциплину, а потому никто не удивился, когда сразу после приветствия прозвучало её грозное:
— Встаньте, Зарецкий! Какой пример вы подаёте одноклассникам? Неужели не стыдно?
Ярослав спокойно встал, доверчиво распахнув карие глаза навстречу надвигающемуся урагану. Было заметно, что он не собирается вступать в битву и готов ответить за своё поведение. Взгляды учительницы и ученика встретились. Класс замер.
Семён чувствовал, как взволнованно колотится его сердце. Если Ярика сейчас выгонят — он уйдёт вместе с ним! И плевать, что родителей вызовут в школу, а самому придётся долго торчать в кабинете завуча и слушать нудные нотации. Но предательство — последнее дело! Тем более, сейчас, когда эта молчаливая поддержка так нужна другу, ради которого он действительно готов на всё.
Тем временем Ирина Рудольфовна внимательно изучала выражение лица Ярослава. Какие серьёзные глаза, полные глубокого, тайного страдания… Что происходит с этим мальчиком за порогом школы? Всем известно: он живёт в неблагополучной семье, — но этот факт до сих пор не становился предметом пристального внимания педагогов. Отличаясь идеально примерным, с точки зрения учителей, поведением, Ярослав прилежно учился, а на любые расспросы и предложения помощи неизменно весело отвечал, что он абсолютно счастлив и ни в чём не нуждается. Попытки узнать у Семёна о том, как живёт его друг, тоже всегда оканчивались неудачей: лишь только речь заходила о Ярославе, этот взбалмошный, не в меру разговорчивый упрямец становился нем, как рыба. Вот и сейчас он сидит, надувшись, видимо, готовый порвать на куски любого, кто осмелится обидеть его друга. Ирина Рудольфовна мудро покачала головой: эти двое слишком непохожи на всех остальных десятиклассников, и то, что заставило Ярослава бросить решительный вызов общепринятым школьным нормам, вероятно, имеет под собой очень глубокую, недетскую основу, далёкую от стремления подростков выделиться среди ровесников.
— Садитесь, Ярослав, — произнесла она строго. — Уверена, ваши причины достаточно серьёзны и не имеют ничего общего с желанием обратить на себя внимание. — При этих словах Ирина Рудольфовна сверкнула в сторону класса предупреждающим, инквизиторским взором: «Только попробуйте повторить — вам это с рук не сойдёт!»
Кое-кто из ребят скорчил презрительную гримасу. Подумаешь, принц! Всю жизнь ходит у училок в любимчиках! Набить бы ему морду хорошенько, да связываться не хочется: у Ярика кулак железный, а Сэм потом растрезвонит на всю школу так, что не отмоешься! Тьфу!.. Девочки хихикали и перешёптывались, украдкой с интересом поглядывая на сегодняшнего героя. И лишь Семён сидел, отвернувшись к окну, его потерянно опущенные плечи порой судорожно вздрагивали. Подавив тяжёлый вздох, Ярослав отдёрнул протянутую для ободряющего жеста руку и быстро нацарапал что-то на клочке бумаги. Минуя десятки внимательных взглядов, записка легко впорхнула в беспомощно раскрытую ладонь. Там было только одно слово: «Спасибо».
После уроков Сэма поймала старшая вожатая и поволокла готовить какой-то концерт. К Ярославу уже давно никто не приставал с общественной работой: организаторы внеклассных мероприятий сторонились его так же, как и товарищи по учёбе. В этом, конечно, были свои несомненные плюсы, поскольку время, сэкономленное на школьных сборищах, можно было гораздо продуктивнее провести в центральной библиотеке. Туда Ярослав и направлялся, когда у ворот его догнала староста Нина.
— Постой, Ярик! Нам, кажется, по пути?
Некоторое время они молча шли рядом. Нина, видимо, не решалась завязать разговор просто потому, что не знала, как это сделать, а Ярослав был слишком погружён в свои мысли. Наконец он спросил:
— Скажи мне одну вещь. Только честно, ладно? Почему от меня все шарахаются? Разве я какой-то особенный?
Посмотрев на него сочувственно, как на скорбного разумом, девочка покачала головой, отчего длинная кисточка её берета вздрогнула задумчиво и грустно.
— Ты себя в зеркало-то видел?
— Видел, ну и что? — пожал плечами Ярослав. — Ты же не стесняешься со мной рядом идти. И Сэму всё равно, как я одет, и Эльке...
— А вот многим не всё равно, — возразила Нина. — Про Сэма вообще болтают, что он влюблён в тебя, как в девчонку. Ему и достаётся из-за этого порядочно.
— Мне он никогда ничего не говорил... — удивлённо протянул Ярослав.
— И не скажет. Что он — дурак?.. А кто такая Элька?
Пряча улыбку, мальчик лукаво сверкнул глазами: пожалуй, он действительно нравится старосте. Слишком живой интерес прозвучал в её последнем вопросе!
— Байкерша. Хороший человек.
— Слушай, — предложила вдруг Нина, — давай вечером сходим куда-нибудь? В кино, например, пока кинотеатры не все позакрывали. Или на дискотеку?
Они уже стояли на пороге центральной библиотеки. Маленький скверик перед входом был засажен рябинами и клёнами; повсюду в ослепительном золоте лучей горели созревшие, алые ягоды, и разноцветные листья, невесомо шурша, падали на деревянные скамейки. Ярослав не торопился с ответом. Подобрав несколько особенно красивых листьев, он поднял их повыше, так, чтобы остывающее осеннее солнце ярко осветило маленький букет, прищурился, следя за игрой света на цветной палитре, а потом спросил:
— Нин, ты Толкина читала?
Девочка удивлённо подняла брови:
— Первый раз слышу. Кто это?
Грустно улыбнувшись, Ярослав протянул ей букетик разноцветных листьев вместе с запутавшимися в них золотинками солнца.
— Писатель, — со вздохом сказал он. — Ты замечательная. Правда! Но у меня на вечер другие планы. …
В библиотеке всегда очень спокойно. Здесь можно отдохнуть, не спеша сделать уроки и, устроившись за крайним столиком у окна, снова в своё удовольствие перебирать страницы тысячу раз перечитанной книги. Солнечные зайчики, с трудом пробиваясь сквозь пышные, густо-жёлтые кроны клёнов весело пляшут на лакированной глади стола. Рябиновая ветка тут же, за стеклом, вздрагивает и замирает, а ветерок доносит в открытую фрамугу сладковатый, едкий запах осенних костров.
«Синдары, — прочёл Ярослав, — сумеречные эльфы. Имя, применяемое ко всем эльфам телери, которые к моменту возвращения нолдоров жили в Белерианде...»
Профессор — великий человек! Он сумел создать целый мир так, что можно в него поверить — огромный, восхитительный мир! С непреходящей красотой Амана, с мудростью Валар, с нежным, хрупким очарованием Средиземья и народов, его населяющих. Сегодня в глубине души Ярослава впервые шевельнулось новое, странное чувство: словно серебряные лучи вдруг проросли сквозь его сознание, распустившись великолепными, ослепительно-белыми цветами. Это чувство было мимолётным: мальчик даже не помнил, в какой именно момент
